Познай самого себя

Этан с жаром в груди осознает, что все осталось таким, как прежде. Но смотря на Хантер, понимает: единственное, что меняется — они. Они больше не придут на эту крышу подростками, которые еще ничего не осознают, не будут делить на двоих одну бутылку шампанского, утащенного Этаном из коллекции своего отца, зная, что пропажу он все равно не заметит, и смотреть на звезды, пьянея слишком легко. На крыше дома Хантер слишком сильно веет воспоминаниями, в которые Этан и Хантер больше не вернутся. Здесь кресла мешки, которые они отвоевывали у мамы Хантер, тут старый плед парня, который любил брать Мерфи. Тут есть часть их всех, кроме Эвы. — Прости меня. — шепчет Хантер. И Этан даже не может вспомнить, сколько раз слышал от Филлипс эти слова. — За то, что позволила нам отдалиться друг от друга. Мы дали обещание, что ничего не сможет разрушить нашу дружбу, а в итоге мы чуть все это не потеряли. — Да ладно, не делай виноватой только себя. — Тогда я просто свалю все на тебя. И они смеются на этой крыше, прямо как три года назад. Это всегда казалось такой иронией. Капитан команды лакросса и самая популярная девушка. Такие точно должны найти друг друга. Вот только все оказалось сложнее, чем можно было подумать. Капитан команды с травмой, после которой больше не сможет играть, у которого в голове других травм столько, что он не уверен, хватит ли им места там. И девушка, которая разучилась быть доброй, потому что не хотела быть слабой, которая настолько сильно боится разочаровать родителей, ведь они дали ей все, что глотает одну таблетку успокоительного за другой, потому что сил не хватает быть всегда идеальной, хоть она и пытается. Хантер чувствует, что если разочарует их, она этого не переживет. Этан чувствует, что отдал своему отцу все, что у него было, вот теперь приходиться ходить разбитым и пустым. Действительно идеальное дополнение. И конечно они не могли не использовать это в своих целях. Дружба Хантер и Этана началась с того, что Хартвинг попросил притвориться его девушкой на одном приеме. И у этого оказались приятные бонусы, поэтому заключили обоюдный договор. Нейтану понравилась утонченность Филлипс, а у девушки появились новые возможности. Но со временем это стало чем-то большим, Этан сам даже не понял, как начал открываться Хантер, а девушка не заметила, как перед ним становилась живой, а не говорящей куклой. Это переросло в ту дружбу, которой никогда не было ни у кого из них, поэтому все испортить казалось слишком легко, но время шло, в их жизнях появился Мерфи, и Хартвинг помнит, как это пошатнуло Хантер, потому что она не знает, как вести себя с человеком, который никогда не ощущал заботы и любви, она боялась сделать что-то не так. — Когда ушел Мерфи, мне было сложно снова прийти в норму. Я не знала, где он, что с ним, а ты был на реабилитации, наверное, после этого мы оба до конца так и не пришли в норму. Хантер всегда говорит о Мерфи с таким выражением лица, словно она могла бы что-то исправить, но не могла. А еще Этан не мог скрывать от нее нечто такое важное, потому что уже на примере с Мерфи понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. — В то время он жил у меня. Хантер поднимает голову, но в ее взгляде нет злости, и Хартвинг выдыхает неосознанно.— Спасибо. Это намного лучше, чем, если бы он снова жил на улице. Этан не говорит, что Мерфи так долго был один, что вполне сам может справиться, потому что Хантер итак это знает. Но, когда человек столько живет в твоей семье и становится ее частью, невозможно просто так отпустить его. Девушка в этом не признается даже себе, но Мерфи стал для нее братом, о котором она всегда мечтала. И также Филлипс понимает, что в такой семье, как ее, Мерфи было невыносимо, именно потому что они давали парню все. — Я скучал по этому. — Я тоже. Хантер спускается по пожарной лестнице и пролезает к себе в окно, мама все понимает без слов. С тарелкой ее любимого печенья в руках Хантер возвращается на крышу и падает на кресло рядом с Этаном. — Я хочу уехать. — Этан прерывает затянувшееся молчание спокойным, безмятежным голосом, смотря, как постепенно начинает темнеть. Раньше они сидели здесь до самой ночи, а после Этан засыпал на ее диване, и это казалось константой, никогда не меняющейся. — Куда? Хантер раздумывает над местами, которые бы ему подошли, и понимает, что Этан не боится перемен, он пойдет куда угодно, если близкие ему люди будут рядом. — Не важно даже куда, главное с билетом в один конец. — И ты не захочешь сюда вернуться? У Хантер в груди что-то жмет только от мысли, что однажды все они четверо будут в разных уголках земли, что они потеряют свою связь со временем. Каждый пойдет своей дорогой. И верить, что они останутся там же, где сейчас, просто бессмысленно, хоть и хотелось. — Сбегают не для того, чтобы потом вернуться. — Хартвинг опускает голову и мнет руками край пледа. Он знает, насколько сильно Хантер привязана к этому городу, как она привязана к этой атмосфере, бурлящей жизни и вечно спешащим куда-то людям, к панорамным зданиям и тривиальным переулкам, в которых ей нравилось рисовать. Хантер привыкла к этой жизни и ей страшно меняться. Вот только все вокруг Эвы, Хантер, Этана и Мерфи уже начало меняться, и избежать этого не получиться. Но, наверное, когда Филлипс будет к этому готова, Этан уже этого не увидит. И девушке больно от осознания того, что из ее жизни постоянно будут уходить люди, и Хантер ничего не сможет сделать, — Сбежишь из города, в котором вся твоя жизнь. — констатирует Хантер, доедая последнее печенье. — Может, ты не от города хочешь сбежать, а от себя и от последствий твоих действий. Хантер всегда попадает в самую точку, когда хочет этого, но они с Этаном так давно не разговаривали о чем-то простом, что уже разучились воспринимать все просто. И теперь Хантер не может понять, почему Хартвинг так отчаянно не хочет признавать, что ему больно. Что он чувствует себя опустошенным, когда дал отпор отцу. Потому что неважно, кто он, не важно, как Этан желал всего лишь отцовской любви, но так ее и не получил. Важно то, что Этан любил Нейтана, как члена своей семьи, которая уже давно развалилась. — Мне страшно. — шепчет Этан ломающимся голосом. И Хантер словно на себе ощущает все, что обрушилось на Этана. Он пытался, хотел быть в порядке, хотел сбросить этот груз обязательств своей фамилии, ведь это то, что он ненавидел. Но оказалось, что Этан совершенно не был готов потерять последнюю надежду восстановить их отношения. Этан прикрывает рукой глаза, но Филлипс видит, как по щеке медленно скатывается слеза, как рука тихонько подрагивает и как грудь быстро вздымается, словно Этану на открытом пространстве не хватает воздуха. И девушка ничем не могла помочь, потому что через что-то надо пройти самостоятельно. Этан не нуждается в ее поддержке, он нуждается в том, чтобы своими силами справиться с этим, обрести наконец себя, семью, которая будет его ценить. И Хартвинг нуждается в том, чтобы после всего этого он был в порядке. Поэтому Филлипс протягивает руку, потому что все, что она может — пережить с ним это, разделить эту боль, и они переплетают пальцы. Год назад. Этану тогда было всего семнадцать, но он уже считал себя слишком взрослым. К сожалению, именно тогда ему пришлось по-настоящему повзрослеть. Парень получил еще одну награду, он просто нуждался в том, чтобы увидеть одобрение и гордость в глазах матери. Настолько сильно, что больше его ничего не волновало. А Хартвинг мог бы увидеть, заметить эти предпосылки, если бы не был так слеп. Когда парень входит в комнату родителей, видит, как мама собирает свои вещи. В глазах женщины застывает такая усталость и жуткий страх, множество эмоций перемешиваются — убойный коктейль. Но единственное, что он не видит — это сожаление. Этан срывается так резко, что хватается за косяк двери, пытаясь отдышаться, когда женщина цепляется за его запястье, и парень просто не может ее оттолкнуть. — Неужели все было настолько плохо? — голос Хартвинга настолько холоден и ломок, что Лия громко сглатывает. — Нет, конечно, нет, Этан. — Тогда почему? Лия проводит трясущейся рукой по волосам, прикрывая глаза. Этан смотрит на ее мешки под глазами мешки под глазами, еще не высохшие дорожки слез и задается вопросом, что он сделал не так. — Давай пройдемся. — Лия произносит с такой мольбой, что Этан не может ей отказать. Свежий воздух почти ударяет парня по лицу, сбивает с ног, и он только сейчас понял, что задыхался. Внутри душит что-то такое болезненное и тягучее. Парень знает, что мама просто тянет время, но ему это тоже нужно. Раньше они могли так гулять часами, не произнеся ни слова. А сейчас это молчание затрагивает даже кончики нервов, у Этана сжимается что-то внутри. Они пришли на поле для лакросса, где играет Этан, сели на трибуны, так и продолжая молчать. — Я пропустила твою прошлую игру. Иди, играй, я буду здесь. — голос Лии со стальными нотками слишком спокоен. У Этана взгляд такой убитый, когда он смотрит на женщину и не узнает в ней свою мать. Она сидит, чуть сгорбившись, а не с идеально прямой осанкой, с таким холодом в глазах вместо привычной теплоты. Парень взял из раздевалки свою клюшку и забрасывал мячи в ворота с такой силой, что этот звук оглушал. Этан отключился от всего, он забыл, где находится и с кем. Остался только он и его неконтролируемый гнев, что протекал по венам, сжигая Хартвинга полностью. Боль и злость смешивались друг с другом, переливаясь в удары по воротам. Поэтому Этан всегда выбирал спорт, а не бизнес. Потому что Хартвинг слишком взрывоопасен. И если спорт — это вода, которая сможет остановить разжигающийся пожар, то бизнес — топливо, которое образует самый страшный взрыв. Когда руки почти онемели уже не в силах держать клюшку, он положил ее обратно в раздевалку, отдышавшись, и вернулся на трибуну — Это всегда помогало, когда тебе нужно было успокоиться. Лия на самом деле умная женщина. Она знает, как добиться своего и как использовать шансы, которые имеет. Наверное, Этан слишком многое от нее взял. — Почему ты решила уйти? — Потому что я больше не чувствую себя на своем месте. Этан, ни ты, ни твой отец ни в чем не виноваты. Все мне диктуют, где мое место, как я должна себя вести и кем быть. И я, наконец, поняла, что не хочу быть частью чьего-то мира, я хочу создать свой. Этан, — ее рука касается щеки парня, и он теряется, прикрывая глаза. — я хочу, чтобы ты знал: не ищи свое место, создавай его. Ты никогда не сможешь почувствовать себя на своем месте в тени других, потому что ты завоеватель, я воспитала тебя таким и ни о чем не жалею. Будь лучше, борись и никогда не останавливайся. Используй не только это, — она легко проводит указательным пальцем по виску парня. — а еще и это. — Лия коснулась ладонью того места, где у Этана бьется сердце, и ее прикосновения такие лечащие, любящие, но Хартвинг знает, что как только женщина уберет свою руку, на том месте останется зияющая дыра. — Но что делать, если оно разбито? Лия не может выдержать его слез в уголках глаз, хриплого голоса. Этан дрожащей рукой сжал ее ладонь, все еще лежащую на его груди. Как бы парню не хотелось вот так просидеть с ней весь день и еще больше, он все равно убрал ее руку. — За всю жизнь я поняла одну вещь: если ты сломан, то сможешь собрать себя заново по кусочкам, потому что то, что уже было сломано, нельзя разрушить второй раз. — Меня уже не починить. — парень говорит так тихо, что Лия его почти не слышит. Женщина улыбнулась ему самой понимающей улыбкой, которую Хартвинг никогда не видел у своей мамы. Сейчас она кажется такой живой, неидеальной, настоящей. Этан не сможет ее удержать, если Лия не хочет оставаться. Они оба знают, что Лия любит сына больше, чем кого-либо, но свободу она всегда любила намного больше. — Может, тебя и не надо чинить. — она достает из кармана сломанные часы с большой трещиной поперек стекла и вкладывает их в руку Этана. — Они сломаны. — И все еще прекрасны. Даже оставаясь сломанными, в них находятся невероятные механизмы, которые проработали несколько лет без остановки. Возможно, однажды, когда ты полностью примешь себя, то захочешь их починить, потому что время многое исправляет. — Мама ушла, потому что больше не чувствовала это...— Этан неопределенно махает рукой на себя и в сторону возвышающегося здание, еле видимого за фасадами домов, но парень все равно ощущает его. — Своим местом, которое они с Нейтаном создавали голыми руками камень за камнем. Я мог уйти с ней, но, наверное, я так и не смог в то время простить ее за то, что она оставила меня. И только сейчас я понял, что она оставила не меня, а свое прошлое, в которое не было смысла возвращаться. — Ты жалеешь? — спрашивает Хантер тихим голосом, вглядываясь в его глаза, пытаясь рассмотреть что-то, кроме опустошения. — О том, что остался? — Я не могу перестать думать о том, как бы все сложилось тогда, но я не жалею. Не думаю, что было бы лучше, если бы я сбежал в тот момент, когда мы с тобой начали отдаляться друг от друга, когда я чуть не потерял Мерфи. Тогда все казалось трагедией, сейчас это совсем не кажется концом света. И я знаю, что через месяц, два, год этот момент я тоже буду вспоминать, как то, что меня не сломило. Но, черт...— он путает руки в волосах и молчит слишком долго. И Хантер ждет, пока он, не выпрямившись, протягивает ей руку. — До этого момента мне нужно как-нибудь дожить. — Как ты заметил: мы живучие. — усмехается Филлипс. — А чего хочешь ты? Хантер оглядывается на горизонт. Их лица еле как освещают фонари с улицы, и Филлипс только сейчас заметила, что совсем стемнело. Она так хотела не думать об этом, но вечно этот момент откладывать нельзя. Будущее всегда казалось для нее таким далеким, даже когда оно буквально в одном шаге. — Сейчас я хочу просто сидеть здесь с тобой до самого утра, потом прийти к Рэне и сказать ей, что мы облажались, что мы потеряли контроль над тем, что происходит в наших жизнях, и что нам нужна помощь. Она посмеется над нами и скажет, что ничего другого не ожидала, ведь мы безнадежные. А потом Рэне расставит все по полочкам, и в конце концов мы разберемся во всем этом. Но до этого я хочу сидеть здесь и разговаривать с тобой обо всем. — А потом? Что будет потом, Хан? Два месяца осталось, больше нельзя откладывать. — Я хочу остаться в этом моменте навсегда. — Хантер шепчет это в небо, скатываясь с кресла на холодное покрытие крыши, откидывая голову назад. Она выискивает на небосводе блеклые созвездия, обводит их грани и вспоминает, как Этан рассказывал про каждое с таким блеском в глазах. — Но ты не можешь. — выдавливает из себя Хартвинг. Полгода назад. — Не дыши на меня. — засмеялась Хантер, отмахиваясь от него. — От какого-то дыма ты не рассыпишься. Но все равно отвернулся, сигарету туша мыском кроссовка, и медленно выпустил последние клубы пара. И Хантер взгляд оторвать не смогла от этого. Потому что он курил так, словно был рожден для этого. Так, словно это не прожигало мучительно его легкие с каждой затяжкой. Джон курил так, словно именно это его и убьет однажды. Но Хантер знала, что убьет его непреодолимая тяга к саморазрушению, отсутствие инстинкта самосохранения и он сам. — Это все так эфемерно. Завтра даже этого окна уже здесь может не быть. — девушка откинула голову назад прямо на раму окна и немного вытянула ноги, коленями соприкасаясь с коленями Джона. Они сидели в той же заброшке на подоконнике напротив друг друга, переплетаясь лодыжками. Это было тем пределом, когда Филлипс могла позволить себе играть в эту игру. Пока она не разрушила их обоих. И Джон смотрел на нее таким взглядом, словно без слов говоря, что на самом деле эфемерны они, то, что сейчас натянуто между ними рвущейся струной. Хантер чувствовала себя так, словно расшиблась о ледники в его глазах, она так боялась потонуть в этом океане, что топила там свои же принципы. Потому что как бы девушке не хотелось, парень никогда не позволял себе смотреть на нее так же, как она смотрела на Джона. Хантер нужна была та свобода, которую она ощущала рядом с Джоном. Когда хмельные струи стекали по подбородку, когда они бежали глубокой ночью по опустевшей дороге, и когда до отчуждения целовались, подсвеченные фейерверками и огнями зданий. И было что-то такое запретное и настоящее. Но на следующий день они снова становились всего лишь незнакомцами с одной на двоих переломанной душой. А Джону девушку до простого хотелось. Именно такую: со взлохмаченными волосами от его пальцев, с припухшими губами с пеленой желания на глазах. Перед такой Хантер парень весь мир на колени бы положил. С ней у него сердце в бешеном ритме никогда не заходилось, дыхание не захватывало. С ней будущего нет было, а значит сейчас от этого нужно было брать все, что только парень мог. С Филлипс Джон чувствовал себя на тонкой грани, и ему нужно было это ощущение, чтобы вовремя остановиться. Они оба нуждались на самом деле не в друг друге, а в пользе, которую приносил этот симбиоз. — Или нас. — Джон ответил ухмылкой на ее взгляд. Вот только она не улыбалась. Во взгляде Филлипс правда резала парня по живому. Они оба это знали, и отрицать неизбежное было просто бессмысленно. — Тебе всегда надо все испортить. Но Хантер так и не сказала того, из-за чего она глаза отвела и напряглась, когда Джон ближе подвинулся. Ведь это, чет возьми, эфемерно. А то, что у Хантер после Джона шрамы оставались невидимые под рубашкой, под кожей — это перманентно. Джон снимал с нее слой за слоем: принципы, амбиции, самоуверенность, злость. Поэтому у девушки больше не оставалось сил раз за разом повторять себе ту правду, знать которую она не хотела. То, что Хантер так пыталась вбить себе в голову в самом начале, теперь рассыпалось, ведь уже поздно. Временные люди никогда не принесут ей постоянных чувств. Джон уйдет, и Филлипс не знала, сможет ли это пережить, если сейчас не закончит то, что происходило между ними. Но Хантер лишь еще ближе к нему подвинулась. Так, чтобы под кожу, переплетаясь ногами и дыханием. — И тебе это нравится. — Джон улыбнулся ей той улыбкой, которая окончательно выбивает все мысли из головы. — Но тебе пора. Ты же не хочешь, чтобы утром родители не нашли тебя спящей в кровати. И в такие моменты Джон для нее становился таким чужим. И Хантер дернулась как от пощечины, потому что в очередной раз пришлось напомнить себе, что он для Филлипс никогда и не был родным. Когда Джон встал с подоконника, девушка почувствовала, как внутри перевернулось что-то. Филлипс схватила его за запястье, пытаясь удержать, но девушка и сама знала, что, если бы Джон хотел уйти, его бы никто не остановил. — Не обвиняй меня, но я хочу остаться с тобой. — Хантер. — девушку пробило на дрожь от его голоса. Джон говорил с ней так, словно она ребенок с разыгравшимся юношеским максимализмом, который не может контролировать свои желания. Джон говорил с ней так, словно Хантер сама не знает, что чувствует. — Не говори со мной так. — А что ты хочешь от меня услышать? — устало спросил Джон. Наверное, Филлипс просто хотелось иметь рядом человека, который дает ей достаточно свободы, и на которого ей не нужно было ровняться. Наверное, Хантер нужно было верить, что их связывала только взаимная выгода. Наверное, и Джону так легче. — То, что ты не скажешь никогда. — прошептала девушка, надеясь, что парень не услышит. Но Джон знал этот взгляд, исполненный такой неприкосновенной нежности к нему, и парень отвел глаза, потому что впервые за долгое время что-то закололо в районе груди. — Тогда смысл ждать того, что никогда не произойдет? Он достал из пачки еще одну сигарету и снова закурил. Филлипс успела узнать, что курил Джон только тогда, когда в голове было слишком много мыслей, от которых нужно избавиться. Хантер легко прикоснулась к руке парня и думала, что он снова оттолкнет Филлипс, но лишь сильнее сжал ее руку. "Может, каждому нужно во что-то верить" — это тяжелым грузом повисло между ними, но Хантер не смогла бы произнести это вслух, а Джон и не требовал. Девушка смотрела, как черты его лица постепенно смягчались с каждой затяжкой. И именно такой Джон затронул нечто важное в ее душе. От такого Джона она отказаться никогда бы не смогла. Парень почувствовал ее прикосновение к своей коже, сравнимое с электрическими разрядами. Он улыбнулся, притянув Хантер ближе к себе за талию. Хантер хотелось бы ничего не почувствовать, но, соприкасаясь губами в отчаянной попытке быть в порядке, смешиваясь слюной и дыханием, девушка признавала, что не смогла бы пережить его уход. Парень выдохнул ей в рот дым, отчего Хантер оторвалась от него, пытаясь откашляться. Но она не злилась. Это стало отрезвителем, пока все не зашло слишком далеко. Филлипс легко ударила его в плечо кулаком, смеясь, на что Джон ответил ей самой искренней улыбкой, на которую только способен. И все в порядке, все так, как прежде. — Ненавижу тебя. — В следующий раз соври мне так, чтобы я поверил. Если бы они только могли, это бы изменило все. Этан бы все отдал, чтобы сидеть с Хантер на крыше, провожая уходящий день, слушая Radiohead, вечно, но следующий день все равно наступит, а за ним еще. — Через несколько часов наступит рассвет, но до этого момента я останусь здесь настолько, насколько смогу. И Этан садится рядом, соприкасаясь коленями и плечами, и все замыкается только на этом. — Расскажи мне что-нибудь. — просит Филлипс, опуская голову на плечо парня. И время теряет свою значимость. Этан говорит до тех пор, пока голос не становится хриплый, пока Хантер не засыпает на его плече, пока он не приходит в себя.