Прекрасные цветы, от которых я умру

Соя беспокоится о множестве вещей: приставучих людях, передозе сахара, вечно лезущего в жопу мира Хою, боится остаться один в конце концов и давать интервью иностранцам. Потому что он скажет что-нибудь на камеру, а туда наложат звук, мол он сказал, что Путина не любит. Нафиг оно надо? Но больше всего он боится влюбиться. Соя может часами раздумывать о ужасах любви, всё, что может пойти не так в отношениях, всё, что может тебя убить. Согласно Сое, лучшее, что может сделать человек в своей жизни - это не жениться и не заводить детей, чтобы не портить им жизнь своим хреновым воспитанием, как это сделали родители близнецов. С последним Нахоя категорически не согласен: по его мнению, Соя потрясающий, самый лучший человек в этом дурацком городе. Но после того как Соя услышал про цветочный грипп, или же ханахаки, он потерял все остатки покоя. Он начал мыть руки почти ежечасно, носить повязку на лице и перчатки, лишь бы не подцепить эту дрянь. Хоя же, всегда хорошо игнорирующий окружающую действительность и добившийся в этом деле немалых высот, пожал плечами, показал мирозданию средний палец и забил, решив, что рано или поздно это пройдет. И случилось самое страшное. Первым заболел Нахоя. Это было стремительно. Казалось вот ещё недавно он орал на Рана, обвинял его во всех бедах Японии, в том, что он остался таким же мудаком с той битвы, когда они его избили, лез в драку, матерился из-за его улыбочек и жалких попыток извиниться. А потом, внезапно, Хою увезли на скорой после того, как он грохнулся в обморок. Соя с ужасом помнит, как тот выглядел, прежде чем его увозили. Скопище листьев, ветвей и стеблей. И огненно-красные рыжие орхидеи, прорвавшиеся наружу. Когда Хоя вернулся в школу, несколько похудевший, но всё ещё Улыбашка, то почти ничего не изменилось, но отказывался говорить о Ране и этих гребаных орхидеях в его горле. Лишь раз они про это заговорили, когда Соя сильно испугался из-за нового срыва брата и просто у него началась истерика. Хоя отказался ходить на улицу в принципе и со школы старался уйти раньше, чтобы его не смогли поймать. Чтобы Ран его не поймал. С тех пор Нахоя ложился в больницу еще несколько раз, а Соя начал снова бегать от Хайтани, что крайне не нравилось им. Рану не нравилось, потому что на Нахою ему не выйти, так ещё и его брат от него бегает, а значит что-то скрывает. Риндо не нравилось, потому что они только-только наладили отношения и Соя даже сам подошёл, сказав, что не злится на сломанную руку и ногу, да и сам он был не лучше их. Они нормально общались, а сейчас он опять их избегает! Потом, однако, когда Соя выходит из больницы и видит недалеко Хайтани, которые выследили его и Рана, который бежит к нему и требует объяснить где Нахоя и что вообще тут происходит, Соя начинает плакать. Потому что брат лежит и медленно умирает, потому что брат любит. Любит и боится этого, хотя сам понимает, что это правда. Соя боится и думает, что умирает сам, а не Хоя, думает, что у них всегда все происходит по одному месту. — Нахоя… там… ха… хан… ханах… Дальше говорить не пришлось, так как Ран рванул в больницу. Что там случилось Соя не знал, но вечером, когда позвонил узнать у врачей о состоянии брата, на заднем фоне он услышал бодрый голос Нахои. — Катитесь все к черту! — Нахоя… ты как? — Соя…. — Усталый голос брата. — Я… вроде люблю Рана…. — Вроде? — Нет… — Нахоя вздыхает. — Я люблю Рана. Когда объявили сезон ханахаки всему городу, то долгое время Риндо свято был уверен, что эта болезнь обойдет его стороной. Для того, чтобы перечислить то, на что ему не насрать хватило бы пальцев на одной руке: Ран, кино, тренировки, алкоголь и Соя. Со временем младший Кавата начал считался отдельно, потому что Риндо относился к нему немного по-особенному, предпочитая проводить с ним как можно больше времени, наедине, занимаясь чем угодно, лишь бы вместе. Без других людей Соя был чуть более расслабленным, весёлым, и Риндо даже гордился, что он оказывает на него такое влияние. Соя и стал причиной следующего заражения. Соя стал погибелью Риндо. Его мягкие волосы, как голубое небо, на ощупь мягче шёлка, хоть и торчат как сладкая вата. Его улыбка - нежная-нежная, ярче миллиона звёзд. И пусть он хмурился, стеснялся и нервничал когда брат далеко, рядом с ним Риндо чувствовал себя по-настоящему счастливым. Пока внутри не начали расти белые цветы с колючими стеблями. Сначала он решил, что ему показалось. Или что он просто простыл. Легкая тяжесть в груди, мокрый, громкий кашель. Ничего же особенного не должно было случиться, так ведь? Не долго же было. А потом появились они. Заляпанные кровью, белые лепестки шиповника, царапающего изнутри целый месяц. И именно в этот момент Риндо осознаёт, что ему настал полный и бесповоротный пиздец. Хотя это даже иронично. Ведь это Соя не прикасался к цветам, это Соя, когда он узнал про «цветочную болезнь» испугался до смерти и поклялся, что никогда-никогда-никогда никого не полюбит. А бояться выходит, следовало Риндо, ведь шансов у него нет и не будет. Риндо прячет свою болезнь. В начале ему сложно, он избегает друзей, старается как можно меньше выходить из дому. Но ему легче, чем Нахое, наверное, дело в том, что Рин не ненавидит то, из-за кого все это с ним и не пытаться отрицать это. Так что Хайтани привыкает к этому странному сладко-горькому ощущению в груди. Он привыкает к этим дурным, счастливым снам, которые никогда не станут реальностью. Он всё ещё надеется, что его отпустит, когда понимает, что уже слишком поздно. Ему сложно дышать, голова кружится, всё тело ноет и кажется чужим. И самое страшное, что он чувствует облегчение, что всё наконец-то закончится, и никто никогда не узнает, кого он так сильно любил. Как-то раз во время разгоряченного спора с Соей о том, что Риндо в последнее время отдалился, не проводит время со своими друзьями, и вообще какой-то странный и: «Пожалуйста, скажи мне, что с тобой, я так больше не могу! Я хочу тебе помочь!» Риндо грохается в обморок. Как девчонка из паршивых любовных романов. Или как смертельно больной. Когда Риндо очнулся, с гудящей головой, лежащей на коленях Сои, то первым инстинктом было прокашляться. Что он не подумав и сделал, согнувшись пополам. А потом, услышав громкий вскрик, захотел провалиться глубоко под землю. Надо же было так глупо спалиться. — Риндо! — Цепляясь себе в волосы, шепчет Соя, в глазах звериный ужас. — Что ты творишь, мать твою?! На полу снова белые лепестки измазанные красным. У него под кожей шипы, толстые стебли рвутся наружу и скоро, разорвут тонкую оболочку. Не такой уж и плохой конец всему. — Умираю от любви, как видишь. — Монотонно произносит Риндо. Соя его не поймёт, он и сам себя слабо понимает, но он не вынесет необходимости скальпелем вырезать из жизни того, без кого эта самая жизнь не имеет смысла. И рассказать не может, всё равно не поможет, только шарахаться начнёт. — Зачем? Можно же вырезать? Риндо мотает головой. — Ни за что. — Он не откажется от него. Не откажется жить без Сои, который, несмотря на всё, лучшее, что с ним происходило. — Это не стоит того, чтобы умирать! — Соя хватает его за плечи голыми руками, будто бы хочет встряхнуть, привести в чувство и это так странно, Соя ведь ниже. Естественно у него ничего не выходит. — Ты стоишь того, чтобы умереть. — Говорит Риндо, так будто это факт, набор цифр, неоспоримая истина. Он не хотел, правда, но чем больше цветов, тем сильнее становятся чувства, тем сложнее с ними бороться. И будь что будет, может он сейчас сбежит, не оглядываясь, подальше от Хайтани с его цветочным безумием, от его невыносимой, убивающей его изнутри любви. Но вместо этого Соя лишь замолкает, затем смотрим ему в глаза. — Ты идиота кусок, Риндо. — Сообщает он через вечность, и сердце Риндо обрывается и всё лучше, чем это, чем это презрение, непонимание. И ему хочется умереть прямо сейчас, потому что тогда Соя хотя бы будет рядом, возможно последний раз. — Дол-ба-ёб. Можно я тебя поцелую? — Что? — Риндо Хайтани не заикается. Риндо Хайтани не краснеет. Риндо Хайтани должно быть спит, и это единственное рациональное объяснение. Потом он конечно с горечью понимает, Соя ведь хороший актер, для него изобразить влюбленность пара пустяков. — Слушай, не надо так, ты же против. — Сердцу не прикажешь. — Говорит Соя, и глаза его голубые-голубые выглядят такими честными, что Риндо почти ему верит. — Я люблю тебя, идиот. Не любил бы уже давно бы перестал общаться. — Ты же не болен. — Риндо буквально-таки чувствует, как ему с каждой секундой становится легче дышать. Это странно. Он уже почти забыл это ощущение. — Конечно не болен, я же не дебил. — Впервые огрызается Соя. — Меры предосторожности для слабаков, да, Хайтани? — Я не думал, что заболею, а потом… — Риндо понимает, что не может сказать это вслух: «Я решил умереть, потому что отказаться от тебя - это хуже смерти». — И давно ты… в меня… Чувства, чтоб вас, почему о вас так сложно говорить вслух? Хотя может, он просто хочет, чтобы Соя сказал это еще раз. — Я не знаю. Оно вообще само как-то. — Соя шмыгает носом, и Риндо хочется прижать его к себе покрепче, чтобы не нервничал — И я вообще не хотел тебе говорить, думал всё пройдёт рано или поздно, а так хоть дружить будем, а потом ты начал отдаляться и… — Ты по-прежнему боишься отношений, да? Спрашивает Риндо, потому что ничего, если они не будут встречаться. Не будут держаться за руки, не будут сидеть на скамейке у пруда, не будут целоваться, пока не закончится их кислород, не будут просыпаться вместе по утрам, не будут ночами… — Боюсь. — После недолгого молчания шепчет Соя. — Боюсь, что меня не полюбят за то, кто я и какой. Даже если у нас ничего не выйдет... ты мне пообещай кое-что. В данный момент Риндо готов пообещать Сое луну с неба, полцарства в придачу и бросить курить и ему тоже, наверное, было бы страшно, если бы на душе не было так легко. — Не умирай больше, пожалуйста. Я этого ещё раз не переживу. Риндо берёт Сою за руку и подносит к губам, целует костяшки тонких пальцев. — Как пожелаешь, милый. Где-то внутри Риндо от взаимной любви медленно умирают белые цветы.