Pretty Sick - Undress
Чертова зима.
Чертов холод.
Уже ничего не хотелось в эту, казалось бы, "атмосферную" зимнюю пору. Хината просто пулей выбежал на улицу после матча с Некомой. На нем не было ничего, кроме волейбольной униформы Карасуно, отчего его тело, все еще юное и худощавое, моментально обожгло холодом, доставляя дискомфорт и
боль. Но эта
боль ни за что не сравнится с той, что была причинена словами Кагеямы минутой ранее, да и в течении всего матча. Потресканная кожа, по которой стекали тонкие линии крови - ничто, по сравнению с
этим.
"Твои чувства - это не повод подставлять всю команду, Хината."
"Если я - возлюбленный в твоих глазах, быть может ты тогда и пасовать нормально начнешь? Научишься играть в волейбол, в конце концов?!"
Зачем ты вообще признался, Шоё?
Зачем ты сделал это?
Ты не должен был чувствовать что-либо.
Тобио, ты не должен был говорить этих слов. Ты знаешь, как они могут ранить. И ты все равно сделал это.
Костлявые плечи Шоё передергивает. Холод пожирает его изнутри, он пробирается под кожу, заставляя его замерзать до самых костей. Легкие обжигает холод, который должен был приносить приятную прохладу. Почему
холод делает
настолько больно?
Кагеяма всегда ассоциировался у него с первым выпавшим снегом. Такой же холодный, приносящий счастье и мерзловатую
боль. Кагеяма открыт в выражении негативных эмоций, но, как оказалось, никогда не бывает нежен.
Шоё практически не видел, куда он бежал. Вокруг парня был лишь всепоглощающий снег, из-за которого Хината замедлился и, остановившись, сорвался на крик. Крик, который должен помочь, но, в конечном итоге, лишь сильнее усугубил ситуацию.
—
Я... НЕНАВИЖУ! — одинокий крик разносится по пустой площади. Это был уличный стадион возле школы Карасуно. Поле засыпано снегом, все играющие на стадионе давно разошлись по домам, и лишь тусклый свет от уличных ламп освещал ему этот путь.
Тело Хинаты бросается в адскую дрожь, пытаясь таким образом выработать тепло, словно настоящее животное, выброшенное на улицу.
Может, его действительно выбросили на улицу?
Как же хочется тепла. Тепла, которого он уже никогда не найдет ни в одном человеке. Потому что нашел в своем единственном, но оказался обведен своими же чувствами вокруг пальца.
Почему это случилось? Что он, черт возьми, сделал не так? Зачем он признался? Зачем он раскаялся перед собственным другом соперником?
Теперь они вряд ли даже просто партнеры по команде — зависимые друг от друга, зависимые волейболом. Он должен грустить, но, по итогу, больше злится.
Озадаченные капитаны команд, стоящие у выхода, кричали ему, спрашивая куда тот бежит. Но Хината продолжал бежать. Он бежал от
него. Он бежал от Карасуно, Неком и матчей. Бежал от реальности, не желая сталкиваться с ней лишний раз, не бросая ей ответного взгляда за спину.
Ками-сама, каждый раз, как
Тобио с ним разговаривает.... он видит то, чего не видят окружающие. Он уверен в том, что видит перед собой. Он видит образ волка в овечьей шкуре. Только вот Кагеяма никогда не был добрым. По крайней мере по отношению к нему. Это и делало Шоё в каком то роде зависимым от парня - желал добиться хоть единого доброго слова в свой адрес.
Эта боль так съедает изнутри... Хината падает голыми коленями на заснеженный асфальт, и моментально чувствует, как снег впивается в него своими холодными иглами, оставляя раны на хрупкой коже. Даже если Хината прямо сейчас умрет от обморожения, в вероятности чего он не уверен, ему плевать. Когда внутри тебя щемит болезненная, словно мерзлота, любовь, а слова, произнесенные
им прямо во время матча, перед всеми, впиваются в сознание все сильнее с каждой минутой - тебе становится плевать такие вещи, как обморожение. По крайней мере, Хинате так уж точно. Настолько плевать, что даже ранее воодушевляющая мысль о матче с Некомой больше не радует, не заставляет прийти обратно. Хинату больше ничего не волнует, он теряет надежду, бесконечно крутя у себя в голове вопрос, а нужно ли было все это на самом деле? И речь идет не только о признании в чувствах неделю назад. Необходимы ли были эти занятия волейболом? Всегда ли он нуждался в этом?
Хрустальные капли стекают по красному лицу юноши. Ками-сама, почему он испытывает это? Почему именно он попадает под ловушку связующего своей команды, а не гребаные Некомы? Слезы так горячи, что жгут не только лицо, но и душу.
— Ненавижу... ненавижу, ненавижу, ненавижу! — рыдает Хината, ударяя себя кулаком по груди. Так больно, так плохо, и он абсолютно один. Никто не поймет его. Все осудят и повернутся к нему спинами, предварительно пожелав "хорошей работы над собой".
Все его тело болит. Кожа на руках, а особенно на лице и ногах, начинает покрываться красными трещинками — эдакие подарки холодного, разъедающего воздуха. С них, совсем маленькими линиями, стекает кровь, а кожа начинает ощутимо сушиться. Шоё придется долго мучиться над тем, чтобы восстановить ее. Но... плевать. Просто плевать. Абсолютно.
А он бежит. Бежит, сломя голову. Потому что понимает, что он сказал. Команда сказала ему бежать, чтобы
спасти его, и он сделает всевозможное, чтобы сделать это. Он прекрасно помнит, что Хината, убегая после завершения матча, одет был лишь в форму. Легкие одновременно горят от наслаждения и кричат в агонии от морозного воздуха. Совсем далеко он замечает оранжевый комочек волос. Он так сильно выделяется на фоне белого, что его было видно даже несмотря на темноту, на без конца падающий снег, и огромные сугробы. Это
он, освещенный одной единственной лампой на улице, сидит в разгаре отвратительно зимней погоды. Совсем одинокий, совсем маленький рыженький вороненок.
—
Хината! — кричит Кагеяма, сильнее укутываясь в свою парку при виде одетого в футболку парня. От одного лишь взгляда на эту картину ему становится холодно. Парень не отзывается, так что Тобио решается подойти к нему. В тот же момент чужой голос останавливает его.
— Уйди!
— с кипящей ненавистью кричит Хината, с трудом поднимаясь на замерзших ногах, с колен которого осыпаются хлопья снега. Кагеяма покорно стоит, с болью в глазах наблюдая, как мальчик напротив него мерзнет и медленно
умирает.
— Шоё... — в этот раз тише шепчет Тобио, желая подойти ближе, но знает, что это спугнет его. Он
уже спугнул. Он создал
стену.
— С.. сначала ты! — парень тычет пальцем в стоящего напротив Кагеяму, на что тот лишь застыл в ожидании, наблюдая за тем, как по лицу юноши катятся крупные слезы. Кагеяма готов поклясться, что у него самого невольно начинают слезиться глаза. — Я п-признаюсь тебе... а т-ты о-осуждаешь меня з-за это?!
Не услышать дрожь в его голосе было невозможно — его зубы стучали, а тело невыносимо дрожало. Отчаяние и гнев в голосе Шоё заставляют сердце Тобио обливаться холодной кровью. Холод должен был освежать, но сейчас приносил лишь невыносимую боль.
— П-прямо перед всеми! С-спасибо, что хоть н-напрямую не рас-с-сказал о нашем к-к-конфликте! — кричит на него парень, по щекам которого, не переставая, катились бусинки слез. Они моментально высыхали, и тут же на лице появлялись новые, еще крупнее.
— Хината, я хотел сказать!..
— Д-да мне в-все равно, ч-что ты х-хотел! — он сжимает кулаки, оставляя следы полумесяцев на внутренней стороне ладоней, — т-тебе нет прощения!
Кагеяма тяжело вздыхает, выпуская паровое облачко. Его сердце еще никогда так быстро не билось. Оно еще никогда не желало вырваться у него из груди так рьяно. Тобио утопал в собственных чувствах, и, в итоге, заставил мальчишку тонуть в том же, никогда не предназначенном для него, дерьме.
— Нет, ты меня простишь, ведь я знаю тебя,
Шоё, — Тобио совсем маленькими шажками приближается к мальчику, стараясь не привлекать к этому его внимания.
— Л-ладно, да, я п-прощу, но ты!... — крупные хлопья снега продолжают, кружась, падать с неба, покрывая макушку и одежду Хинаты тонким слоем снега. Это выглядело завораживающе. Кагеяма всегда считал Хинату красивым, просто не признавал этого. Сейчас же его вид вызывал только горечь. Не та обстановка. Не та атмосфера.
Тобио делает еще шаг вперед. Терпение мальчишки лопается, словно воздушный шарик. Кулаки сжимаются еще сильнее. Шоё хочет просто завыть от отчаяния.
— Я-я.. не п-понимаю! Я.. я никогда ранее.. не и-испытывал таких чувств ни к к-кому! — он думал, что успокоился, но в тот же момент новый поток слез стал обжигать его холодные раскрасневшиеся щеки. — Это о-отвратительное чувство. Ч-чувство, что т-ты вообще не нужен н-никому!
Кагеяма в последний раз ступает вперед, и вот он: всего в шаге от своей цели. Всего в шаге от теплого, яркого солнечного лучика, который, не переставая, горит на его пути . Даже после того, что он ему сказал. Даже после того, что он буквально разбил его сердце вдребезги. Тобио не хотел причинять ему столько боли. Кагеяма всегда был ужасен в выражении своих чувств, и сегодня это его самое "неумение" привело к тому, что самый дорогой ему человек стоит напротив него, рыдая и замерзая на морозе. Он страдает, а у самого Тобио за это кошки на душе скребут похлеще сраных Неком. Он еще никогда в жизни так сильно не жалел за сказанные им слова. Еще никогда ему не хотелось так яростно ударить самого себя.
— Ты п-первый, о котором я... думаю не как о друге, — он дрожит, он замерзает.
Насмерть. — И ты смеешь так о-осуждать меня за то, что я не к-контролирую?!
Он рядом. Он так близко. Почему Хината подпускает его к себе так близко? Почему Кагеяме все еще есть какое-то прощение, когда на деле он его не заслуживает?
—
Шоё, — парень разжимает кулаки, набираясь решимости для задуманного. Решимость, которая, откровенно говоря, пропала, как только он пришел. И даже несмотря на это, он отчаянно хватается за ее остатки.
Он снимает свой пуховик — такой теплый, приятный и мягкий —, подходит вплотную и одним движением накидывает его на худощавые плечи Шоё.
— Я хочу тебя ударить, — шепчет Хината, с лица которого без конца льются слезы. Теперь это слезы непонимания происходящего. Кагеяма не трогает его лицо, борясь с желанием стереть с него слезы.
— Ну так бей, — голос Тобио предательски дрогает из страха сделать что-то не так. Но он уже начал осуществлять то, что хотел сделать еще месяц назад, когда Шоё признался ему в своем небезразличии.
Рука Кагеямы тянется к чужому лицу, тепловатыми кончиками пальцев касаясь лица с рыжим гнездом на голове.
— Бей, что есть силы. Пока с меня кровь хлестать не начнет.
Тобио вздыхает, образуя облачко пара, вздыхает так тяжело и больно, что даже сам Хината понимает, насколько тяжело сейчас парню напротив. Пар приятно согревает лицо на долю секунды, и дышать становится тяжелее.
— Я... я не б-буду... — Хината начинает согреваться в парке, пока его ненависть тает, стоило чужой руке коснуться лица. Так невесомо, так легко, но так
правильно, словно бы его щека предназначалась только для этого касания.
— Прости меня, Шоё.
Тобио снова тяжело вздыхает. Закрыв глаза, он наклоняется, поддаваясь при этом вперед, и легким движением губ касается чужих напротив. Хината издает писк вороненка, он пугается, да так, что застывает на месте, случайно дернувшись в сторону. Он снова не понимает, что делает, в то время как его руки цепляются за футболку Кагеямы. Хината отстраняется, жаждя посмотреть в чужие глаза, но Тобио прерывает его, снова прильнув к его губам, захватывая в холодный поцелуй — на этот раз активнее. Он нежно мнет чужие губы. Так, чтобы Шоё сумел прочувствовал всю его любовь в этом поцелуе. Первом в его жизни поцелуе. Он ощущает не ненависть и раздражение, которые, казалось, преследовали Тобио и заражали тем самым других, а совсем
другие чувства. Обветренные губы Хинаты, на фоне мягких, смазанных в бальзаме губ Кагеямы — по вкусу отдаленно напоминающих чернику — сильно контрастировали, из-за чего что-то внутри Кагеямы сжалось еще сильнее. Рыжеволосый мальчишка искусал все губы в кровь во время матча, и Тобио искренне жалеет, что не смог этого предотвратить. Не помогло ситуации и то, что он тогда ему сказал. Теперь его мальчику приходится морщить лицо, стараясь перебороть саднящую от поцелуя боль.
— Шоё, — шепчет парень его имя, нежно руками опускаясь к его талии, — я вовсе не пытался унизить тебя. Я пытался привести тебя в чувства. Я не хотел, чтобы твоя нынешняя "стена" препятствий превратилась из "волейбольной стены" в стену "Кагеяма Тобио и наши с ним отношения".
Хината протирает глаза руками, не совсем понимая смысл сказанных слов.
— Хината, я имею в виду, что я не хотел, чтобы твое стремление к "Маленькому гиганту" остановилось, — Кагеяма дарит ему поцелуй в лоб, отчего щеки у Хинаты покраснели не сколько из-за холода, сколько из-за смущения. — Ты должен быть лучше. Но я бы помешал тебе в этом. Потому что я...
Как бы лучше это сказать Шоё? Напрямую, что-ли? Он не совсем понимает. Возможно потому, что не имеет никакого опыта в таких вещах. У него никогда не было отношений, а у этого придурка Хинаты так тем более. Тогда...
— Шоё, это же твой первый поцелуй, так? — как ни в чем не бывало спрашивает парень, сжимая чужую талию в ожидании ответа.
— Д-да... — смущенно мямлит мальчик, прижимаясь к теплу чужого тела сильнее.
— Ты же понимаешь, что он по-любви, а не по-приколу? — ужасающим лицом пялится на него парень, отчего Шоё издает крик.
— Тогда.. это отлично. Я не могу напрямую сказать, как это бывает в сопливых дорамах, но... — Кагеяма снова утыкается в чужое лицо, потираясь лбом о чужой. — Ты мне нравишься. Очень. Но не забывай о волейболе, придурок.
И их снова уносит в нежный поцелуй. Кагеяма снова легко прижимается к его губам, пока их сердца бьются в унисон о грудную клетку. Хината обволакивает руками шею Тобио и поддается навстречу, тоже легко прижимаясь. Он совсем не умеет целоваться. Да и Кагеяма тоже. Им предстоит многому научиться друг у друга, и в голове Тобио уже возникают планы того, как он будет шариться по сайтам и по Реддиту, в поисках нужной ему информации.
Они так и стояли под лампой уличного фонаря, пока на них двоих глазели двое точно таких же идиотов.
— Давай повторим, — шевелит бровями Куроо, намереваясь наброситься на Цукишиму рядом с ним.
— Отвали, придурок! — пищит парень, заливаясь краской, пока Тецуро летит на него с объятиями. — Мы пришли посмотреть итог страданий этих идиотов, а не сосаться где попало!
***
— Ты настоящий кусок идиота. Да как так можно было вообще?! — не унимается парень, ругаясь на рыжеволосого.
— Прости! Ну что ты начинаешь сразу, — устало вздыхает парень, принимая в свои руки кружку с супом.
Он заболел, долго находясь на морозе без ничего, и одна только парка спасала его. На пару процентов. Ну, может чуть больше, чем на один.
— В следующий раз ты будешь одет так тепло, что двигаться не сможешь, — Тобио скрещивает руки на груди, даря поцелуй в рыжую макушку. Как бы зол он не был - сердиться на Хинату вечно он не может.
— Спасибо за заботу, дурак, — смеется мальчик, отпивая из кружки. — Ты тоже заболеешь, если будешь сидеть со мной.
Кагеяма вздыхает, думая, как бы можно подколоть парня, и тут же вспоминает колкие словечки, до которых его разум сам додумался, проведя около пяти часов в интернете, ища все, что нужно знать о делах любовных.
— До тех пор, пока я могу сувать свой язык в твой рот - мне ничего не страшно, — победно усмехается тот, пока парень возле давится супом.
— Это.. просто ужасно! — с отвращением на лице говорит Шоё, снова начиная смеяться. — Мы еще не пробовали так целоваться.
— А хочешь? — вопросительно поднимает бровь он, обращая взгляд на Хинату. Тот прячет смущенное лицо за кружкой супа. Хочет еще как.
Тобио усмехается и утыкается в телефон, продолжая выискивать информацию о том, как можно качественно целоваться, пока по комнате не раздается громкий чих. Со стороны Тобио. Он чувствует, как хочет еще раз это сделать, желательно раз десять.
— Твою мать!
