зима ли в этом виновата?

Холодный воздух из настеж распахнутого окна задувал в небольшую квартиру, превращаясь в мурашки на руках. На часах всего девять вечера, а на улице уже темнота, которая обволакивала своей неизвесностью и пугающим спокойствием. Пару раз какие-то подростки, возможно пьяные от дешевого вина в бумажных пакетах, а возможно от холодного пива, выпитого наспех в подъезде на лесенке, кричали и громко смеялись друг на другом, что разносилось эхом по округе. За столом в уже знакомой и столь уютной темноте квартиры сидел и играл в Доту парень. Микрофон горел разными цветами, а на втором мониторе работал обс. Парень что-то говорил чату, комментируя свои действия и матерился на всех, кого можно. Не трогал он разве что лежащего за ним друга, который что-то столь увлеченно делал в телефоне на протяжении полутора часов, почти не меняя положения. Морозный ветер из окна заставил Сережу съежиться и наконец встать с нагретого им места. Ноги уже стали неотличимыми по температуре от цифр в прогнозе на улице, а кончики пальцев и вовсе перестали слушаться. Преодолевая смертельную лень, Акумов тянется к чужой толстовке, неаккуратно брошеной на край дивана. Он натягивает ее вместе с капюшоном и возвращается на некогда теплое место, успевшее стать холоднее. Чат стал активнее, увидев действия сзади лежащего парня, спеша сообщить стримеру о сие происшествии. Кир, увидев сообщения в чате хмурится, что сложно различить из-за волос, скрывающих глаза, поворачивается, сразу отключая микрофон. — Не жмет кофта, не? — спрашивает парень, глядя на Сережу, что успел подмять теплую ткань под себя, удобно укутавшись в толстовку. — Все заебись, — нагло отвечает Акумов, поправляя челку, а на лице появляется тупая улыбка, увидев которую стример смущается и возвращается к экрану. — Закончу, пойдем в магазин, — говорит Курседов удивленному такому заявлению Сереже. Тот не отвечает, лишь пожимает плечами. Стрим завершается через полчаса под мат на тимейтов и оскорбления всех кого можно. Акумов тихо ржет на заднем плане чуть тише, чем те подростки час назад под окнами, за что получает бросок в лицо подушкой от Кира и дружеский шлепок по заднице. Возмущенный Сережа повторяет то же действие, подгоняя друга к коридору. Курседов умный, он штаны теплее надевает, носки длинные. Толстовку свою всё-таки отвоёвывает смело и надевает поверх теплую дутую куртку, шапку и шарф. Заболеть или ныть из-за снега, попавшего на горячее тело после броска в сугроб абсолютно не хотелось, а вот Акумов кажется слишком охладился или наоборот перегрелся, потому что поверх черной домашней футболки он накидывает осеннюю куртку, которая какого-то хуя ещё не на балконе ждет своего сезона, а на вешалке в шкафу. Оказавшись надевать брюки с начесом, он идёт прям в домашних, в клеточку, которые защитить то от холода ночью не могут, из-за чего Сережа, когда спит с Киром, вечно жмется, что уж тут говорить о морозе на улице и снеге, что хлопьями валил, падая уставшими зимними бабочками на землю, застилая все белым сверкающим ковром. Их дружбу вообще сложно назвать дружбой. Тандем их выглядел столь нелепо и странно, что это начало нравиться людям, да и самим парням заходило не меньше. Количество созвонов в дискорде и редких сообщений росло с огромной скоростью, и в конечном итоге парни заняли абсолютно все время друг друга. Оставаться на ночь, носить чужие вещи и спать под одним одеялом в обнимку стало чем-то привычным и нормальным. Хотя их вообще нормальными назвать странно. Нормально, это когда он милый студент вышки, а она длинноволосая стеснительная девушка. Он не милый и совсем не дружелюбный студент шатен из вышки, который вечером смотрит каналы о саморазвитии, готовит овощные салаты и танцует под очередную завирусившуюся американскую песню, он не видится с друзьями чтобы обсудить учебу и планы на жизнь. Он же, в ответ, совсем не она, не милая русоволосая девушка с приятным голосом, ровной кожей и чистым макияжем, который валит всех прохожих и он не оставляет шлейф своих сладких духов, на который оборачиваются люди, чтоб узнать, от кого же это так приятно пахнет. Они никаким образом не два идеала, с которыми общаться хочется, к которым люди тянутся, не те, про кого скажут «нормальные». Они как раз из тех ребят, про которых мама скажет подальше держаться и не общаться вовсе. Даже как друзья они смотрятся совсем неправильно, не вписываются в атмосферу этого мира, где все стремится к идеалу и балансу. Они не минус и плюс, что так мило смотрится в душных, клишированных и шаблонных сериалах и мелодрамах, где она озаряет его мир своим ярким светом, а он влюбляется в ее искренность. Нет, они как два ебаных минуса, но вопроки всем законам физики о разных полюсах и соблюдая правила математики они дают плюс. Маленький и хрупкий, который вот в вот упадет с края стола и разобьется, но все равно какой-никакой плюс, подаривший наконец счастье. Они не те самые стримеры, которым делают эдиты под романтичную и добрую песню ssshhhiiittt или нервы. Не тянут на эту яркую романтику, их монтируют под грустные английские песни, что смотрится так нежно и тревожно, но настолько трепетно, что сердце бьется с каждым разом сильне и сильнее, когда чужая ладонь в очередном Тик-Токе ложится на бедро, водя по нему. Да что там в Тик-Токе — в жизни сердце делает кульбит и бьется с бешеной скоростью, когда он осторожно касается, на пробу, боясь спугнуть. А Сережа никогда не против. Он руку не убирает, усмехается, смотрит периферическим зрением, надеясь, что камера не засняла и что потом это не попадет в эдиты. Кир единственный, кому довериться хочется сразу, единственный, от чьих прикосновений не триггерит в далекое детство, когда родители в очередной раз поднимали руку на сына. Единственный, в чьих объятиях лежать хорошо, тепло и безопасно, что аж тошно от самого себя. Только ему на плечо голову во время просмотра аниме не страшно положить, потому что знает, не смахнет, а только за плечи тихонько обнимет и прижмет, да так трепетно и осторожно, словно Сережа не человек, а фарфоровая кукла. А Акумов в его руках именно кукла, которой управлять можно спокойно, но Кир так не сделает. Парень точно знает Их отвергает общество, искоса и исподлобья глядя на татуировки на руках, спутанные разноцветные волосы, лица прикрытые масками и дружеские оскорбления в сторону друг друга. Они не мило общаются, посмеиваясь над шуткой в чате из разряда минусового айкью, а ржут над тупыми обзывательствами и дедовскими слишком заумными анекдотами, которые поймет только свой зритель, а фанат Дипинса выйдет с эфира, испугавшись первой цепочки из матов. Им абсолютно похуй и кристаллически поебать на то, что подумают остальные люди, особенно когда один идёт рядом, крепко сжимая чужое тонкое запястье, чтобы не дай Бог не наебнулся на тонком льду по дороге в круглосуточный магазин у дома — Киру очень сильно захотелось сока. Странно, что не вина, но пить на ночь Сереже не очень хотелось, поэтому идею прогулки он поддержал. Ноги правда замерзли от холода и от снега, попавшего на кожу из большого сугроба вдоль дороги. Догадаться, как туда попал Акумов проще, чем сложить два плюс два. Пока Кир выбирает себе напиток, Сережа стаскивает в полки упаковку кислых клубничных мармеладок и подходит к Курседову, который сжимал в руке виноградный сок. — Идем? — нарушает тишину парень. — Да, пошли, — они направляются к кассе. Товары пробиваются вместе, Кир хочет оплатить сам, но его друг быстрее прикладывает телефон к терминалу. — Я переведу на карту тебе, — обещает он. — Забей. Все равно вместе пьем, — улыбается Акумов и направляется к выходу из магазина, параллельно открывая упаковку с мармелалными полосочками. Он кладет одну на язык, постепенно поедая ее. Кир идёт рядом и глядит на это комичное зрелище — чужой подбородок замерз, что сковывало движение. Идея, тупая, рискованная и максимально глупая, способная разрушить все, разбить хрупкий плюсик на миллионы мелких осколков, которые потом нанесут не один порез, приходит назаметно. Подкрадывается и пугает со спины громким бу на ухо. — Можно мне тоже? — спрашивает парень, глядя на все ещё не дожевавшего полоску Сережу. Кивок с его стороны следует незамедлительно. Так же незамедлительно свои губы накрывают чужие. У Акумова они потрескавшиеся от вечного холода и сухового воздуха дома. Кир об этом печется, маски делает, бальзамами мажется, но это сейчас вообще не суть, потому что это слишком странно, целоваться, когда во рту что-то есть. Поцелуй приобретает клубничный кислый привкус, который щекочет кончик языка и возбуждает рецепторы. — Пиздец, — тянет Сережа, глотая мармеладку и глядя на Курседова через его красно-черные шторы. — Не спорю. Но как есть, — спокойно отвечает парень. — Ты скажешь что-нибудь? Нам домой скорее надо, ты замёрзнешь, — он закатывает глаза. — Ты типа не по приколу? — спрашивает Сережа, переминаясь с ноги на ногу. В куртке вдруг стало очень жарко, а ноги словно набили ватой. — Конечно по приколу блять, я всех друзей по приколу целую, Сереж, — раздраженно отвечает Кир и уходит вперед, но пальцы на локте и второй раз чужие губы на своих, на этот раз увереннее, въедаются слишком отчетливо. — Ты это тоже по приколу? — смеертся Курседов. — Да, именно, — прыскает Акумов и смотрит уже совсем по-другому, расслабленно без волнения. Парень находит руку замерзшего бывшего друга в кармане и переплетая пальцы кладет в свой, хоть как-то согревая. В квартире холодно из окна так и дует, но сопящий в грудь Сережа и переплетенные ноги, заставляет свернуться теплого пушистого кота где-то под ребрами, пуская по телу некогда волнующие, но теперь лишь приятные импульсы.