Нестерильные чувства

На одной очень серой и грустной планете Далеко-далеко, но всё же где-то на свете Бедные люди живут, не видя просвета, Такие же грустные, как и эта планета. Сумерки, сгорающие на вершинах многоэтажек, одинаково серых и прямоугольных — ни дать ни взять выброшенные картонные коробки. Солнце прячется за бетон, уже не желая видеть это жалкое зрелище — пародию на жизнь. Каменные джунгли — тут свои правила, свои законы, своя эстетика. Ржавые корпусы троллейбусов, потрескавшиеся тротуары, серое небо над головой. Одинаково пыльные люди, с одинаково грустными уставшими лицами. Харучие и Манджиро немало таких сегодня повидали, пока сидели на ступеньках в подъезде, курили и перекидывались картишками. Сердца их остыли, а души под пеплом. В самой тени, обделённые светом, Живут эти люди, мечтая о счастье, Но жизнь почему-то — сплошное ненастье. Как крысы в помойной яме — вечно носятся куда-то, пищат, цепляются когтистыми лапками за жизнь, скребутся, стремятся вылезти наверх, толкаются, грызутся. Не брезгуют ни чем — поднимают чужое счастье с пола и отряхивают, вырывают из чужих рук, жгут в страсти сердца и оставляют только пепел. Знаете, при какой температуре плавится медь? Золото? Прекрасные статуэтки теряют форму. С людьми гораздо проще — достаточно лишь одного слова, чтобы человек расплавился, потерял свой вид, перестал быть собой. Харучие наслушался много гадостей в свой адрес — за розовый «девчачий» цвет, крашеные волосы, за любовь к своему однокласснику. Недавно вот свитер порезали на мелкие лоскутки, пока он был на физкультуре. Розовый. Это был подарок его парня — Майки неделю помогал брату в мастерской, чтобы заработать на него. Акаши любил этот свитер — это было для него чем-то вроде сувенира, дорогого показателя теплых взаимных чувств. Сано любил его улыбку. И этот чертов свитер — особенно, когда на теле Акаши не было больше ничего, кроме него. Для кого-то злая шутка, а Харучие теперь боится носить что-то, кроме черного — вроде и идет цвет, но совершенно не до души. Если задираются одноклассники и зовут педиком, то это вообще ерунда. Страшно становится тогда, когда тебя хватают за локти старшеклассники и тащат за школу. Он сам не помнил ни единого раза, чтобы вышел из такой потасовки целым и невредимым. Или тащат в грязную кладовку, уже успев уяснить, как сильно Харучие боится темноты. Такеоми — старший брат — делал так же в детстве, заставлял смотреть страху в лицо. Темноты бояться не перестал. Зато начал замкнутых пространств. И своего родного брата. Знаете, что происходит с ребенком, когда его ругают? Он начинает злиться не на того, кто наказывает. Он начинает злиться на себя. Первый порез на запястье появился у Харучие после того, как сестра нашла у него сигареты и рассказала Оми. Крика было много. Подзатыльников — тоже. Слез — еще больше. Все ведь курят, но наказывают именно его, и Харучие никак не мог понять этого. Откуда такая несправедливость? Шныряют те люди туда и сюда, Взмокнув от пота, застонав от труда, В бесплодных попытках осчастливить себя, Но так не пробыв счастливым и дня. Потом оставлять порезы на руках стало ебейшей привычкой, чем-то автоматическим. Харучие расстраивался, Харучие обрабатывал свои раны, полученные в драках, Харучие слушал пьяную ругань брата и упреки сестры, Харучие ненавидел себя. Если все кругом талдычат о том, какой ты неправильный, мерзкий, остается только показать им, насколько они правы. Рана за раной, царапина за царапиной — больше нельзя носить футболки. А он их носил вообще? Ага, как же. Чтобы высмеяли за худобу и бледность? Безразмерный свитер — вот лучший друг Акаши. Вот бы он еще был бронежилетом, чтобы любые раны не касались души. Тело изнывает от боли, когда сама неправильность его стекает по запястьям. Тело в безопасности, оно почти не страдает. Только душа рвется и мечется, мечтает быть вырванной с корнями, потому что сотни кровоточащих трещин причиняют намного больше боли. Но всё продолжают те люди стараться, Сгорая от боли, желая бы сдаться, Пустую мечту в разбитом сердце храня, В жалких попытках осчастливить себя. В избитых телах их метаются души, Искалечены страхом и мечтами о лучшем. Грезят те люди друг к дружке прижаться, Но хладные души не могут рядом остаться. Харучие полюбил Майки еще в детстве, никогда даже не смотрел на других. У Сано жизнь тоже тяжелая — мелкая сестренка и старший братец, все пытающийся раскрутить свою мастерскую, кредит под залог их единственного жилища, куча микрозаймов и коллекторы. Майки уже получал от них. Если он и может сладить с толпой школьников, то с парой крепких вооруженных дядь ему явно сложнее. Сломанная рука, нос, сотрясение, больница и гипс. Но ведь не жалуется. Учится только на тройки, прогуливает, а дома не получает. Харучие так жалко смотреть на то, как старшему Сано похер на родного братишку. Майки бесперспективен — уйдет после девятого и будет вместе со старшим братом тащить автомастерскую, которая в свою очередь тянет их на дно. Сано мечтает стать гонщиком. Но разве кто-то будет спрашивать? Благо, если еще техникум какой-то закончит и получит образование. Судьбу Акаши тоже выбрали за него. Такеоми боится своих ошибок, поэтому отыгрывается на младшем своем. Он хочет, чтобы Харучие поступил в мед, стал врачом — престижно, дорого, уважаемо. И хочет, чтобы братишка уехал на учебу в большой город, начал новую жизнь. Харучие должен поступить на бюджет, иначе их конченные братские отношения пойдут по конкретной пизде. Акаши не видит себя доктором. Акаши не видит себя в другом городе. Акаши не видит себя без Майки. Акаши с ужасом боится конца школы. Акаши надеется, что следующий порез будет последним. А уж в каком смысле — бросить эту дурную привычку или умереть — это вопрос сложный. — Есть сиги? — Ага, у Шина спер. Майки беспокоится, что восемь лет разлуки убьют их отношения. Акаши уверен — так и будет. Отношения, но не чувства. Времени остается так мало. Майки говорит, что там он найдет себе парня, который будет дарить ему цветы не с клумбы во дворе. Харучие отнекивается, успокаивает, говорит, что именно они самые красивые, гладит по щекам и нежно целует. Дает клятву, в которой совсем не уверен. Расстояние и время пугают, хочется остановиться и просто любить. Вон соседка, которая вечно ругала их, застав целующимися в подъезде. Карга старая, ей наверняка под восемьдесят, а сама котиков бездомных подкармливает, домой берет. Тоже хочет любви, тепла. И коты ее тоже ластятся к ней, хоть она и противная. Сано и Акаши по четырнадцать, и они тоже просто хотят любить друг друга. Вся школа уже в курсе — одна противная девчонка растрындела везде, когда увидела их держащимися за руки. Иногда так хочется просто уехать, бросить все и уехать вдвоем. Майки не может — по уши в долгах, с мелкой сестренкой и больным дедушкой за плечами. Он — нашпиленная стрекоза, еще дергающая крылышками. Люди, что сломаны, могут разбиться, Погибнуть, влюбиться или просто напиться, Пытаясь забить то, что жжет изнутри, Надеясь уснуть в объятьях собственной лжи. Харучие любит Манджиро какой-то неправильной любовью, ее суррогатом — тоже подсадил на свои привычки. Сано морщится, когда лезвие прорезает кожу. Сано кашляет, когда вдыхает ядовитый никотин. И просит еще. Раз за разом. А у Майки свои закидоны — драки там, мелкий грабеж, порча имущества, причинение тяжкого вреда здоровью. Давно уже на учете стоит, а местный участковый ходит в их квартиру уже как к себе домой. Его жизнь ненормальная, она проебана в уличных гонках. Жизнь Акаши проебана сама собой, и он сам сделал с собой это. Лезвие раз за разом толкает его к точке невозврата. — Я проиграл. Парни сидят на ступеньках в подъезде, курят, смотрят в окошко, как падает снег, в картишки шалят, в подкидного дурака играют. Простая детская игра, только вот условия азартные, хардкорные. От них кипит кровь и потеют ладони. Такеоми снова увидел, как он гуляет с Майки, и теперь не пускает домой. Придется ждать прихода Сенджу. Манджиро же попросту домой не хочет возвращаться и заканчивать этот день. Не хочет, чтобы наступал новый. — Тогда давай свою руку. У Манджиро тоже давно руки сплошь в порезах, мозолистые грубые пальцы. Харучие наклоняется и медленно целует его ладонь, будто подбадривая, уверяя, что делает это не по своей воле. Только вот сердце колотится все сильнее, когда он вытаскивает из кармана бритвенное лезвие и одним движением рассекает его кожу пониже локтя. Тонкая красная полоса быстро истекает темной венозной кровью. Майки уже даже не шипит от боли. Только зажимает свежую рану платком. Акаши заработал сегодня от него два пореза — поверх затянувшихся, ведь живого места уже нет. — Еще партию? — Конечно. — запросто отвечает Харучие. И уже с горечью предвкушает, кто кого украсит шрамом на этот раз.