Чернильное безумие

Ходить по буквально нарисованном, измазаном чернилами, цвета бездны, помещению, и таким же чернильным демоном, что ищет тебя неподалёку – занятие то ещё. Тем более, если это студия, в которой ты когда-то работал, но по ошибке, вызванной глупой обидой, вылетел, наплевав и забыв абсолютно всё, что связано с ней. Вот и Генри, в который раз разыскивая ключ, гайку, или же спасение, думает о том, а что, собственно тогда произошло. Он столько раз видел эти длинные коридоры, чернила, от которых уже тошнит, что навязчивые мысли сами лезут в голову, заставляя задуматься и выпасть из реальности. Генри никогда не был лицемером, или же предателем, как кажется ему. Его просто очень сильно задели. До такой степени, что он даже не попрощался ни с кем – просто ушёл. Ушёл, оставив все грехи, оплошности, упущенное, на тот момент, счастье в этой студии. Это, наверное, даже к лучшему, как думает он. Или же нет? Генри с теплом вспоминает, как проводил дни с коллегами. Может, слишком долгие дни, но всё же – чернильно-пряные. Как макал перо в чернила, вырисовывая рожки, счастливое личико и мягкий бантик мультяшки, слушая, как барабанит дождь по стеклу, или смотря, как мягко касается солнце бумаги. Как делал десять тысяч кадров день за днём, неимоверно уставал, но всё же – любил свою работу. Кое-что он помнил отчётливо точно. Тогда Генри точно не знал, был ли это сон или галлюцинации от количества работы, но теперь уверен точно – в то время в студии был живой мультяшка. Живой, настоящий, испытывающий эмоции Бенди. Наверное, удивительно. Генри любил его всей душой, как собственного сына. Правда, чернильного. Проводил, наверное, больше всех времени с ним, рассказывая что-то интересное, или показывая рисунки, наблюдая за бурной реакцией чертенка – тот то хвалил создателя, то восхищался, то смеялся от радости – буйство эмоций. Он, смешно наклонив голову вправо, всегда внимательно наблюдал за тем, как Генри рисует, всеми силами стараясь одновременно не мешать, но участвовать в работе, подавая чернила. Вообще-м, жизнь с Бенди намного лучше, чем с каким-нибудь Лоуренсом. Но Генри только сейчас задумался – а правильно ли он сделал, покинув студию? Определённо да, но остаётся один важный нюанс, о котором он не вспомнил – Бенди. Маленький, как пятилетний ребёнок, с точно такой же ранней психикой чертенок, который точно не понял весь смысл ухода его создателя. О боже. Чувство вины окутывает тело, заставляя его неприятно дёрнуться. Он даже не подумал о Бенди когда уходил, не волновался и потом, даже через десять лет не вспомнил. А любил ли он по-настоящему? Конечно любил! Он видел его абсолютно разного – радостного, сонного, плачущего, удивленного, напуганного, злого... Всегда старался быть рядом с чертенком, показывать свою любовь. Тогда почему так стыдно, а, Генри? Непроизвольно картины прошлого предстают перед глазами, слёзно разъедая глаза, словно кислота.

***

Генри работает до самого вечера, старательно вырисовывая каждую деталь, и ещё утром попросив не трогать его. Рука побаливает от напряжения и непрерывной работы, а глаза сонно зудят, но он слишком занят, чтобы обращать на такое внимание. Осталось всего с десяток кадров! Где-то сзади открывается дверь, противно скрипя, но он не замечает, увлечённый работой. Зато чувствует лёгкое подёргивание своей рубашки. Даже на секунду пугается и опускает взгляд, но сразу же успокаивается, замечая рогатую, опущенную голову. Смотрит в глаза демону удивленно, и наверное, даже с долей злости. Бенди выглядит испуганно странным, когда поднимает взгляд своих чёрных, мультяшных глаз. Чертенок подходит к Генри поближе, и неожиданно мягко укладывает голову тому на колени, словно сонный кот, не отрывая взгляда от сидящего. Вот тут то Генри и замечает, что его глаза слишком чёрные, наполненные большими каплями чернил, и смотрящее так испуганно, что хочется разрыдаться самому. Генри мягко укладывает руку тому на голову, поглаживая её, проводя пальцами от одного рога к другому, тем самым растирая их и снова гладя медленно, успокаивающе. Непонятно – помогло ему это или нет, но становится только хуже. Бенди трясёт словно в лихорадке, хотя секунду назад был лишь испуган. Чертёнок тихо всхлипывает, уткнувшись лицом куда-то в ноги Генри, наверняка запачкав штаны чернилами. Генри это не волнует. Волнует только сам демон, который ведёт себя не по своему, ненормально, неправильно. Но Генри не умеет успокаивать. Он лишь продолжает гладить его, приобнимая за плечи второй рукой. Он слушает рыдания чертенка, и шепчет успокаивающие слова, стараясь говорить как можно мягче, спокойней. Первые две минуты это кажется бессмысленным, но неожиданно Бенди затихает, всхлипывая все реже, а сильная дрожь унимается, оставляя лишь осадок, позволяющий телу расслабится. Он теряет точку опоры, полностью оперевшись о Генри, чуть ли не падая, и, кажется, уснув. Второму остаётся лишь приподнять его, дабы Бенди не уснул на полу, и прижать к себе, словно к тёплой и мягкой кровати, на которой можно отдохнуть ото всех. Бенди тихо засопел, удобнее укладываясь на Генри – спокойный сон обеспечен. Остаётся главный вопрос – что сопутствует такому поведению? Генри со вздохом вспоминает, что утром Джоуи был не в духе.

***

Осознание наконец приходит, из лёгкого осадка становясь огромным комом, показывающем себя. Как Генри мог оставить чертенка совсем одного? Среди толпы, порой злых, но всё же работников. Генри сам видел, как сильно Бенди дорожит им, любит его, а он просто берёт и уходит, ничего не сказав. Неудивительно, что теперь демон пытается убить его. В данный момент Генри не против. Теперь Генри понимает, он – предатель. Самый настоящий. Генри решается на ранее устрашающий шаг, и бежит, чуть не спотыкаясь, в сторону скопления чернил. На стенах, полу, столе – везде липкие, чёрные, холодные чернила в огромном количестве. Чернильный демон рядом. Генри не пугает это как раньше – сейчас он даже не против того, что с ним может вытворить демон. Генри буквально видит его тёмный, худой, сливающийся со стеной силуэт. И когда демон, судя по тени, поворачивает на него голову, Генри измотанно вздыхает, поднимая голову, непроизвольно дрожа: – Прости меня.