Надо записаться на бокс

      Как же там в глубокой древности говорили? «Кровь – не вода» и всё такое? О, Тому бы искренне хотелось, чтобы кровь была водой или хотя бы чуть больше её напоминала. По крайней мере, жить было бы гораздо проще, если бы «тот самый сын того самого» не висело над ним каждый день пребывания в Академии. И уж точно было бы в разы лучше, если бы на каникулы не приходилось возвращаться домой, где после смерти матери царила единоличная отцовская тирания. Пока другие курсанты трепетно собирали сумки и восторженно рассказывали о своих планах на эти две недели, Том понуро держался в стороне. Ну конечно, другие же не узнают настроение родителей по одним только шагам в коридоре. Другим можно ставить замок на дверь в свою комнату. Другим не нужно быть идеальным и подходящим ребёнком, чтобы получить что-нибудь хоть отдалённо похожее на одобрение… и почему только нельзя остаться в общежитии? Проклятье какое-то.       Отец привык жить с размахом. С размахом, один взгляд на который вызывает если не презрение, то бесконечную тоску – уж точно. С таким размахом, что парадоксально выглядел совершенно дешёвым: зачем держать в доме кухарку, если еду готовят репликаторы, и экономку – если денег как таковых уже давным-давно нет? Зачем вешать на стены картины, если ты ни черта не разбираешься в искусстве? И, главное, зачем жить в огромном древнем особняке, если в семье осталось всего два человека? Таким уж был Оуэн Пэрис: отвратительный муж, отец – ещё хуже, но, говорят, образцовый адмирал Флота. Непонятно, правда, кому требовалась эта видимость семьи, если быть офицером Пэрису-старшему нравилось гораздо больше, чем быть семьянином? У Пикара вон, например, нет никакой семьи – и не было никогда. Он хотя бы честен со всеми.       – Томас! – незаметно прошмыгнуть в свою комнату, чтобы сделать вид, что тебя нет, хотя бы до ужина, не удалось. – Немедленно вернись. У меня к тебе есть серьёзный разговор.       Вот у отца всегда так: никаких «Привет, сынок, ты, наверное, устал с дороги…», никаких «Как дела на учёбе?». Сразу, с порога, серьёзные разговоры. Разумеется, ничего хорошего в «серьёзном разговоре» быть не могло. А ещё и своё полное имя Том ненавидел. Но тут уже возникал вопрос курицы и яйца: он ещё до конца не разобрался, ненавидит ли он отца, потому что тот называет его Томасом, или он ненавидит, когда его называют Томасом, потому что так его называет отец.       – Можно я хотя бы переоденусь сначала?       – «Можно я хотя бы переоденусь сначала…» – отец дал Тому осуждающую паузу, нужную для того, чтобы он успел подумать над своим поведением, раскаяться в нём и исправиться.       – Сэр. Можно я хотя бы переоденусь сначала, сэр?       – Так точно, кадет. Можете идти, – да, отношения в семье Пэрисов всегда были крайне возвышенными. Это ведь достаточно подходящее слово для «я ненавижу тебя, ты терпеть не можешь меня, но нам приходится хотя бы внешне функционировать как здоровая ячейка общества»? – Я жду вас в гостиной через десять минут.       Слова «серьёзный разговор» тут же отбили всякую радость от возвращения в единственную комнату, где Том мог чувствовать себя в отдалённой безопасности. На самом деле, тут отцу даже стоило отдать должное: он уже не раз порывался перестроить детскую во что-нибудь более серьёзное и оттого более подходящее для подростка и молодого офицера, но, получив от сына запрет что-либо менять, оставил попытки. Стены до сих пор были обклеены дурацкими обоями с мелкими разноцветными звездолётами, на полках до сих пор стояли кораблики в бутылках и модельки автомобилей двадцатого века, а на двери до сих пор висел первый постер древнего фильма про приключения Капитана Протона. Комната была ровно такой, какой Том её оставлял, уезжая в Академию. Только, может быть, менее пыльной.       Обессиленный, Том упал на кровать. В Академии делать это строго запрещалось: форма обязательно помнётся, а за неимением нормальных заданий поддержание формы в идеальном состоянии было едва ли не смыслом жизни каждого кадета. Но он ведь «дома»? Очень иронично звучит. И, всё же, что ещё за «серьёзный разговор»? Где он успел напортачить? Много где, конечно, но Тому нужна была конкретика. Надо же было как-то выстроить свою апологию. Пэрис-младший уже давно понял, что пытаться выстроить её под строгим, суровым и вечно разочарованным взглядом Пэриса-старшего было в высшей степени бессмысленно.       Вроде никаких экзаменов они в этом году ещё не сдавали, а порцию разочарования с примесью унижений за результаты прошлых он уже получил. Вроде в этом семестре Том даже не прогуливал сверх меры – вернее, идеально замёл следы. Вроде в этот раз он даже не опоздал. О, как же было хорошо на прошлых каникулах, которые выпали на время миссии «Эксетера» в Гамма-квадранте, и Том провёл две недели в семье у соседа по комнате! Удивительным образом даже андорианцам понятие человечности было знакомо гораздо лучше, чем его собственному отцу вполне земного происхождения.       За отведённые десять минут Том так ничего и не придумал: тяжело, на самом деле, что-то сносное придумать, когда сердце несётся по кругу с бешеной скоростью, подгоняемое адреналином, а в животе тем временем появляются какие-то бабочки. Ну да, может быть, это были те же самые бабочки, только их тут же сжирали пауки-птицееды, пауков-птицеедов – пожирали огромные когтистые кошки, огромных когтистых кошек пожирали птеродактили… и так далее. Оставалось только жалобно хватать ртом воздух и крепко-крепко держать самого себя от рыданий. Потому что нельзя ему плакать. Отец запретил.       Переодеться все-таки пришлось: даже самый строгий комендант общежития относился к форме помягче, чем адмирал Пэрис. Напялив на себя какую-то растянутую футболку, домашние шорты и ложно самоуверенную улыбку, Том спустился в гостиную.       – Итак, Томас… – отец сидел – нет, вернее, чинно восседал – в своём кресле, болтая виски в толстом стакане. Обычно Тому требовалось его разрешение, чтобы убого приютиться на диване, занимая мизерное количество места. – Ну, садись уже, чего ты там встал?       Отцовскую реакцию сложно было назвать непредсказуемой: нет, напротив, она была крайне предсказуемой. Ему не нравилось всё. Стоишь – плохо, садишься – тоже плохо. Вопрос только в моменте.       – Итак, Томас, я получил твой учебный план, – от слов отца внутри всё снова сжалось: так вот в чём дело. Уже и до этого дошёл, отлично. – И я ужасно недоволен тобой. И разочарован в тебе. Ужасно.       – Окей, это я понял, но мне бы хотелось немно-ого больше конкретики, – усмехнулся Том, надеясь, что его голос не дрожит. – Ну, что именно вызвало ваше недовольство, сэр?       – Не дерзи. Я только начал. Передай мне планшет со стола.       Разумеется, на планшете было открыто его расписание. Разумеется, неугодные предметы были помечены красным. Разумеется, расписание было почти полностью красным.       – Я же сам составил тебе список курсов по выбору, на которые тебе бы следовало обратить внимание. Я написал тебе лучшие рекомендации. А ты что сделал? – Собственные ноги стали внезапно безумно интересными. Взгляд отца вынести не представлялось возможным. – Начнём по порядку. Биохимия и основы полевой медицины? С каких пор ты берёшь курсы научного подразделения? Мы же уже давно решили, что ты будешь служить в командном.       Вообще-то он выбрал биохимию из-за того, что Линдси Маккормик с медицины один раз очень мило улыбнулась, и завоевать Линдси Маккормик для Тома стало главной целью на семестр. А то, что он будет служить в командном, самолично решил отец, но поднимать эту тему снова стоило бы слишком дорого.       – Ну, вообще-то, никому не помешает знать основы полевой медицины!.. Это, между прочим, очень полезный предмет, и вообще… – начал было оправдываться Том.       – Бред. Если бы ты хотел заняться наукой, а уж тем более – медициной, мог бы поступить в Медицинскую Академию. А ты должен стать образцовым капитаном, тебе на это время тратить нельзя, – его тон, как всегда, не терпел никаких возражений. – Дальше: продвинутая геометрия пространства. Это какая-то шутка?       – Почему?       – А ты сам не понимаешь или придуриваешься?       – Не понимаю, – отец разочарованно вздохнул. Так, будто он уже миллиард раз объяснял, почему не стоит включать в свою программу продвинутую геометрию пространства.       – Потому что у тебя уже была начальная геометрия пространства. Базовый курс, который слушают все. Продвинутый уровень – для инженеров и учёных. Что ты там делаешь?       А вот про геометрию пространства Тому было что сказать. Это ведь один из немногих предметов, на которые он записался по собственному желанию, и единственный, который Пэрис никогда не пропускал. От геометрии пространства Том был в восторге, всё ещё теша в душе свою мечту стать профессиональным писателем голороманов.       – О, это, кстати, очень даже интересно! – Том тут же оживился так, будто его действительно будут слушать. Наивный. – Я сейчас объясню, это правда интересно. Я ведь рассказывал про Капитана Протона, да? Ну, старый-престарый фильм? Из двадцатого века про будущее. Так вот, я взял его за основу своего курсового проекта. По-моему, будет очень здорово сделать из него настоящий голороман… чтобы люди из двадцать четвёртого века почувствовали себя людьми из двадцатого, мечтающими о двадцать четвёртом. Все старые элементы останутся, он даже будет чёрно-белым, и вот это смешение старых взглядов и современных технологий…       – Стоп. Это звучит как неплохой досуг для бездельников, но ты зачем этим занимаешься?       – Я… э-э… ну, мне это интересно…       – Томас. Каждый день в Академии ты должен задавать себе один простой вопрос: «как это поможет моей карьере?» Так вот, как детские игры на голопалубе помогут твоей карьере?       – Это не «детские игры», это серьёзный проект, в котором задействована и математика, и программирование реальности, и литературная составляющая, и ты… вы бы это поняли, если бы хоть когда-нибудь отвлекались от перекладывания своих бумажек в штабе!       – Тихо! Как ты разговариваешь с отцом?! – Его ноздри раздувались, словно ноздри разъярённого быка, который вот-вот сорвётся на алую тряпку. Том заметил, что отцовские ладони сжаты в крепкие кулаки; от этого стало совсем не по себе. – «Никак», Томас. Правильный ответ: это никак не поможет твоей карьере, и ты не должен этим заниматься. Ни геометрия пространства, ни земная история двадцатого века, ни биохимия, ни экзоархеология... Ты только позоришь себя, а, главное, ты позоришь меня. Или ты уже не хочешь быть капитаном?!       И тут Том не выдержал. Слишком давно это гадкое давящее чувство зрело в груди, слишком давно он пестовал свою ненависть к отцу, а так как отец выступал персонификацией Звёздного Флота, к нему тоже. Подросток подскочил на ноги, чувствуя, что так защищаться будет проще, и выпалил:       – Так я никогда этого и не хотел! Этого ты хотел! Это было твоё желание, и только твоё!       – Да как ты смеешь?! Ты хоть представляешь, сколько талантливых молодых людей не могут и мечтать о поступлении в Академию, потому что в жизни не получат рекомендацию?! А ты… и ты смеешь ещё на что-то жаловаться?!       – А чего ж ты тогда этим талантливым молодым людям рекомендацию не напишешь?! Ах, ну да, тебе же необходимо, чтобы в твоей семье всё было идеально. Ты ведь не переживёшь, если твой сын не сделает блестящую карьеру в Звёздном Флоте, конечно!.. Со стыда помрёшь прямо здесь, да?! Так вот, клал я на твою Академию, на твой Звёздный Флот и на тебя самого тоже клал!..       А дальше ничего не было. Дальше в глазах вдруг потемнело, нестерпимо закололо где-то в затылке, и через пару мгновений Том осознал, что лежит на полу, а на дорогом ковре уже образовалась некрасивое красное пятно; связать его с собственным разбитым носом и с губой, порванной отцовским перстнем-печаткой, было проще простого.       Что ж, полевая медицина вдруг оказалась не такой уж бессмысленной… а по возвращении надо будет записаться на бокс.       Да,       точно.       Надо       записаться       на бокс.