Вампир по имени Винсент

Меня зовут Винсент Эйбрамсон. Я родился в 1792 году в Англии, в Суиндоне, в благополучной семье. И я погиб, когда мне было 23 года. Моя мама умерла во время родов, отца я видел крайне редко, он пропадал на работе и никогда не спешил возвращаться домой. За мной ухаживала моя бабушка. Я был полностью закрыт и мало предавался общению. Мои ровесники меня никогда не любили, поэтому я привык проводить время в компании своей бабушки. Я ее любил, и она была единственным существом, которое любило меня. Мне было 10, когда она умерла. Тогда все поменялось. Отец посчитал, что я достаточно взрослый, чтобы справиться одному. В доме у нас была только парочка слуг и более никого. Моя жизнь была бессмысленной, монотонной. Поэтому когда я получил весточку с призывом в армию, то я долго не раздумывал над ответом – согласился сразу. Раз уж я не мог прожить свою жизнь достойно, то мог хотя бы пожертвовать ей ради других, достойных. Так я рассуждал тогда. Как раз к тому времени началась англо-американская война. Я был неумелым солдатом, меня никто не успел толком ничему научить. Но я справился. Справлялся до той поры, пока не словил пулю. Я отчетливо помню тот день, когда я лежал на холодной земле с оружием в руке. Мне было больно дышать, больно шевелиться. Я давился собственной кровью. Пуля повредила сонную артерию, но я еще был жив. Я слышал выстрелы орудий, крики умирающих солдат и пытался разглядеть небо через весь дым и всю пыль, туман. Всячески пытался ухватиться за воздух, сохранить свою жизнь. Но я внезапно осознал, что если я умру, про меня никто не будет вспоминать. Отец? Не сказать, что я для него многое значил. Возможно, в глубине души он меня и любил, но долго скорбеть он бы не стал. И этим мой список заканчивался. А после я задался вопросом: а кого мне не будет хватать в той жизни? Есть ли мне, для кого жить? Их нет. И я уже прикрыл глаза, готовый умереть, я уже молил Господа избавить меня от этих мук, как свет от, как мне казалось, последнего рассвета в моей жизни затмил высокий мужчина в чистом черном костюме. Я открыл глаза. Я не видел лица. Я не видел ничего, один лишь темный силуэт под ярким светом солнца. Мне казалось, что это Смерть. Что он правда существует. Я улыбнулся ему. Мне хотелось что-то сказать, но физически это было невозможно. Мужчина наклонился ко мне. Я дернулся. Мне было больно. Он впился губами в мою рану. Я заныл от боли, но не мог оттолкнуть от себя странника. Так я и умер. Не сказать, что это было ложью, но я утром проснулся. Проснулся в теплой кровати, умытый, одетый в чистое белье. На тумбе рядом стояла лампа. Я посмотрел в ту сторону только из-за света (шторы были закрыты, да и было слишком рано). Тогда я заметил фигуру, которая возилась с чем-то на столе. Я смутно представлял, что происходит. В голове у меня четко созрел вопрос, который непрерывно повторялся: “Почему я жив?” Я решил проверить, правда ли это; пощупал свой пульс и к великому удивлению не обнаружил его. Я приложил руку к груди и заткнулся, чтобы почувствовать и услышать сердцебиение – пусто. В тот день я правда умер. Только я был способен существовать, не поддаваясь никаким биологическим и химическим законам. Заметив движения и шуршание теплого одеяла, мужчина, сидевший ко мне спиной, повернулся. Я почему-то мог четко видеть его лицо, хотя лампа была одна-единственная и стояла совсем рядом, а он был немного поодаль, посему свет до него не доходил. У него были ярко-голубые глаза, блондинистые кудри и слегка морщинистое лицо с орлиным носом и высокими скулами. На вид я бы дал ему лет сорок и мог смело назвать его статным мужчиной, обладающим именно мужской красотой. А еще я разглядел его непривычную мертвенно-белую кожу. -Проснулся? – его голос был приятный на слух, немного хриплый, но вовсе не тихий. Я не знал, что говорить, не знал, как себя вести. Удивленно смотрел и пытался разобраться в происходящем и, честно, не мог. Я сел в кровати, а он уже подошел достаточно близко, чтобы лампа освещала его лицо. Я, конечно, мог что-то сказать, что-то спросить но у меня язык не поворачивался, да и вовсе не знал, стоит ли. Я не знал, кто он такой и что от него ожидать. Может, он был американцем, хотя в акценте я точно уловил британский. Одно я понимал точно – не знаю, как и не знаю, зачем – но он спас мне жизнь. У меня было странное чувство, я пребывал в необъяснимом состоянии; перед моими глазами все мутнело, а то и вовсе становилось слишком ярким. Я пытался разобраться с самочувствием, но единственное, что я смог понять – это то, что у меня слегка побаливает голова и что я могу видеть и слышать тогда, когда пульс ощутить не могу. Я заметил бокал в его руке только тогда, когда он уже стоял близко. Сосуд был полон красно-багровой жидкостью. Мне показалось, что это вино, на крайний случай – коньяк. Заметив мою растерянность и потерянное состояние, а также взгляд, упирающийся в бокал, он протянул мне его и без лишних вопросов о самочувствии, и без рассказов про мое там нахождение сказал своим приятным голосом лишь одно: «Выпей это». Я посмотрел на бокал, на него, потом снова на бокал. Внезапно я осознал, как сильно меня мучает жажда, и принял сосуд из рук незнакомца. “Наверное, он знает что-то, раз поит меня алкогольным напитком сразу после моего пробуждения” – подумалось мне. Я сделал глоток, ожидая горький вкус вина, но он оказался странно-металлическим и каким-то жутким, неприятным. Я шарахнулся и сморщился, отстранив от себя бокал. В тот же самый момент я почувствовал, как сердце в груди забилось, а вкус ранее противный для меня, почему-то показался сладким, приятным. Я впился в бокал, словно наркоман во время ломки. Испивал жадно, хищно, а странник наблюдал за всем спокойно, будто все так, как и должно быть. А я, тем временем, чувствовал, как кровь проходит по жилам, как сердце возобновляет работу, как мои глаза странно горят. Как долго вы выпиваете стакан с водой? Я испил содержимое сосуда в два раза быстрее, не посмев оставить там и капельки, но пережил столько чувств, будто прошёл час. После я поднял взгляд на человека, давшего мне бокал, и мне вдруг стало стыдно за этот порыв, а еще больше мне стало интересно, что там было, и кто он сам такой, и на сей раз я не стал молчать. -Кто Вы? -Меня зовут Герберг Абигейл. Я полагаю, у тебя в голове витает множество вопросов. То, что ты сейчас выпил – моя кровь; существо, коим ты стал – вампир. Его слова эхом отразились в моем сознании. Кровь… вампир… когда-то давно, еще задолго до войны, я вычитал абзац про этих существ, но у меня и в мыслях не появился страх их существования. А сейчас я один из них. Я не мог не поверить словам странника, другого логического объяснения этому не было. И пока я через несколько секунд, отойдя от шока, раскрыл рот, чтобы задать вопрос, он перебил меня: -На остальные вопросы я отвечу внизу за чашкой чая. Одевайся, - он кивнул на аккуратно сложенные вещи на кресле, -я подожду тебя внизу. – сказав это, он и правда ушел. Я остался один на один со своими эмоциями в этой комнате, которую принялся оглядывать от желания развлечь себя чем-то. Она была обставлена в спокойных тонах, ничего примечательного - и в то же время в каждом предмете чувствовался отличный материал и работа лучшего мастера. Когда я встал, то первым делом подошел к зеркалу. Мне хотелось посмотреть на себя… такого. Мои обычно светло-зеленые глаза, чаще походящие на серые, стали яркими, выразительными. Лицо, ранее ничем не примечательное, самому себе казалось привлекательным и даже жутко красивым. Осанка стала более прямой, ровной, а что самое важное – моя кожа стала такой же мертвенно-светлой, как и у господина Абигейла, а ранения на шее будто и вовсе не было. Посмотрев на лежащие рядом вещи, я все-таки переоделся, то и дело отгоняя от себя лезущие в голову мысли. Предназначенный мне костюм уже по виду можно было определить как дорогой, сшитый на заказ. Я поневоле подумал о материальном состоянии господина Абигейла и о том, связано ли это с тем, что он вампир. Спускаясь на первый этаж, я то и дело оглядывался вокруг, оценивая красиво обставленный особняк. Я случайно столкнулся с молодой прислугой, которая даже остановилась и с открытым ртом проводила меня взглядом. Тогда я понял, что в поданном костюме мой вид был более изысканный, раз дама не смогла сдержать свои эмоции. Не сказать, что мне это польстило скорее просто заинтересовало. Когда я спустился на первый этаж, то застал господина Абигейла, сидящего за маленьким столом, мирно пьющего свой чай, читавшего утреннюю газету. Заметив меня, он отложил ее и пригласил сесть перед ним. Что мне оставалось, как не молча следовать его указаниям? Он налил мне чаю, а я все еще никак не мог собраться с мыслями, чтобы начать задавать правильные вопросы. Я помню все эти мелочи, будто все происходило вчера – узор чашки, пуговицы на его черном жилете, одеяние прислуги. Я испил из чашки и недоумевал. Вкус не чувствовался. Господин Абигейл ,видимо, заметил мое выражение и с легкой улыбкой спросил: -Чувствуешь вкус? Я помотал головой. -Правильно. Вампиры ничего не чувствуют, кроме вкуса крови. Мне и так было сложно переварить то, что я теперь кровожадный убийца, а новые подробности про мою персону заставляли меня задумываться об этом глубже. -А я… Я погиб, да? – неуверенно спросил я, таки подняв взгляд на господина. -Можно и так сказать. Физически ты живой, но бессмертие – не всегда значит жизнь. -Бессмертие? – переспросил я, смутно догадываясь, о чем пойдет речь. -Вампиры, сын мой, - существа бессмертные, если их не убить. Однако убить вампира тоже не легко. Им не страшна потеря крови, им не страшна боль, они не стареют, а сохраняют внешность в том возрасте, в котором перевоплотились. Убить их можно; только сильно повредив мозг. Я снова замолк, удаляясь в свои мысли, и, наблюдая за моей озадаченностью, господин Абигейл решил переменить тему: -Как тебя зовут? Ранее я не задавался вопросом, что он меня не знает. Меня больше интересовало то, что я не знаю его, поэтому его вопрос и правда направил мои мысли в другое русло. -Винсент. Винсент Эйбрамсон. -И сколько же тебе лет? -Мне... мне 23 года. -Молодой еще совсем. А хочешь знать, сколько мне лет? Я не ответил, только с интересом посмотрел на него и господин Абигейл ответил: -Мне 185 лет. Даже будучи человеком, я был крайне скуп на эмоции, но я сам заметил, как у меня рот отвис от удивления и легкого шока. Я подумал, неужели и я когда-нибудь доживу до такого возраста. -Да, мальчик мой, я тот еще старик, но мой разум, как и мое тело, останется таким же крепким, как и в возрасте моего перевоплощения. Я подумал о том, сколько опыта можно набраться почти за два века жизни, в особенности пребывая при этом в состоянии духа молодого человека. Подумать только, он был на 162 года старше меня. Я тогда осмелился спросить в каком же возрасте он стал вампиром, и тогда он мне рассказал все, с начала до конца. О том, как родился в бедной семье в севере Англии, и о том, как встретил ту, которая сделала его вампиром, как полюбил ее, и о том, как впервые убил человека ради крови. Я слушал все то, что он с таким энтузиазмом рассказывал, с большим интересом. "Когда-нибудь", - я подумал, - "у меня будет такая же история". -А как Вы оказались на поле боя в самый разгар войны? -Я специально выбрал такое место. Место, где столько разных людей погибает. Мне нужен был помощник, и я стал блуждать по окрестностям, в поисках еще дышащих людей, которые сгодились бы на эту роль. -Но таких там были десятки, сотни! Почему Вы выбрали именно меня? Он посмотрел на меня с таинственным выражением, наполненным интересом и легкой заботой. -Вампиры, может, не чувствуют вкуса еды и питья, но они точно чувствуют энергию человека. Я научу тебя этому. Тогда, стоя рядом с сотнями умирающих людей, я чувствовал желание бороться, схватиться за жизнь каждого из них. Я чувствовал их мольбы остаться живыми, я видел их слезы. У всех, но не у тебя. От тебя исходил необычный холод. Ты не боялся смерти, у тебя наверняка нет людей, по которым ты будешь скучать. А мне нужен именно такой: отважный, не гонящийся за жизнью и тот, кто не решит вернуться в родной город ради любимого человека. Пустой сосуд, который я бы смог самолично наполнить своим опытом и знаниями. Ответ был более, чем удовлетворяющий. На подобное мне было нечем ответить. В сказанном не было ни единого словечка, за которое я мог зацепиться и обвинить его во лжи. Всего лишь пустой сосуд, который можно будет с легкостью наполнить. Я посмотрел в окно. Мой следующий вопрос был вполне ожидаемым: -А в каком мы сейчас городе? -Бристоль. Я подумал о том, что ,возможно, пребывал без сознания не один день, но задавать вопросы не стал. Разве теперь это было важно? Единственное, что он услышал от меня после, было короткое, задумчивое: “Понятно”. Господин Абигейл, как и сказал, принялся наполнять “пустой сосуд” своими знаниями, опытом. Он научил меня всему тому, чему в свое время не научил меня отец. Нет. Абигейл стал для меня отцом. В обществе он говорил, что я сын его хорошего друга, родители которого погибли по стечению трагических обстоятельств и который теперь живет под его опекой. Он научил меня всем джентльменским манерам, искусству ведения разговора, в поведению в обществе, общении с дамами. Научил вести себя непринужденно, сливаться с людьми. Научил держать себя под контролем в их обществе, ибо запах человеческой крови всегда маняще щекотал нос и порой заставлял небольшие клыки высвобождаться. Научил четко выбирать жертв, прятать их тела, получать от всего этого наслаждение. Абигейл всегда твердил, что в том, что мы творим, нет ничего ужасного. Разве люди не убивают животных, чтобы насытиться и не умереть? А для нас животными являлись люди, которых мы тоже были вынуждены убивать для того, чтобы существовать. Я был послушным и умным учеником, никогда не перечил господину Абигейлу. Однако убийства мне вначале давались крайне тяжело. Я научился отчетливо и правильно выбирать жертву, но я не мог приступить к убийству, пока жажда крови не затмевала мой рассудок. А дальше ничего не оставалось, как спрятать мертвое тело. Вампирами люди после укусов не становились. Для этого был другой ритуал, которому Абигейл научил меня годами позже, потому что ранее я в нем абсолютно не нуждался, да и после не особенно. Однако каждый вампир должен был знать об этом, ведь, кто знает, какими будут стечения обстоятельств. Шли годы. Один за другим. Моя жизнь была краше, чем человеческая, но со временем прекрасная рутина надоедает. Мне нечего рассказывать о тех буднях, когда Абигейл водил меня по светским вечеринкам, по барам, когда знакомил с джентльменами из знатных семей. Однако ни один человек меня не интересовал. Со временем я стал презирать людей. Я ел, но не чувствовал вкус пищи. Я пил, но не пьянел. Я общался, но не увлекался. Я ранился, но не чувствовал боли. Мне подарили бессмертие, но я не жил. Жизнь вампира была несомненно лучше и краше человеческой, и все же я не раз думал о том, что все было бы куда легче, если бы в ту злополучную ночь я погиб. Я бы не узнал того, что Англия проиграла войну. Я бы не узнал про то, что воевал за таких мерзких существ, как люди. С каждым годом я все ярче понимал, что моей жизни они не были достойны. Они не достойны смертей тех тысяч людей. Не ценят того, как им досталась мирная жизнь. Скованные социальным мнением, зависимые от новых технологий, пропитанные похотью и ограниченные в рамках собственного мышления. Эгоисты, порожденные только ради возгласов родителей “у меня есть ребенок”. Люди, губящие себя и жалующиеся на правительство. Они не достойны свободы. Я с отвращением признавал то, что сам когда-то был человеком. И как я должен был вечно уживаться среди подобных существ? Однажды я задался вопросом, есть ли в мире, есть ли в Англии еще такие же, как и мы? Тогда я не понимал, почему Абигейл убежал от ответа, но одно я понял точно: мы не одни. Прошло еще несколько лет. Абигейл уже радостно готовился к пятидесятилетию для людей, двухсотлетию – для себя. Вы только подумайте, какие именины! Второй век проживания на земле я сам был бы не прочь отметить и в ту пору искренне мог порадоваться за своего почтеннейшего друга. За два дня до именин особняк был уже почти готов принять большое количество гостей. На самом деле, я надеялся, что среди друзей Абигейла будет пара-тройка вампиров. На дворе стоял июнь, по вечерам была приятная погода, а зал был всячески украшен, и тот вечер мы проводили на веранде. Я читал книгу, а Абигейл просматривал газету и пил чай. Я редко пил или ел что-то не на людях, потому что мне было неприятно, но Абигейл, как он однажды рассказал, будучи человеком тоже часто пил чай, и даже потеряв вкус не изменял своим, так называемым, традициям. Мы молчали, увлеченные чтением, и, можно сказать не замечали ничего и никого вокруг. Да и было поздно, изредка проходили пары, которые даже своим громким смехом не отвлекали нас. Но я вдруг почувствовал запах… запах крови. Да, я, как вампир всегда чуял кровь людей и различал их лучше по запаху, нежели по голосу. Но этот был другим. Не человеческий. Подобным обладал и Абигейл. Я бы сказал, что отпустил книгу и посмотрел на странника с трепетом сердца, но оно ведь не билось. То был довольно высокий человек в черной накидке с капюшоном, закрывающим лицо. Все, что я смог разглядеть – это пухлые губы, скривленные в насмешке, и русые кудри, вьющиеся ниже ушей. Однозначно, это была женщина. Она стояла к нам лицом и молчала. Прежде чем заводить разговор со странным вампиром, я бросил взгляд на Абигейла. Я раньше не видел такого ужаса в его выражении. У меня вдруг в голове мелькнул его рассказ о женщине, которая сделала его вампиром, и в которую он после влюбился. Абигейл сказал, что она погибла, но при каких обстоятельствах – смолчал. -Э… элайза? – в его голосе чувствовался ужас, страх, шок. Я не понимал, что происходит, и это даже раздражало. Женщина презрительно усмехнулась и сняла свой капюшон. Да, она была воистину прекрасна, ее синие глаза отлично сочетались с русыми длинными волосами. Она выглядела лет на 30-35, но я понимал, что она прожила не один век жизни. -Да, Герберг, это я. Не ожидал? – я снова перевел взгляд на Абигейла. Его выражение мало изменялось, если не ухудшалось. -Господин Абигейл? – мне надо было что-то сказать, что-то сделать и хоть в чем-то разобраться. Я в первые жизни увидел другого вампира, но ей мой спаситель был не рад. -Как мило. – сказала она, посмотрев на меня с лукавой улыбкой. –Это твоя нынешняя собачка, да, Герберг? Так грубо со мной еще никто не обращался. Я почувствовал как мне стала неприятна эта ее улыбка и искра в глазах. -Винсент Эйбрамсон. Рад встрече, мадам. – Желая вызвать у нее чувство совести и дать о себе знать, с долей грубости отозвался я на ее речь. -Взаимно, мальчик мой, - она присела в реверансе, и я понял, что желаемого результата не получил. –Я Элайза Рудс. Знаешь, кто я? Я та, кто превратил Герберга в вампира. В недоумении я поглядел на своего друга, который не сводил взгляд от вампирши, будто бы видел нечто совсем сверхъестественное. -Но… она… Она не дала мне докончить фразу и вставила свое: -Умерла? Так он тебе сказал? – женщина перевела взгляд на Абигейла и снова улыбнулась. Было что-то в ее улыбке жуткое. –Не дуйся на него, мальчик мой. Он сам так думал. -Винсент! – вышел из оцепенения Абигейл. –Сейчас же уйди к себе в комнату! -Но… -Никаких “но”! Я сказал, быстро! Я не знал, что делать: обижаться за такое грубое обращение, удивляться его состоянию, в котором видел своего друга впервые, делать так, как он сказал или не двигаться с места ради его же сохранности. Несколько секунд я переводил взгляд с одного вампира на другого и наблюдал за тем, как они пожирают друг друга глазами. Они молчали и ждали, пока я уйду. Я понял, что разговор должен остаться личным и неуверенно встал с места. Оглядев их в последний раз, я ушел. В комнате я был крайне взволнован и озадачен. Я задавался одним и тем же вопросом: «Почему Абигейл хотел убить свою спасительницу и возлюбленную?» Когда он рассказывал про нее, я понимал, что он правда был влюблен. Для меня это чувство было чуждым, и я правда не понимал, как можно любить кого-то, когда сердце твое не бьется, но я верил ему. Он ее любил, я был уверен в этом. Так зачем? Я пытался продолжить чтение, но не ловил смысл ни одной строки. Увлечь самого себя мне не удавалось. Прошел час, полтора. Я более не сдержался и решил выглянуть из окна в коридоре второго этажа, из которого была видна веранда. Я понимал, что подслушивать нехорошо, но как иначе? Я волновался за Абигейла. Он был единственный, кто небезразличен мне в этом мире. И то, что я увидел, только выглянув из окна, бросило меня в столь непонятное чувство ужаса, страха и боли, которую я не испытывал даже при смерти с работающим сердцем. Я рванул на улицу. Загадочной дамы и след простыл, тело Абигейла лежало на земле, а его голова несколькими метрами дальше пылала в огне. Она не успокоилась одним лишением головы и подожгла его волосы для пущего эффекта. Я убивал людей, я видел странные зрелища и творил их сам, но то, что я увидел тогда, ужасало меня. Я стоял в потерянном состоянии и даже не был способен остановить огонь. Я просто смотрел, пока не подоспел дворецкий, озадаченный моим странным выражением, видным из-за двери. Абигейл так и не дожил до своего двухсотого юбилея. Для меня по сей день загадка, почему он пытался убить ту женщину, но то, что сделала она, явно было местью. Увы, но я не мог ее винить, как бы мне ни хотелось. Я пытался оправдать поступок Абигейла, но, не зная ситуации, не имел возможности. Убить человека, который подарил тебе бессмертие; а ведь Абигейл не как я, ему жизнь нравилась. Как его можно было оправдать? Ту женщину я более никогда не встречал. Что говорить? Жизнь без Абигейла для меня стала в несколько раз более скучной, бессмысленной и пустой. Теперь я реже выходил в общество, да и раньше делал это только ради Абигейла. Единственное, что продолжало дарить удовольствие – вкус крови, и для этого я жил и наблюдал, как одни поколения сменяются другими. Переехал в другой город, потому что годы шли, а моя молодая внешность не менялась, люди бы заподозрили неладное. Абигейл оставил мне богатое наследство, но что делать с этими деньгами, я тоже не знал. Порой подумывал о том, что стоило бы и мне найти напарника, сделать кого-то вампиром, но я не встречал нужного мне человека. Ни один мне не казался достойным чести вампира. Когда мне стукнуло второе столетие, я решил вернуться в Бристоль. Теперь мне было 200. Число, до которого Абигейл не дожил. А я провел все эти года в полном одиночестве и отметил такой юбилей тоже один тогда, когда мой друг планировал роскошное празднование. Двести лет проживания на земле, и ни одного друга. В моей жизни, право, встречались достойные люди, но, как говорил Абигейл, мне нужен был пустой сосуд, дабы наполнить его, а не честные особи с доброй душой, которые не смогут убивать людей и обязательно вернутся к своим родным. Я оставлял их живыми, желал удачи в будущих достижениях и покидал город таким же молодым и ловящим взгляды женщин. Я жил только с надеждой найти человека, который подошел бы на роль моего “ученика” и с надеждой встретить еще одного вампира, даже ту же Элайзу, которая убила моего единственного друга. На дворе стоял 1992 год, а старые манеры меня редко покидали даже в выборе одежды. Я не мог надевать джинсы, которые носили люди “в моем возрасте” и эти странные свитера. Бристоль изменился за эти столетия, но особняк, где я проснулся вампиром и где провел те 15 лет под опекой Абигейла – ничуть. Он стоял там, где и стоял. Да, с виду теперь выглядел ужасно: старые окна были разбиты и внутри было полно пыли, но это был тот же особняк, там в воздухе витали воспоминания. Я удивился, что его не снесли, и жутко обрадовался. Нанял работников, которые восстановили его красочный внешний вид, сделали крепче, и тех, которые собрали двухвековую пыль и расставили мебель. Даже огромная люстра в гостиной заработала. У меня, конечно, было достаточно средств, чтобы поменять мебель, сделать из этого места нечто потрясающее для современников, но я только обновил слишком старые вещи, а другие не трогал вовсе. Ко мне вернулся тот старый домашний уют, и я всячески отказывался от любых предложений поменять что-либо. А еще я нанял молодую домработницу, которая была готова взяться за любые обязанности за любые деньги, но с просьбой пожить в этом доме. Мест в особняке было много, на отдельную комнату я не скупился, денег тоже не пожалел. Бедняжка убежала из дому из-за пьющих родителей, которые теперь не пропускали возможностей поднять на нее руку. Но даже если я вернулся в старый особняк, мир вокруг продолжал меняться. Было удивительно следить за тем, как мир переходит из одного поколения в другого, как все вокруг, включая людей, меняется. Не успеешь оглянуться, как проходит одна война за другой, летит первый самолет, в космос отправляется первый человек, выходит первый кинофильм, появляются новые профессии, открывается век технологий. Мне часто встречались книги и фильмы про вампиров еще с тех времен. Мне их всегда было интересно читать, а теперь еще и смотреть. На самом деле, все, что написано в книгах – всего лишь плод воображения глупых людей. Вампиры не обладали никакими сверхъестественными способностями. Максимум их умений – быстро регенерировать, видеть в темноте и чувствовать душу людей по их запаху крови. Кол в сердце убьет любого человека, но вампир-то как раз может остаться живым. У него не бьется сердце, и кол ему большого вреда не принесет. Если хотите убить вампира, то единственный способ – отрезать голову или сильно повредить мозг. Солнце вампирам было не страшно, разве что неприятно точно так же, как и любому альбиносу с такой же светлой кожей. А что про чеснок, так сущий бред - он ничем не отличается от других овощей. Вампиры отображались в зеркале: по всем законам физики они не могли просто проходить мимо, как невидимка, ведь зеркало отображает все предметы, и ему все равно, бьется у предмета сердце или нет. Когтей у вампиров не было, и цвет глаз у них не менялся. Если что и походило на правду – так клыки. Вот только они появлялись ровно тогда, когда ты уже был готов укусить жертву. На самом деле, клыки у них очень короткие и еле заметные, но жутко острые и оставляют рану на шее жертвы уже с первого прикосновения. А еще они наполнены жидкостью, подобно слюне, которая для людей является чем-то вроде легкого подобия яда или наркотика. Когда твои клыки соприкасаются с телом человека, то он не чувствует боли. Моими жертвами в 90% случаев были дамы, и мой укус для них являлся возбуждающим поцелуем в шею. Они воспринимали все так, как им хотелось, как и думал их мозг, а на самом деле я тогда отбирал у них жизни. С одной стороны, это хорошо: человек умирает, не чувствуя боли, а с другой - он умирает, даже не догадываясь об этом. К тому же, слюна обрабатывала быструю регенерацию, и “двух точек” на шее у жертвы после смерти не обнаруживалось. Так я однажды возвращался с очередного кинофильма про всемогущего Дракулу, и в тот вечер для меня все закончилось почти так же неожиданно, как и тогда, на веранде. Я точно запомнил один, на первый взгляд, ничем не примечательный инцидент: маленькая девочка лет семи врезалась в меня, убегая от двух мальчишек, у которых, по-видимому, что-то украла. Она подняла на меня глаза и… не только иза-за ее больших темных глаз сиротки, наполненных пустотой и одиночеством, перемешанным с волнением, страхом, что мальчики ее поймают, - а и из-за запаха крови малютка зацепила меня столь сильно, что забыть я ее не смог. Пустой сосуд? Я бы ее такой не назвал, но наполнить ребенка, конечно, можно. Я по сей день не понимаю, что именно меня в ее запахе так удивило и не оставило в покое. Тогда она убежала, а я разогнал мальчишек и заставил их оставить девочку в покое. Но я ее в покое не оставил. Мне было несложно найти ее местонахождение, но я никогда не показывался ей. Бывало, я следил за малюткой. Она была мелкой воровкой в свои семь лет, и я не мог ее бранить за это – в детдоме надо было выживать, и она выбрала свой способ. Я нашел того самого ученика, которого искал всю жизнь. И когда тебе 200 лет, а выглядишь ты на 23, то и возраст остальных теряет для тебя всякое значение. Но я не хотел превращать ее в вампира в ее семь. Это было бы обречением на вечное мучение, а я был готов подождать еще лет десять. По прошествии нескольких столетий какая-то десятка теряет для тебя любое значение. Не знаю, замечала ли она меня когда-либо, но чем старше она становилась, тем чаще я за ней следил. Я боялся за ее сохранность. Я боялся, как бы с ней ничего не случилось. Я не мог дать такой находке пропасть. А также я не мог вмешаться в ее жизнь, дабы сделать ее лучше, а она ходила по самым ужасным дорогам – ей пришлось заниматься проституцией, дабы хоть как-то выживать. Ее запах крови теперь и правда походил на тот, который был у меня при жизни. Я уже четко представлял, что имел ввиду Абигейл. Я понимал, как сильно она ненавидела свою работу. Она росла перед моими глазами. С каждым годом становилась все краше: ее черные волосы становились длинными, лицо все более красивое, взрослое. В один день я осознал, как сильно хочу ее. Я ранее не испытывал такой жгучей страсти к женщинам. С каждым днем я привязывался к ней все сильнее. А потом я осознал, что это именно та любовь, о которой мне твердел Абигейл. Я как мальчишка следил за ней уже каждый день и терялся в тени, как только она поворачивалась в мою сторону. Я влюбился в девушку, которая даже не подозревала о моем существовании. В первые за 200 лет моей жизни я испытывал что-то подобное. Это походило на жгучее желание жить ради кого-то. Я хотел прикончить каждого ее похотливого клиента, который с таким довольным выражением выходил из борделя. Я знал точно, какой из них был ее клиентом, я чувствовал ее запах. Мне становилось жутко от мысли, что бедной девочке приходится терпеть всех этих грязных ублюдков, жаждущих только ее тела. Ей уже стукнуло 18, а я никак не мог подойти к ней. Я не мог лишить ее жизни, хотя от той, которая у нее была, девушка была готова расстаться без труда. Однако, я не знал, как она может воспринять жизнь убийцы, воспринять мое присутствие. И вот однажды она поздно ночью, после последнего клиента, решила выйти погулять. На дорогах было мало кого. Я боялся, что она меня заметит, поэтому придерживался большей дистанции. До той поры и времени, пока не услышал женский крик. Я потерял ее из виду, поэтому мне стало жутко страшно. Что с ней? Почему она кричит? Просит о помощи? Я рванул с места, быстро побежав до ее местонахождения, о котором знать не знал. Ее голос оборвался. Я остановился, вздохнул воздух полной грудью, дабы почувствовать ее запах. И как только я почувствовал, я заметил, как мое сердце забилось. Всего один раз застучало. Но такого никогда ранее не было. Без употребления крови, сердце забилось. Несколько секунд я пребывал в таком состоянии шока, что чуть не позабыл причину, вызвавшую у меня сердцебиение. Да, теперь я точно мог знать, где она. В углу на длинной дороге. Когда я подбежал, то увидел, как оттуда бежит мужчина. Гнаться за ним сейчас не было смысла. Я свернул в темный переулок и нашел ее лежащей без сознания, с вздернутым платьем и с глубоким головным ранением. Сбежавший гад не обошелся одним изнасилованием и стукнул ее о каменную стену. Она истекала кровью. Этот обворожительный запах выводил меня из колеи. Я думал, что не смогу сдержаться. Я мог запросто ее убить - у меня клыки показывались, но я обязан был последовать всем указаниям Абигейла, чтобы превратить ее в вампира, а не истребить, как очередного человека. У меня в голове все путалось. Все, что я так четко знал - забыл за секунду, а надо было действовать быстро, пока она не умерла. Я вздохнул и собрался с духом. Никогда не чувствовал себя таким потерянным. Сперва надо было укусить ее за шею, чтобы жидкость, которой обладали клыки успокоили и затмили разум человека. Как я нашел в себе силы и отцепился от нее сразу же – знать не знаю. Дальше надо было напоить ее собственной кровью. Чем я порезал свою руку и как поднял ее раненную голову, дабы напоить – по сей день не помню. Я боялся, что что-то сделал не так и что потеряю ее сегодня. Но через минуту заметил, что кровотечение остановилось. Оставшуюся дорогу до особняка я нёс ее на руках. В особняке уже была специально приготовленная для нее комната. Единственная, которую я все-таки изменил и которой придал более современный вид, но с духом девятнадцитого века. Я боялся, что ей комната не понравится, но даже мне самому в обставленной для молодой девушки комнате было приятно находиться. Я обработал ее рану и попросил свою домработницу помыть ее и одеть в пижаму. Я сказал, что на нее напали и что она потеряла сознание, а я вызвался помочь. Молодая дурнушка, конечно, поверила, хоть и была явно удивлена тем, что в особняке нашлась такая комната, да еще и прикупленные платья в гардеробе точно ее размера. В тот же вечер я дал ей денег и попросил уйти, потому что женское любопытство утолить довольно трудно, а нынче в этом доме должны были начаться происходить довольно странные для обычного человека случаи, и я побоялся за сохранность нашей тайны. Ровно шесть дней она не приходила в сознание. Я нервно крутился в ее комнате каждый день, проверяя её. Что происходило тогда со мной я не знал, поэтому сейчас мне было любопытно наблюдать за изменениями в ее внешности, запахом крови. Я был взволнован. Мне хотелось и одновременно не хотелось, чтобы она приходила в себя. Одиннадцать(!) лет я наблюдал за ней со стороны, а теперь она лежала в специально обставленной для нее комнате, в моем особняке, совсем рядом. Я подумал, что за эти года я никогда не видел ее с такой близости. Однажды, я просто сидел рядом и часами смотрел на ее чудесное, умиротворенное личико. Пока она еще не приходила в себя, я бродил по городу и пытался найти человека, который так зверски поступил с ней. На третий день нашел, крутящегося около борделя. Видимо, совесть замучила; тогда он был изрядно пьян. Остальные девушки тоже не знали про ее местонахождение и были взволнованы. Увы, но успокаивать их мне не очень хотелось. Я проследил за этим человеком до дома. Он жил неподалеку от самого борделя. Когда ты убиваешь, чтобы выпить кровь, исчезнуть бесследно – легко. Главное, выбрать тихое и безлюдное место, куда бы ты пошел со своей пассией, которая бы не кричала, а наоборот, ловила удовольствие. Потом стоило только убрать свои следы, а полиция потом бы гадала, почему человек потерял так много крови и погиб в таинственных обстоятельствах. По сей день для них это оставалось тайной, и эта тайна никогда не разглашалась, потому что проигрышем полицейские никогда не хвастаются, а таинственностью людей пугать не хотят и сами боятся. Все-таки я был хорошо обучен и опыта у меня было больше, чем у них. Но как я мог убить человека в его доме, откуда были бы слышны крики? Быть пойманным мне не хотелось. Пока я стоял у подъезда, наблюдая за окном, в котором только что загорелся свет, оттуда вышла одна девушка лет 15-и. Ей понравилась моя внешность, и я разговорил ее. Она сказала мне его имя, а на следующий день у меня был и его номер тоже. Я осмелился позвонить ему и так прямо и сказал: «По делу девушки, которую ты убил. Я все видел». Да, я намеревался оставить ощущение человека, который хотел бы денег взамен на молчание. Я был уверен, что он появится, потому что я чувствовал его страх. И он явился, прямо в назначенное место: под мостом реки Эйвон, где всегда было абсолютно безлюдно. Идеальное место для убийства, особенно ночью, в темноте, в которой он бы ни за что меня не разглядел, а я бы видел все. Нет, я не стал убивать его безболезненно. Думаю, не стоит описывать ту жестокость, с которой я прикончил его. Я не выпил ни капельки его крови, которая там была по всюду. Его кровь пахла гнилью. Если бы я даже захотел, его кровь была бы мне противна. В первые за столь долгое время, я убил человека, исходя из собственных побуждений, а не ради утоления голода. Я не чувствовал угрызения совести. Полиция нашла то, что от него осталось через три дня, на каком-то из берегов реки. Долго не могли опознать, а следы я очистил достаточно хорошо, чтобы меня не поймали и чтобы более не задумываться об этом. На шестой день, когда я зашел к ней в комнату, то ее кровь уже пахла настоящей кровью вампира. Это трудно объяснить на словах, но я теперь точно понимал, что она проснется вечером. Тогда я не вылезал из дому ни на шаг, все выходил и возвращался в ее комнату. Под вечер я сел за рабочий стол в ее комнате и принялся за следующую процедуру: приготовление “выпивки” для очнувшегося. Абигейл говорил, что лучше всего для этого подходит внутривенная кровь. Я взял шприц и набрал крови, потом вылил все в стакан. Я набрал достаточно, чтобы стакан стал полон. Для полного “коктейля” нужно было несколько капель из клыков. Я только все приготовил, как почувствовал, что она пробудилась. Немного неуверенно повернувшись к ней, я уже столкнулся с той картиной, когда она жутко напугано прижалсь к спинке кровати и направила на меня свои большие темные глазки. Мне как-то не по себе стало. Лично я такого страха к Абигейлу изначально не чувствовал. -Кто Вы? Где я? Почему… Н-не приближайтесь ко мне! А ведь я только встал с места. Я был сбит с толку и остановился, боясь, что она может убежать. У меня в руках был тот самый стакан, на который она посмотрела с ужасом. -Это что? Яд? Вы хотите меня отравить? Я был изумлен. Она говорила это с таким милым выражением, с такой наивностью. Разве у убийцы спрашивают про его намерения убивать? -Зачем мне тебя убивать, если я сам тебя спас? – я не считал свой поступок геройством и мне совершенно не хотелось указывать на это, но я хотел утихомирить ее пыл и рискнул приблизиться к ней. Кажется, у меня получилось. Остановившись у ее кровати, я протянул ей руку со стаканом. -Выпей это… пожалуйста. – я правда старался быть вежливым, старался не пугать ее, но я не знал как и абсолютно не умел быть ласковым в общении. -Что это? – она и боялась, и не доверяла мне, и ее внутренний голос подсказывал ей, что вреда я не принесу. -Легче выпить и понять, чем объяснить на словах. Доверься мне, прошу. Она не доверяла, но взяла стакан в руки и внимательно глядела на жидкость, а потом испила чуточку. Удивительно, сначала она шарахнулась от вкуса крови ровно так же, как и я тогда. Но судя по тому, что она резко схватилась за сердце и ошарашенными глазками посмотрела на меня, – как я, пульса до питься не проверяла. Я кивнул ей, чтоб она продолжала пить, и пила она с той же жадностью, что и я. Наверное, через это проходил любой вампир. Когда она допила, то смущенно отстранила стакан от лица и, съежившись и прижав к себе ноги, опустила голову, не смотрела на меня. Я осторожно взял стакан из ее рук и положил на тумбу. Мне захотелось немного перенести обстановку, чтобы ей давалось все это легче. -Как тебя зовут? – Да, за эти одиннадцать лет это был один из самых интересующих меня вопросов. -Бел… Белатриса Эрнест. – неуверенно ответила она, а после подняла на меня свои глаза. -Меня зовут Винсент Эйбрамсон. – счел нужным представиться я, но ей тогда, кажется, было совсем все равно. -Что со мной происходит? Молю Вас, скажите! У меня в голове все перемешалось и… -Ты получила сильный удар по голове, в последствии чего чуть не погибла. Я успел вовремя превратить тебя в вампира. – у нее было такое выражение, что я на секунду подумал, стоило ли мне сказать все так быстро и явно, так холодно и бесчувственно. Но ее мертвенное выражение переменилось на что-то веселое и она вдруг залилась смехом. -Вампиры?! Да это же все сказки и небылицы! -А ты думаешь, что ты только что выпила? – ее смех меня оскорбил. Вроде живешь, существуешь, а так явно смеются в лицо, будто ты рассказал отличную шутку. -Я не знаю! Томатный сок? -От томатного сока у тебя бьется сердце? Ты ведь почувствовала, правда? – на этих моих словах она посерьезнела. –Посмотри фактам в глаза. –продолжил я. –Пока перевари все это, а я подожду тебя внизу. Твой гардероб полный. Мне было неловко и даже неприятно разговаривать с ней, пока та была в постели. Возможно, для нее это как раз более привычно, но не для меня. К тому же, я не мог просто стоять и смотреть как она одевается. В добавок, я хотел в этот момент быть похожим на Абигейла и действовал также, как и он. Однако, я никак не мог ожидать, что Белатриса не решится спуститься. Я ждал ее около часа и поднялся на верх, но замер перед дверью. Я услышал, как она плачет. Вампирские слезы. Я поймал себя на мысли, что мне очень бы хотелось их увидеть, но я тут же откинул эту идею и ушел. Той ночью мы так и не поговорили. Утром второго дня я постучался, но она не открыла и никак не ответила. Я все равно ждал ее, но ее не было. Вечером я снова постучался, но она снова не открыла. Моя гордость тоже имела границы. Даже слишком узкие границы, и я чувствовал себя ничтожеством, когда постучался тогда. Но на третий день, вечером я снова стоял у ее двери. Не стучался, но стоял. И она сама ко мне обратилась, не открывая дверь: -Вы там, да? Я ей ничем не ответил, все еще отравленный задетой гордостью. -Когда Вы приходили и стучали… Я чувствовала такой запах. Очень приятный. Сейчас я тоже его чувствую и знаю, что Вы там, хоть Вы и не постучались. Я облокотился о стену рядом, все еще молчал. Теперь мне было интересно, что она дальше скажет. Кажется, чутье ее уже не подводило. -Ну же, мистер Эйбрамсон. Почему Вы молчите? -Наверное потому, что ты сама мне не отвечала несколько раз подряд. -Простите. – сказала она после минутного молчания и я по голосу узнал, что она приблизилась к двери. Простил ли я ее? В ту же секунду. -А Вы… давно Вы вампир? -Уже чуть больше двухсот лет. Мое заявление ее дико удивило, учитывая ее недолгое молчание. -А… Вы много людей убивали? -Много. Она быстро открыла дверь и выглянула, направив на меня свои большие, наполненные интересом глазища. -Мне тоже придется убивать, да?! -Да. – не двигаясь с места, смотря на нее спокойно и без эмоций, коротко ответил я, зная, что сейчас на меня наброситься еще один поток вопросов. Однако, я успел отметить, что она переоделась и привела себя в порядок. -А чью кровь я пила вчера? Этот вопрос для меня был немного удивительным. Неужели она и это почувствовала? -Мою. – не растерялся я. -Вашу? Вот как. А… вампиры часто пьют кровь других вампиров? -Практически никогда. Только после перевоплощения - кровь вампира в больших дозах может даже к смерти привести. -А… почему… почему Вы сделали из меня вампира? -Как бы то сказать… твоя кровь, она пахла немного по-другому. Я понял, что из тебя выйдет хороший вампир, а такого я, поверь, давно искал. -Оу… вот как. И вы почувствовали это, когда нашли меня… в том месте? Я не ответил. Я просто смотрел ей в глаза и ничего другого. Как бы прозвучала фраза "Нет, знаешь, я случайно встретил тебя, когда тебе было еще семь, и с той поры следил за тобой; и в том месте оказался не просто так"? И мое молчание было не зря: я знал, что у нее в голове еще много вопросов, куда более важных. -А тот человек, который пытался меня убить. Если… если… Мне ведь все равно нужно будет людей убивать! Можно я истреблю его первым? Ее резкая смена, уверенность, бесстрашие удивили меня, однако не настолько сильно, чтобы я не сумел быстро вставить свой ответ. К тому же, как говорил Абигейл, мое лицо вечно такое апатичное и холодное, будто все происходящее вокруг я воспринимаю с одинаковым безразличием. -Нет. -Что?! Почему? -Потому что он уже мертв. Я заметил явное удивление на ее личике. -Вы… это Вы его убили? Мне не хотелось отвечать, потому что я думал, что это оставит про меня какое-то лживое мнение, но врать смысла тоже не было. Я кивнул в ответ. -Выпили его кровь? Ее любопытство мне почему-то не нравилось. Я должен был сказать, что убил его из собственных побуждений, но тогда выходит, что ради нее. Это так и было, однако мне не хотелось, чтобы сама Белатриса знала. На сей раз я помотал головой. -Его кровь воняла слишком ужасно, чтобы пить. То же самое, что и выпить отраву. Я не стал. -Тогда зачем Вы...? -Таких людей земля зря носит. Она вдруг залилась широкой улыбкой. -Спасибо Вам. За что она меня поблагодарила? Мои слова были зря сказаны? А может это “спасибо” за то, что я ее спас? Я смолчал на ее благодарность, и после она все-таки пригласила меня войти в комнату. Мы разговаривали всю ночь, у нее накопилось столько вопросов. Отвечал я на них с большим желанием и удовольствием. Впервые за долгое время я мог с кем-то обсудить жизнь вампира, правила и все остальное. Тем более, с особью, разговора с которой ждал тоже не мало. Я не знаю почему, но Белатриса обращалась ко мне на “Вы”, добавляя к тому же “господин”. Возможно, это было связано с тем, что я рассказал ей про свой возраст и опыт, хотя с большим уважением она относилась еще когда увидела в первый раз. Несомненно, это мне нравилось. Нынче молодежь разучилась уважать друг друга, обращались сразу на “ты”. Она быстро привыкла к проживанию в моем доме, к пребыванию вампиром, к молчанию сердца и к расставанию с близкими. Она сказала, что никого не считает другом, но будет легче, если она появится на своем рабочем месте. За тем спектаклем, что она устроила, я наблюдал с улицы, но все видел, и это доставило мне великое удовольствие. Белатриса надела одно из самых дорогих и красивых из купленных мною платьев и пошла в бордель, собрала всех своих подруг и гордо, кокетничая, заявила, что подцепила богатого, красивого молодого человека и теперь живет с ним, и что он любит ее безгранично. Не только платье на ней было красивое, но и вампирская красота придала ей нечто особенное. Находясь в машине, за дверью, я ощущал такую зависть со стороны всех девиц легкого поведения, что даже насторожился, чтобы они случаем на нее не напали. Но все обошлось. Она также самоуверенно “раздарила” подругам свои старые вещи, оставленные в комнате и эффектно ушла, сев ко мне в машину. Все девушки разом вышли за ней следом, проводить. Я даже окно поднять не успел, а они все уже вопили в ужасе. Одна из них даже заплакала. Люди – странные существа, но женщины… женщины особенно. Белатриса так гордилась собой, что я проигнорировал тот факт, что этим по уши влюбленным в нее, наивным, богатеньким человечком в глазах у ее подруг был я. Они и их мнение не представляли для меня значимости. Белатриса была послушной и умной ученицей. Все, что я ей говорил, она запоминала моментально, и с первого же раза делала почти идеально. Я даже был удивлен тому, что она смогла убить человека с такой легкостью в самый первый раз. Подумав, я понял, что она была наполнена ненавистью к людям. Брошена новорожденной, в приюте ее окружали только плохие люди, она была вынуждена воровать, а потом торговать своим телом ради двух копеек, была обязана терпеть тех похотливых и мерзких мужчин. Кого из своего окружения она могла любить? Некого было. А я радовался, что не ошибся в выбранном ученике и что мне не пришлось сталкиваться с мелкими проблемами ее обучения. Одно “но” – чем больше я ее узнавал, и чем больше она находилась рядом, тем больше я желал ее. А она смотрела на меня, как на своего отца, на какого-то обязательно взрослого. Я ловил себя на том, что испытывал нечто ранее не испытанное, видя счастливые лица ее будущих жертв. Я не подлизывался к ней, не намекал на что-то, не потому, что боялся получить отрицательный ответ, а потому, что гордость не позволяла, да и вынуждать ее мне не хотелось, не хотелось, чтобы она увидела во мне нечто схожее с ее клиентами. У меня было много опыта в общении с противоположным полом и, что скрывать, некоторые человеческие молодые дамы находили во мне интерес и объяснялись в своих чувствах. И не одну девушку пришлось соблазнить мне самому, дабы после сделать ее своей жертвой. Но не с Белатрисой же мне так обойтись. Однажды ночью я просто лежал в своей постели и читал книгу. Было довольно поздно, но спать, как всегда, не хотелось. Я очень любил зиму, а еще больше любил проводить время в теплой постели в зимний вечер, как тот. И все бы ничего, если бы из комнаты Белатрисы не раздался громкий крик. Будь это любой другой голос, я бы, наверное, дочитал до точки, а уж потом встал бы с места, чтобы поинтересоваться происходящим. Но эта была Белатриса и я, не следя за собой, резко вскочил с места и босиком побежал в ее комнату. Я не мог даже строить догадки, что могло вызвать у нее такой реакции – в доме никого другого не было, я был уверен. Когда я вошел, она сидела на краю кровати, закинув ногу на ногу, в легкой, серой ночнушке, накинув на плечи какую-то шаль, которая прикрывала ее симпатичное тельце. Я искренне не понимал, что происходит, и мое выражение лица даже слегка поменялось. -В чем дело, господин Эйбрамсон? – с завораживающей улыбкой спросила она, слегка склонив голову на бок. -Ты кричала? – довольно строго спросил я, уже догадываясь, что со мной сыграли в злую шутку. -Да, я кричала. – кокетливо сказала она, встав с места и, пока изящно подходила ко мне босиком на цыпочках, я успел вставить свое опять-таки строгое: «Зачем?» А она с улыбкой подошла ко мне вплотную, и, встав еще выше, прошептала ровно на ухо: -Проверка на вшивость. Ее голос звучал так нежно и в то же время так остро, привлекая слух, что я даже увлекся, не вникая в понятие фразы. Она не отстранилась от моего уха, коснулась щекой моей щеки, даже чуть медленно разворачивая голову, чтобы коснуться губами и при этом одной рукой справлялась с верхними пуговицами моей атласной пижамы черного цвета. Меня застали врасплох, и я честно не знал как себя вести. А вдруг это очередная проверка на вшивость, и если первую я прошел, то вторую могу завалить? Но пока я задавался вопросами, сдерживая себя, она таки коснулась губами моей щеки чуть ближе к виску и тем же манящим голосом прошептала, расстегнув уже половину пуговиц на моей груди: -Ну же, Винсент, неужели Вы откажете мне в удовольствии? Зная меня, она поставила вопрос настолько правильно, что сомнений у меня в голове не осталось. К тому же она впервые обратилась ко по имени, и эта мелочь не могла пройти мимо моих ушей. И все же, я как стоял столбом, так и простоял, порой бросая на нее взгляды, пытаясь сложить все “за” и “против”, пытаясь понять ее намерения. А Белатриса, казалось бы, ни о чем не думала, и у меня появилось чувство, что я зря ее в чем-то подозреваю. Поцеловав меня уже чуть ближе к губам, она провела пальцами по оголенной части моего торса. -Растопите лед в Вашем сердце. На этих словах она поцеловала меня в губы. Так нежно, так приятно, что я даже глаза на секунду прикрыл, но отвечать все равно не стал. Фраза про растопленное сердце была сказана не просто так, что я понял через секунду, когда она прикусила мою нижнюю губу до крови, а потом сотворила тоже самое со своей и, кокетливо улыбнувшись на мое непонимание, снова поцеловала. Несомненно, капли крови попадали в глотку, а вампир в таком случае, не мог позволить и капельки пропустить. Я не ощущал вкус собственной крови, я ощущал вкус собственной крови вперемешку с ее кровью, что полностью меняло странное ощущение, превращая его во что-то необычное. Даже несколько капель крови вампира заставляют сердце забиться чаще, чем человеческая кровь. В те моменты ты мог почувствовать себя по-настоящему живым, а не простой имитацией живого. И это был первый раз, когда я ощущал вкус крови вампира, не считая стакана в первый день перевоплощения. Несомненно, я чувствовал, как кровь пробирается по жилам, как сердце бьется. Ощущал увлечение, страсть, желание в разы сильнее. От нахлынувших ощущений, по воле или без, я смело углубил поцелуй, а Белатриса тем временем уже справилась со всеми пуговицами. Вдруг она резко остановила поцелуй и игриво улыбнулась, глядя ровно мне в глаза. Потом отпустила взгляд до моего торса и провела пальцами, остановив руку у левой грудной клетки. Она проверяла мое сердцебиение. А я заворожено смотрел на ее счастливое выражение и следил за ее действиями. Она осторожно взяла мою руку, скинула с себя свою шаль и приложила мою ладонь к своей груди, чтобы я тоже почувствовал, как бьется ее сердце. Все это она делала с той немного таинственной улыбкой. Ей просто хотелось ощутить себя живой, ощутить тепло, а все это, несомненно, чувствуется краше, когда твое остановленное сердце вдруг возобновляет работу. Я взял на себя смелость крепко обнять ее и снова поцеловать, ощутить вкус ее крови, полностью отдаться плотским желаниям, поддаться велению бьющегося сердца, а не желающего все испортить разума. Ведь я столько лет просто наблюдал со стороны и сейчас не мог так просто отказаться от наконец заполученного. И на сей раз сердце было правым. Проснулся я в ее комнате от неприятных попаданий лучей солнца в глаза. Я только сморщился и хотел повернуться на бок, но вовремя осознал, что Белатриса лежит, прижимаясь ко мне. Ее сонное личико не могло оставить безразличным даже меня. Я понял, что за столько лет проживания ни разу не чувствовал себя таким счастливым. Мне вдруг захотелось снова ее поцеловать, но все-таки я сдерживал свои желания, зная их последствия. Мне не хотелось так ее будить. Я осторожно устроился поудобнее и любовался ее красотой. Под ее подбородком, на шее, на плечах оставались засохшие следы крови от моих поцелуев. От растертых до ужаса губ не осталось и следа – на утро и у нее и у меня все было, как и раньше. Прелести быстрой регенерации. И все-таки я не сдержался и, сам не понимал зачем, но провел пальцем по ее пухлым губкам. Это ее разбудило. Она лениво открыла глаза и мне вдруг стало неловко. Что я творил? Я улыбнулся, чтобы унять всякие мысли, которые могли появиться у нее в голове и только хотел пожелать доброго утра, как она резко присела в кровати, прикрываясь одеялом так, будто на утро после пьянки обнаружила в постели абсолютно незнакомого человека. И пока я пытался понять причину такого, как мне казалось, испуга, она немного наклонилась обратно и с детским энтузиазмом в глазах, с какой-то необычной радостью и уже появившейся улыбкой громко заявила: -Вы улыбнулись?! -Что? –негодовал я. -Сколько я уже тут? Месяц? Два? Я впервые вижу Вашу улыбку. Сколько я уже не улыбался? Месяц? Два? А может год? Второй? Она была права. Я практически никогда не улыбался и поймал себя на этом только в тот раз. Изредка какая-то шутка могла вызвать у меня улыбку (скорее простую усмешку). Ситуации в жизни – чуть ли никогда. И не то, чтобы я не улыбался, потому что имел статус гордого, холодного человека, и улыбка могла бы сломать сложившиеся стереотипы. Нет. Мне просто было не над чем особо улыбаться. Возможно, я даже был слишком критичен и отчасти уныл. Но что поделать! Такая натура. Я презирал остальных и считал себя правым. Вот только заявление Белатрисы у меня все больше вызывало улыбку. Точнее, она его не особо вызывала, но мне захотелось улыбнуться, чтобы сделать ей приятное. Она ведь так резко вскочила всего лишь из-за моей улыбки. Удивительная особа! Но как быть, когда ты так долго не улыбался, что мускулы твоего лица отучились изгибаться? Белатриса начала смеяться, прикрывая рот ладошкой, от такого унизительного зрелища. Я честно пытался. -Я ценю Ваши старания. – Но как бы сильно она не ценила, все равно продолжала звонко смеяться. А потом резко наклонилась и поцеловала меня в губы, придерживая волосы за ушком, чтобы они не спадали мне на лицо. -С добрым утром, Винсент. – с милейшей улыбкой бросила она как только отстранилась. -С добрым. – я не переставал удивляться ей, не переставал пытаться предугадать ее дальнейшие действия, но она всегда была непредсказуема. И в тот же момент, как я задумался про подобное, почувствовал ее пальцы у себя на боку. Нет, она не хотела меня погладить или возбудить. Это были какие-то странные движения. Я чуть сморщился, смотря ей в глаза. Вопрос тут был лишний, она и так все могла понять. -Что, Вы даже щекотки не боитесь? Я помотал головой. Она хотела вызвать у меня улыбку щекоткой, но остановилась, узнав, что даже этот способ бесполезен. -Жалко. – Белатриса сказала это таким тоном и милым выражением, что мне самому жалко стало. Она удобно улеглась на бок, придерживая свою голову одной рукой, а вторая лежала у меня около шеи. Она немного задумчиво смотрела мне в глаза, и я не отворачивался. Мне было не в тягость молчать, наоборот, я не видел смысла в словах. Но ее женская натура требовала речей и объяснений. -И почему Вы всегда такой серьезный? -Тебя это волнует? -Да нет, не то, чтобы… но не улыбаться… -Не забывай, что я тот еще старик. Она резко вскочила. -Да-а! Да Вы мне в пра-пра дедушки годитесь! Даже в пра-пра-пра дедушки! Как бы это заявление ни было правдивым, было несколько обидно. -Да-а? А что ж ты тогда с дедулей ласкаешься? Она быстро посерьезнела и улеглась ладонями чуть ниже моей груди, уткнувшись подбородком о ладони, и смотрела на меня с интересом, что давало понять, что Белатриса всерьез задумалась над моим вопросом. Мне же пришлось наклонить голову, чтобы полностью видеть ее светлое личико. -Не знаю, - начала она и через секунду продолжила, склонив голову набок. –Может, потому, что я влюбилась в этого старого дедулю? Мне стало жутко приятно. Это было своеобразным подарком за долгое наблюдение со стороны. Вот тогда я улыбнулся. Довольно широко и, что самое важное, искренне. Отчего-то я даже повернул голову в сторону, дабы не смотреть ей в глаза, но тогда же счастливо усмехнулся, отчего моя улыбка стала шире. -О. Вы все-таки улыбнулись по-настоящему. – она хоть и обрадовалась, но на свое признание ожидала не только простую улыбку. А я запнулся и не мог сказать ответных слов, хоть и сам испытывал к ней то же самое. -Улыбайтесь почаще, Винсент, у Вас жутко красивая улыбка. А вот в ее улыбке я заметил что-то грустное и я просто не мог все так оставить. Решил ответить ей, но к тому же рассказав всю правду. Я осторожно провел пальцами по ее лицу и погладил щеку, дальше проводя по ее чертам, или же просто играясь с ее волосами, но где-то в середине своих слов я все-таки убрал руку, хотя ей было приятно. -Хочешь, расскажу тебе одну историю? -Как дедуля внучке? Ее заявление вызвало у меня короткий и тихий смешок. А она с улыбкой наблюдала за моим состоянием. Я чувствовал ее обиду за то, что никак не отреагировал на ее признание. -Скорее, как… отчаявшийся старик молодой, неопытной девушке. -Хочу. -Хм… Жил был один старый-старый вампир. Он проживал свою скучную и однотипную жизнь только ради желания найти еще одного такого же, как и он сам, или же достойного чести вампира человека. Но никогда не находил. Он уже устал бродить в поисках и устал от себя самого. И вот он как-то вечером возвращался один домой, и вроде бы все было, как всегда, но тогда в него врезалась маленькая девочка. Вроде бы, правда, что особенного, да? Подумаешь. Всего-лишь какая-то маленькая девочка семи лет, которую тут же захотелось отругать за невнимательность, но это желание тут же пропало, когда девочка посмотрела на вампира своими большими темными глазками, полными мольбы, грусти, жалости. Вампир не мог ее отругать. Девочка убежала, и он заметил, что она бежит от двух мальчишек, и тут же поспешил остановить хулиганов, хотя, кажется, это она у них что-то украла. Белатриса, вероятно, вспомнила тот случай и с сияющими глазками подняла голову и только набрала воздуха, чтобы что-то сказать, но я положил указательный палец на ее губы и не дал ей и звука издать: -Тсс. Дай я продолжу. Хоть она не умела и ненавидела ждать, хоть ее изнутри и разрывал интерес, Белатриса молча приняла прежнее положение и продолжила дальше слушать. -И кто бы подумал, что какая-то маленькая сиротка могла бы полностью изменить жизнь старого вампира? Он сам был удивлен, но та стала для него смыслом и причиной дальнейшего его проживания. Он тогда прочесал все ближайшие приюты и надо же! Нашел ее, да. И он стал следить за девочкой. Год за годом она взрослела, не имея понятия про существование кровожадного вампира, который так ждет и не дожидается ее совершеннолетия, чтобы превратить ее в такого же, как и он сам, потому что это маленькое чудо, несомненно, тот самый человек, которого он все это время искал. Малышка вскоре выросла. Точнее, не совсем, но познала взрослую жизнь куда лучше, чем некоторые особи в разы старше ее самой. Вампир не мог лезть в ее жизнь. Он находил в себе терпение и ждал, ждал дальше. Находил в себе самоконтроль не уничтожать всех мужчин, которые приближались к ней. И день со днем сознавал, что малютку он более не может воспринимать, как… малютку. Она стала для старого вампира кем-то больше, чем просто будущей ученицей, просто человеком пригодного для роли вампира… Белатриса, я ведь в том переулке оказался далеко не случайно. Видя Белатрису, я понимал, что после моего рассказа ее переполняло множество эмоций. Она была и в шоке, и в ужасе, и была жутко рада, как девушка, получившаяся взаимный ответ от любимого мужчины. Она стала нервно смеяться и сохранила улыбку на губах. -Не легче ли было просто сказать, что мои чувства взаимны? -Не-ет. Не легче. -… Когда я говорила воспитателям и всем остальным, что у меня чувство, что меня преследуют, мне постоянно твердели, что у меня паранойя. -Прости. -Но… если Вы следили за мной с детства, то почему не удочерили? Так не легче было бы? -Было бы, но… Тогда ты бы воспринимала меня, как отца, а я тебя как дочь не смог бы. К тому же я не умею обращаться с детьми, плюс у тебя появилось бы много вопросов насчет моей внешности или пропаданий. И как бы я смог объяснить это ребенку? -Могли бы няню нанять. -Мог. Но с чего бы молодому человеку удочерить уже достаточно взрослого ребенка и отдавать на попечение кого-то другого? Это вызвало бы много сомнений у людей, а ты представь, как и без этого сложно убивать людей 200 лет подряд и оставаться в неведении. Я видел как она погрустнела вновь. Она была права. Я мог сделать все, что угодно, дабы забрать ее из приюта. Но я не делал этого. Я наблюдал со стороны, мне надо было понаблюдать. Мне не хотелось брать ее под собственное попечение раньше времени. Это могло бы повлиять на ее характер и дальнейшее развитие. А вдруг она бы стала одной из тех обычных избалованных и наглых людей? Я не хотел заполнять ее сосуд раньше времени. Но я не мог так объяснить свой поступок ей сейчас. А Белатриса решила забыть про это, хоть и явно была огорчена. Но, подняв обратно на меня взгляд, она уже счастливо улыбалась, а после подкралась поближе, поцеловала. В тот день мы провалялись в постели до обеда. Наши отношения развивались довольно быстро. Быстрее, чем я мог себе предположить. Но, как ни крути, “небольшая” разница в возрасте нам мешала. Она не одобряла моего мировоззрения, с многим не соглашалась. Вернулась к теме удочерения. В конце концов она понимала, что спорить со мной невозможно. Какой мой опыт в жизни и какой ее? Белатриса успела отметить и мою отсталость от современного мира. Ей нужно было больше движений, яркости, меня же устраивали тишина и покой. Она стала критиковать меня за то, что я не пользовался мобильными и как-то даже хотела, чтобы я пошел с ней в клуб. Для меня все это было чуждо, я не мог давать ей ею желанное и не стремился даже. Я никогда не кричал во время подобных ссор. Мой тон никогда не превышал рамки дозволенного. Всегда говорил довольно тихо, но меня всегда слушали и при надобности все затыкались, чтобы мой голос был слышен. Но вот Белатриса, как женщина, требующая любви и внимания, набитая юной энергичностью и энтузиазмом, часто кричала, пытаясь доказать мне что-то. Она была единственным существом, кто смел так повышать на меня голос. Со временем я обучил ее и сдержанности, и хладнокровию. Так она стала более изящной, более гордой. Мужчины любят волевых женщин, а женщины любят мужское внимание. Белатрисе льстило все происходящее, но она ни разу не переходила за рамки дозволенного, прекрасно понимая последствия. К тому же, это я сделал из нее ту, которой мужчины восхищались, а дамы завидовали. Она понимала это и, что самое главное, не забывала. Возможно, я все-таки и правда стал для нее воспитателем, папой, но наши чувства оставались прочными. Никто не в силах понять то, что мы испытывали, никто не в праве критиковать. Ее уважительное обращение ко мне на “Вы” вызывало удивление у современников. Что только им в голову не приходило. А я честно говорил Белатрисе, что она может обращаться ко мне на “ты”, но она не стала, отметив, что мне это точно не понравится. Несомненно, она была права, но я был готов привыкать к подобному, однако мне не пришлось. Но тогда ни я, ни она не подозревали, насколько ужасно могут обернуться человеческие возгласы, человеческое любопытство. Нас загубили не глупые полицейские, нас загубила человеческая алчность, зависть. На дворе стоял 2013-ый год. Мы с Белатрисой путешествовали по миру, по ее решению и по моему согласию. Если уж жить бессмертно и иметь хорошее состояние – почему нет? К тому же это было отличным укрытием. Нельзя ведь быть вечно молодым. Я не любил дикие страны, подобные Индии или стран в Африке, а также не хотел посещать южную Америку. У них были странные понятия сосуществования и странные правила, которые мне не нравились. А что мне еще не нравилось – жара и отсутствие гигиены. Но моей спутнице от чего-то жутко хотелось посетить Колумбию. Целый год она висела у меня на шее и мучила этим, мучила, мучила. Каким бы спокойным и терпеливым я не был – мое терпение лопнуло, да и ее женская упорность и обворожительность взяли вверх. Я согласился ночью, а утром уже передумал. Однако, она так радостно вилась вокруг меня, зацеловывала из-за моего согласия, что я решил ничего ей не говорить и исполнить ее небольшое желание. Через два дня мы оказались в Колумбии. На улице была невыносимая жара, я был вынужден ходить с зонтиком, я был вынужден пить холодную воду, я был вынужден отказаться от строгого одеяния. Я считал дни, когда уже можно будет покинуть эту страну, но Белатрисе тут нравилось. Она могла похвастаться своим обворожительным телом, станцевать танцы с испанцами, посмеяться, повеселиться. Чего я не понимал, так это того, как она переносит солнце, как с такой радостью выпивает здешнюю выпивку и чем ее так заводят эти странные песни и еще более ужасные телодвижения. На четвертый день нашего пребывания в Колумбии, перед ее глазами убили человека. На дорогах случилась какая-то стычка и из-за злости, повышенности тона – его просто застрелили полицейские, а люди проходили мимо. Белатриса была в ужасе. Может, она и была убийцей, но видеть, как ни за что убивают другого, не могла. Ей стало жалко того человека. Тот вечер она просто провела в номере отеля. И ладно, если бы в моей компании, но… она еле двумя словечками обмолвилась. Я имею легкое представление того, о чем она думала. Наконец осознала, почему я полон презрения к людям. Но она отличалась от меня. Ей было не так легко сознавать это, как когда-то далось мне. -Винсент… -Да? -А мы ведь… так мы ведь такие же, как они, да? -Мы не люди, Белатриса. -Но мы такие же бессердечные. Убиваем их ни за что. -Мы вынуждены их убивать, чтобы выжить. Это нас отличает от всех остальных убийц. Люди ведь убивают животных, чтобы утолить голод? Я надеялся на продолжение разговора, но она замолчала и развернулась на другой бок, спиной ко мне. Мне посчиталось нужным оставить ее одну, и я спустился вниз, в лобби. Ничего страшного, думал я, завтра уедем в другой город, и, может, она оправиться. Но кто бы знал, что это “завтра”, на которое все возлагают свои надежды, уже могло не наступить для нее. На ресепшне нашего отеля работал один молодой колумбиец. С самого дня нашего прибытия он поразился Белатрисой и открыто показывал свои чувства даже в моем присутствии. Белатриса отвечала строго, сдержанно, желая угомонить чувства странного парня. Я же одарил того грозным взглядом и дал понять, что лишние его действия приведут к плохим последствиям. Но он фанатически влюбился в Белатрису с самого того дня, когда увидел. Бегал за ней повсюду, присылал цветы в номер, рисковал потерять работу. За день до этого он открыто приставал к ней у выхода, молил выслушать, объяснялся в любви. Белатриса не знала, но я после поймал его в уголке и пригрозил. Слова для таких как он ничего не значили, так что я сразу понадеялся на силу. Мне показалось, что он был достаточно напуган, чтобы осмелиться хотя бы еще раз приблизиться к ней. Убивать его не стал, жаловаться администрации тоже. И вроде бы я не ошибся: он держался от нее подальше. Тогда, когда я сидел у бара и тихо попивал свой бокал вина, он прошел рядом. Мы столкнулись взглядами. Он был напуган, растерян и быстро скрылся, чтобы прервать визуальный контакт. Я тогда гордо усмехнулся, осознав свою удачную работу. Удостоверился, что теперь точно будет держаться от Белатрисы подальше. Как я ошибался! В комнату я вернулся примерно через час. Когда я открыл дверь своей карточкой, он лежал мертвый прямо у прохода в спальню. Истекал кровью, а в руках у него был пистолет. Мое сердце забилось в тревоге. Точно так, как несколько лет тому назад в том злосчастном переулке. Я рванул в спальню. Тело Белатрисы лежало на кровати, ее одежда была разорвана, белое постельное белье все было в крови. Беда была одна: я не чувствовал запаха ее крови, а это означало лишь то, что она мертва. Моя Белатриса была мертва. Ее убил какой-то никчемный мальчишка, завидовавший нашим отношениям, жаждущий большего, чем ему дано. Выстрелил ровно в висок по несколько раз и в конце своего “героического” поступка убил и себя. Можно было надеяться на регенерацию, но она уже дольше недели не пила ничью кровь и была слаба. Я порезал руку, пытался споить ее своей кровью, но все было бесполезно. Я только лишь красил ее губы алым цветом. Она была мертва. Я понимал, что прижимаю ее мертвое тело, но не мог с собой ничего поделать. Тогда я понял, как выглядят вампирские слезы. Понял, что во второй раз повторил ту же ошибку, оставив дорогое мне существо в одиночестве. Понял и в очередной раз прочувствовал всю людскую низость, слабость, бессердечность. С тех пор мир для меня рухнул. На кого я мог повесить свою злобу? Кто из презираемых мною людей мог бы заменить мою Белатрису? Кто мог упокоить мою ярость? Кого я мог попросить убить меня тоже? Всего-лишь сосуд, наполненный чьим-то опытом, обреченный на вечное одиночество, на вечные муки среди людей. Видимо, такова моя судьба.