***
Сюэ Ян жил в Ланьлин Цзинь всего три полных дня и за это ничтожное время, он успел устать стократ больше, чем за все детство, проведенное на улице. Третий день близился к своему закономерному концу, заливаемый золотым сиянием заходящего солнца. Лучи отражались от крыш, речушек, белоснежных пионов, подчеркивая знамёна клана и буквально олицетворяя фамилию правящей семьи. Сюэ Яну тут не нравилось. Ни в первые секунды как он переступил порог, ни, тем более, спустя три дня. Первое впечатление и все-такое. Бродяга равнодушно смотрел на вычурные павильоны, обвешанные золотом, на необъятные моря пионов, которые тоже, словно светились и изнутри, и снаружи, подобно золотым пластинам, отражая свет. Желание, что возникло у него в первые пару минут пребывания здесь, никак не оставляло его и назойливо подмывало зажмуриться и спрятаться в какой-нибудь мрачной подворотне. Ну как ему — босяку и бродяжке из Куйчжоу, не имеющему за душой, ни то, что благородной родословной, но даже хоть какого-то положения в обществе, да лишнего гроша в кармане, существовать… здесь? Где-то над головой трещали канарейки, а Сюэ Яну слышалось, как эти мелкие пташки смеются над ним и над тем, какой грязной кляксой он смотрится на шелковом платье Ланьлин Цзинь. Кроме того, всю жизнь промаявшись на улице, неприкаянной душой, привыкший к запаху сырой земли, плесени, перезрелых плодов, да осеннего стылого дыма с пожжённых полей — его тошнило от тяжёлого вездесущего духа цветов. Сюэ Ян не любил сидеть в четырёх стенах. Разве мог человек, выкормленный ветрами и не знающий тепла домашнего очага, воспринимать что-то за свой угол? Босяку было тесно, как тигру в клетке и эти рамки бесили его, клокоча вулканом раздражения в груди. Ставшие ежедневными вечерние прогулки, ощущались чем-то вроде спасения или скорее меньшим из зол; Сюэ Ян мог гулять, где хотел, но общая атмосфера неестественности, чистоты и прилизанности все равно была чрезмерно подавляющей. Хотелось хорошенько отплеваться и выбраниться, желательно растоптав пару гигантских кустов пионовых лабиринтов. Но и на этом список, длинною в свиток свода местных правил, раздражителей Сюэ Яна не заканчивался. Отнюдь, он только начинался. И пусть по воле судьбы его занесло в Башню Кои, а не в Облачные глубины, о которых слухи были еще страшнее, Чэнмэю достаточно одного пункта чтобы возненавидеть что-то. — Кто хоть шьёт такую одежду! — чертыхаясь себе под нос, Сюэ Ян настойчиво пытался бороться с застёжкой воротника. Тот удавкой щекотал ему кадык, хотя, на самом деле, мягкий и вполне удобный, ощущался для бродяги не меньше, чем смертельной угрозой. И без этого не получается продохнуть. Хватит, три дня он поиграл в прилежного адепта! Подобающий внешний вид был еще одним из отвратительных правил павлиньего ордена. Однако, Сюэ Ян, по-прежнему живший по своим варварским устоям, думал об этом в последнюю очередь. Издав негромкий жалобный треск, застежка на белом шёлке поддалась настойчивым обозлившимся рукам и Сюэ Ян, наконец, смог огладить освободившуюся шею. С губ сорвался блаженный выдох, когда ветер знакомой прохладой поцеловал ключицы. Довольный собой, Сюэ Ян сунул руку в карман, внезапно вспомнив о приятной черте Ланьлин Цзинь, а именно бесконечные конфеты, которые давали каждый день на обеде и ужине. Босяк выудил пару штук и бросил сладости в рот, затем остановился и потянулся. Тело неприятно ломило от длительной сидячей работы и сейчас хотелось, больше чем свалить из этого места, размяться. Тренировки адептов наверняка уже закончились, но прежде чем эта мысль успела бы осесть достаточно глубоко в его сознании, со стороны послышалось нечто занимательное. Неприятный гогот и какой-то тихий слезливый лепет вклинились в общую тишину сада. Сюэ Ян обернулся, приподняв подбородок, разглядывая за преградой пышных кустов что-то очень напоминающее уличную потасовку, которые случались в его детстве чуть ли не по несколько раз на дню. Босяк не ожидал, что может подвернуться один из лучших способов снять стресс. Кроме того, судя по сложившимся обстоятельствам, частично можно будет избежать нравоучений от Цзиньской семьи. Сюэ Ян вдохновился впервые за проведенное здесь время. Руки зачесались, а сердце в предвкушении сжалось под волной адреналина. Чэнмэй, обойдя пионовые заросли, встал за спинами мальчишек и хмыкнул, когда один из них провел рукой по локонам, что обрамляли слащавое личико, подпорченное кровавой дорожкой, стекающей из носа вниз к губам и пачкающей зубы. Сюэ Ян в ордене никого кроме главы и его сына не знал. Парнишка, которого они обступили, как свора псин, был совершенно беспомощной жертвой, и догадка Чэнмэя о благородном мотиве почесать кулаками подтвердилась. Бледный мальчик с зарёванным лицом и разбитым носом, дрожал как цыпленок перед бешеной собакой, отворачивал голову в противоположную сторону и жмурил свои рыдающие глаза. Один из его обидчиков резко схватил его за щеки и повернул к себе: — Ты такой ничтожный, как ты только попал в Ланьлин Цзинь? Слабак и неумеха, судя по всему слухи правдивы и тебе пришлось отрабатывать благосклонность телом. Не так ли? Грязная подстилка. — Да как ты смеешь! — цедит сквозь слезы мальчик, за что тут же получает сильную пощёчину. Кто-то еще толкает его и он, не удержав равновесие, оказывается под ногами старших адептов. Сюэ Яну надоедает смотреть на это представление, потому что в голове ярко всплывает напоминание о том что, будучи мальчишкой, он был одиночкой и тоже — вот так вот — неоднократно становился жертвой уличных хулиганов. Разница была лишь в том, что Сюэ Ян всегда, сколько бы ни было обидчиков, стремился дать отпор каждому, а после, когда у него самого собиралась компашка беспризорников, подобное избиение пресекал, предпочитая достойных противников, чтобы развивать свою силу и навык, а не греть самолюбия через столь низкое самоутверждение. Да босяк, да бродяга, да сирота, но со своими кривыми принципами. Он пронзительно свистнул — босота в дорогих шелках заткнулась и в удивление обернулась. Тот, что больше всего приставал к избитому мальчишке, пренебрежительно фыркает: — А-а-а, — протянул он, — тот баловень-голодранец с улицы. Присоединиться хочешь? — Он сделал такую приторную интонацию, что Сюэ Ян не удержался и сплюнул себе под ноги. Чэнмэй подошёл на пару шагов ближе, тогда же огромные серые глаза, обрамлённые слипшимися ресницами, уставились на него с таким страхом, что Сюэ Ян почти оскорбился. Босяк, конечно, привык внушать страх одной лишь тенью своего мизинцы, но отнюдь не незнакомым людям, которые должны видеть не более чем молодого, чуть красивее среднего юношу. Сюэ Ян поравнялся с опознанным главой этой мелкой группировки и наклонил голову на бок интересуясь: — Чем это вы заняты? Мальчишка, не сводящий до этого с него глаз, перевёл взгляд на «главу». — Ты, кажется, Сюэ Ян, — елейно обращается адепт к нему и продолжает, — шёл бы ты своей дорогой, желательно обратно в свою нору. Раз ты личный помощник Ляньфан-цзуня и приближенный главы Цзинь, наверняка у тебя есть дела поважнее. Мальчишка, что замер на траве, напрягся ещё сильнее. Краем глаза, Сюэ Ян уловил, как неяркой тенью напряжение легло и на парочку адептов, что были в компании обидчиков. Сюэ Ян кинул на них короткий взгляд, а потом посмотрел на мальчишку. Всмотрелся в его большие глаза, смотрел и смотрел, утопая в дождливом море и не слушая, что ему на ухо пытаются наговорить, то ли его приглашали присоединиться, то ли хотели, чтобы он скорее свалил — Сюэ Яну было плевать. Прежде чем этот зрительный контакт вызвал бы неудобство, мальчик отвернулся и нервно смахнул волосы на лицо. — Сюэ Ян, свали по-хорошему, либо ударь его. Нечего просто пялиться, а то, кажется что ты такой же. — …Такой же? — переспросил Сюэ Ян и перевёл потемневшие глаза на главаря. — Интересно какой? Кем ты вообще себя возомнил, что говоришь со мной в подобном тоне? — усмехнувшись, вопрошает Сюэ Ян, чем вызывает смех у хулиганов. — Вот насмешил, не знаю уж, чем ты выделился перед семьёй, но тебя-то тоже приволокли с улицы, по сути, сделав из обычной голодной дворняги сторожевого пса. Не забывай, ободранец, ты просто слуга с привилегиями. Сюэ Ян фыркнул, качая головой: — А ты осведомлён обо мне не так уж и полно, ну да ладно. Меньше знаешь — крепче спишь. И после этих слов он ударяет, потерявшего к нему интерес, предводителя хулиганов по лицу и обозначает начало неравной потасовки. Хулиганов больше, но разве же они могут сравниться с шустрым и проворным ребенком улиц. Сюэ Ян дерётся едва ли не с холщовых пелёнок, стараясь выжить в жестоком мире. Справиться с кучкой напыщенных павлинов не составляет труда, они только языками молодцы чесать, а вот поймать и хоть раз ударить изворотливого, как уж, юношу они не в состоянии. Хорошо, что их было больше, а иначе драка закончилась бы, не начавшись, и Чэнмэй, не успев войти во вкус, так и остался бы неудовлетворенным. Сюэ Ян ставит подножку главарю и когда тот оказывается лежать на земле, он опускает ногу ему на горло и опираясь на колено улыбается: — Я могу передавить тебе твою бесполезную глотку от одного неверного движения. — Прочие шестерки даже не пытаются что-то предпринять: они потрясенно заняты собственными синяками и внешним видом, и, Сюэ Ян уверен, своим попранным достоинством. Цзиньских адептов, заклинателей с благородными генами, отметелил безродный бродяга, только обряженный в шелк и умытый — какой позор. На костяшках Сюэ Яна собиралась кровь. Чэнмэй, внимательно смотря на поверженного, зализал разбитые суставы и отошёл на шаг назад к мальчишке, который в оцеплении смотрел на весь этот кошмар. Сюэ Ян встал к нему спиной, отгораживая от чужих взглядов, и обернулся только когда главарь, плюнув в сторону Сюэ Яна и паренька, поднялся и ушёл. Мальчишка на него не смотрел. Паренек сидел неподвижно, всматриваясь в траву и, кажется, ждал, когда и Чэнмэй уйдёт. У Сюэ Яна, сытого случившейся дракой и вспомнившего о свободной жизни под крышей неба, поднялось настроение, и он, недолго думая, опустился перед забитым мальчишкой на корточки и озорно спросил: — Маленький господин, я разогнал их. Мальчишка робко посмотрел на него, и, незаметно кивнув, заикаясь и путаясь в гласных, сказал: — С-спасибо тебе, с-старший братец. — Он шумно сглотнул, а Чэнмэй на это выдохнул протяжный смешок и улыбнулся шире. Личико парнишки, при ближайшем расстоянии, оказалось ещё более смазливым, чем заметил Сюэ Ян при первом взгляде. Большие глаза с частоколами длинных ресниц и подчеркнутые яркой киноварью, придавали ему, какой-то особенный и неземной вид. Он был не похож на здешних адептов: слишком нежный и выглядящий, Сюэ Ян предполагал, моложе своих лет. — Ладно. Не буду пугать тебя ещё больше. Сюэ Ян поднялся и уже отвернулся от парнишки, когда за спиной раздалось шуршание одежд и негромкий голос: — Братец, твоё имя Сюэ Ян? Чэнмэй обернулся. Заложив руки за спину, он кивнул. Юноша перед ним замялся и снова отвёл глаза: — А вежливое.? Сюэ Ян прыснул со смеху. Надо же, именно в этом месте — где каждый адепт или слуга, услышавший хоть краем уха об уличном бродяге, кривил лицо в брезгливом отвращении — к нему решили проявить учтивость. Вот так ирония. Сюэ Ян продолжал посмеиваться, игнорируя непонимающий, но быстро сменившийся на изучающий, взгляд мальчишки. Неужели больше не робеет? — Ты что, не слышал, как меня назвали твои «друзья» — «баловень-голодранец с улицы». Ты такой забавный. — Но старший братец помог мне, как я могу не проявить должного уважения? Сюэ Ян совсем откровенно расхохотался. Если бы этот пацан знал, что Сюэ Яна мало волновала его честь, и он просто хотел с кем-нибудь подраться, наверное, парнишка бы разочаровался в своём герое. — Имя в быту — Чэнмэй, — все-таки произнёс Сюэ Ян и заметил, как мелко кивнул парнишка. Повисло неловкое молчание и Чэнмэй, не уверенный стоит ли еще тут задерживаться, осмотрелся вокруг, затем потер пальцем кончик носа и все-таки нарушил эту сгущающуюся атмосферу закономерным продолжением, — ну, а ты не представишься? Парень вздрогнул и залился краской, поняв, что оплошал с манерами. Он нервно сложил руки в поклоне и залепетал: — Младший господин Цзинь просит прощения у братца Чэнмэя: прежде чем спрашивать чужое имя, нужно сказать свое. Имя в быту — Цзинь Сюаньюй. Фамилия по матери — Мо. Сюэ Ян нервно хихикнул, его веко незаметно дрогнуло: — Что.? Клановая фамилия, младший господин… Сюэ Ян опять рассмеялся: — Так ты правда маленький господин! Неужели сын главы? Почему же тебя обижают? Сюаньюй выпрямился и помрачнел: — Потому что мне стыдно из-за того, что я не могу постоять за себя. Отец не знает и брат тоже… Что на это стоит ответить непонятно, потому, необремененный манерами в общении, Сюэ Ян просто пожимает плечами. Сюаньюй тоже не продолжает разговор и Сюэ Ян, решив закончить на этом, наверное, не очень вежливо хочет откланяться, но внезапно его внимание привлекает красноватый блеск в траве. Чэнмэй заинтересованно опустился на одно колено и подцепил, поблескивающую ярко алым цветом, серёжку. Только подняв её в руки, он заметил, что крепления нет. Босяк выпрямился и хмыкнул: — Кажется это твоё, — он мельком посмотрел на Сюаньюя, а тот кинулся бездумно провеять наличие украшения и внезапно ойкнул. Когда он отнял руку, Сюэ Ян заметил, как на белой коже остались следы крови. — Тебе чуть ухо не разорвали, а ты и не заметил. Сюэ Ян подошёл к нему и протянул руку, чтобы заправить прядь и самому посмотреть, почему идет кровь. По шее юноши ползла алая дорожка, запачкавшая белый воротник. Сюэ Ян облизнул губы, когда нос уловил, знакомы запах железа и менее привычный — апельсинов. Босяк даже не задумался о том, как близко он оказался. Сюаньюя будто парализовало заклятьем — в удивлении приоткрыв рот и распахнув широко глаза, он нервно вздохнул, но дыхание споткнулось где-то в горле. Сердце пустилось вскачь, а когда Сюэ Ян кончиками пальцев обвел хрящ и, прищурившись, наклонил голову в бок, молодой Цзинь понял, что пропал. Его прикосновения были неожиданно осторожными и нежными, особенно в сравнении с первым впечатлением, которое произвёл Сюэ Ян, когда ввязался в потасовку. Его удары были четки и стремительны, выдавали в нем человека дикого, приспособленного к подобным стычкам, и то с какой он аккуратностью расстегнул скользкое крепление украшения, что осталось в ухе, повергло юношу в диссонанс и пронзило стрелой насквозь. Чэнмэй аккуратно вытащил из раненной плоти штифт, а после, когда собралась свежая капля крови, а Сюаньюй негромко промычал, склонился ниже и, как ни в чем не бывало, зажал горящую от боли мочку между губ, зализывая рану. Босяк чувствовал теплую кровь, которая осела терпким вкусом на ловком кончике языка; верхние ресницы дрогнули, задев висок Сюаньюя, и опустились к нижним. Вдохнув приятный запах, исходивший от кожи и волос младшего сына Главы, Чэнмэй спустился чуть ниже, собрав следы крови вокруг ранки, и снова вернулся к разорванной мочке, явно увлекшись. Босяк не обращал внимания на чужую дрожь и шумное дыхание. Он даже не подумал о зашедшем в немыслимо бешеном ритме пульсе, который он почувствовал губами, когда слизывал кровь с жилки. У Сюаньюя горели щеки и ломило колени; кожа покрылась сошедшими с ума мурашками; будоража кровь они носились вниз-вверх — к макушке и оседали внизу живота пугающим теплом. Щекотно. Сюаньюй прикусил губу, чтобы не издать ни малейшего лишнего вздоха, пальцы машинально сжались на плечах Яна, безжалостно комкая золотые рукава: — Ч-Чэнмэй… Голос был сиплым и слабым. Сюэ Ян отстранился, слизав с губ кровь, и взглянул на смущенное лицо. Что в этом такого, они же парни… — Ой, ахаха, демоны, ты же из этих… из клана, вряд ли знаком с такой примитивной первой помощью. Я, кажется, переборщил. Но слюна обеззараживает, а то я тебя грязными пальцами трогал… — Меня же не змея укусила! — Так и я не отса- — Ох, лучше замолчи! — выкрикнул оскорблённый господин и, пряча горящие скулы за волосами, не поднимая глаз на Чэнмэя, грубо выхватил камень из его руки и стремительно ушел прочь из сада, даже не оглянувшись. Сюэ Ян беззаботно пожал плечами и, закинув руки за голову, облизнулся.***
Поздней весной, когда лето уже стоит на пороге, густая трава к вечеру прогревается, но ещё остаётся особенно мягкой и свежей. Знакомые Сюэ Яну канарейки трещали где-то в цветущих мандариновых деревьях, перекрывая отдалённый смех адептов, отдыхающих на одной из террас. Сюэ Ян лежал на траве, млея от того, как приятно щекочет затылок прохладные, по сравнению с его кожей, стебельки. Пахло цветами и фруктами, тёплый ветерок пригонял запах лотосов и речной сырости. Чэнмэй глубоко вздохнул. Небо перед его глазами было подобно дорогому шелку со сложными узорами разводов акварели; юноша лениво обводил глазами по не чёткой форме рваных облаков. Оставаясь в своих мыслях, он смотрел, как переливаются красные, оранжевые и голубые цвета друг в друга. Где-то сверху шелестели листья деревьев и неожиданно в этот шепот, вплелся тихий шорох чьей-то поступи. Сюэ Ян шумно выдохнул, разочарованный тем, что его одиночество больше не абсолютно. Чэнмэй сел и повернул голову к источнику шума. Красные глаза блеснули, отразив солнечные лучи, губы потянуло в улыбку: — А-а-а, Маленький господин. Сюаньюй замер, словно Сюэ Ян не должен был обнаружить его так скоро, но разве же он прятался? В любом случае, уже через мгновение, он взял себя в руки и подошёл ближе. Молодой Цзинь выглядел странно для нынешней ситуации, но именно таким он Сюэ Яну и запомнился — робкий и смущенный, мнущийся с заложенными за спину руками и упорно смотрящий под ноги. Сюэ Ян склонил голову набок, а потом, хмыкнув, поднялся и сложил руки почти в почтительном жесте, но тут мальчишка внезапно накрыл ладонью кисти Чэнмэя: — Оставь это. Сюэ Ян тихо хихикнул: — В таком случае спешу откланяться. — Подожди! Я искал тебя. Сюэ Ян заинтересованно приподнял бровь. Казалось, Сюаньюй смутился ещё больше, возможно от того, что его голос был слишком громким, когда он это сказал. Молодой Цзинь потёр кончик носа, и некоторое время они стояли молча друг напротив друга. А потом Сюаньюй перевёл дыхание и сбито начал: — Братец Чэнмэй, последний раз мы виделись неделю назад и… в общем, я тогда не поблагодарил тебя как следует… И… Ох… закрой глаза. Сюэ Ян почти физически чувствовал напряжение, исходящее от мальчишки, и оно необъяснимым образом начало передаваться ему самому, словно какая-то сильно заразная болезнь. Сердце незнакомо и тяжело забилось в груди босяка — подобное он не испытывал много лет, оставаясь ко всему равнодушным за исключением сладостей. Но ведь сейчас дело было не в конфетах, но это чувство — щекочущего волнения — зачесалось и на его длинном языке. Сюэ Ян был язвой, он любил сарказм и иронию, любил дразниться и издеваться, обожал ругаться самыми отборными скабрезными словечками. Сюэ Ян не умеет флиртовать, он даже не до конца понимает как это, ему это не интересно и он уверен, что не нужно, но то, что бесстыдно сорвалось с его губ, опередило все мысли, которые пронеслись у него в голове, когда Сюаньюй попросил закрыть глаза: — Что? Хочется поцеловать меня? — Чэнмэй не был уверен, что подобное Сюаньюя не удивит, если об этом скажет другой юноша. Про Молодого Цзиня сплетничали его обидчики, а внешний вид так и заставлял рождаться догадкам. Возможно, подобное могло бы его даже обидеть. Просто представить в объятиях Сюаньюя какую-нибудь девицу ну ни как не получалось, потому что своей красотой он затмит любой Цветок поднебесной. Сюэ Ян подумал что, живя в Ланьлине почти две недели, он заразился чрезмерной поэтичностью и после этого все же прикрыл глаза, легонько улыбаясь. Сюаньюй на его высказывание не отреагировал словом, но вот вспыхнувшие щеки, которые Чэнмэй не заметил, потому что закрыл глаза, выдали его. Возможно, он действительно не против прижаться к улыбке Сюэ Яна красными от нервных укусов губами. Когда юноша подошёл ближе и тёплое дыхание осело на губах Чэнмэя, тот вспоминая почему-то о теплом молочном чае, машинально выдохнул через рот, ответно лаская дыханием уста Сюаньюя. Захотелось открыть глаза и поддаться вперёд к манящему теплу и попробовать на вкус — у Сюэ Яна свело язык, рот наполнился слюной: он хотел сладкого. Однако, от мечтательных мыслей его отвлекла прохлада, коснувшаяся яремной впадинки. А потом на своих плечах он почувствовал тяжесть ладоней Сюаньюя: — Вот… Сюэ Ян опускает глаза и двумя пальцами подцепляет подвеску. С виду такой жест показался Сюаньюю пренебрежительным и паренек, неловко кашлянув, низко опустил голову в один миг, почувствовав себя очень глупо. Прежде чем Сюэ Ян мог бы посмеяться над ним, Молодой Цзинь поспешил пояснить, почему решился именно на такой подарок: — Мне кажется, рубин очень идёт тебе. Подчёркивает глаза…да и воротник ты не застегиваешь… Сюэ Ян улыбается, а его голос полнится самолюбованием, самомнением и чувством собственной важности: — Правда так считаешь? — а затем он приглядывается к кулону внимательнее, — кажется, я где-то видел этот камень. Сюаньюй вскидывает голову и робко улыбаясь, объясняет: — Ах… ну да — он заправил волосы за ухо, демонстрируя длинную рубиновую серёжку, из той самой пары, которая была на нем в день их знакомства. — У второй сломалось звено, а я очень любил эти серьги поэтому… вот… пусть второй камень будет у моего спасителя, вроде напоминания о моей благодарности. Сюэ Ян не знал, что обожгло его сердце, но на слове «благодарность» он сжал бриолет в кулаке и тихо переспросил: — Благодарности? — Никто никогда не заступался за меня прежде, поэтому это меньшее что, я могу для тебя сделать. На лицо Сюэ Яна набежала тень задумчивости, уголки губ опустились вниз. Сюаньюй заметил эту перемену: — Эм… Если тебе не нравится, можешь снять, я завязал не крепко. — Сюэ Ян продолжал прибывать на просторах своих мыслей и толком не слышал, что ему говорил Сюаньюй. — Не подумай ничего превратного… я… я правда благодарен тебе… Даже если для тебя это незначительная мелочь, о которой ты бы и не вспомнил, если бы я не пристал к тебе с этим… — Перевяжи. — Вдруг произносит Сюэ Ян, перебивая непрекращающийся лепет Сюаньюя. — Ч-что? — Ну, чтобы не потерялась. Ты сказал, что завязал не крепко, я должен быть уверен, что он не потеряется во время ночной охоты или тренировки. — Сюэ Ян посмотрел на него и сразу обратил внимание, как тоска на дне зрачков растаяла туманной дымкой по утру. Его глаза распахнулись и засияли, а улыбка обнажила белые зубы. По сравнению с радостным Сюаньюем, сияние бриолета меркло, покрываясь налетом бессмысленной невзрачности. «Надо же», — подумал Сюэ Ян, — «оказывается, смотреть, как кто-то радуется из-за меня не хуже чувства мести». Сюаньюй подскочил к Сюэ Яну и зашёл ему за спину. Они были примерно одного роста, так что юноше не составило труда перевязать узелок, подвязывая кулон повыше, чтобы не было возможности снять через голову, и крепче, чтобы тот не развязался. Сюаньюй спрятал хвостики за воротник и задержал руки на его шеи, а потом, облизнув губы, выдохнул напротив выступающего позвонка Чэнмэя, и вдруг поняв что делает, отскочил и спрятал руки за спину. Сюэ Ян обернулся к нему, странно улыбаясь — А твоё ухо зажило? Сюаньюй кивнул: — Почти. Сюэ Ян нагнал один шаг, что разделял их и заправил волосы за ухо. В отличие от здоровой мочки, на которой висела длинная серёжка, чей парный рубин был теперь у Чэнмэя, в раненную неделю назад, был вставлен маленький алый гвоздик. Ниже виднелись два стежка, образующих крестик. Эта асимметрия вызвала в Сюэ Яне приятное чувство несовершенства и не идеальности, которого так не хватало в вылизанном Ланьлине. Сюаньюй поправил его кулон и посмотрел в глаза: — Ещё раз спасибо за помощь. С того дня, помимо конфет Сюэ Яну хотелось мальчишку беззлобно подразнить, рассмешить или хотя бы пересечься взглядом, чтобы убедиться, что больше его не задирают. Конечно, в противном случае, он не отказался бы за него заступиться опять, потому что стресс, который он испытывает в Ланьлине ни куда не уходил. Да, конечно причина такого желания была только в стрессе…