***
Йорвет внимательно проследил за тем, как Геральт исчез в трюме. Странная печаль охватила его, как только он остался на палубе один. Что ж, по крайней мере, хоть одному из них повезло — не придется сидеть и мучиться неприятными последствиями тяжелой битвы. Йорвет же почти привык к этому, к отказу в каком-либо комфорте, ко лжи, что он выше всего этого. Ложь — ключевое слово. Чувствуя неожиданную вину, он напряг слух, чтобы услышать звонкий смех женщин, с которыми Геральт, без сомнения, собирался основательно… развлечься. И на короткое время он, кажется, действительно пошел к ним: тихое, благоговейное хихиканье раздалось откуда-то снизу и сжало ему живот — потребность, которую он так долго подавлял, вспыхнула мучительным ударом в грудной клетке, прежде чем ему удалось взять это под свой контроль. И это была не потребность в сексе, нет. По крайней мере, не совсем в нем. Он мог бы удовлетворить себя, если бы проблема была в этом. Но она заключалась в другом: в желании привязаться к кому-то, как бы ему ни было противно от этой мысли. Потребность, чтобы кто-то посмотрел на него и увидел нечто большее, чем просто монстр. По неизвестным непонятным причинам Геральт смотрел на него именно так. Возможно, слух о том, что пара острых ушей действительно способна приковать его внимание, был правдивее, чем предполагал Йорвет. Однако, учитывая, что Геральт находился на корабле, где эльфов было намного больше, чем людей и каждый — или большинство — из них готовы были скрасить его одиночество, Йорвет сомневался, что сам он смог бы так легко привлечь его внимание. Ведь, возможно, Геральт был просто добр. Его репутация, помимо умения профессионально убивать, говорила и о необыкновенной доброте. Он умер — или, скорее, как теперь понял Йорвет, почти умер — защищая нелюдей. Все, кто говорил на общем языке, знали эту историю. К тому моменту, когда внимание Йорвета снова зацепилось за то, что происходит под палубой, смех прекратился. И не было никаких других звуков, указывающих на то, что люди внизу занимаются чем-то, кроме отдыха. Так что, либо ведьмак быстро управлялся не только своими мечами — что было бы печально, будь это правда — либо… Любопытство взяло верх над Йорветом, и он спустился в трюм, чтобы узнать, что произошло. Он нашел женщин, сбившихся в кучу в одном углу, мирно спящими и прижимающимися друг к другу. А Геральта — совсем в другом. Он взял из ящиков два тонких матраса и уложил их друг на друга, свернувшись калачиком на этой импровизированной кровати и выглядя, на удивление, уязвимым без брони. Лежал он спиной к лестнице. Йорвет поколебался секунду, а затем принял решение. Он взял два точно таких же матраса, решив, что при необходимости готов будет и подраться за них, и положил их рядом с Геральтом. В конце концов, сегодня он проявил к нему редкую лояльность, и меньшее, чем Йорвет мог отплатить — это буквально прикрывать его спину ночью. К тому же, Геральт был, на удивление, теплым, а на всем остальном корабле — чертовски холодно. Час или два поверхностного сна пошли бы им обоим на пользу.***
Геральт вздрогнул и проснулся, когда чья-то рука коснулась его плеча. Мгновенно проснувшись, он потянулся к метательному кинжалу, всегда спрятанному за поясом, но вдруг странный, ни с чем несравнимый запах Йорвета дошел до его нюха. Он тут же успокоился: он спал среди друзей. И действительно спал — по-настоящему, крепко, что редкостью было даже в лучшие времена. — Мы на месте? — спросил Геральт хриплым голосом. — Нет, осталось несколько часов пути. Прости, что разбудил тебя, но я подумал, что ты захочешь подготовиться, — сказал Йорвет, прижимая ему ко груди бурдюк с водой. Удивительно заботливый жест. Геральт жадно сделал несколько глотков и с довольным стоном вернул бутыль обратно. Женское хихиканье донеслось с другой стороны корабля. Геральт поднял глаза и увидел женщин, спасённых вчера… развлекающихся друг с другом. Он издал тихий, кривой смешок. Это полезно для них. Околосмертельные переживания побудили и их искать утешение. — Я не думаю, что они будут возражать, если ты посмотришь, — сказал Йорвет, прислонившись к переборке и запрокинув голову. Геральт не мог видеть его единственного здорового глаза, но по тому напряжению, что сковывало ему остальное лицо, казалось, что он закрылся ещё больше. — Но они возразят, если смотреть будешь ты? Йорвет издал лающий смешок. — Нет, но по другой причине. Геральт откинулся на спинку стула и наконец заметил дополнительные матрасы рядом с собой. Вот почему ему так хорошо спалось — Йорвет, которому Геральт доверял, спал рядом. Доверие не возникнуть не могло, потому что, несмотря на все угрозы, он никогда не пытался причинить вред Геральту, кроме тех случаев, когда защищал себя или свой народ. — Тогда по какой причине? — Никого бы не смутила сова или кошка во время секса, — сказал Йорвет. — Хотя… нет, правильней будет сказать: когда ты переодеваешься, ты не накрываешь статую тканью, боясь, что она будет подглядывать. — Они думают, что ты бессердечный, — произнес Геральт через несколько секунд, наконец разгадав смысл этой метафоры. Ему было трудно в это поверить, но, похоже, Йорвет действительно считал именно так. — Говорят, что у ведьмаков нет чувств, — ответил Йорвет. — Хотя сомневаюсь, что те, с кем ты общался хотя бы больше часа, поверили в это. — И те, с кем общался ты, — тихо произнес Геральт. Глубина любви Йорвета к своему народу была настолько очевидна, что Геральт с трудом мог поверить, что его так просто изобразили террористом. Монстром. Все, чего он хотел — это быть свободным. Казалось бы, такая малость для счастья, но люди — жестокие создания. Их ненависть к нелюдям была такой же глубокой, потому что ненавидеть было гораздо легче, чем понимать. Понимали, в основном, только те, кто подвергался гонениям и насмешкам. Как Геральт. Хотя его терпели только за то, что он делал. — И все же… — Йорвет вздохнул. — Я могу встать рядом с ними, и они даже не подумают, что мне нравится то, что они делают. — А тебе бы нравилось? — спросил Геральт, внезапно заинтересовавшись. Он всё ещё пытался разобраться в том, что представляет из себя Йорвет. Казалось, его можно было узнать только при условии, что он сам этого хочет. — Дело не в этом, — признался Йорвет. — Но это уже другой разговор. — Тогда я не уверен, что вообще понимаю, о чем мы говорим, — признался Геральт. — Эльфы — самовлюблённые существа. Даже те из нас, у кого такие же шрамы, как у меня. Ты, должно быть, замечал это… На самом деле, единственное, что в этой ситуации удивляло Геральта — это то, что Йорвет был готов так легко признать отрицательную черту своего народа. К тому же, его фраза никак не отвечала на вопрос, но теперь казалось, что ответов от него добиться так и не получиться. — И? — спросил Геральт, неуверенный, что это значит. Йорвет на мгновение замолчал и задумался, а после встал, медленно и грациозно, почти не издавая звуков. Хорошо, что они были на одной стороне — как враг, он мог быть действительно грозен. — Спасибо, — сказал он через мгновение. — Я все еще не уверен, что твои слова искренне, но я ценю, что меня воспринимают не только, как чудовище. — Ты не чудовище, — сказал Геральт. — Я бы знал. К его удивлению, Йорвет рассмеялся. — Знаешь, мне кажется, я начинаю узнавать Геральта из баллад, которые поет твой друг. Они не так приукрашены, как я думал. Геральт пожал плечами и ответил: — Я не помню их. И слова эти вызвали раздражение — за все это время он чертовски устал от них. Память возвращалась к нему, понемногу, по крупицам, но воспоминаний о балладах все ещё было мало. Если верить Лютику, Геральт забыл о сексе и обо всем подобном на намного бо́льший срок, чем люди когда-либо смогут себе представить. Что, впрочем, абсолютно не помогало ему во флирте. Медленно — очень медленно — Геральт начинал понимать, что хочет Йорвета. Хочет видеть оголённые и стройные линии его тела, чувствовать грубые мозоли на пальцах, ощущать твердую длину его члена. Раньше — насколько хватало утерянной и поломанной надвое памяти — ему не хотелось чего-то подобного, но желание было знакомым — он знал, чего хочет и чего ждёт от мужского тела. Даже от эльфийского. Знал, к чему прикоснуться и чего ожидать, знал, как заставить Йорвета корчиться и ругаться под ним. Геральт сглотнул. Возможно, теперь он и понимал, чего хочет, но все ещё не понимал, как это желаемое получить. За всю жизнь ему стал слишком привычен тот факт, что хватит одной ухмылки и поднятой брови, чтобы девушки хотели его. Йорвет же потребовал бы большей утонченности в действиях. Изящество, в существовании которого Геральт не был уверен. — Это было искренне, — запоздало ответил он. — Все эльфы прекрасны. А ты — больше, чем все. Йорвет фыркнул. — Я не знаю, чего ты добиваешься, льстя мне, но я всё-таки не бессердечный. — Ты не знал меня раньше, — сказал Геральт. — Мне нравится общаться с теми, кто не ожидает от меня чего-то, чего я делать не хочу. Чего-то, что ждут от умершего человека, например. — Значит, ты все-таки умер? — Да. Я помню, как умирал, — Геральт облизнул губы. — А потом… Я помню, как проснулся. И совсем немного до пробуждения. — Я слышал об этом, — сказал Йорвет. — Я имею в виду то, что ты потерял память. — Кажется, ты много знаешь обо мне. — Я считаю своим долгом знать о людях, которые реально могли бы убить меня, — ответил он. — И я мог бы? — спросил Геральт. — В мгновение ока, не сомневаюсь. Но я не думаю, что ты стал бы. Несмотря на то что я вооружен и разыскиваюсь, а моя голова стоит целое состояние. — Мне нравится твоя голова там, где она сейчас. Йорвет криво улыбнулся. Геральт начинал привыкать к этой улыбке, начинал понимать, каким странным образом эмоции проявляются на его лице. Далеко не все люди выживали после потери глаза. Но он был особенным. Геральт понял это ещё тогда, в лесу, недалеко от Флотзама, по выражению лица Роше. Он испытывал… уважение. Искреннее уважение к достойному противнику. Очевидно, и у Роше, и у Йорвета, было мало таких, поэтому они гонялись друг за другом, но никогда не убивали. Это положило бы конец игре, а они оба любили играть. — Думаю, ты практически одинок в своем мнении, — сказал Йорвет через мгновение. — Иногда даже мне не нравится то, где моя голова сейчас. Геральт открыл рот, прикусив язык от инстинктивного желания отпустить грубую шутку. Только не сейчас, не с Йорветом. Во всяком случае, пока. Доверие еще предстояло заслужить, хотя Геральт был удивлен тем, как много они обсудили. Не то, чтобы у него было какое-то намерение предавать его. — Как ты там меня называл? Старый эльф в шкуре молодого? — добавил Йорвет через мгновение, спасая Геральта от самого себя. — Иногда я действительно чувствую себя очень старым. — Я тоже не молод. Но держу пари, я не такой старый, как ты. — Я уже забыл о своем двухсотом дне рождения, — произнес Йорвет с едва заметным намеком на улыбку в голосе. — Я забыл все свои дни рождения, — ответил Геральт. — Но у меня их было почти сто. — Твои глаза настолько странные, что не выглядят старо. — Если это должно было быть комплиментом… — Это наблюдение, — отрезал Йорвет. — Комплименты предназначены для влюбленных. — А похоть — это слабость, — добавил Геральт, вспомнив их вчерашний разговор. Возможно, похоть действительно была слабостью, но достаточно забавной, а ему слишком часто приходилось быть на пороге смерти. Он мог позволить себе одну-две слабости, чтобы жизнь стоила того, чтобы жить. — Седрик, — внезапно сказал Йорвет. — Ты был с ним, когда он умер. Геральт кивнул: — Да, в лесу. Он казался… умиротворённым. Йорвет хмыкнул. Странная печаль отразилась на лице его, и Геральту потребовалось несколько — особо долгих — секунд, чтобы понять, что она означает. — Он… был тем, кому ты делал комплименты? Йорвет сглотнул, кадык на смуглой шее его дернулся. — Давным-давно. Пьяный старый дурак. Он всегда хотел умереть от рук человека. Они ему нравились. — Мне жаль, — сказал Геральт. В конце концов, Седрик был героем, сражавшимся за то, что считал правильным, хотя Йорвет, вероятно, не разделил бы это мнение. Было бы милосерднее утаить эту мысль от него. — Как и мне, ведьмак. Как и мне. Возможно, у него тоже были свои слабости. Геральт сомневался, что он мог уделять им слишком много времени, но боль в его голосе была слишком яркой, чтобы ее не заметить. — Мне нужно подготовить своих, — Йорвет вскочил одним грациозным движением. — Ты должен… делай то, что делают ведьмаки, чтобы подготовиться. Я надеюсь, что ты продолжишь в том же духе. Геральт фыркнул, и лёгкая едва заметная искорка вызова вспыхнула в его глазах: — Я надеюсь, что ты и твои эльфы продолжите в том же духе. Губы Йорвета дрогнули. — Когда ты неожиданно поймёшь, насколько быстро тебе нужно бежать, чтобы догнать нас, я напомню об этом разговоре. Наблюдая, как он уходит, Геральт поймал себя на мысли, что ни на секунду не сомневается в этом.***
Хотя они плыли уже второй день, Йорвета от цели все ещё отделяли долгие пять часов пути. Он не мог больше подгонять эльфов — они устали и проголодались, многие из них были ранены, а прибытие в Верген означало только новую битву. Он старался изо всех сил не показывать этого, но ему было больно за них. И за всех, кого они потеряли. К своему удивлению, чаще всего ему хотелось проводить время с Геральтом. Тот же, в свою очередь, никогда не проявлял недовольства по этому поводу — его глаза постоянно изучали горизонт, голова вздрагивала и поворачивалась на любой резкий звук, плечи напрягались, когда он вытаскивал оружие из ножен. А поскольку солнце висело высоко над их головами, Йорвет поддался своему любопытству и пошел в ногу с ним. — Два клинка, — сказал он для начала, не сумев придумать ничего более умного. По крайней мере, он надеялся, что это звучит как сбор информации, а не как слабый предлог поговорить с Геральтом. Слабый предлог, чтобы потакать своим увлечениям, когда он должен думать о других вещах. — Серебро для монстров, сталь для людей, — ответил Геральт. — Но ты же это знаешь. — Я знаю, — согласился Йорвет. — Но ещё я знаю, что никогда не видел необходимости в специальном снаряжении для убийства. — Дело не в снаряжении… А в том, что ты делаешь с ним. Йорвет отвел взгляд, и темный румянец окрасил его щеки. Вопреки всему, он надеялся, что никто этого не заметил. Геральт произнес эту фразу так скучно, как будто он повторял ее тысячу раз тысяче людей. Может быть, так оно и было. Но Йорвет не привык к флирту. Осознавал ли Геральт или нет, но он обнажил ещё одну чужую слабость — одна идея, которая могла бы заставить Йорвета пошатнуться. Хотя он даже не был уверен, что ведьмак считал произнесенные слова чем-то особенным. Но лично ему казалось именно так. Хотя бы потому что эта идея была настолько близка к той привязанности, о которой он грезил ещё вчера, что она быстро завязала его обычно острый язык в узлы. — Ты когда-нибудь думаешь о чем-то, кроме секса? — пробормотал он в конце концов и сразу же пожалел об этом. Спросить о чем-то значило бы получить ответ, а он был уверен, что не хочет его слышать. — Редко. Это то, что ты ожидал услышать, да? — Да, но только потому что ты никогда не выглядел эстетом или великими мыслителем. Ответил Йорвет и с облегчением почувствовал, как под ногами снова разрастается твердая земля. Талант прощупывать слабости — будь они физическими или душевными — был его второй натурой. Он понимал это. Поиск болезненных точек, которые заставляли бы человека делать то, что ему нужно, казался единственно безопасным отступлением от дискомфорта, который он внезапно почувствовал, обсуждая секс с Геральтом. Дискомфорт, который он пока не был готов анализировать. Геральт усмехнулся: — Может, я на самом деле тупой гедонист, который следует за любым, кто может принести ему пользу? — Ведьмаки не глупы, — сказал Йорвет. — Иначе ты и близко не прожил бы столько. — Значит, несмотря на то что тебя предал один из нас, ты не зол на всех? — спросил Геральт. — Конечно, нет. Потребовалось много сломанных костей, чтобы настроить меня против людей. Как только слова эти сорвались с губ Йорвета, он понял, что сказал слишком много. Раскрыл, обнажил, доверил — слишком много. В конце концов, множество шрамов покрывало его туловище, и ему отчаянно не хотелось, чтобы Геральт знал о том, сколько незаживающих ран внутри него. Быть уязвимым перед единственным человеком, способным и — возможно — желающим причинить ему вред — слишком опасно. Не то чтобы он верил в это. По крайней мере, не физически. Но предосторожность никогда не мешала. — Что ж, я стараюсь быть в стороне, — сказал Геральт подозрительно ровным тоном. — Сохранять нейтралитет. — Прости, что я не смог придерживаться такой удобной позиции, — в голосе Йорвета проскользнула настоящая, неподдельная горечь. Минуту назад он все ещё испытывал странное тепло к Геральту, которое существенно ослабляло его бдительность, а теперь он отчётливо понимал, что должен взять себя в руки, пока не стало слишком поздно. — Тебя не за что прощать, — пробормотал Геральт; голос его внезапно стал мягким, нежным — в нем появилась глубокая интонация, слышимая раньше только во время разговора со спасёнными женщинами. Сейчас же, когда такой говор был направлен на Йорвета, желудок его неприятно сжался. Низкий, тусклый жар скопился в мышцах, усилил дискомфорт. — Каждый из нас делает всё, чтобы выжить, — продолжил Геральт. — Я не буду осуждать тебя за это. Я знаю, что люди причинили и тебе, и другим эльфам много вреда. И не собираюсь быть одним из них. Но также понимаю, что ты ещё не готов доверять мне полностью. Когда-нибудь я заслужу твое доверие. — Ты, кажется, уверен в этом… — Я уверен, что попробую, — Геральт пожал плечами. — Остальное зависит от тебя. Йорвет отвернулся от него и посмотрел на лес, мимо которого тякуче плыло их судно; холмистые густые деревья успокоили в нем эльфийские инстинкты. Он недостаточно быстро восстановил свою бдительность.***
После сна на жёсткой гостиничной койке у Геральта болели все кости, а события дня мучительно давили на него. Все желающие встретиться с ним могли бы великодушно подождать до утра, пока он не отдохнёт, не примет ванну и не поест. Маленькое окошко, которое он оставил открытым, слегка скрипнуло, дерево сдвинулось под силой ветра, будто его кто-то тронул. Темнота не была проблемой для зрения Геральта, но он все ещё не мог видеть сквозь предметы. Он потянулся за кинжалом, спрятанным под подушкой, сжал рукоять и вперился внимательными глазами в темную фигуру, которая пролезла через оконную раму, грациозно перекатилась вперед и поднялась одним плавным движением. Йорвет. Никто больше так не двигался, и теперь Геральт чувствовал его запах — он был чище, чем раньше, но в нем все так же угадывался аромат мха, сырости и трав. Другие эльфы пахли не так, но они не были похожи на него. — Gwynbleidd, — поприветствовал Йорвет так, словно в этой комнате он был приглашенным гостем. — Что-то случилось? — спросил Геральт. Напряжение между ними витало в воздухе с тех пор, как они прибыли в Верген, он ничего не мог понять, но мысленно ожидал и готовился… к чему-то. К чему-то иному, чем призрачное поле битвы. — Пока нет. Йорвет сел на один из табуретов у маленького столика напротив кровати; он тоже чувствовал это напряжение. Может быть, именно поэтому и пришел. — Ты мог бы войти через дверь. Йорвет фыркнул: — Сквозь толпу пьяных краснолюдов, которые не упустили бы возможности поглумиться над тем, что я пришел к знаменитому Геральту из Ривии глубокой ночью? — Многие из них сочли бы за честь, пусти я их. — Многих из них легко впечатлить. Йорвет ловко извлек длинную трубку из сумки, пристегнутой к поясу и — Геральт заметил — ещё один маленький мешочек с травами. Что ж, теперь стало понятно, откуда с самого начала шел такой насыщенный лесной аромат. Ничего такого, чем он привык пользоваться сам. Длинные пальцы Йорвета насыпали щепотку сушеной травы в чашу трубки — блеклый лунный свет, льющийся из окна, был достаточно ярким, чтобы обличать эти действия. — Что это? — спросил Геральт, не справившись с любопытством. — То, без чего я не могу уснуть в опасном месте, — ответил Йорвет. — Хотя я начинаю думать, что мне это не понадобится. Он все равно чиркнул спичкой, поджигая зашипевшую от этого траву; дым оказался сладким, острым и определенно опьяняющим. Мягко говоря. Идеально для того, чтобы заснуть. — Верген внезапно стал безопаснее? — спросил Геральт, все еще не до конца понимая причины, которые побудили Йорвета прийти к нему. — Так и есть. Твоя комната безопасна. И я решил спать здесь. Желудок Геральта дрогнул и упал. Что Йорвет имел в виду..? — У камина, — уточнил он мгновение спустя. — Здесь на меня никто не охотится, но любому может показаться, что напасть на меня ради вознаграждения на Севере — хорошая идея. Ты единственный человек в городе, который вроде как не заинтересован в награде за мою голову. И который сможет помочь мне, если что. Ох… Он был здесь, потому что доверял Геральту, а не для того, чтобы прыгнуть к нему в постель. Это было неловко. Не то доверие, которое он высоко оценил, но Йорвет… Йорвет был воплощением стройных линий туловища и непредсказуемой силы, он был своенравным, как дикая кошка, и потому бесконечно интересным. Геральт хотел заслужить его, если такое вообще возможно, и на мгновение он почти поверил, что заслужил, хотя и не мог понять почему. — В кровати достаточно места, — сказал он. Это была очевидная ложь, но попробовать стоило. — Если бы я действительно был белкой или лисой, возможно, — ответил Йорвет. Геральт вздохнул, отбрасывая одеяло, и скатился с кровати. — Тогда она твоя. Йорвет удивленно приподнял бровь. — Медитация принесет мне больше пользы, чем простой сон. Реакция будет лучше. — Я ничего не сделал, чтобы заслужить твою доброту. — Ты сам напросился. Геральт волнительно понизил голос, почувствовав как напряжение и нервозность из-за прибытия в Верген покидают тело Йорвета — городские каменные возвышения, так не схожие с привычной для него лесной гладью, очевидно, напрягали его. Он опустился на колени перед огнем и уставился на тлеющие угли, однако все ещё находился в сознании, не позволяя себе погрузиться в транс, пока Йорвет не заснул. Острый слух отчётливо уловил, как он, нервно и растерянно, отложил трубку, встал и отошел на шаг от стола. — У меня нет возможности отплатить тебе. — Иногда я работаю бесплатно… Особенно, когда в моей помощи нуждается красивый эльф. Йорвет сглотнул так тяжело и громко, что Геральт услышал его даже сквозь треск поленьев. — Полагаю, твои насмешки — это цена, которую я должен заплатить за защиту, — сказал он через мгновение. В голосе его была боль. Боль, от которой у самого Геральта заныло под ребрами; он встал и повернулся лицом к нему — Йорвет все ещё нервно маячил посередине комнаты. — Я не издеваюсь над тобой. — Во мне есть много плюсов… Но симпатичным назвать меня нельзя. — Я не говорил, что ты симпатичный. Я сказал, что ты красивый. Видишь ты это или нет, в тебе есть неистовая красота. Не мягкость или нежность, не обманчивая вечная молодость твоего народа. Твоя красота проявляется в том, как сжаты твои губы, в остроте твоего взгляда, в прямоте твоих плеч. У меня нет причин лгать тебе об этом. Йорвет вглядывался в лицо напротив, его взгляд блуждал взад-вперед, блестел в слабом свете затухающего камина. Геральт вскинул руку, накладывая знак, и насыщенный оранжевый свет огня снова вспыхнул в комнате. Йорвет не обратил на это внимание; теперь взгляд его вперился в шрам, который пересекал лоб и щеку Геральта и рассекал его бровь пополам. Заметив его, Геральт — без всякой спешки и церемоний — стянул через голову тонкую рубаху для сна и отбросил ее на пол. А после поднял руки над головой и медленно повернулся, предоставляя возможность рассмотреть каждый из шрамов на его коже — от тонких серебристых линий до искривленных ожогов и почти смертельных колотых ран. Он не помнил, как приобрел большинство из них, но от забвения они никогда не исчезали. — Ох… — пробормотал Йорвет через мгновение. — Я же сказал, что ты должен увидеть меня без одежды, — Геральту почудилось, что он говорит с дикой вороной лошадью, готовой вот-вот сорваться на бег. — Это то, что я имел в виду. Йорвет медленно кивнул. Осознание озарило его, как рассвет. — Есть еще. Но я не планирую раздеваться догола без твоей просьбы. — А если я попрошу? Пока он говорил, взгляд его оставался хлестким и жгучим, как пощёчина, но от ответа всю уверенность тут же развеяло, а и без того бледная кожа побелела ещё больше. — Тогда ты снимешь бандану. — Нет, — сказал он, отворачиваясь от Геральта так, чтобы в полумраке комнаты почти полностью скрыть бандану, и повторил, словно боялся, что его первый отказ прозвучал недостаточно убедительно: — Нет. — Почему нет? — Геральт возненавидел то, как прозвучал его собственный голос — капризно и обиженно. В конце концов! Он думал, что у него что-то получается. Выстраивать отношения. Заставлять Йорвета верить, что он искренне считает его красивым. — Потому что отказ принесет боль, — ответил Йорвет. — Я не бессердечный. — Я не планирую отвергать тебя. — Это не значит, что ты этого не сделаешь. Геральт сделал шаг вперед, протянул руку, чтобы коснуться заострённого уха со стороны здоровой щеки; он знал, как прикасаться к эльфам, хоть и не помнил, откуда. Он почувствовал, как Йорвет напрягся под его прикосновением, почувствовал, как его туловище зазвенело и задрожало и как ожидание боли вспыхнуло в его сознании. Да. Как давно к нему не прикасались с добрыми намерениями? Однако он не пошевелился, никак не выказал желание остановить его, лишь прорычал: — Ты уже заслужил мою преданность. …наслаждаясь этим касанием — физически, если не духовно — и явно не желая от него отказываться. — А ты ценный союзник, — пробормотал Геральт. — Но дело не в этом. Он наклонился, сжал пальцами ухо, мягко поворачивая его голову; глаза Йорвета расширились, и осознание того, что сейчас произойдет, отразилось в его лице. Но вместе с напряжением неожиданно ушел и страх. Он никак — абсолютно никак — не сопротивлялся и принимал поцелуй приоткрытыми губами, выдыхая от прикосновения. От облегчения, а не от удовольствия. Но облегчение, как подозревал Геральт, было для Йорвета сейчас более ценным чувством, чем любое удовольствие. — Ты собираешься сказать мне, что я должен выиграть войну, чтобы заслужить тебя? — спросил Йорвет; в голосе его тяжело зазвучала печаль. — Саския… Он промычал в знак согласия. — Ты сражаешься в этой войне за себя, — заключил Геральт. — Если не из-за любви к будущей королеве, то из-за любви к своему народу. — Из-за любви к мысли уйти на покой. Хотя бы частично. С постоянным домом, в который можно вернуться, с кроватью и огнем, который согреет меня в холодные дни. — Ты не против жить в лесу. Это была правда. Если бы Геральт знал, что поцеловать Йорвета достаточно, чтобы заставить его открыться, он бы сделал это ещё на корабле. Да даже там, в лесу. Этот эльф до сих пор был для него непостижимой загадкой, притом ужасно завораживающей. — Не против, — согласился Йорвет. — Но теперь я, как бездомное животное, почувствовал, каково это — иметь свой угол. Не только я. Все, кто последовал за мной… я обязан им миром. Я живу долго и помню наши отношения с людьми до того, как началась война. — И это место могло бы стать твоим домом. Где ты был бы свободен, — сказал Геральт. Сейчас эти слова звучали до ужаса мрачно, но когда-то — может быть, в далёком будущем, когда Верген снова станет безопасен — они могли бы стать прекрасными. Йорвет уже давно не чувствовал себя в безопасности. Дольше, чем любой человек, дольше, чем сам Геральт. Должно быть, он чертовски устал. — Да, — пробормотал он. — Я не настолько глуп, чтобы делать все это ради возможности потрогать женскую грудь. — Хотя она очаровательна. Геральт усмехнулся, вспоминая воинственную красоту Саскии. На поле призрачной битвы она была воистину прекрасна, но на нем же ему не хотелось ничего более, чем сражаться бок о бок с Йорветом, тяжело дышащим, вытирающим пот со лба и бесконечно кидающимся в бой. — Так и есть, — Йорвет криво улыбнулся. — Я мог бы… замолвить словечко. Геральт фыркнул и ответил, прижимаясь своим лбом к его. — На данный момент я положил глаз на кое-кого другого. — Осторожнее, Gwynbleidd… С такой скоростью ты можешь начать мне нравиться. — Я тебе уже нравлюсь. Возможно, раньше Йорвета было сложно прочесть, но теперь он сделался неожиданно словно открытой книгой. — Тебе подсказало то, что я залез к тебе через окно и выкурил траву, не боясь быть уязвимым и податливым? Геральт сомневался, что его планы включали в себя разговор по душам о надеждах и мечтах, но по сути своей он был идеалистом. Даже оптимистом. Он не хотел уничтожать людей. Он просто хотел, чтобы они его никогда не трогали. — Мне подсказало то, что ты не убил меня при первой встрече. За мою голову тоже назначена награда. А если б взял живьём — мог бы выторговать вообще все, что угодно. — Ты бы убил меня. Я не настолько глуп, чтобы брать в плен ведьмака. — Но настолько, чтобы залезать к нему в окно и курить траву? — Ммм… — промычал Йорвет и прикрыл здоровый глаз; усталость явно брала над ним вверх. — И узнать, что на вкус он слаще, чем я представлял. Геральт наклонил голову, чтобы снова поцеловать Йорвета, но на этот раз приоткрыл губы — острый эльфийский язык тут же скользнул по внутренней стороне его губ, удовлетворённый гул прокатился по его груди. Геральт позволил ему полностью облокотиться на себя — горячая голова Йорвета мгновенно склонилась на предоставленное плечо, а ещё через несколько секунд изо рта его вырвалось тихое сопение. Это был поверхностный слабый сон, почти дрёма. Геральт обхватил ладонями по-эльфийски худые бедра, напрягся, с лёгкостью поднял его на руки. Ещё минуту назад Йорвет казался крупнее и сильнее, но теперь в нем неожиданно прорезалась какая-то хрупкость, тонкость. Было легко пропустить этот удивительный кадр. — Ты спишь в доспехах? — спросил Геральт, укладывая Йорвета на кровать. — Всегда, — пробормотал тот невнятно; очевидно, сон ещё не до конца обволок его разум. Геральт протянул руку и заправил выбившуюся прядь волос за его ухо — удивительно нежный жест, слишком для него самого. Йорвет снова что-то промычал; слабая тень улыбки заиграла у него на губах — всего на одно мгновение. Возможно, это вообще была игра света или воображение Геральта. Он накинул одеяло на своего незваного гостя и встал на колени перед огнем.***
Йорвет проснулся, как обычно, с первыми лучами солнца. Что было не «как обычно», так это то, что лежал он на относительно удобной кровати, в теплой комнате и желание остаться в ней — хотя бы ещё на чуть-чуть — разрывало ему туловище. Он становился открытым. Настолько открытым, что позволял чему-то настолько прозаичному, как чувства, диктовать свои условия прошлой ночью. Из-за них он обнажил себя — метафорически, если не физически — перед одним из самых опасных людей в мире. Конечно, ему снился Геральт. Его теплота и сила, малейшая мысль, что, уступи ему Йорвет вчера, сдайся ему, не превращая их разговор в спор, сейчас они оба были бы удовлетворены. Возможно, даже счастливы, хотя он сомневался, что распознал бы это чувство, даже если бы оно переполняло его грудь. В любом случае, он выспался. И ощущать это было странно — за многие годы разбойничьей жизни он отвык спать столько, сколько хотелось. Теперь же он скатился с кровати и обнаружил, что Геральт все еще стоит на коленях перед камином, очевидно, не обращая внимания на остальной мир. Это тоже требовало большого доверия. Йорвет не сомневался, что одно мимолётное прикосновение разбудит его, но оно же — одно — потребовалось бы, чтобы его убить. Вряд ли он успел бы среагировать. К тому же, он так и не оделся со вчерашней ночи. Чтобы не беспокоить его, Йорвет убрал трубку и мешочек с травой обратно в сумку и вместо них достал деревянную самодельную расческу. Чуть подумав, положил ее на стол. У него уже давно не было возможности заботиться о собственных волосах, но Геральт, очевидно, мог похвастаться обратным; он выглядел удивительно ухоженно для человека, который никогда не задерживается на одном месте. К тому же, его неловкая забота тронула Йорвета, и эта расческа — лучшая плата, чтобы показать это. По крайней мере, чтобы Геральт не чувствовал себя использованным. Йорвет выпрыгнул из окна, через которое пролез сюда прошлой ночью, и, приземлившись на корточки, постарался уйти от таверны как можно дальше и как можно быстрее. Словно его никогда возле нее и не было. Ища по городу остальных эльфов, он усмехнулся какой-то горькой иронии судьбы: он провел ночь с Геральтом в одной комнате и даже мельком не увидел его знаменитый член. Вряд ли девушки, которые были на его месте, могли бы утверждать то же самое.***
Лицо Йорвета было настолько болезненным и испуганным, когда Саския упала в обморок, что его темное и перекошенное выражение почти разбило Геральту сердце. Он подумал, что, даже если бы спасти Саскию не было его прямой обязанностью, он бы все равно сделал это — но уже не ради Вергена и войны. А ради Йорвета. Потому что на карту был поставлен мир. Мир, в котором его народ так отчаянно нуждался. И в котором нуждался он сам. Мир, который Геральт хотел подарить ему. Красивые лица никогда не оставляли его равнодушным — и теперь, оказывалось, что неравнодушен он был и к самому Йорвету. Чувство, которое неожиданно не вызывало у него дурного предчувствия, грело. Не потому, что оно не навлекло бы на него бед, а потому что оно того стоило. Как только шумиха улеглась и у Геральта на руках был рецепт противоядия, он разыскал Йорвета. Далеко ходить не пришлось: тот уже рычал на двух скоя’таэлей, чуть ли не наглядно показывая, что будет с ними, если они пропустят к Саскии кого-нибудь, кроме Филиппы. Его угрозы оставались изобретательными, и при других обстоятельствах Геральт бы рассмеялся. Эльфы же, должные охранять Саскию, выглядели так, словно не собираются смеяться ещё очень-очень долго: должно быть, они верили в миф о жестокости своего предводителя. Геральт больше не верил. Во всяком случае, в жестокость ради жестокости. Он убил многих людей и монстров, и для них, возможно, он был монстром сам. Гребень, оставленный ему Йорветом, лежал в мешочке на боку рядом с кинжалом, как напоминание о том, что этот эльф сложнее, чем кажется. Когда Йорвет, наконец, обратил на него внимание, взгляд его сделался абсолютно диким. Геральт кивнул на укромный переулок, и они оба отошли в сторону. — Мне жаль, — тихо проговорил он. — Она ещё не умерла. Скажи мне, что эта ведьма собирается вылечить ее. — Да, но для начала нужно найти ингредиенты. — Что тебе нужно? — Королевская кровь, бессмертник, источник магической силы и… роза памяти. Йорвет безысходно потер лицо. — Я знаю, где взять почти все, что нужно, — сказал Геральт, надеясь успокоить его. — У Трисс была роза. Она собиралась использовать её, чтобы восстановить мою память, прежде чем Лето похитил ее. — И ты отдал бы свою память за жизнь Саскии? Геральт моргнул. Ему даже в голову не приходило, что это плохая идея. Лицо Йорвета смягчилось. — Конечно, ты бы сделал это. Как благородно, — фыркнул он сухим тоном, что не помешало голосу дрогнуть и выдать ничем незамутненное удивление и благодарность. — Тебе следует отдохнуть, — сказал Геральт. — У меня в комнате. Я застелил кровать. Для тебя, если хочешь. Теперь настала очередь Йорвета моргать. — Я знаю, что сравнил себя с бездомным котом, но… — Тебе нужно безопасное место для отдыха, а в этом городе вряд ли найдется хоть один смельчак, который рискнул бы залезть в комнату ведьмака. Мы же делаем всякие ловушки. — Я залез в твою комнату. — Через окно, до которого мог дотянуться только эльф, — сказал Геральт. — Кто-то только что пытался отравить Саскию. Кто-то явно могущественный. И до сих пор неясно, будут ли ещё жертвы… — Скорее всего, это буду я. — Именно. И у меня будет только одна роза. Не заставляй меня запирать тебя. Йорвет закатил глаза — жест выглядел до карикатурного драматичным. — Я не твой ручной эльф. — Нет. Ты мой друг. И как друг, я прошу тебя залечь на дно. Просто пока я во всем не разберусь. — Друг… — повторил Йорвет, перекатывая это слово на языке, как конфету. Через секунду прямо из груди его вырвалось какое-то мычание, и Геральт так до конца и не понял, устраивает ли его такое обозначение их отношений или нет. Он поднял голову, и взгляды их пересеклись: — Хорошо. Я затаюсь, как ты говоришь, — пообещал Йорвет. Геральт огляделся по сторонам, проверяя, не наблюдают ли за ними, а затем бросился вперёд, чтобы запечатлеть поцелуй на его губах. Отступив, он заметил, что щеки Йорвета слабо покраснели; он знал, чего ему хотелось — чего ему действительно хотелось — и почему он боялся просить об этом. Может быть, как только Саския снова встанет на ноги, Йорвет попробует свои силы еще раз. На этот раз Геральт действовал достаточно быстро, чтобы не испортить момент своей медлительностью: — Ты тоже слаще, чем я себе представлял, — сказал он, отталкиваясь от стены и направляясь в город — начинать поиски ингредиентов нужно было с Бессмертника.***
Стоять между разъярёнными крестьянами, полными ненависти, и надменными дворянинами, вероятно, было абсолютно не тем, что Геральт подразумевал под просьбой залечь на дно. Возможно, теперь он в нем разочаруется — по крайней мере, какая-то маленькая часть сознания Йорвета боялась именно этого. И была, тем не менее, до ужаса нелепа: если Геральт действительно хотел держать его в клетке, он был не тем человеком, которым притворялся все это время. Не тем, кого видел Йорвет или кого хотел видеть. Почти в тот самый момент, когда он принял эту мысль, где-то у выхода, в начале толпы, показалась знакомая беловолосая макушка; Геральт локтями отпихивал людей и нелюдей, а те, в свою очередь, несмотря на злость, были достаточно умны, чтобы не мешать ему. С ног до головы он был покрыт чем-то багровым — кровь, вот только, вероятнее всего, помимо нее, там присутствовали кишки и другие самые разнообразные внутренности. Йорвет вообще заметил, что он часто грязен и окровавлен из-за своей работы, но, по крайней мере, он мылся. Чего явно нельзя было сказать о любом другом dh'oine в этом коридоре. Dh'oine… В голове Йорвета пронеслась короткая мысль, что это слово неприменимо к Геральту. По крайней мере, в негативном ключе. — Мне нужна кровь Стенниса, — произнёс он, подходя ближе, очевидно, считая Йорвета высшим авторитетом в текущей ситуации. Это было едва ли не более лестно, чем все остальное, что он говорил ему. — Тебе придется встать в очередь… — Скажи мне, что происходит, — потребовал Геральт; от него ужасно пахло, но впервые в жизни Йорвету было все равно. Сегодня утром он проснулся в кровати, окруженный его настоящим запахом, и теперь знал, как может пахнуть ведьмак. Жар его тела, напряжение, скрутившееся в мышцах, побудили внизу живота ощущение — что-то среднее между нервным и возбуждённым, между страхом и потребностью свернуться там калачиком. — Я уверен, ты слышал, — сказал Йорвет, стараясь казаться — не очень, впрочем, удачно — отчужденным. Отчаянность, с которой он хотел Геральта, обнажала, заставляла чувствовать себя уязвимым. Раньше ему удавалось избегать этого чувства и вследствие боли, когда его отвергали, а теперь приходилось буквально идти на самообман, чтобы не связываться с этим. Конечно. Двести лет жизни ничему его не научили. — Я хочу услышать это от тебя. Уши Йорвета непроизвольно дернулись. Ему доверяли. Не так, как всяким девицам на одну ночь, которым было дозволено спать в одной кровати с Геральтом, а так, как доверяли близким — его суждениям, его пониманию ситуации, его интеллекту. — Они считают, что Стеннис отравил Саскию, — кивнул он на толпу. — И хотят его крови. Вероятно, больше, чем ты. — Мне нужна его кровь, чтобы вылечить ее, — сказал Геральт. — А ты что думаешь? Йорвет удивленно поднял бровь. — Ты спрашиваешь мое мнение о том, виновен ли dh'oine в преступлении, которое вредит всем нелюдям Вергена? Геральт вздохнул: — Да. Ты кажешься самым разумным… из всех здесь присутствующих. Йорвет не смог удержаться от улыбки. Разумный. — Что ж, сдается мне, что так меня ещё не называли, — сказал он. — Я думаю, что он вполне себе может быть виновен, но доказательств все равно нет. Геральт прищурился: — Ты убивал людей и без доказательств их вины. — И я бы с удовольствием убил его, не сомневайся. Но Верген находится на грани войны, и политическая нестабильность не улучшит шансы на победу. На самом деле, основная причина его безучастности была лишь актом предосторожности — его присутствие здесь и так вызывало недоверие у многих, а убийство Стенниса могло лишь укрепить вражду между людьми и эльфами. Он не мог позволить себе подобное, если хотел мира. Если хотел найти место, где можно осесть, на время прекратить воевать. Уйти на покой. Он никогда не понимал, каково это. — Ничего, мы найдем что-нибудь ещё, на чем ты сможешь выпустить пар, — сказал Геральт почти рассеянно, глядя на закрытую дверь Стенниса. — Я поговорю с ним. Проходя мимо, он схватил Йорвета за руку и сильно сжал ее. На предплечье, обличенном в кожаную перчатку, тут же растянулось пятно чего-то черного и липкого. Йорвет сморщил нос, но ничего не сказал. Это прикосновение заставило его испытать… Нет, не счастье. Все не настолько драматично, но… лёгкость. Хотя бы на немного. Просто ощущение поддержки, уверенности в том, что его спину прикроют, когда — или «если» — начнется бойня. Потому что его лучшие лучники не помогли бы ему здесь, в узком коридоре с одним единственным выходом. Особенно с пониманием, что просто убить всех разъярённых людей — действительно не вариант. Он не слышал — не мог слышать — как терпение Геральта заканчивалось из-за принца, но отчётливо чувствовал это; волосы на затылке его шевелились, плечи напрягались, готовые вот-вот вступить в бой. Когда дверь распахнулась, Йорвет резко обернулся, рука его неосознанно потянулась к бедру, где были закреплены метательные кинжалы. Прицеливание из такого оружия серьезно страдало, по сравнению с луком, но Геральт, скорее всего, пережил бы царапину в случае промаха. Не обращая внимания ни на что, он взял Стенниса за грудки и толкнул его к шумной толпе; глаза его горели такой яростью, какую Йорвет никогда раньше не видел, хоть и чувствовал в себе. Впервые за всю свою долгую жизнь он хотел повалить ведьмака на пол, оседлать его и позволить трахать себя до тех пор, пока они оба не кончат, рыча и тяжело дыша. Он не мог припомнить, чтобы хотел чего-то подобного раньше. Все, что он знал — это нежные поцелуи, нежные прикосновения, тихий смех, тепло и медленно разгорающееся удовольствие. Никогда не было такого горячего остервенелого желания, оседающего в животе и заставляющего каждый ремень на его одежде ощущаться слишком тугим. Последний его секс был так давно. Очевидно — слишком давно. Он даже не взглянул на толпу, занятую убийством своего, несомненно, коррумпированного, глубоко виновного принца. Геральт явно думал, что это сделал Стеннис. Для Йорвета это была достаточная причина, чтобы считать это решение правильным. Кроме того, как он говорил раньше, ему и такой не нужно, чтобы убить или оправдать убийство принца. Геральт посмотрел на него, как только толпа закончила самосуд, приподнял одну бровь. А после сделал два шага вперед, снял с пояса пустую фляжку и зачерпнул в нее щедрую порцию крови Стенниса. — Одним принцем, о котором нужно думать, меньше, — сказал Йорвет, потому что ощущал острую необходимость в этих словах. — Я думал, ты не хотел его смерти, — Геральт поднялся, снова устраивая флягу на бедре, подошёл ближе. — Я не хотел, чтобы люди видели, как я его убиваю, — поправил Йорвет. — Я не хотел гражданской войны, но Саския предотвратит ее. — Ты очень в нее веришь. Геральт повел широкими, напряжёнными плечами. Он, казалось, пытался говорить равнодушно, но Йорвет все равно отчётливо слышал в голосе его слабый намек на ревность. Ревность. Из-за его привязанностей к Саскии. Он не помнил, чтобы заставлял кого-то ревновать раньше, даже на секунду нет. Тем более, если речь шла о Геральте, знаменитом ведьмаке из Ривии. — Да, а ещё я верю в тебя. Иди. Вылечи ее. Я постараюсь держать толпу под контролем. — Ты не пойдешь? Йорвет покачал головой. Он не смог бы спокойно смотреть на измученную и исхудавшую Саскию. А если бы противоядие не сработало, его сердце разбилось бы от осознания того, что единственный шанс на лучший мир умер у него на руках. Ему нельзя было испытывать эту боль — она, без сомнений, сделала бы его очень слабым. — Тогда увидимся позже? Он облизнул губы. Сердце его бешено заколотилось, руки похолодели. — Спаси ее, и ты получишь меня. — Я спасу ее, — пообещал Геральт, наклоняясь так близко, что его губы почти касались острого уха. — И, надеюсь, ты сдержишь свои слова. Йорвету удалось сдержать предвкушающую дрожь, пока ведьмак не отвернулся от него. Его кожу ещё какое-то время покалывало в том месте, где секунду назад было чужое дыхание. Ему нужно будет быстро и тихо ускользнуть, если противоядие не поможет. Теперь у него было еще больше оснований надеяться, что этого не произойдет.***
Петли двери жалобно скрипнули, когда Геральт вошёл в свою комнату; слабый отблеск огня, который был виден ещё на лестнице, подсказывал, что он, как ему и обещали, был не один. На самом деле, у него не было реального намерения запирать Йорвета где-либо; обещание, данное сгоряча, было несправедливым. А сейчас он также не мог отказать себе в удовольствии устроить небольшую передышку от политических заговоров и убийств монстров, когда он по локоть пачкался в крови. Особенно, если передышка эта была в виде прекрасного эльфа, желанного им больше, чем когда бы то ни было. Чем больше он узнавал о Йорвете, тем больше ему хотелось узнать. В нем было какое-то привлекательное качество, благодаря которому — возможно, только частично — его народ любил его. Геральт видел, как они смотрели на него, слышал, как они говорили о нем. У камина стояла купель с водой, поверх которого была накинута мочалка. — Я позволил себе принять ванну, — прогрохотал голос Йорвета с другого конца комнаты. Геральт повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он выходит из тени, одетый только в пару чистых, мягких на вид штанов. И без банданы. Геральт встретился с ним глазами, стараясь не пялиться на шрам слишком сильно, но не имея сил отвести от него взгляд. Спустя секунду он посмотрел ниже и наконец смог разглядеть остальную часть замысловатой татуировки на его груди, линиями идущей вниз, туда, где они исчезали, изгибаясь на бедре. На теле Йорвета были шрамы, но их было куда меньше, чем у Геральта, и они ограничивались лишь серебристыми линиями и редкими — колотыми ранами. Эльфийская медицина развивалась долгие годы, но за его шрамом ухаживал явно кто-то, кому было важно, только чтобы рана перестала кровоточить. — Татуировка доходит до моей лодыжки, — тихо сказал Йорвет, очевидно, заметив интерес Геральта. — Это прекрасно, — пробормотал тот в ответ. — Отличная работа. — Большая часть этого — моя работа, — мягко сказал Йорвет, улыбаясь. — Так что, ценю комплимент. — Теперь мне можно делать тебе комплименты? — спросил Геральт, приподняв бровь. Он все еще помнил, как Йорвет говорил, что комплименты предназначены только для влюбленных. А похоть для слабых. Очевидно, у них она была общей — по крайней мере, дрожащее предвкушение было у них на двоих. — Я был бы признателен, если бы ты тоже принял ванну, — сменил тему Йорвет. Геральт решил воспринять это как «да». Он кивнул, стягивая перчатки и принимаясь за ремни и пряжки доспехов, радуясь каждый раз, когда очередной тяжёлый элемент одежды падал на пол. Мысль о том, что в таком состоянии он может разочаровать Йорвета, пришла ему позже, но, скорее всего, тот прошел через ад — дважды или трижды — и был просто счастлив, что появился кто-то, кто не стремится причинить ему боль. В прошлый раз он отреагировал… потрясающе. Настолько потрясающе, что с тех пор думать о чем-то другом было просто невозможно. — Я могу помочь, — предложил Йорвет, когда Геральт стянул сапоги и остался в штанах и тонкой рубашке, которую всегда носил под доспехом в теплое время года. — Мне жаль… Я забыл, как… — Это как ездить верхом на лошади. — Я понятия не имею, как ездить верхом. Ужасные существа. И это не… Я помню, как работает секс. В основном. Геральт не был уверен, шутка это или нет. На какое-то время мысли его заняло именно это, но потом Йорвет смущённо пояснил: — Я забыл, каково это — заботиться о любимом человеке. И его сердце замерло в груди. У него не было времени думать о том, как много Йорвет дал ему, придя сюда именно так — подготовившись заранее, раздевшись, показав свое лицо. Если бы речь шла только о желании сдержать обещание, он мог бы ворваться сюда полностью одетым, подрочить Геральту и снова исчезнуть. Дело было не только в этом. Геральт, очевидно, тоже забыл, как ухаживать за любимым человеком. Если он вообще когда-то знал, каково это. — Я буду рад, если ты поможешь, — честно сказал он; ему тоже нравилось, когда к нему прикасались те, кто не собирался причинять ему боль. Йорвет сократил расстояние между ними двумя длинными грациозными шагами и неожиданно протянул маленький янтарный флакон, не длиннее ладони. — Мне пришлось просить об этом у своих эльфов, — пробормотал он. — Я подумал, тебе такое понравится. — Масло? — спросил Геральт, поднося пузырек к огню и наблюдая, как жидкость внутри него мирно двигается туда-сюда. — Да, специальное. Оно… эм… Покалывает. Йорвет отвёл взгляд, почёсывая затылок; темный румянец окрасил его скулы, а Геральт улыбнулся, чувствуя, как крошечная волна восторга захлёстывает его от осознания, к чему клонит Йорвет и почему он отдал ему масло. — Значит, эльфам не совсем чужды удовольствия, — сказал он. Конечно, он знал это. Но сомневался в том, относилось ли это к Йорвету. — Я планировал повеселиться, — ответил тот; нервозность, которая отчетливо слышалась в его голосе с начала их разговора, уступила место обычной стали. Геральт усмехнулся. — Забавно, я тоже планировал повеселиться с тобой. Он поставил флакон на маленький столик, затем, страстно желая избавиться от одежды, снял оставшиеся рубашку и штаны. Последовало несколько напряженно-тихих мгновений, пока Йорвет оценивающе оглядывал его с ног до головы. — Ох… — выдохнул он, в конце концов. Не удивлённо, как в прошлый раз, а с придыханием, с горячим влажным возбуждением. — Ты… совсем не похож на эльфа. — Это проблема? — Нет… Определенно, никаких проблем. — У тебя никогда не было человека, — вдруг понял Геральт. Он мог бы догадаться об этом и раньше, но до сих пор ему даже в голову не приходила подобная мысль. — Или почти человека, во всяком случае. — А ты, я полагаю, привык к эльфам, — сказал Йорвет, лаская рукой свой голый живот и колеблясь в верхней части вязаных штанов. — Для тебя все это будет совершенно обычным. Геральт протянул руку, обхватил щеку, покрытую линией шрама, и наклонился для мягкого, лёгкого поцелуя: — С тобой не может быть «обычно». Сказал он, проскальзывая мимо него к тепловатой воде у огня. Он обещал, что помоется, зная, как эльфы ценят чистоту. Йорвет оказал ему любезность, приготовив ванну — и, судя по всему, нанес на себя какие-то духи — сладкий цветочный оттенок, который он не заметил при первой встрече, теперь витал в воздухе. — Как ты думаешь, я попаду в баллады? Эльф-мятежник, который отдался ведьмаку из благодарности за его добрые дела. — Ты хочешь попасть в истории? — спросил Геральт, потянувшись за мочалкой. Длинные тонкие пальцы выхватили ее прежде, чем он дотянулся, и мгновение спустя шершавая поверхность проехалась по его спине. Слабая пульсация предвкушения, которая тлела внутри Геральта, как потухшие угли, в одно мгновение переросла в настоящее возбуждение: Йорвет был не из тех, кто делает это для кого попало. — Что это за запах? — спросил он. Геральту не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, что его нос сморщен. — Тебе, наверно, лучше не знать. — Твоя профессия меня не пугает. — Кишки некрофага. Что ж, если Йорвет хотел знать, не было смысла пытаться защитить его. Он не нуждался в защите от информации о монстрах. От разгневанных крестьян — возможно, да и только. — Они токсичны, так что не… прикасайся лицом к моим доспехам или что-нибудь в этом роде, — сказал Геральт, только после этого осознав, как глупо это прозвучало. — Я не планировал ничего такого, — Йорвет провел прохладной мочалкой по его затылку, убирая длинные волосы и перекидывая их через плечо; нежнейшее прикосновение губ к задней части его шеи стало неожиданностью, несмотря на то что этого стоило ожидать — они хотели друг друга — это было явно — но не хотели торопиться. Мочалка скользнула по его бокам, по животу, вниз по бедрам к их внешней стороне, но ловко избегала самых чувствительных мест. Его прикосновения говорили об опыте, давно дремлющем, но не совсем забытом. — Сколько прошло? — спросил Геральт. — С тех пор, как… — Пятнадцать лет… На самом деле, они прошли слишком быстро. «На самом деле», как он подозревал, Йорвет остро переживал каждый из этих лет. Секс у него мог быть — чисто теоретически. Он мог бы платить за него в борделях или приглашать своих последователей, мечтающих оказаться в его постели, несмотря на то что сам он не верил в это. Это было что-то совсем другое. Близость. Вот почему он смывал грязь и дневную усталость, вот почему сейчас он был так нежен. Но Геральт также не сомневался в том, что речь шла и о сексе. Что Йорвет был готов к нему, как никогда, был готов принять все, что ему дадут, что он выбрал Геральта по физическим, а может, и по эмоциональным причинам. Ведьмак был безопасен: для женщин, потому что не мог обременить их детьми, а для Йорвета, потому что уже не раз доказал, что не собирается вредить ему. Что, впрочем, сделало его одним из немногих его близких без эльфийских ушей. Йорвет обхватил его член через мочалку, поглаживая по всей длине немного сильнее, чем необходимо. Но не то чтобы это было неприятно. Геральт прикусил губу, наслаждаясь ощущением притока крови, делающего мозги тяжёлыми и пустыми. Слишком скоро рука двинулась дальше, коротко пройдясь по коже внутренних сторон бедер, а затем и вовсе исчезла. Йорвет обошел Геральта, чтобы встать перед ним; его плечи и грудь тяжело поднимались и опускались при каждом вздохе. Это все ещё было похоже на приручение дикого животного. На мгновение Геральт задумался, чувствует ли Йорвет то же самое. Пока он размышлял, эльф беззвучно упал на колени и уставился на его член, слегка облизывая губы. — Могу я?.. — Я весь твой, — пророкотал Геральт; его горло внезапно пересохло. Йорвет поднял на него странный, испытывающий взгляд. — Я сомневаюсь, что ты хоть чей-то. Но тебе такое понравится? — пробормотал он. И если бы тон его не был таким искренним, Геральт бы подумал, что его поддразнивают, распаляя. Но, судя по всему, его действительно спрашивали… понравится ли ему минет. — Я никогда не встречал человека, которому такое не понравится, — сказал он, не зная, как ещё ответить. Йорвет криво улыбнулся: — Многие эльфы ненавидят подобное. Слишком чувствительные. Он сделал паузу, обхватив бедро Геральта ладонью, наклонился, потерся носом, и дыхание его окутало быстро твердеющий член: — Возможно, у меня ещё появится вкус к ведьмакам. Языком он провел влажную линию по всей длине, поймал в конце головку, и Геральт застонал, неосознанно потянувшись к его волосам и запустив в них пальцы. Йорвет посмотрел на него снизу вверх; его лицо впервые было таким открытым и уязвимым. Словно он хотел что-то сказать, но потом почему-то передумал и вместо этого закрыл глаза, насаживаясь на член сильнее и едва контролируя тихие стоны. Как оказалось, его язык прекрасно справлялся не только с бесконечными ругательствами и угрозами на Старшей речи. Геральт закусил губу, чтобы не застонать, когда Йорвет пропустил его ещё глубже в горло, судорожно сглатывая, как будто для него это ничего не стоило. Жар от этого ощущения просачивался в него, член дёргался, предэякулят тек в горячий рот, а Йорвет на это никак не реагировал; его язык облизывал твердую плоть, горло сжималось вокруг нее. Он делал ему минет так, словно не мог представить бо́льшего удовольствия, чем это. Впрочем, Геральт тоже не мог: он хотел погрузиться во влажный жар его рта, остаться там, кончить в его нежное эльфийское горло, слизать с его губ свой вкус, когда все закончится. Йорвет обхватил сильными пальцами его бедро, сжимая достаточно сильно, чтобы жёсткая хватка контрастировала с остальными податливым и мягким туловищем, с лёгкостью, с которой он брал его все глубже и глубже, пока нос его не касался белых лобковых завитков. Геральт крепче вцепился в его волосы, несильно потянул наверх. Какое-то полузабытое знание подсказало, что их корни у эльфийского народа чертовски чувствительны. Йорвет, возможно, не был типичным эльфом, но… Ответный приглушённый членом стон показал, что он всё сделал правильно. Он позволил себе закрыть глаза и начал массировать кожу его головы, наслаждаясь теплом и давлением, расставляя ноги чуть шире, чтобы сохранять равновесие. Он провел свободной рукой по острой ушной раковине, затем спустился вниз, на горло, позволил кончикам пальцев скользнуть по гладкой коже у кадыка. У эльфов не росли бороды. Раньше ему казалось, что все дело в предпочтении, но теперь, когда пальцы его скользнули по мягким, светлым волоскам там, где у него были его собственные грубые, он понял, что ошибался. Йорвет выпустил его член изо рта с влажным звуком, и Геральт недовольно и низко застонал — так, как никогда раньше. Все становилось более интересным. Он наблюдал, как Йорвет вытирает губы тыльной стороной ладони; глаз его остекленел, зрачок расширился настолько, что вокруг него осталось только тонкое зеленое кольцо. Возбуждение ему очень шло. Он встал, засунул большие пальцы за пояс своих штанов, затем опустил их вниз и, когда те съехали на пол, шагнул вперёд. Геральт, всегда слабевший в присутствии прекрасных созданий, вытаращил глаза. — Я весь твой, — пробормотал он. — По крайней мере, на ночь. Возбуждение заставило его сказать много глупостей этой ночью. На самом деле, Йорвету не нужно было знать, насколько отчаянно он этого хотел, но сейчас уже было поздно это скрывать. Вместо того, чтобы насмехаться или воспользоваться преимуществом, Йорвет сократил расстояние между ними и, протянув руку, заправил прядь белых волос за ухо. — Я тоже твой, — сказал он. Геральт сглотнул. У него начинало складываться ощущение, что его ждет адская ночь.***
Йорвет закрыл глаз, когда, наконец, полностью опустился на член; давно забытое чувство заполненности натягивало ему кожу, волосы на руках вставали дыбом. Его собственный член прижался к животу Геральта, шероховатая из-за шрамов кожа — там, где раньше были страшные раны от монстров и людей — подстёгивала удовольствие, заставляя чувствовать каждую горячую неровность. — Похоже, ты наслаждаешься, — пророкотал Геральт; его ладонь, грубая, мазолистая — и такая теплая — покоилась на бедре Йорвета; тот привык к воинам, привык к грубым рукам, а руки Геральта были грубее, чем у большинства. На нем едва ли остался дюйм без шрамов, и каждый из них рассказывал историю, которые хотелось бесконечно слушать, усевшись у угасающего света костра. Если бы только у них было больше времени. Сейчас этого было бы достаточно. — Я же сказал, что собираюсь, — процедил Йорвет; голос его был далеко не таким ровным, как ему хотелось, но он зашёл слишком далеко, чтобы заботиться о нем. Это была редкая возможность расслабиться, зная, что он будет в безопасности, даже если потеряет связь с реальностью, перестанет понимать, где он и что происходит вокруг него, и ее упускать он не собирался. Когда он пошевелился, живот его вздрогнул от возбуждения; член Геральта внутри него ощущался толстым, изогнутым таким образом, чтобы задевать каждое нервное окончание при любом движении. В принципе, он мог бы сделать это быстро и сильно, абсолютно жестоко трахнуть себя, и ему, возможно, даже понравилось бы, но тогда бы все закончилось слишком скоро: он хотел наслаждаться этим так долго, как только можно, до самого рассвета. Утром ему нужно было уйти за дополнительными лучниками. Если он задержится в пути, может больше никогда не увидеть Геральта живым. Это горькая правда для всех, кого он знал и любил, для всех, с кем приходилось расставаться. Он хотел лишь максимально использовать сегодняшний вечер, потому как никто не знал, что принесет завтрашний. Чтобы не думать о лишнем, он лизнул шрам на шее Геральта, оценивая его вкус, и лениво качнул бедрами. Геральт в ответ погладил его кожу, находя и обводя чувствительные места, заставляя Йорвета охать, стонать — мозоли пальцев его касались умело, посылая искры удовольствия, пробегающие по нему, как угли из горна. Удовольствие нарастало и нарастало в глубине живота Йорвета — его глубокое медленное и удовлетворяющее давление побуждало его сильнее сжимать бедра, протискивать руку между их животами, сжимать в кулаке свой член и чувствовать, как Геральт сильнее мнет его бедра, как дыхание его учащается, зрачки расширяются, оставляя тончайшее кольцо янтаря по краям. Йорвет рванулся вперёд; нужда, желание и сентиментальность заставили его прижаться к губам Геральта, с трудом и дрогнувшим сердцем проглотить сердечный и искренний стон и все, что было опасного в ведьмаке, все, что могло превратить его в недопустимую слабость. Его бедра горели, когда он прижался лбом к его лбу, когда закрыл глаза и позволил себе — всего на мгновение — забыть обо всем остальном, сосредоточиться на тугом комочке удовольствия внизу живота, на том, как член Геральта двигался внутри него, на ощущении его кожи под пальцами — покрытой шрамами, грубой и изношенной, как и сам Йорвет, намного-намного старше, чем выглядит. Уставший, но все ещё, черт возьми, сражающийся. И ещё, как называл его Геральт, красивый. Раскалённый добела прилив оргазма застал Йорвета врасплох. Он вздрогнул и застонал, когда он захлестнул его, ослепительно яркий и почти болезненно интенсивный — последний раз он испытывал подобное так давно, что абсолютно забыл, на что это похоже. Геральт, войдя в него, вызвал ещё одну волну удовольствия; его живот напрягся, когда сперма испачкала их туловища, из горла вырвался новый стон. Пальцы ног подгибались, удовольствие струилось по нему с каждым новым движением, пока всего не стало слишком много и он просто не замер на чужих коленях. Они не двигались, переводя дыхание, в течение долгих мгновений. А затем руки Геральта поднялись и болезненно нежно легли на спину Йорвета, заставляя того испытывать что-то странное и новое. Ощущение, что это движение могло означать силу. — Итак, — протянул Геральт ещё через несколько секунд. Йорвет посмотрел на него, неуверенный, о чем его спрашивают: — Итак? — Тебе понравилось? — на губах Геральта заиграла улыбка. — Неужели ты настолько в себе не уверен, что должен спрашивать? — поддразнил Йорвет, и эта лёгкая игра говорила о его отношении куда больше, чем длительный разговор. Геральт стал что-то значить для него, но впервые в жизни эта мысль не наполнила его ужасом. С собой неожиданные чувства принесли отчаянно необходимую искру надежды. Завтра он снова увидит этого человека, его лучники заслонят солнце, и Верген будет свободен. Другого пути для него не было. — Я буду считать, что это «да», — ухмыльнулся Геральт. Ему было так неожиданно легко показывать свою теплую и добрую сторону, что Йорвета уколола зависть. Возможно, будь у него больше времени, он научился бы этому у него. — Ты говоришь так, словно вечер уже закончился, — сказал он. — Так и есть, — к своему удивлению ответил Геральт. — Тебе нужно поспать, если ты уходишь на рассвете. Что-то глубоко в груди Йорвета затрепетало от этих слов. — Мы сделаем это снова, когда Верген будет в безопасности, — продолжил Геральт, и голос его звучал так, словно он действительно был уверен в этом. Что ж, либо так, либо они оба будут мертвы, из-за чего обещание сдержать бы не получилось. Прежде чем Йорвет успел придумать ответ, Геральт перекатил их на другу часть кровати, натянул одеяло им на плечи, очевидно, не заботясь о том, что они оба грязные. — Ты можешь помыться утром, — пробормотал он, как будто прочитав мысли Йорвета. Тот усмехнулся, и звук смешка прозвучал странно даже для его собственных ушей. Впрочем, странностью он был приятной. — Ты можешь помочь, — пробормотал он, закрывая глаза. Что бы Йорвет в конечном итоге ни получил, он был рад, что у него это появилось.