Filth & Shame

Очередная вереница перерывов, бесконечно длинных и наполненных тупой болтовней в курилке, внезапно озарилась парочкой восторженных девичьих воплей: офисному террариуму подали новый повод для обсуждения. Брэндон, как всегда, флегматично игнорирующий трёп, не повёл бы и бровью, если бы вечером того же дня в его личное пространство не вторгся человек, заполнивший собой территорию, которую Брэндон давно считал своей. — Слышал, на твоем компе нашли дофига запрещенки, — услышал он над собой. Не готовый к тому, что можно вот так сразу, без предисловий, повести себя, как заклятые друзья, он поднял хмурый взгляд на новенького — тот бесшумно материализовался в кабинете откуда-то из темноты общего зала и встал столбом, нависнув над головой. Брэндон неохотно стащил наушники и привычно закликал мышкой, закрывая недопустимые на работе окна. — Мне-то можешь мозг не ебать, я бывший коп в унылой шкуре рядового сотрудника отдела безопасности. Салливан задержал на новеньком ничего не выражающий взгляд. — Вникал в дела компании, заработался, — безмятежно пожал плечами Брюс Робертсон в ответ на незаданный, но закономерный вопрос, какого черта он забыл в офисе в такое время. — А я думал, весь день девчонок кадришь, потому работать не успеваешь. — Напряженно отозвался Брэндон. Он мрачно оглядел Брюса наметанным на знакомствах взглядом — бордовая рубашка с закатанными руками, небрежно расстегнутый ворот с чуть распущенным галстуком; снятый пиджак болтается на пальце и перекинут через плечо, ботинки расшнурованы — наверняка снимал и, позевывая, вытягивал затекшие ноги под своим столом. У Брюса были темные, взъерошенные под конец рабочего дня волосы с легкой волной; живые, смешливые голубые глаза — льдистые, блестящие, с воспаленными красными веками, тревожно и цепко следившие за каждым движением собеседника. «Долбится коксом», — отстраненно подумалось Брэндону. Длинный нос, обаятельная, но совершенно паскудная белозубая улыбка и аккуратная рыжая бородка. Лень бриться каждый день или считал, что добавит себе солидности? Что ж, в любом случае, он был слишком хорошенький, с изрядным раздражением заключил про себя Брэндон. Женщины таким дают, не дойдя до постели… Чертов смазливый ублюдок, с чего-то решивший, что именно засидевшийся допоздна социофоб Брэндон Салливан нуждается сейчас в его компании. Ага. А ещё — вообразивший, что может вот так просто кадрить его бывшую подружку. Да откуда он мог знать? Впрочем, даже это не снимало вины с Брюса, уже записанного Брэндоном в самые нервирующие мудаки штата. Главный вопрос мучил Брэндона с самого утра — кто вообще додумался взять на работу конченного торчка, умудрившегося в первый день охмурить окружающих сотрудниц? — Следишь за мной, Салливан? — Брюс насмешливо оглянулся на прозрачные стены и дверь кабинета, благодаря которым открывался вид на опен-спейсы всего этажа. — А, ну да. Следишь. Брэндон нетерпеливо забарабанил пальцами по столу: — Что тебе нужно, Брюс? — Сходим куда-нибудь промочить горло? Видишь ли, я родом из Шотландии, вместо крови в венах у нашего брата — первоклассный вискарь. — Как же твои личные планы на вечер? — Брэндон криво улыбнулся, но взгляд остался холоден. Он ненавидел, когда его собственные планы рушились, пусть даже это всего лишь банальная, но так необходимая ему сейчас дрочка в офисном сортире, и поэтому все, чего он хотел — чтобы Брюс не портил ему вечер и поскорей убрался с дороги. — У меня их нет. — Оскалился Брюс. — А у меня нет желания составлять их за тебя. — Как скажешь. Лишь бы ты не смотрел на меня так, будто тебя резко хватил запор. — Лишь бы ты не торчал тут, как забытое с утра дерьмо. Вопреки ожиданиям, Брюс широко и коротко улыбнулся, будто услышал нечто чрезвычайно приятное. — Кстати, та девочка… Мэрианн. Она говорила о тебе. В смысле, я просил ее рассказать мне обо всех здесь. Ты, похоже, ей нравишься. Брэндон помрачнел еще больше. — Мэрианн — моя бывшая. Мы расстались. — Оу, она не сказала мне этого на обеде в том милом кафе в паре кварталов. — Мне все равно. Она больше не моя забота. — Бесстрастно отозвался Брэндон. Вопреки словам, сердце взорвалось сожалением и ревностью, но обработать эту мысль Салливан не успел, потому что… — Давай так. Я дам тебе закончить… ну, то, что ты там собирался… — Брэндон не поверил своим глазам — Брюс изобразил жестом акт самоудовлетворения, пошло подергав возле паха рукой, сжатой в кулак: — И мы сходим выпить. Идет? — Что? Да пошел ты! Проваливай, нахрен! В Брюса полетели ручка, которую Брэндон нервно крутил в пальцах; новенький, еще запечатанный блок для записей, какие-то папки и беспроводная мышь. Брэндон вскочил из-за стола, прожигая взглядом спину хохочущего говнюка, рванувшего из кабинета, и только тогда позволил себе глубоко вздохнуть и прикрыть глаза, усмиряя острую вспышку гнева. Пожалуй, это было слишком. Но Брюс сам нарвался — очевидно, наслушался сочных баек от технарей о недавнем инциденте с порнухой на его жестком диске. Резко взыграло чувство вины — с отделом безопасности лучше дружить, — учитывая его недавние грешки. Решение пришло в голову молниеносно. Брэндон выключил компьютер, собрал раскиданные вещи, захватил пиджак со спинки кресла, пальто, выключил свет и сорвался с места. Брюса он застал уже в закрывающемся лифте — еле успел подставить ногу. — Твоя взяла. Где ты хочешь выпить? — Платишь ты, — озорно подмигнул Брюс. — Я первый день на новой работе, бабок нет. И я плохо знаю Манхэттен. Точнее, совсем не знаю. Решать тебе. Брэндон с кривой ухмылкой покачал головой. — Ну ты и мудак… Около полуночи он обнаруживает себя изрядно нетрезвым за барной стойкой в знакомом ирландском пабе, в который изредка захаживал, поддавшись тоске по родине. — Так ты, стало быть, ирлашка, Салливан, — скалится Брюс и загадочно щупает на себе шуршащий нагрудный карман рубашки. — Такой же рыжий ублюдок, как и я. — Не совсем, Робертсон, наполовину, мой отец немец. — Прекрасно! Но все же ирлашка! Нюхнешь со мной за успешное слияние наших дружественных диаспор? — Послушай, Брюс, мне не нужен друг, в особенности, такой, как ты — я пытаюсь жить нормальной жизнью, — заплетающимся после пары больших кружек пива языком доказывает Брэндон, впрочем, чувствуя, как неубедительно это звучит — мучительное, патологическое одиночество плохо скрываемо, когда ты пьян в странно комфортной и понимающей компании. — Да откуда ты, нахрен, знаешь, какой я? — Робертсон будто бы неподдельно изумляется: — Мы с тобой знакомы меньше суток, и я требую причитающийся мне шанс на маленькие приятельские приключения. Мне, черт возьми, невыносимо здесь одному на острове. Я знаю, вы здесь все отмороженные, привыкли держать холеные рожи кирпичом, нести пустую безликую светскую чепуху, маскируя ее под дружбу, скрывать истинное положение дел. А из всех на работе ты показался мне самым понятным… ну, моей породы. Не обижайся, Салливан, лады? Когда я узнал про жесткую порнуху на твоем рабочем харде… Я подумал, мы с тобой неплохо поладим и развлечемся. Нужно иметь изрядную смелость и стальные яйца, чтобы не побояться играть в офисе во взрослые игры. Честное слово, никакого больше дерьма я о тебе не подумал. Только это. А я… Я больше не могу подвергать невинных людей своему дурному влиянию. Таких, как моя Кэрол, моя дочь, мой лучший друг Блэйдси и спасший меня белокурый ангел Мэри с маленьким сыном, который на полном серьезе собирался быть похожим на меня, когда вырастет. Я не могу… не могу разочаровать еще и его. Поэтому я свалил сюда, на другой конец света, чтобы быть от нее подальше и снова не угробить то светлое, на что незаслуженно благосклонно расщедривается судьба. Брюс переводит дыхание, надолго присасывается к своему пиву и продолжает под похоронное молчание Брэндона: — Знаешь, я чуть не двинул кони там, дома. Хотел сдохнуть от одиночества, от отчаяния, обрушившегося на меня осознания тех дров, что наломал, и поверь, я бы сдох, если бы не эта женщина, Мэри, жизнь которой я просто не имею права превращать в ад. Ей и ее пацана. Там достаточно горя и без меня. Она решила, что я еще не совсем конченный, раз пытался спасти ее мужа и был к ней внимателен. Что моя жалкая жизнь еще чего-то стоит. Она считала, мне необходимо кардинально сменить обстановку, совсем уйти из полиции. Лишь на ее хрупкой вере в меня держится моя новая жизнь. Я не должен ее подвести, и буду держаться, сколько смогу. Ну же, будь паинькой, Брэнди, я был когда-то неплохим парнем. И ты им был когда-то. Я верю лапочке Мэрианн, как верит в меня мой печальный и наивный белокурый ангел. И верю своему пока еще не сторчавшемуся чутью ищейки. «Еще один суицидник на мою голову», — внимательно выслушав неожиданный поток чужих откровений, тоскливо размышляет Брэндон. Странно, но впервые за долгое время ему не хочется притворяться тем, кем он не является — среднестатистическим, нормальным, успешным ньюйоркцем. Этот ебанутый, проницательный коп легко располагает на ответные пьяные откровения. «Своя порода»… Звучит, как клеймо, как правдивое, неотвратимое, мать его, клеймо. Свой среди своих. Таких же отбитых и больных извращенцев, надо полагать. «Я пытаюсь жить нормальной жизнью. Каждое утро начинаю новую жизнь, а каждой ночью сливаю ее в чью-то пизду. Или задницу.» Кажется, он забыл отключить язык от невеселого лаконичного покаяния и сказал это вслух, потому что Брюс долго, до икоты ржал над ним, пока Брэндону не стало неловко за то, что не удержал в себе, а потом стихийно смешно. — Да че ты напрягся, я лишь предлагаю тебе первосортного снежка. — С трудом отсмеявшись, Брюс пихает его плечом и, не удержав равновесие на своем высоком стуле, заваливается на него своей горячей, тяжеленькой и накаченной пивом тушкой. — Расслабься, Брэнди. Со мной ты можешь не фильтровать мысли и слова. — А потом ты накрепко прижмешь мои яйца нарытым компроматом, — скептически вздыхает тот, и нельзя сказать, что эта мысль действительно не приходила ему в голову между делом… — И с кем мне тогда шляться по пабам и бабам? Э, нет… Брюс доверчиво жмется к нему, и Салливан мгновенно начинает ощущать последствия сбитых планов по вечерней дрочке в офисе. Его член предательски приподнимается, отозвавшись на непрошенную тактильность. Брэндон не был геем, но его тренированное, поджарое тело обостренно настроено на любые прикосновения, плотно ассоциируясь с его главным и единственным наркотиком — сексом, и не так давно он опробовал и однополый вид кайфа. Брюс вжимается горячим свинцовым затылком в его плечо, щекочет шею темными волосами, трется щекой и аккуратно подстриженным рыжим пухом на лице, алкогольно дышит в подбородок и смотрит на него с влажной щенячьей болью — будто вот-вот заплачет. Этого еще не хватало. Холодный такой, льдистый, насыщенный голубой свет, ослепительный и мокрый. Брюс настолько близко, что Брэндон различает россыпь веснушек на миловидном, потрепанном жизнью и вредными привычками лице. После всего пережитого Брюс выглядит старше своего возраста. Старше него. А ведь Брюсу всего-то слегка за тридцатник. Осознанные выводы в его голове проносятся вертлявой юлой, и резко заканчиваются — похоть берет своё, как берёт Брэндона всякий раз, стоит ему слишком долго оказаться с кем-либо непозволительно близко. «Хочешь отсосать у меня, Брюс? — проносится в пьяном мозгу инстинктивная жадная мысль. — Я дам тебе свой хуй, если ты попросишь. Обкончаю твое борзое личико. Или спущу в твой болтливый рот, как тебе больше нравится? Может, захлопнешься хоть ненадолго и дашь мне понять, нужно ли мне все это и чего я на самом деле хочу от тебя? А хочу я… хотел бы… интересно, что я почувствую, хорошенько засадив тебе?..» Он так и не трахнулся с мужиком, это сильно беспокоило его. Дело доходило только до поцелуев и отсоса в лабиринте крошечных «темных комнат» гей-бара, популярных среди педиков, ищущих одноразового перепиха с незнакомцами. После этого мысль о полноценном трахе завладела им окончательно, засела в подкорке и электрическими импульсами стегала по центру удовольствия. Он пока не переключился плотно на просмотр гей-порно, но был к этому как никогда близок. Может быть, он бы начал прямо сегодня… Локоть Брюса впился в бедро. Сдвинув локоть на дюйм ближе, Брюс рискует почувствовать чужую эрекцию, заставляющую брюки в районе паха взбухать, это становится почти нестерпимым — если он не прекратит, Брэндону придется спустить с болезненного, шипованного поводка свою похоть, начать тереться членом об руку малознакомого коллеги, и все-таки озвучить Брюсу спонтанные грязные мыслишки. Может и к лучшему — это спугнет намерения заполучить его в нежелательную дружбу. Хорошо, что в пабе достаточно темное оформление в древесных и изумрудных тонах, и уютный неяркий свет. Брэндону не хотелось публично и, особенно, перед Брюсом обнаружить свое возбуждение. — Хочешь выдрать меня, — восторженным шепотом вдруг выдыхает Брюс, довольно жмурясь на приоткрытые губы и скользящие по его лицу неуместно томные взоры. — Засадить в очко, как следует. Так, Салливан? — Какого черта? — сморгнув наваждение, злобно шипит Брэндон. Бросает нервный взгляд на невозмутимого бармена и наклоняется ближе к лицу поганца. — Ты возомнил себя гребаным телепатом? А ну, прекрати это! — Взгляд у тебя, мой друг, как у меня перед готовой дозой. Лютого торчка. Известно ли тебе, что там еще никого не было до тебя? Ну, что, пойдем в сортир? Я готов заслужить твою дружбу через анал, если угодно. Качественный, разумеется. Тебе стоит изрядно постараться. «Одна порода». Порода «саморазрушитель», надо полагать. Твою мать. Он не отвалит. — Отвали, — безнадежно вслух бормочет Брэндон, дергает плечом и мягко отталкивает, ставя гнусно посмеивающегося Брюса в вертикальное положение. — Тебе показалось. Валяй, давай свой кокс, только немного. Я не намерен подсаживаться. Мне не нужна зависимость. «Еще одна»… Неужели он соглашается на дозу в компании только для того, чтобы отвлечь Брюса от правды? Матерый провокатор сделал стойку и успешно подсек жертву? До этого вечера независимый, своенравный, в чем-то авторитарный Брэндон Салливан считал себя абсолютно не подверженным чужому влиянию. — Тебе дорога идеальная физическая форма, чтобы ебаться каждый день. Я понял. — С добродушным прищуром кивнул Брюс, подобрался, приосанился и перестал изображать из себя растекшегося по барной стойке бесформенного слизняка. — Однако держу пари, ты каждый вечер пудришься именно с этой целью. Но я не настаиваю, друг мой, можешь изображать из себя целку, будь кем угодно, но только не унылым говно-яппи. Потрясающая толстокожесть. Или честность. С самим собой и окружающими. Он настолько же подкупающе честен, насколько при желании мог быть отталкивающе лжив и жесток. Такова была его игра в этом мире. Брэндон же играл в свою, закрываясь от привязанностей и близких отношений, воздвигая вокруг себя неприступные стены отчуждения, и болезненно страдая от этого каждый день. — А здоровый образ жизни только для ебли нужен? — по пути в мужской сортир Брэндон ставит под сомнение нелепый комментарий Брюса. — Не пробовал не злоупотреблять и заняться спортом? Глядишь, и жизнь придет в норму. — Пробовал. — Задумчиво кивает Брюс. — Это всегда ебать, как больно. Люблю еблю с болью, но не в контексте абстиненции. Хотя, кому я это говорю. Вмазавшись, они покидают сортир и натыкаются на выходящую из служебного девчонку — совсем молоденькую блондинку из персонала, которую Брюс тут же и цепляет глупыми комплиментами и невыполнимыми обещаниями. Это настолько отличается от того, к чему Брэндон привык в компании приятелей, что даже не успевает толком разглядеть девчонку. Брюс бросился на нее со сноровкой бывалой ищейки, учуявшей след, и мгновенно получил, что хотел. «Какого черта? Теряю хватку?» — изумленно приходит в голову. И от этого весело. Никто из коллег-приятелей прежде не отличался большим искусством съема, чем он сам. Искусный, опытный пикапер и любовник, Брэндон остается в одиночестве пить в баре, смакуя это новое для него ощущение грандиозного соперничества, и приходит к занятному выводу, что их методы съема различны: Брюс — некрупная, но клыкастая и стремительная охотничья ищейка, ради своей цели не гнушающаяся красивой и самой бредовой ложью, Брэндон — вкрадчивый и уверенный в себе мягколапый зверь, обожающий неторопливую, провокационную, но честную игру в соблазнение с лакомой добычей. Он никогда не обещает встретиться еще раз, потому что уверен, что встречи не будет — он лучше снимет проститутку. Брюс — очаровательный пустозвон, он оставляет себе веер ненужных знакомств, чтобы всегда иметь запасные варианты. Надо бы злиться, но отчего-то азартно и любопытно. Наркота и новизна ощущений начинают казаться желанным избавлением от бесконечной череды похожих друг на друга ночей в поисках сексуальных подвигов. Брюс возвращается к нему слишком быстро, и, оправив брюки, многозначительно звякнув ремнем, разумеется, присасывается к его пиву. — Знаешь в городе знакомых безотказных и горячих сучек? — мурлычет он. — А эта юная леди? — Брэндон иронично ведет плечом в сторону порхающей между столиками, раскрасневшейся официантки. — Ничего особенного. — Робертсон снисходителен и доволен. — Взяла у меня в рот за приличные чаевые. Хорошая девочка, еще студентка, которой остро необходимо внести бабки за семестр. Но мне нужен качественный слив дамбы. С этим гребаным утомительным переездом я забыл, когда в последний раз отчаянно развлекался. «Я больше таким не занимаюсь, Брюс. Я сваливаю», — надо бы сказать и свалить. Брюс с его легкомысленностью и невоздержанностью в ебле определенно опасен для него, но какого черта! — За приличные чаевые, говоришь? — подчеркнуто недовольно тянет Салливан, доставая бумажник. — Я говорил, что ты мудак? Брюс шлепает перед ним нацарапанным на клочке бумаги номером девчонки: — Вперед, Манхэттен! Но я бы не советовал, техника отсоса дамы оставляет желать лучшего. …Два часа ночи, и они вдвоем топчутся у квартиры двух знакомых кисок-бисексуалок. Групповуха в первый же день знакомства с коллегой — Брэндон осторожно пробует на вкус эту мысль и все-таки распечатывает перед Брюсом свою давнюю «заначку» по одной причине — занятно, каков Брюс в деле. Брэндон не разочарован, и большую часть у него железно и больно стоит на то, как Брюс потрясно, самозабвенно, как сорвавшийся с цепи агрессивный кобелек, имеет его девочек. У Брюса темперамент на десятерых, у Брэндона мучительно сводит низ живота от осознания его неумеренной похоти, и желание как следует присунуть становится наваждением. Брэндону удается грубым рывком привлечь к себе и засосать приятеля несколько раз, и Брюс яростно откликается, будто распаленный и обезумевший от количества обнаженных тел, не видит сейчас гендерной разницы между партнерами. Игриво и крепко хватает Брэндона за яйца, проникает глубоко языком в его рот, паскудной белозубой улыбкой дразнит губы, царапает, лезет в душу льдистыми нехорошими, тяжелыми взглядами копа, будто подначивая «я-то вижу тебя насквозь, приятель, давай, отжарь меня сейчас при них, попадись в мои расставленные силки», но Брэндон каждый раз раздраженно уходит, вильнув задницей, и член быстро оказывается в плену у умелого женского рта или мокрой киски. Где угодно, но только не в руке, во рту или заднице Брюса. Брюс не настаивает, ему, кажется, после длительного перерыва охренительно и так. Спустя примерно неделю бурного знакомства, братской дележки проституток и девчонок из баров, по сложившейся традиции его новый приятель закрутил с Сисси. Брэндон давно зарекся впускать в свою жизнь, в свой дом тесные знакомства. Но хитрый ублюдок Брюс по какой-то своей неподражаемой прихоти природного обаяния с легкостью втерся в доверие, насрал с высоты Крайслер-билдинг на его мнение, самовольно просочился в его квартиру и в вагину его сестры, переспав с ней в первый же вечер знакомства. — Почему ты не ебался с ней? — прицепился к нему однажды Брюс, когда, получив свое, вышел из душа, беззаботно напевая национальную песенку на гэльском наречии. Сисси уже упорхнула в ночную — петь в баре. — Она говорит, что не ебался. Но знаешь, что еще она сказала мне по секрету?.. — Почему я что? — потревоженный, рассерженный Брэндон захлопнул ноутбук с незавершенным секс-чатом на экране. — Да что с тобой не так? Тебе надо объяснить, кто она мне? Джеймс уставился на него так, будто услышал что-то запретно, преступно приличное в самом неприличном из всех неприличных обществ. — И что? — И что? Ты спрашиваешь «и что?» — Ты спрашиваешь «Да что со мной не так?» — передразнил Брюс. — А с тобой что не так? Даже у меня была старшая кузина и первый отсос от нее в тринадцать. Ну… она сама захотела, честное слово. Брэндон с остро накатившим стыдом припомнил ту злосчастную ночь, когда Сисси притащилась к нему в спальню, залезла в постель позади него и крепко прижалась сиськами. «Мой. Ты мой. И я буду отравлять своим присутствием всю твою оставшуюся жалкую жизнь», — слышалось ему в ее беспардонной, перекинутой поперек его груди руке, в острых сосках, заявивших на него права. Сквозь майку спиной он чувствовал ее упругие сиськи, одуряющий аромат ее чистой после душа, молочной кожи и влажное горячее дыхание на своей шее. Она не просыхала и не затыкалась. Алкоголь, слезы, чья-то сперма, антидепрессанты. Вечно что-то глотала и вечно плакала. «Хочешь трахнуть меня? Тебе придется это сделать. Ведь я больше не уйду и не стану отвечать за себя, долбанный братец.» Она идеально подходила ему как партнерша. Как недостающая деталь его самого. Талантливая, трогательная, очаровывающая томным, сексуальным голосом, от которого хотелось плакать. Это выводило его из себя еще больше. Иногда он позволял себе фантазировать о ней и дрочить. Только фантазировать. Не трогать. Задолбался. Устал от того, что она никак не проваливает к себе в Лос-Анджелес и трахается с его женатым боссом. Проучить ее сейчас. Непослушную инфантильную девку, которая привыкла взваливать на него свои проблемы. Вместо этого Брэндон грубо шуганул, выгнал Сисси из своей постели. Страшно рявкнул, надеясь, что это напугает ее раз и навсегда, и тут же с силой сжал под одеялом член. Но маленькая дрянь не боялась его настолько, насколько нужно для того, чтобы она свалила. Регулярно продолжала сидеть на его шее и изводить их обоих своим нытьем о кровных узах и взаимной заботе. Так он считал тогда. Пока она не решила доказать ему, как она на самом деле несчастна, и покончить с собой. Впервые он перепугался за нее до смерти. Даже завязал на время, пока выхаживал. Точнее, попытался. Недоступность прежней разрядки острее отзывалась в паху. Началась ломка. Он сломался на третий день, оставил ее спящей в больничной палате, отправился в бордель и с лихвой восполнил двухдневное воздержание. А после Сисси потихоньку оправилась и какое-то время вела себя тихо, как мышка, пела в клубах по вечерам и даже приносила в дом деньги. Неожиданно для обоих их отношения улучшились — вспомнили, каково быть братом и сестрой, что неплохо ладили в детстве, в те моменты, когда переставали друг друга задирать и драться за родительское внимание. Она перестала занимать слишком много места и разводить бардак в квартире, почти не мешала ему встречаться с женщинами, не врывалась в ванную в самый неподходящий момент, а он не выгонял ее из дома. Но однажды все началось по новой. Сисси стала жаловаться, что прописанные ей сильные лекарства влияют на либидо, и с мужчинами ничего не хочется. Она долго ныла и умоляла, пока у него не закончилось терпение. Он пожалел ее и перестал контролировать прием. А потом пожалел, что пожалел. Ей, похоже, нравилось снимать мужиков, кружащих подле него, демонстративно приводить их домой и снова занимать его личное пространство. Она перебрала нескольких приятелей, даже соседа. Женатых, разведенных, холостых. Статус не важен. Лишь бы был знаком с Брэндоном. Будто боялась парней вне его косвенной «рекомендации». Будто это было залогом безопасности от разбитого сердца. Или же хотела, чтобы он смотрел, как она снова сходит с ума. Ему было смешно и грустно — она каждый раз наивно влюблялась, и каждый раз тихо страдала, закрывшись у себя в комнате. Но теперь, наученный горьким опытом, он долбил кулаком в дверь, пока она, зареванная и бухая, не открывала, обнимал и позволял ей размазывать сопли по его майке. Она отчаянно цеплялась за него, как обезьянка, царапала коготками, пачкала разводами туши, а ее нежный девичий запах на длинной молочной шее в родинках, запах спиртного и успокоительных вновь навязчиво лез в его нос и приподнимал член. Странно — давно взрослая женщина, но для него она по-прежнему пахла юностью, глупостью и первым сексом. Может, потому что так и не выросла. И во многом не поумнела. Он еле терпел ее. Лишь одно удерживало его от грубых отталкивающих слов и действий — сильнейший страх ее потерять. Теперь появился этот Брюс, который то и дело лезет не в свое дело; решивший, что узнав о главной слабости Брэндона, может постоянно держать его на крючке аморальных сексуальных провокаций. И конечно, — кто бы сомневался, — наглый и беспринципный ублюдок посягнул на самое важное и дорогое, что осталось у Брэндона. Осознанно ли, или просто потому, что виной натура разрушителя, Брюс навешал девчонке отчаянно фальшивых комплиментов, и уже через час жарил её у него дома. Салливану хотелось бы разозлиться, выгнать взашей, но чем усерднее Брюс проникал в его жизнь, тем прозрачнее становился для Брэндона его психологический портрет. Брюсу, как маленькому мальчику, — было страшно остаться наедине с собой и своими черными мыслями в крошечной съемной квартирке где-то в Бруклине, — узнав его чуть лучше, Брэндон это отчетливо понимал, — тот стремился удрать из дома и под любым предлогом вытащить приятеля, а теперь еще и ночевал у него дома, в спальне сестры. И именно этот страх заставлял Брюса зарываться и терять всяческие границы. — Классная девочка. Сливки и родинки, изумительное тело, хриплое меццо-сопрано, декаданс двадцатых и шелковое нижнее белье. Она пела мне после ебли. И до нее. Ты знаешь, как она пахнет, знаешь, как пахнет ее киска сквозь шелк трусов, Брэнди? На твоем месте я бы не отпускал ее с хуя. — Но ты не на моем месте, так ведь? — предупреждающе рыкнул Брэндон. — Она часто ведет себя как шлюха, а ты просто… еще одна шлюха. Две шлюхи в моем доме. — Ты заслужил это, старик, — Брюс со смехом озвучивает его собственные мысли. — Нет. — Холодно отрезает Брэндон, попутно раздеваясь до трусов и натягивая теплый тренировочный костюм, ладно облегающий стройную, атлетичную фигуру. — Нет. Учти, ты с ней развлечешься и бросишь, но она тебя не забудет. Она вообразит, что влюбилась, вообразит, что ты влюбился в нее, и будет названивать. Днями, ночами, пока ты трахаешь других цыпочек. Сисси — гребаная неисправимая эротоманка. И знаешь, чем все закончится, Брюси? Она покончит с собой. Да, да. Так все и будет. Ты просто еще одна удавка на моей шее. Чертово дуло у виска. Если она покончит с собой из-за тебя, Робертсон — я прикончу тебя своими руками. Тебе не удастся сторчаться до передоза или самому порешить свою жизнь, мучаясь виной — я успею порешить тебя первым. — Ты все сказал? Брюс резко перестал сиять, и Брэндон подкрепил свою речь удовлетворенным его реакцией кивком. — Нет, не все. Я ухожу. А когда вернусь — тебя здесь быть не должно. Никаких шлюх в моем доме. Если я сам того не захочу. — Одну минуту, мистер надменная задница! — запротестовал Брюс, но Брэндон уже нацепил наушники и переключился на выбор любимого трека для пробежки. — Во-первых, ты забыл подрочить. Эй, если та красотка из чата тебя не завела, я могу помочь! — У меня нет на тебя времени. — Брэндон бросил короткий взгляд в сторону дурашливой попытки Брюса изобразить стриптиз. Собственно, снимать тому было нечего, кроме махрового банного халата Брэндона. — Чертов клоун… — Во-вторых, не называй меня «Брюси», придурок! — крикнул вдогонку Робертсон. — Звучит, как понос французкого бульдога. — Не забудь выключить здесь все. И смотри, не спали мне дом, Брюси. Ты Брюси — потому что ведешь себя, как он. — Менторским тоном отшил Брэндон и, нацепив кроссовки, разъяренным зверем выскользнул за дверь. *** Угрозы не возымели успеха — Брюс не угомонился. Брэндона это не устраивало. Очередная ночь, и он страшно злится в своей постели, тщетно пытаясь заснуть, и слушает игривый смех, вздохи и стоны за стенкой из спальни сестры. А позже Брюс пошел дальше — посреди ночи дверь в спальню Брэндона отворилась, и двое забрались к нему в постель. Обнаженные, пьяные, обдолбанные, провонявшие сексом. Сисси опять прижалась к его спине сиськами, теперь уже голыми, и крепко обняла, нежась носом в его волосах на затылке, Брюс сидел возле него, покачиваясь и сосредоточенно сооружал на прикроватной тумбочке дорожку. — Пошли нахрен отсюда. — Медленно, сквозь зубы выдохнул Брэндон, уставившись в темноте на его голый силуэт. — Убирайтесь. Слышите? Или я сейчас вышвырну обоих на улицу. Голыми. Без ваших гребаных шмоток, вам ясно? Брюс наклонился к нему. — Я в нее кончил, — шепнул он, коснувшись уха кончиком горячего языка, — разогрел для тебя. Давай, друг мой, попробуй. Она этого хочет. Хочешь знать, как она теперь пахнет? Твоя девочка. Хочешь ее попробовать? Единственную телку, которую тебе нельзя? Так вот. Брюс «Жеребец» Робертсон считает иначе. Херня все это. Можно, раз леди сама просится. В подтверждение его слов прохладная ладошка Сисси скользнула вниз по груди, животу Брэндона и сомкнулась на стоячем члене. Кажется, Сисси сейчас вообще ничего не соображала. Последнее, что помнил Брэндон — как он злым, беззвучным рывком вырвался у них из рук, и как сестра, взвизгнув от короткого испуга, оказалась под его тяжестью. Как он приподнял ее и швырнул выше на подушки, а сам скользнул ниже между ее ног, чтобы удобнее было лизать. Ее белый животик в родинках, с пирсингом в пупке был испачкан спермой Брюса — первым делом Брэндон с неистовством припал к нему и весь вымазался, в который раз в обществе Брюса чувствуя себя теряющим всякий человеческий облик. А потом сорвался в пропасть. *** Сисси со скривившимся лицом в который раз заерзала на стуле и зябко передернула обнаженным плечиком. С подозрением уставилась через стол на брата, смешно наморщив нос. Он перестал задумчиво жевать свой завтрак и уставился на нее. — Чего? — Ничего не помню, представляешь… — Ага. Не бухала бы ты столько. — Ну да… Брэндон? — Ну? Она набрала в грудь воздуха и осторожно высказала мысль, мешающую спокойно выпить кофе и отправиться по своим делам: — Твой член ночью был во мне? Есть расхотелось. Брэндон ощутил подкатывающую к горлу тошноту и отложил в сторону свой тост. Он так надеялся, что Сисси догадается не поднимать болезненную тему этой ночи, и объясняться не придется… — Ты чем обдолбалась? — вслух оторопел он. Пришлось натурально навязать им обоим привычные, хоть и эфемерные, далекие от истины роли — легкомысленная, ветреная сестренка и требовательный, всегда правый брат. — Мой кокс? — предположил очевидное Брюс. — Я вчера был возмутительно щедр, ребята. Сам на себя не похож. Кто-нибудь вернет мне мои бабки? — Братец, поверь мне, я знаю твой размер. Во мне побывало что-то большое. Оч-чень. — Звучит, как оскорбление, — брови Брюса потешно сошлись на переносице. — Передай, пожалуйста, сок. — Милый, прости, — покаялась Сисси в его сторону. — У тебя здоровенный член. — Лесть тебе тоже не к лицу, милая. — Пожурил Брюс. — Ты нахрена подглядываешь за мной в ванной, а? — вместо того, чтобы снизойти до ответа, наехал на сестру Брэндон. — Тебе сколько, десять лет? К счастью, у Сисси было живое воображение. Строгое, хмурое лицо, не предвещающее ничего хорошего, вызывало желание поскорее закрыть тему. И даже больше. Сисси беспомощно захлопала светлыми ресницами, ее милое сладкое личико приобрело то особенное детское выражение, которое одновременно обезоруживало и раздражало Салливана. — Брэндон, ты только не злись на меня, ладно? Мы все были в жопу, я бы тебя от любого парня не отличила. От Брюса. — Правда? — хмыкнул Брюс. — Ты прощена. Хотя и тут спорно, твою мать. Но наш Брэнди красавчик, этого не отнять, только бы взгляд попроще сделал, а то того и гляди выстрелит мне в яйца, а тебе в шикарную грудь. Брэндон не отказал себе в удовольствии повторить залп. — Ты ей присунул, а она «только не злись на меня, Брэндон!» — высказался Брюс, оставшись с ним наедине. — Да у девчонки явно проблемы с мужиками. — С мудаками, — поправил Салливан. — А значит, и с тобой. — С тобой тоже, как выясняется. — Я ее брат и ни черта с этим сделать не могу. Могу лишь нести за нее ответственность. С чем я в очередной раз и налажал с твоей подачи, вот спасибо, жеребец Брюси, за очередной повод себя ненавидеть. Я не могу ничего сделать. А ты — можешь. — С ней теперь что же, и распрощаться нельзя? — схватился за голову Брюс. — Ты когда ее киску нюхал, об этом не задумывался. Теперь — либо женись, либо я тебе башку проломлю. Выбирай, Брюси. Несмотря на зверски раздражающее использование уменьшительно-ласкательного варианта имени, Брэндон говорил это с таким непроницаемым, жестким лицом, и до того невозмутимо потягивал свой кофе, что Брюс не на шутку заволновался. — Эй, папаша, ты же не веришь в женитьбу! — Для такого экстраординарного случая сделаю исключение. Мне нужно, чтобы она перестала, наконец, страдать по всяким уродам и съехала от меня. Ну же, Брюси, это твой шанс реабилитироваться в браке и стать хорошим мужем. — Знаешь, я, пожалуй, не готов оставлять тебя наедине с твоим священным рукоблудством. — С кислой миной пробормотал Брюс, поднимаясь. — Для такого бесплатного подарка судьбы я изрядный сукин сын. — Я верю в тебя, малыш Брюси! — Пошел ты. Ты и твой дерьмовый кофе. В Брэндона полетела грязная салфетка. Под проклятия, адресованные его издевательской манере, он проводил Брюса все тем же прокурорским взором в спину до самой двери и холодной улыбкой. — Свалил? Молодец, Скотленд-Ярд. *** Сисси днем в субботу на прослушиваниях, вечером — в клуб в ночную, и он надеялся, что хотя бы Брюс временно не сунется в его жизнь. Заодно, конечно же, бросит его сестру. Перспектива проломленной башки бывшего копа не остановит. Та, как обычно, поплачет, он, Брэндон, как обычно, будет рядом и терпеливо отстирает футболки от ее потекшей туши, извинится за произошедшее между ними, и на какое-то время в квартире воцарится мир и покой. До следующего мудилы в ее жизни. После вечерней пробежки Брэндон стащил с себя кроссовки, наушники, выбрался из пропитанной потом одежды и отправился в ванную, а выйдя из душа, обнаружил Брюса в гостиной. «Мудила» не заставил себя долго ждать — наивная дура Сисси додумалась дать ему запасные ключи. В хозяйском проигрывателе негромко играла песня с пластинки шотландцев Nazareth. Животные, ну как же… Сам Брюс, словно и не уходил никуда — удобно развалился на стуле, расстегнув рубашку, держа одну ногу на колене и небрежно, в такт тяжелому ритму поигрывая пистолетом, вытащенным из кобуры на поясе. На журнальном столике перед ним Брюс расположил шахматную доску Брэндона с уже расставленными фигурами. Я знаю, что мне нужно* — Я не вижу ничего кроме тебя, Меня не волнует, что говорят о моём психическом состоянии, Я знаю что хорошо для меня и ты в моём вкусе. Мы — животные! — Сыграешь со мной? Брюс ловко покрутил на пальце пушку и навел на обнаженную грудь застывшего на пороге Брэндона. Прицелился прямо в сердце. — Под дулом разве приглашают на партию? Друг мой. Я знаю чего хочу — я хочу тебя, Сбрось одежду, забудь о своих принципах, Ты знаешь, в этом нет ничего нового, Я вдыхаю твой запах, ощущаю вкус твоего пота Я тоже чую эту страсть… Доверимся нашим чувствам, а не разуму, Давай нарушим все правила. Мы — животные! Мы — животные! Сухо, вхолостую щелкнул затвор. Брэндон моргнул и вздрогнул всем телом. По загривку побежала колючая дрожь, на лбу выступила испарина. Ему не удалось сдержать и короткого болезненного выдоха. В следующую мгновение пришло осознание — Брюс, не изменяя себе, развлекается. Взгляд Брэндона ожесточился, зубы сжались в гримасе холодной ярости. — Стащил из полиции. На память. Моя верная пушечка. — Пояснил Брюс и приласкал оружие нежным взглядом. — Бездарный сценарный осел Боб Тоал зря надеялся, что я сдам свое табельное оружие, вытащившее меня из многих передряг. — Так ты еще и мелкий воришка. — Сурово покачал головой Брэндон. — Злостный и не поддающийся исправлению. — С серьезной миной подтвердил Брюс, подняв на него до невозможности озорной, мальчишеский взгляд. — Да не дрейфь, Салливан, пукалка не заряжена. Так, игрушка, помогает собраться, когда я сильно нервничаю или не в себе. Профессиональная привычка. Я подумал над тем, что ты сказал. Я попробую с малышкой Сисси. Если ты этого хочешь. Друг мой. Не отвечая, Брэндон парой широких шагов пересек гостиную и решительно отобрал пистолет, тяжело скользнувший к нему в руку из покладистой, ослабевшей кисти Брюса. Салливан с интересом взвесил на ладони пушку, словно бывалый стрелок, а затем рукояткой подпер рыжий подбородок Брюса, прожигая его неяркой, надменной синевой глаз на бледной, в веснушках коже. — Мне похер. Сисси — взрослая девочка, и сама за себя отвечает. Вопреки равнодушным словам, его сочный, ровный баритон охрип от легкого волнения, что не укрылось от внимания Брюса. — Что-то я этого не заметил. Мне казалось, ты в вашей семье — папочка. — Если она этого захочет — вперед. Но для начала… Брюс с удивленной усмешкой понаблюдал, как Брэндон эффектным рывком избавился от махрового полотенца, оставшись полностью обнаженным. И сильно возбужденным. Пушка же теперь была нацелена точно в голую грудь Брюса. Дыхание Брэндона сорвалось на учащенное и тяжелое, аккуратный, тонкий мужественный рот приоткрыт, холодные глаза с расширенными зрачками застыли на чуть нахмуренном и сосредоточенном, небесном взгляде Брюса. Брюс опустил глаза, и член под его взглядом вздернулся еще выше. Язык Брэндона прошелся по собственным сухим, горячим губам, отзеркалив алчное движение Брюса. — Отсоси у меня, а после — сыграем. Друг мой. — Чем я рискую в случае неподчинения? — с деловитым прищуром прикинул Брюс: — Отстрелишь мне яйца? Жестко усмехнувшись, Брэндон тут же направил пушку на вздувшийся пах Брюса. — Совершенно верно. Будь шелковым педиком, малыш Брюси. Я сейчас хорошенько спущу в твой послушный рот, а после — поставлю тебе чертов мат. — На лицо, — подсказал Брюс, под дулом наклонившись к члену. В нос острой щекоткой ударил мускусный аромат чистого хера. Аромат породистого ирландского самца с примесью безжалостного арийца. Брюс шумно, с животной жадностью вдохнул его — крыша бывшего детектива-сержанта сыскной полиции Эдинбурга стремительно отъезжала и без обычной перед трахом дозы наркоты. — Можешь обкончать мне лицо, Салливан. Но после этого мат поставлю тебе я. — Соси, мать твою. Просто соси, щенок, пидор конченый, иначе засуну это тебе в глотку. — Низко рыкнул Брэндон и грубо цапнул приятеля за затылок. Брюса ткнули носом в жесткие, медно-рыжие паховые волосы, член ощутимо шлепнул его по подбородку, пачкая рыжую щетину вязкой смазкой. Холодное дуло обожгло висок Брюса. Пойдём со мной, побежали, оставим этот мир позади, Иди ко мне, пойдём со мной! Я знаю, что мы обретём. Мы — животные! Мы — животные! — Хочешь, это окажется в твоей глотке? Будешь сильно упрямиться — и я не только заставляю прочистить твою глотку не моим огромным хуем, а этой пушкой, но и разъебу ею твое девственное очко. Ну! — Из тебя вышел бы лютый сыскарь, — одобрительно хохотнул Брюс, на последнем слове его голос сорвался на скулеж. Крепко взяв в свободный кулак свою эрекцию, он огладил ладонью снизу вверх поджарое мускулистое бедро, покрытое медно-рыжими волосами, огладил и сжал подкаченную, тугую задницу и взялся за дело, больше не став рисковать жизнью и злить свирепого босса. Брэндон протяжно, хрипло застонал, утопив пальцы в темных, мягких волосах, резко въехал до горла и с силой прижал затылок Брюса к медно-рыжему паху, агрессивно подумав, что, блядь, хотел этого больше всего с тех пор, как впервые увидел засранца на утренней планерке. Грохот от упавшей на пол пушки заглушает стон Брюса. Брэндон распахивает глаза и вздрагивает, напоровшись на очи, в которых плещется жидкое кристальное метамфетаминовое безумие. Брюс плачет. Брюс о чем-то умоляет. Брюс сейчас — его униженный песик. — Придуши. — Ясно читается по мокрым, от сильного возбуждения налитым кровью, губам. — Придуши меня, Салливан. Он чуть не хнычет. Брэндону жаль его и не жаль. Он привык злиться на нового дружка, на свою новоиспеченную вредную привычку плясать под его дудку, и сейчас больше всего злится на свое взбесившееся сердце. Брэндон смотрит ниже — брюки и трусы Брюса спущены к коленям, распахнутая рубашка обнажает плечи, в руке зажат член, Брюс скалится, ожесточенно дроча себе, обнажая верхние зубы, свободной рукой тянется к голой шее, пытаясь затянуть галстук и зарабатывает от Брэндона меткий плевок. — Ебаный псих, — не отказывает себе в удовольствии вызвериться Салливан, пока затягивает галстук на молочной, странно беззащитной шее. Брюс возбужденно хохочет, и кадык ходит ходуном, мешая Брэндону крепче затянуть. — До предела, Салливан. Перекрой кислород. Да… кх, — Брюс хрипит, с трудом сглатывает и скалится еще шире, получив желаемое, вытирает костяшкой пальца щекочущую и холодящую скулу слюну Брэндона и стекает перед ним на колени. — Вот так. Вот так. — Щенок Брюси, — озвучивает Брэндон, ухмыляясь, и Брюс на полном серьезе отвечает ему надрывным лаем и рычанием. Брюс сосет с красным от напряжения лицом, Брэндон не может оторвать глаз от взбухшей вены на лбу и влаги, струящейся из невозможных метамфетаминовых глаз. Брюсу очевидно тяжело заглатывать его огромный член, кадык бьется о запредельно тугую удавку, словно птица в клетке, требуя свободы, но Брюс сам захотел своей пытки. Он крепко удерживает в своих горячих, сильных ладонях голые замерзшие ступни Салливана, будто боится, что партнер сбежит, и Брэндона это неожиданно успокаивает — он расслабляется, перестает задумываться вообще о чем-либо кроме собственного удовольствия, нервозность уступает место сильнейшему оральному кайфу, ведь техника Брюса весьма и весьма неплоха. Его похабный яркий рот, кажется, везде — зарывается в густую темную паховую шерсть с медной рыжиной, плотно обхватывает ствол и без устали натягивается все глубже, вызывая у себя обильную слюну; язык жадно, пошло лижет головку и яйца, рыжая борода щекочет низ живота и ствол, дополняя ощущения. Брэндон стискивает в пальцах концы галстука и треплет, поглаживает Брюса по волосам, поощряя его. Кончая, он грубо вцепляется в затылок Брюса, который под конец дотрахивает его горлом. Задыхается, захлебывается, но принимает в себя раскаленный выстрел. Брюс кончает себе в кулак на секунду быстрее, часто, по-собачьи дыша и остервенело додрачивая себе, сосредоточившись на остром, животном запахе Брэндона, шибающем в ноздри, и разноцветных кругах перед глазами — так и не убрав пальцы, отчаянно вцепившиеся в жилистую ступню Брэндона. Брэндон падает на стул, на котором встретил его с пушкой Брюс. Сам Брюс, придя в себя после короткой полуобморочной эйфории, жмется мокрой горячей спиной к его ногам, подкрепляется снежком и закуривает. — Кончай долбиться в моем доме без меня, Робертсон. — В посторгазменной нирване вздыхает-стонет Брэндон, потягивается, с наслаждением вытягивая ноги и захватывая ими Брюса. — Это как… это обостряет чувственное ощущение жизни, когда ты почти сдохший… — бормочет Брюс, мягко выбирается из захвата и вдруг отползает от него, окончательно выбирается из одежды, со второго раза поднимается и голым бездумным хозяином слоняется по квартире, закинув чуть расслабленный галстук на плечо, докуривает, последовательно вырубает везде свет, меняет сторону пластинки. Теперь темноту квартиры нарушает лишь тусклая подсветка проигрывателя и огни ночного, никогда не спящего Манхэттена. А Брюс бесшумно испаряется из поля зрения Брэндона. — Эй, Робертсон! — Ты собираешься со мной заканчивать? — Я закончил! — Хрень собачья. Ты реально полагал, что я предлагаю тебе партию? Брэндон идет за ним, тормозит, настигнутый требованием «мой ремень прихвати», и останавливается на пороге спальни, поигрывая кожаной игрушкой. — Знаешь, на одну минуту. Да. — Глупенький наивный Брэнди… Швырнув в Брюса ремнем, Брэндон стоит, облокотившись на стену, смотрит на четкие очертания его развалившегося на кровати ладного силуэта и хранит молчание. Ему не хочется ебли. Ничего не хочется. Нет желания, нет эрекции. Есть лишь тупое понимание того, что снова влип в то, что потянуть не способен. Не дождавшись его, Брюс подходит сам и отвешивает игривую, но ощутимую оплеуху. Брэндон вздрагивает от неожиданности, не успев защититься. — В чем дело, а? — Брюс отвешивает вторую. — В чем дело, Брэндон? Осечка, как с крошкой Марианн, а? — шепчет он, замахиваясь в третий раз и встречая блок. — Она рассказала тебе? — злится Брэндон и запальчиво отталкивает его руку. — Сам догадался. — Теперь уберешься? — Ты упустил одну маленькую деталь, мой друг. Я не телочка. Пощечины, легкие удары в плечи, грудь, живот и пах сыплются на Брэндона теперь безостановочно, заставляя блокировать и закрываться. Кажется, Брюсу даже нравится забавляться шутливой дракой. Он хохочет, теснее прижимая Брэндона к стене, жаля кожу тумаками и раскаленным, алкогольным дыханием. Не разжимая кулаков, обманчиво лезет сосаться, но Брэндон получает лишь укусы от его острых резцов — на шее, плечах, укушен даже сосок. — Ну хватит, отвали, — устав защищаться, Брэндон перехватывает его руки, встряхивает за плечи и грубо отшвыривает на кровать. — Смотрите-ка, кто у нас запоздало встал, — довольно присвистывает Брюс. — Лови момент, Салливан. — Да я тебя выебу твоими же комментариями, как ты достал меня… — возбужденно обещает Брэндон, запрыгивая сверху. Почти насильно сдирает с Брюса галстук и затягивает на горле ремень. Сплевывает на ладонь и смазывает член слюной. — Бля-я-я-я… — словно разряда молнии, подкидывает Брюса в его руках, — …дский на хрен боже! — Ш-ш-ш… — Брэндон смеется, наблюдая за истеричными, ужеподобными дерганьями на своем члене. Брюс стискивает зубы, втягивает в себя воздух, упирается ладонью в грудь, не давая войти по яйца. — Соскочить решил, шотлашка? Ебля с болью, помнишь? Твой конек. — Дразнит его Брэндон, срываясь на стон от тесноты, крышесносно сдавливающей его ствол. — Отсоси, Салливан! — хрипит Брюс. — Просто дай мне чертову минуту… — О, непременно, как только выйду из тебя. — Брюс дергается от смачного шлепка по ягодице. Брэндону начинают невероятно нравиться его сладкие вздрагивания под ним. Вильнув бедрами, Брюс обнимает его поясницу ногами, показывая, что готов к хардкору, убирает руку, хватаясь ладонями за уши Брэндона. Жадные рывки Брэндона внутри девственной задницы Брюса похожи на процесс разрывания плоти хищником. Брэндон снова голоден, Брэндону вечно не хватает тактильного наркотика, которым доза за дозой щедро угощает его Робертсон, Брэндону нравится иметь его вот так — прижимать всем торсом, распутно потираясь животом о напряженный влажный член, чувствуя его бархатистую горячую кожицу, сплетаясь паховой шерстью, наваливаясь или опираясь одной рукой на постель, втрахивая в кровать, терзая изрыгающие ругательства губы, полыхающие ярким похотливым огнем даже в ночи. К его приятному изумлению, Брюс больше не жалуется, лишь затягивает еще туже на горле ремень, свирепо просит драть его, как шкуру распоследнюю и, закатывая глаза, скулит, скулит под ним… Когда загнанный темпом Брэндон уже готов взорваться внутри, Брюс вдруг строптиво меняет статус кво, и Брэндон оказывается под ним, любуясь с дурашливой ухмылкой, как Брюс сплевывает на член и, оседлав, исступленно прыгает на нем, используя для собственного кайфа и быстро дроча свой член. Его разработанная дырка легко натягивается на член, заставляя обоих стонать в один голос. Брэндон держит его за «ошейник», затягивая туже некуда. Задрожав в оргазмической агонии, Брюс вновь кончает быстрее, расписываясь на его животе, груди, покрытой не густой светлой шерсткой, даже лице. Брэндон судорожно, до синяков стискивает его бедра, жадно слизывая попавшую на губы сперму и кончает следом. Брюс обрушивается на него, агонизируя в стальных объятиях, и постепенно затихает. Они долго валяются вот так в обнимку, пока Брэндону становится неудобно, жарко, да еще дьявольски хочется отлить. Он осторожно сгружает с себя будто вмиг отяжелевшего партнера. А вернувшись из сортира и взглянув на него, безвольно разметавшегося по постели, смутно понимает, что что-то не так. Щеки окрасились нездоровым румянцем, лоб горячий, весь мокрый, как мышь, стертые жесткими поцелуями губы приоткрыты, кажется, что он крепко спит, но спит так, будто… — Робертсон, — тихо зовет он, тормошит любовника. Ничего. Никакой реакции. — Эй, Брюс! Малыш Брюси! «В отключке», — догадывается Брэндон, когда и ощутимые похлопывания по щекам не помогают. Брюс дышит, но явно без сознания. Злоупотребления наркотой, бухлом, прописанный ему литий от обострений биполярного расстройства, еще бог знает какие колеса, асфиксия… — перечисляет про себя Брэндон, начиная всерьез беспокоиться. — Да ты просто ходячий мертвец, твою мать, — бормочет он. Сна ни в одном глазу. Секс бодрит его так же, как и вечерняя пробежка. А классный трах настраивает на бурную деятельность. Какое-то время он лежит без сна рядом, укрыв Брюса и уставившись в одну точку, с абсолютно трезвой, холодной головой обдумывая дальнейший план, а с наступлением предрассветных сумерек бродит по квартире, принимает душ, кое-как одевает невменяемого дружка и хватается за телефон. *** Неохотно повинуясь настойчивым уговорам и расталкиваниям, Брюс вывалился из машины, не понимая, что происходит и где находится. Туман в голове начал проясняться, только когда он хорошенько проблевался. Глаза резанул ослепляющий свет утреннего солнца. Рядом у багажника копошился Брэндон, негромко беседуя с их водилой. Брюс сощурился, вытирая рукавом заляпанную рвотой щетину и с трудом соображая. На запертых воротах перед ними виднелась табличка с длинным названием… частной нью-йоркской реабилитационной клиники. — Что за нахуй? — оторопел Брюс. — А, оклемался? — бодрым голосом откликнулся Брэндон. — Какого, спрашивается, хуя, мы тут делаем? — Мы с тобой привезли тебя сюда, чтобы с чистой совестью сдать в хорошие руки. Очень хорошие и дорогие руки, где тебя почистят от всякой дряни, полечат и все такое прочее… Брэндон улыбался, даже светился от извращенного понимания полезности вестника хороших новостей. Впервые Брюсу захотелось зло сорваться на нем, вмазать по довольной собой физиономии и свалить от него подальше. Он помолчал, стиснув зубы, обдумывая безрадостные перспективы застрять надолго в этой живописной загородной дыре, да еще, похоже, за счет нежданного спонсора, с которым ебался всю ночь, как проклятый пидор. «Шлюха ты, Брюс Робертсон, продажная, а не жеребец, все правильно он о тебе сказал.» — Стало быть, ты все решил. За меня. — Хмуро подытожил он. — А что оставалось? Ты все это время пребывал в отключке. Я порешал с боссом, мы заехали к тебе, и я захватил кое-какие твои вещи. Точнее, побросал все, что нашел. Сиссилия, в случае надобности, привезет еще. — Какого… Ей не говори! — вскинулся Брюс. — Поздно, уже созвонился. У меня на редкость понимающая сестренка, ты недооцениваешь ее. Впрочем, как и я… Она беспокоится о тебе. Брюс окинул тяжелым взглядом территорию за воротами — ультрасовременное здание и внешнее убранство загородной клиники, располагающейся на холме — аккуратно подстриженные газоны, кустарники, симпатичные скамеечки, фонтаны… — Я туда не пойду. — Отрезал он, вдыхая чистый загородный воздух, от которого снова потянуло блевать. — А кто тебе сказал, что ты один будешь разгребать свое дерьмо? — усмехнулся Брэндон, вытаскивая из багажника и бросая рядом с ним еще одну сумку. — Я иду с тобой. Брюса не воодушевило это заявление. Он резко согнулся пополам и его все-таки стошнило. Уставясь на две спортивные сумки, он сбивчиво забормотал, пока Брэндон услужливо вытирал платком испарину на бледном лбу: — Ты нихрена не понимаешь, у меня нет бабла, нет страховки… да я ведь принимаю свои гребаные колеса! Ты хоть раз видел, чтобы у меня выбивало начерта мозги? Ты и представления не имеешь, какой я без колес. Это значит что? Я, твою мать, регулярно трачу на эту хрень бабло! — Беспорядочно, мешая их с наркотой и выпивкой? — с сомнением покачал головой Брэндон. — Целенаправленно мечтая сдохнуть — теперь уже не в одиночестве, а у меня на руках? Этого от тебя ждала твоя вдова? Спасибо, но пошел ты! Мне умирающей на глазах сестры хватило. Брюс сунул в руки в карманы пальто. Пошарил в поисках сигарет. Тяжко вздохнул, не найдя там ничего. — Шеф, не уезжай, подбросишь до Бруклина, — окликнул он водителя, отлично понимая, что финансово оказался полностью зависим от предприимчивого дружка. Пустые карманы навевали мрачные мысли. Денег на обратный путь у него тоже не оказалось — Брэндон предусмотрительно его обчистил. Салливан похлопал по багажнику, отпуская машину. — Все в порядке. Езжай. Не давая Робертсону провожать тоскливым взглядом удаляющегося извозчика, он авторитарно заключил его надежные объятия, прижимая темноволосую взъерошенную голову к груди. — Ну-ну, малыш Брюси, выше нос. Сочтемся. Брюса неудержимо колотило от озноба, однако надежное, ровное тепло крепкого мужского тела немного согревало. Он вцепился в чужое пальто, спрятал замерзший нос в складках тонкого кашемирового шарфа Брэндона и осторожными порциями вдыхал аромат дорогих духов. Салливан пах вкусно, как педик, в отличие самого Брюса, который наверняка сейчас источал вонь. К чести Брэндона, он делал вид, что не замечает. Этот явно теперь не боялся испачкаться об него. Брюсу стало до боли жаль самого себя. — Тебе здесь стопудово запретят еблю, умник. — Уныло подколол он. Брэндон акульи, широко улыбнулся ему в висок. — А на что нам тогда твои изворотливые извилины копа? Что-нибудь придумаем. — Правила везде одни и те же, а? — все с той же тоской протянул Брюс. — Однозначно. — На хуй. Ты же не о шахматах, мудила. Учти, Брюс, мать его, Робертсон может и продается, но никогда не поддается. — Ну да, ну да… — слушая его бранное ворчание, Брэндон не может перестать скалиться.