Мгновения

      Суд должен был состояться через три дня. Казалось поразительным то, что потребовалась всего лишь одна небольшая ошибка, чтобы вскрылись грязные дела и преступления как совершенные, так и планируемые, но задумываться об этом означало спровоцировать у себя головную боль, а Цзян Чэн и без того чувствовал себя разбитым.       Его шисюн — его брат, как он признавался сам себе и себя же клял за то, что не мог сказать этого ему — отдал ему все, чего достиг на пути совершенствования. Без сожалений, так, словно и помыслить не мог о любом другом исходе. Цзян Чэн выл в душе, жалея, что не имеет такого же пламенного сердца, как Вэй Усянь. Он жалел, что неспособен подобрать слова, чтобы сказать брату, как любит его, попросить прощения за все обидные слова и несправедливые упреки и убедить остаться рядом с ним.       Ведь Вэй Усянь уходил.       Как и предполагалось, не так сложно было Лань Сичэню уговорить старейшин Гусу Лань принять в орден оставшихся Вэней, как дать защиту Вэй Усяню — услышав о втором, старейшины почти не обратили внимание на первое. Брызжа слюной и злостно нарушая правило о запрете на крик, они возмущались и требовали наказания за использование темной энергии. Лань Сичэнь заступился, и споры грозили затянуться по меньшей мере на неделю, как вдруг положение то ли спас, то ли испортил окончательно Лань Ванцзи — Цзян Чэн так и не понял этого до конца.       Лань Ванцзи, сохраняя гробовое молчание и твердокаменное спокойствие, снял с себя лобную ленту и невозмутимо вплел её в волосы Вэй Усяня, от которого в последнее время не отходил.       Лань Сичэнь выдал свою реакцию только тем, что спрятал улыбку за широким рукавом ханьфу, Лань Цижэнь схватился за сердце, Лань Юнксу сделал вид, что все так, как и должно быть, а старейшины едва не изошли пеной изо рта, но возражать и дальше не посмели.       Не Минцзюэ, присутствовавший на экстренном совете, несмотря на недавнюю близость к искажению ци, и наблюдавший эту сцену, выглядел непривычно развеселившимся и позже объяснил Цзян Чэну, что таким образом Лань Ванцзи объявил Вэй Усяня своим самым близким человеком и, можно сказать, признал его спутником жизни. Прокрутив в голове эти необычно тактичные для Не Минцзюэ слова, Цзян Чэн пришел к выводу, что Лань Ванцзи совсем обнаглел, раз пропустил письма и обряды, но больше всего его удивило, что Вэй Усянь не сказал ни слова против и — немыслимо! — покраснел.       А теперь небольшая делегация заклинателей от Великих орденов и нескольких поменьше стояла среди импровизированного поселения, где все кричало о крайней бедности и темную энергию от хлипких построек отделяли только цепи талисманов. На маленьких огородиках из тщательно возделанной безжизненной почвы прорастал чахлый редис; люди, ютящиеся здесь, бросали полные тревоги взгляды на гостей, но доверились Вэй Усяню и собирали те немногие пожитки, что имели.       Сам Вэй Усянь стоял сейчас совсем рядом и держал на руках ребенка лет трех. Малыш время от времени робко посматривал на Цзян Чэна и застенчиво улыбался.       — Уходишь? — сам не зная зачем, спросил Цзян Чэн.       Вэй Усянь улыбнулся точно такой же улыбкой, как и мальчик в его объятиях — неуверенной, несмелой. Цзян Чэн ненавидел себя за то, что его брат виновато приподнимает плечи, стоит ему заговорить с ним, но слова… ох, как же ему порой не хватало красноречия!..       — Лань Ванцзи хоть объяснил тебе, что вот это значит? — он кивнул на белую ленту с облаками, змеящуюся в волосах Вэй Усяня.       Тот посмотрел ему в глаза и серьезно ответил:       — Я принял её.       Объяснил, значит… Цзян Чэн мог бы спросить, как же та враждебность, которую Вэй Усянь начинал излучать, когда в прежние времена Лань Ванцзи подходил к нему, как же его вечные заигрывания с девушками, но не стал. Ясно же, что Вэй Усянь все решил.       — Цзян Чэн, — тихо позвал. Смотрит прямо, даже плечи опустились.       — Что?       — Не вини себя, пожалуйста. Если тебе будет проще злиться на меня, то…       — Не смей!.. — рыкнул Цзян Чэн. Ребенок испуганно пискнул, пряча лицо в изгибе шеи Вэй Усяня, и он резко сбавил громкость. — Перестань это делать. Перестань заставлять других обращать свою ненависть на себя, потому что им так проще. Ты ведь всю жизнь это делаешь. Делал так с матушкой, теперь со мной. Остановись. Я не хочу на тебя злиться.       — И вместо этого погрязнешь в ненависти к себе? Цзян Чэн, я знаю, как ты думаешь. Ты не виноват. Я принимал решение. И я о нем не сожалею.       — Иногда я представляю, что случилось обратное, и когда задаю себе вопрос, сделал бы я то же самое для тебя… я не знаю ответ, — мучительно признался Цзян Чэн. Эта мысль не давала ему спать.       — Мы оба не знаем, — кивнул Вэй Усянь. — Но каким бы он ни был, он не будет ни неправильным, ни причиной для вины или ненависти. Это всего лишь выборы и последствия. Мы делаем одни, а затем разбираемся с другими. Вот и все.       — С каких это пор ты стал таким философом? — подозрительно глянул на брата Цзян Чэн.       — Даже не знаю, — притворно задумался тот. — Может, я пропитываюсь духом этой ленты?       Вэй Усянь указал на свои волосы и рассмеялся.       Видя эту улыбку, такую же яркую, как в детстве, Цзян Чэн позволил себе подумать, что, может быть, все будет хорошо.       

***

      Цзинь Гуаншаня нашли вечером накануне суда — мертвым, с изысканно украшенной длинной шпилькой для волос в ухе.       Госпожа Цинь, в чьих покоях и оказался убитый, была той, кто сообщил в орден о его местонахождении, и призналась, что шпилька принадлежит ей. Цзинь Гуаншань действительно покинул праздник в честь своего внука ради развлечений с женщинами из квартала красных фонарей Ланьлина, и, когда он был уже на обратном пути, встретил госпожу Цинь, с которой его связывало близкое (и недобровольное) знакомство. Будучи в нетрезвом состоянии, он был весьма навязчив, а женщина, пребывающая в отчаянии после очередной продолжительной переписки с Цзинь Гуанъяо, понадеялась, что раскрыв ему правду о браке своей дочери с его внебрачным сыном, сможет расторгнуть этот союз, которого изначально пыталась не допустить.       Увы, злополучная встреча привела к череде событий, о которых госпожа Цинь униженно рассказала допрашивавшей её страже и была оправдана, поскольку защищала свою честь, а заклинателям, разбиравшимся в деле Цзинь Гуанъяо, наконец стало известно, почему он был готов в скором времени подстроить убийство собственного сына.       Судебный процесс был громким и безобразным; на репутацию ордена Ланьлин Цзинь легло пятно, которое предстояло смыть унаследовавшему место главы клана Цзинь Цзысюаню. Но он, пусть и не ожидал так скоро возглавить орден, был готов усердно трудиться, чтобы вернуть ему прежнее величие, потому что вынес из событий последних недель важный урок — порой достаточно лишь одного мгновенно принятого решения, чтобы изменить существующую реальность.       

***

      Вэй Усянь завязывал пояс ханьфу, ожидая, что скажут ему перешептывающиеся между собой Вэнь Цин и Лань Юнксу, разделившие лекарский павильон в Гусу. Лань Чжань, до этого ожидавший за дверью, молча подошел ближе и сел рядом. Он редко оставлял Вэй Усяня одного, но тот был только рад его компании — особенно сейчас, когда вот-вот должна была подняться неприятная ему тема.       — Не понимаю, для чего был этот осмотр, — высказал он давно засевшую в голове мысль — примерно с того момента, как к нему пришел ученик и сообщил, что его просят срочно прийти к целителям.       Те, наконец, полностью переключили свое внимание на него.       — Все дело в наблюдении старейшины Лань Юнксу, — пояснила Вэнь Цин, отчего-то взбудораженная и выглядящая почти радостной. — Когда он осматривал тебя в Ланьлине, то заметил кое-что, что не соответствовало последствиям уничтожения ядра Вэнь Чжулю…       — Может, потому что оно не было им уничтожено? — перебил Вэй Усянь. Вмешиваться в речь Вэнь Цин было опасно для здоровья, но слушать размышления об отсутствующем у него золотом ядре было больно.       Вэнь Цин, что само по себе пугало, ничуть не разозлилась и продолжила:       — Вот именно! Жертвы Вэнь Чжулю не могли воссоздать ядро, потому что меридианы вокруг него были разорваны и сожжены. Оставались лишь фрагменты, которые никак не могли направить и удержать духовную энергию, из-за чего она рассеивалась впустую.       — Молодой господин Вэй, — заговорил Лань Юнксу, в уголках глаз которого собрались морщинки от не коснувшейся его губ улыбки. — При первом вашем осмотре я обратил внимание на то, что, несмотря на отсутствие ядра, энергия не рассеивалась, а продолжала упорядоченное движение — правда, не могла задержаться и точно таким же равномерным потоком уходила. Дева Вэнь провела над вами операцию, потребовавшую воистину ювелирной точности, и справилась с этой невыполнимой для подавляющего большинства задачей в совершенстве. Ваши меридианы целы и неповреждены.       — Это значит… — Вэй Усянь немного хмурился, пытаясь сообразить, к чему они ведут.       — Духовная энергия в вас все еще может быть направлена. Приложив усилия, вы сможете её аккумулировать.       — Ты можешь восстановить свое золотое ядро, — тепло улыбнулась Вэнь Цин.       Вэй Усянь покачнулся и схватил не менее ошеломленного последними словами Лань Чжаня за руку. В голове будто что-то взорвалось, и мир теперь безостановочно кружился перед глазами.       — Лань Чжань… Лань Чжань, я же не ослышался?..       Он замолк, яростно моргая и пытаясь выровнять сбившееся дыхание, и через миг поднял повлажневшие глаза, в которых всё ярче светилось осознание.       — Вэнь Цин-цзе, я действительно могу..! — Вэй Усянь подскочил, заключая целительницу в порывистые объятия. — Спасибо! Ты… я же…       — Тебе предстоит много трудиться, чтобы достигнуть прежних результатов и превзойти их, — напомнила она, все же обнимая его в ответ и всего через пару секунд отстраняя, потому что, несмотря на то, что Лань Ванцзи явно был обрадован этой новостью ничуть не меньше, его брови уже чуть заметно сошлись к переносице от ревности.       — Какая разница! Я сделаю! — Вэй Усянь шагнул назад, на мгновение прижал ладони к лицу, а, отняв их, рассмеялся счастливо и звонко — и никто не осмелился бы сделать ему замечание о слишком громком смехе. — У меня снова будет золотое ядро! И Цзян Чэну не нужно винить себя! Лань Чжань, — он подбежал к Лань Ванцзи, смотрящему на него взглядом, полным такой нежности, что остальные невольно отводили глаза от личной сцены. — Теперь-то я точно смогу называться твоим спутником на тропе совершенствования по праву. Ты счастлив?       — Мгм, — согласился тот. — Потому что Вэй Ин счастлив.       Вэй Усянь приоткрыл рот, переваривая полученный ответ, и зарделся.       — Лань Чжань, ты не можешь вот так просто говорить такие вещи! — смущенно воскликнул он, едва не притопывая ногой. — Мое сердце же не выдержит!       — На этот случай здесь есть я, — усмехнулась Вэнь Цин. — Ты заслуживаешь, чтобы тебе говорили о том, что ты любим. Ты должен знать это и никогда не сомневаться в этом. Поэтому я скажу следующее. Ты совершенно невыносим и вечно лезешь на рожон, но почему-то я все равно считаю тебя своим взбалмошным младшим братом. Ты бываешь глупым и наивным, ты жертвуешь всем, что имеешь, ради дорогих тебе людей, ты не ждешь, что кто-то отплатит тебе той же монетой, и, похоже, тебя нужно защищать от самого себя, так что этим я и займусь. Смирись с этим.       — Цзецзе, — Вэй Усянь покусывал нижнюю губу, глаза его покраснели, и Лань Ванцзи заключил его в объятия.       — Вэй Ин любим, — шепнул он. — Так много людей любят Вэй Ина. И я люблю.       — О… Лань Чжань, я тоже, — всхлипнул Вэй Усянь, пряча лицо на груди Лань Ванцзи. Его плечи вздрагивали, но эти слезы, должно быть, впервые в его жизни приносили за собой облегчение.       Вэнь Цин права. Заботясь о других, Вэй Усянь забыл, сколько тех, кто беспокоился за него.       И они были здесь, готовые напоминать об этом каждый день.       

***

      Три года спустя              Вести доходили до глубинки долго, поэтому жители маленькой деревни на границах орденов Ланьлин Цзинь и Гусу Лань узнавали, что происходит в мире заклинателей, со значительным опозданием и без каких-либо подробностей.       А послушать было что.       За последние три года молодой глава клана Цзинь сделал многое, чтобы перекрыть грешки Цзинь Гуаншаня, несмотря на то, что было немало тех, кто злословил о том, что юноша пойдет по стопам отца. Он медленно, но верно продвигал идею постройки смотровых башен и не торопил события, давая преисполненным скепсиса орденам убедиться в действенности проекта. Возражающих становилось все меньше, и конфликт удалось разрешить мирно и не проливая крови.       Бывшие адепты ордена Цишань Вэнь полностью обосновались в Гусу, а за советом к деве Вэнь обращались из десятков орденов. Поговаривали, что на советах кланов при каждой встрече главы ордена Юньмэн Цзян и девы Вэнь во все стороны начинали сыпаться искры — было много толков и о смертельной вражде, и о тайной романтической связи еще с Аннигиляции Солнца, если не раньше, а в итоге в заключенных пари победили те, кто изрекал «от ненависти до любви один шаг», потому что восемь месяцев назад (и лишь несколько человек знало о том, что это совпало с первыми очевидными успехами Старейшины Илина по восстановлению золотого ядра) сообщество заклинателей праздновало пышную свадьбу.       Но все это было так далеко от деревни, в которой мальчишки смеялись над сиротой, крича ему и в лицо, и в спину, что мир заклинателей останется для него лишь в сказках да слухах, потому что отец никогда не пришлет за ним и вообще нет у него никакого отца.       А-Юй увернулся от брошенного в него червивого яблока, но, оглянувшись на преследователей, не заметил камень, запнулся и упал. Ожидая, что сейчас они его нагонят и опять побьют, он съежился, но разлившаяся вокруг тишина заставила его медленно поднять голову.       Скользя взглядом вверх по дорогому белому ханьфу, А-Юй с судорожным вздохом узнал висящую на поясе человека перед ним черную флейту с красной кисточкой и прочитал иероглифы на висящем с другой стороны мече — «Какая разница». Он посмотрел еще выше и увидел смеющиеся глаза, теплую улыбку и вплетенную в длинные волосы белую ленту с узором облаков.       Старейшина Илина — а это мог быть только он! — присел перед А-Юем и дружелюбно спросил:       — Как тебя зовут?       — Мо Сюаньюй, — поспешно ответил мальчик, запоздало встрепенувшись и попытавшись пригладить взъерошенные волосы. На эту попытку Вэй Усянь рассмеялся и потрепал его по макушке, разлохматив еще сильнее.       — Почему же мальчишки, прячущиеся за той изгородью, за тобой гонятся, А-Юй?       А-Юй недостойно шмыгнул носом и насупился.       — Они говорят, что мой отец никогда за мной не пришлет.       — А кто твой отец?       — Заклинатель из большого ордена. Матушка, когда была жива, часто рассказывала про него. Говорила, что он живет в золотом дворце и обязательно заберет меня туда, когда я подрасту.       Теперь Старейшина Илина немного хмурился, и А-Юй испугался, что сказал что-то не то, но мягкий голос развеял его страхи:       — Ты знаешь, как зовут твоего отца?       — Нет, — грустно покачал головой мальчик. — Но у мамы был подарок от него, она отдала его мне перед тем, как… ну… Она сказала, что он точно меня узнает, если я покажу.       Он бережно извлек из-за пазухи потрепанный платок, в котором была завернута женская подвеска. Изящная вещица, но дешевая, имеющая ценность лишь для обманутых «подарком-напоминанием» женщин. Вэй Усянь тяжело вздохнул, глядя на украшение — одно из десятков, которыми не глядя разбрасывался Цзинь Гуаншань.       — Сожалею, малыш, — немного виновато улыбнулся он. — Твой отец скончался несколько лет назад. Но я знаю место, где ты мог бы обучаться заклинательству. Это орден не твоего отца, другой, но, уверяю тебя, он ничуть не хуже.       — Правда? — серые глаза А-Юя ярко заблестели. Вэй Усянь усмехнулся.       — Правда. Вот уж не думал, что в свою первую ночную охоту за последние годы найду нового ученика. Идем со мной. С кем ты живешь?       А-Юй не отрывал глаз от Старейшины Илина и не отпускал его руки все время, пока тот разговаривал с госпожой Мо, пока вел его за собой из деревни, пределов которой он не покидал ни разу в жизни, пока, звонко смеясь, звал высокого заклинателя в белых одеждах, в котором даже только по слухам мальчик безошибочно узнал Ханьгуан-цзюня.       — Лань Чжань, Лань Чжань! Познакомься с А-Юем! А-Лин и А-Юань будут рады новому другу!       С этого мгновения жизнь А-Юя изменилась.       Он пока не знал, что еще через несколько лет будет считать А-Лина и А-Юаня братьями, а Ханьгуан-цзюня и Вэй Усяня робко называть в своих мыслях отцами, пока последний не узнает об этом и не заявит во всеуслышание, что так и есть; не знал, что будет проказничать с А-И и станет новой головной болью учителя Лань Цижэня; не знал, что однажды раскроет свой потенциал и станет сильным заклинателем, чтящим пути своих приемных родителей.       Да, этого А-Юй мог пока не знать. Но что ему точно было известно — это то, что в этот самый миг он стал счастливым человеком.