***
— вы верите в соулмейтов? — идэн заходит в класс, и чан морщится. что ещё скажешь? что подарки под ёлкой оставляют не родители? — не переживайте, я сюда не заставлять уверовать в иисуса пришёл, — продолжает, мягко облокачиваясь об учительский стол, их стабильный приглашенный учитель. прикрепленный государством, чтобы помогать особенным интегрироваться в общество и находить себе применение. — что первое, что второе — полная ерунда. но — в этом есть небольшой смысл. чан-а, — идэн мягко указывает на него почти расслабленной рукой, и чан тут же соскребает себя с парты, чтобы встать. на него смотрит добрая половина его класса. вся половина — особенные. и даже они смотрят на него так, будто не знают, восхищаться или бояться. чан не хочет ни того, ни другого. — чан-а, ты наверняка знаешь что-то о теории совместительности. просвети? — мужчина фамильярно запрыгивает на стол и складывает ногу на ногу. на его лице теплая и дружелюбная улыбка, но чан знает, что идэн никогда не спрашивает что-то просто так. идэн — его куратор на протяжение уже одиннадцати лет. с тех пор, как чан впервые... слетел с катушек. чан встряхивает головой и хватается левой рукой за правое запястье, жёстко сжимая пальцы. его кожа зудит и покалывает. — сингулярность способностей предполагает неограниченное количество комбинаций, при которых индивиды, объединенные в группы, могут как увеличивать, так и уменьшать потенциал собственных способностей, — в точности с учебниковыми формулировками. как заучил. сонсэнним довольно кивает. — что ты думаешь по этому поводу, чан-а? — спрашивает, склоняя голову набок. чан хочет закатить глаза и сесть. они разговаривали об этом уже много раз. ну не при всех же — в конце концов. — неважно, что я думаю. это не отменяет того факта, что некоторые способности невозможно контролировать. идэн вздыхает. смотрит на него с некой обидой, что ли, разочарованием. словно надеялся, что чан выключит цинизм среди одноклассников. но это не проблемы чана — что все они сидят в розовых очках. — садись, чан-а, — сонсэнним сжимает губы и думает с несколько минут, как бы отменить ущерб, что чан наделал. подростки активно шепчутся, перебирают по памяти все самые страшные способности, которые видели свет за всё существование особенных. — да, некоторые способности действительно могут нанести большой ущерб как носителю, так и реципиенту, в этом чан прав, — идэн перебивает, когда гаон начинает панически оглядываться на чана. — но теория совместительности, которая с этого года, если вы в курсе событий, перестала быть просто теорией, как раз таки нацелена на увеличение потенциала и нивелирование ущерба. идэн мечтательно прикрывает глаза. — как вы выбираете друзей? — он спрашивает, обращаясь ко всем сидящим, что внезапно замолкают. — гаон? парень округляет глаза. гуляет взглядом по комнате, хаотично, и находя своих близких приятелей слегка смягчается в лице. — я дружу с теми, с кем мне хорошо, сонсэнним, — непонятливо шепчет, и ждёт, что ему скажут, правильный ли его ответ. чан закатывает глаза. — да, — одобряющие кивает идэн. — соён таскает тебе снэки. минхек подтягивает тебя в математике. гохан подшучивает над тобой, чтобы ты не зазнавался. весь класс перекатывается тихим смехом. чан смотрит на нейтральное лицо идэна и сжимает губы. пальцы всё ещё не отпускают его запястье. чан чувствует, как его способность искрится в клеточках кожи, но ничего не происходит. сколько ни старайся — себя своей способностью уничтожить не получается. чан часто мечтал быть одним из тех особенных, чья способность, словно аутоимунное заболевание, внезапно разучивалась распознавать клетки своего носителя. он слышал, они умирали долго и мучительно. и лекарство всё ещё не придумали. кра-со-та. — мы выбираем себе в друзья тех, что делают нас лучше, — обобщает идэн. чан сглатывает. — по факту, мы находим себе соулмейтов. тех, кто способен увидеть наш потенциал, раскрыть его, и помочь нам пройти через трудности. именно об этом теория совместительности и среди особенных. чем сильнее и опаснее способность, тем больше особенный заслуживает партнёра — друга, который даст возможность стать лучше. чана тошнит.***
с пяти лет чан никого и никогда не касается. папа был плохим человеком. он бил маму, бил посуду, бил громкими, грубыми словами по нежным детским барабанным перепонкам. папа схватил его за руку — рука папы рассыпалась пеплом на пол, а нож, который папа держал в другой руке, с ещё большей яростью от агонии врезался в мягкий, по-детски вздутый живот. чану было страшно. папа продолжал осыпаться пеплом, а мама бросилась было к нему, сама до смерти запуганная и страшная, обнятая фиолетовыми синяками. чан тянул к ней руки, хватался за все, до чего доставал, плакал и кричал, пока боль в животе пульсировала, а паника и истерика преграждала путь, но мама так и не обняла его. так и не погладила. не протянула руку в ответ, хотя чан хотел больше всего в последний раз перед тем, как закроет глаза, почувствовать нежные ладони. чан потерял сознание, превратив в пепел половину кухни. когда он проснулся, он больше никого и никогда не касался.***
— ты меня не поранишь, — настойчиво тянет к нему руку мальчишка. — я тоже особенный. чан также настойчиво качает головой и ещё больше забивается в стену из твёрдой, влажной земли. ему не повезло упасть в яму — так считает этот ребенок. ему семь, его зовут чанбин, он улыбается так по-странному ярко — его зубы торчат из-под губ неровными рядами с зияющими пропусками, и чану физически плохо — что он понимает в везении? когда тебе десять и ничего в этой жизни не приносит тебе удовольствие, мысль "мама расстроится, если я это сделаю" перестает так сильно влиять на принятие глупых решений. чан впервые почувствовал что-то близкое к облегчению, когда шагнул в огражденную лентой яму. когда больно ударился плечом о взрыхленную землю. когда откатился к стене из земли, вжался спиной в холодную твердость, закрыл глаза и подумал, что его здесь никто никогда не найдет — яму не зарыли ни вчера, ни на прошлой неделе, ни месяц назад. с чего бы зарывать завтра? если он будет тихим, его не найдут. — я позову взрослых, — уверенно говорит чанбин, и чан вскидывается. — они не будут меня вытаскивать, меня нельзя трогать. чанбин смотрит на него с высоты двух метров. его брови презабавно встречаются с друг дружкой над переносицей. — почему? чан не хочет с ним разговаривать. он маленький и глупый и ничего не понимает. но если он позовет взрослых, это превратится в катастрофу. над ним, чаном в яме, будет сидеть куча взрослых, и все будут ломать головы, как вытащить его, не касаясь. — если я коснусь чего-то — оно превратится в пыль, — чан напускает во взгляд как можно больше злости. семилетний ребенок же под ним с нехарактерной стойкостью выдерживает его. — со мной ты никого не поранишь. я же сказал, что тоже особенный, — чанбин разговаривает с ним так, будто среди них двоих он — старше и умнее. чан думает, что такая самоуверенность — признак глупости. и убеждается в этом, когда чанбин внезапно поворачивается к нему спиной, опускает ноги в яму, повисая на руках на несколько секунд, а затем прыгает, приземляясь на попу. чан подрывается помочь, когда чанбин от резкой боли морщится, но совсем не кричит, и останавливается в метре от мальчика, сжимая руки в кулаки. — ты дурак! — кричит, но чанбин отмахивается от него. чан опускается рядом с ним на колени, бесполезно разводя пальцами в воздухе. чан — добрый. он не может смотреть, когда кому-то больно. — ты зачем сюда прыгнул? — я дурак? — чанбин стонет, поглаживая руками ушибленное бедро. — я тут помочь тебе пытаюсь, где мое спасибо? чан злится. почему его просто не могут оставить в покое? все эти учителя, психологи, идэн, в конце концов? зачем лезут к нему, когда не могут пообещать, что всё будет хорошо? зачем уговаривают держаться? зачем этот глупый мальчишка запрыгнул в его яму? чтобы что? — спасибо за что, идиот? — чан еле сдерживается, чтобы не стукнуть. он не может себе позволить приблизиться к чанбину. — спасибо, мой герой, но если ты тут, кто позовет взрослых? чанбин на секунду замирает. в его глазах начинает пробиваться осознание, что теперь они оба в яме. — дошло? его это все так сильно раздражает. он упрямо садится к стене в привычную позу, прижимая колени к подбородку, и пытается смириться. с тем, что ему теперь, очевидно, сидеть в этой яме не одному. и нести ответственность за непомерно глупого семилетку. и теперь ему уже не так плевать, придут ли закапывать яму. ему уже не хочется, чтобы их никогда не нашли. чан дёргается, как ужаленный, когда чувствует маленькую ладошку на своей щеке. он внезапно отшатывается, но ребенок упрямо прижимает ее к искрящейся способностью коже — чан чувствует, как нагревается место, к которой прижаты чужие пальцы, чувствует как щека покалывает, как его собственное дыхание ускоряется. — я дурак, — смиренно шепчет чанбин. — но смотри — я же сказал. я тоже особенный. так что если нас найдут, тебя смогут вытащить вместе со мной — пока я тебя трогаю, твоя способность не работает. чан непонимающе смотрит на мальчишку. он чувствует, как зыбкое и липкое ощущение ползет откуда-то из солнечного сплетения к уязвленному прикосновением участку кожи, чувствует, как мурашки концентрируются, словно сбегаясь к одному месту, как к мостику, чтобы перепрыгнуть на жертву, коснувшуюся хозяина, но чанбин не убирает руку. и чанбин цел. смотрит на него, как на не меньшего дурачка, коим сам является. садится рядом, горестно вздыхает. отнимает руку от лица, но находит чанову ладонь, погребенную в рукаве толстовки, и сжимает его кулак своими крошечными пальцами. — моя сестра всё ещё стояла в очереди в магазине, когда я пошел посмотреть на стройку. она нас найдет, обещаю, — чанбин смотрит ему в глаза, а чан — в свои собственные слезы, застилающие обзор. он чувствует, как способность шебуршится внутри него, словно в конвульсиях, путешествуя по его тканям непривычной щекоткой, к руке, но снова ничего не происходит. чан не позволяет себе выдохнуть с облегчением. — ты совсем ничего не чувствуешь? — шепчет чан вопросительно, наконец смаргивая слезы. — я чувствую её в тебе, — чанбин мнется. — я чувствую, что она хочет меня потрогать. чан не может не перестать думать, что чанбин — дурак даже для своего возраста. превратить в груду пепла — это не "потрогать". это вцепиться в каждую клеточку тела другого человека и настроить ее на самоуничтожение. быстро. невозвратимо. — чанбин, она хочет тебя убить, — голосом, полным страха перед отсутствием у младшего инстинкта самосохранения, тянет чан. чанбин поднимает его руку, и чан вздрагивает, когда тот подкладывает свою под ней и переплетает их пальцы в крепкий замочек. — нет, ничего такого она не хочет, — уверенно заявляет младший и знающе улыбается. — она тебя защищает. слезы в тишине продолжают скатываться по начавшим замерзать от влаги щекам. яма становится гораздо темнее — солнце уже давно опустилось за жилые дома, земля остывает, и никто их не зовёт. — как тебя зовут? — шепчет чанбин, словно ему страшно прерывать тишину. им бы кричать что есть мочи, чтобы их поскорее нашли, а они шепчутся. — чан. я твой хён. в сгущающейся темноте неразборчиво шуршит мягкий ответный шепот. чан вопросительно мычит, потому что совсем ничего не расслышал. — чан-хён, ты боишься темноты? чан вытирает слезы свободной рукой. пальцы правой всё ещё сжимает мальчик, и со временем и слезами ползучее ощущение способности перестает ярко жечь, тускнеет, тлея остаточными покалываниями. ему даже не надо задумываться. он не боится темноты — он её любит. темнота — добрая и ласковая. у нее нет глаз, которые боятся на тебя смотреть. она обнимает, когда другие отшатываются. она зовёт и убаюкивает вместо нежных материнских колыбельных и поглаживаний. чан качает головой. — круто! — чанбин положительно сжимает его руку. — можно мы будем друзьями, чтобы ты защищал меня в темноте? я не хочу оставаться в темноте без друга. — у меня нет друзей. темнота пока что недостаточно густая, чтобы чан не мог разглядеть блеска и страха в широко распахнутых глазах. чанбин смотрит на него умоляюще. чанбин — боится темноты. чанбин вообще несуразное создание. трогает его, в яму его запрыгнул, другом стать хочет. — у меня тоже, — вздыхает, правой рукой подпирая подбородок и хмурясь. — я всем кайф обламываю. иногда мне нужно коснуться, а иногда я просто захожу в комнату, и никто больше не может показывать фокусы. чан завидовал тем, кто может хвастаться своей способностью. ему всё время приходится о ней предупреждать. стоять перед новым коллективом, повесив голову, и повторять как пророчество — меня нельзя трогать, совсем никак, даже через перчатки, потому что я сделаю больно. — у тебя очень крутая способность, — шепчет чан, осторожно и поддерживая сжимая пальцы в ответ. он так отвык от прикосновений. кажется, покалывание в ладошке — это уже не конвульсии его отчаянно жаждущей крови способности. — о, я знаю. может быть, меня никто не хочет, но я им нужен, — уверенно говорит мальчик, хоть и выглядит очень грустным — уголочки губ вниз, брови снова сжимают складочкой переносицу. внезапно его лицо теплеет. — мама сказала, что в этом мире должен быть кто-то такой сильный, что он не будет против, если я немножко потушу его. я хочу как можно скорее встретить этого человека. чанни-хён, может быть, это ты! — чанбин внезапно всем телом разворачивается к нему и бросается к нему на плечи, крепко обхватывая тоненькими и слабыми руками его туловище. чан громко вздыхает и замирает. всё его тело дрожит. от всплесков энергии во всех местах, где чувствуется давление младшего, у чана кружится голова, и ему очень страшно. он не понимает, почему. его не обнимали очень-очень давно. он не знает, что делать. темнота становится густой. чан больше не видит очертаний лица мальчишки. чанбин цепляется за него, и чан чувствует кожей на шее невесомое порхание его ресниц. — мне страшно, хён. там в темноте что-то есть, — ещё тише шепчет чанбин, в страхе наваливаясь на чана ещё больше, и чан подстраивается, опуская ноги и позволяя чанбину сесть сверху. ему непривычно и все тело вибрирует, но чанбину страшно, и чан добрый. он не хочет, чтобы чанбину было страшно. — тут только я, глупый, — говорит в ответ, и чанбин быстро-быстро кивает. — я могу сегодня побыть твоим другом. в темноте только он. она зовёт его, не чанбина. у чанбина есть все для того, чтобы прожить замечательную жизнь, чан уверен. он темноте не нужен. к утру их находят. чанбин закатывает истерику и отказывается отпускать чана — у чана внутри опасно нагревается нежность и благодарность. никто не ставит под сомнение испуг семилетки и даже не уговаривает его отпустить своего друга. чану не приходится рассказывать, что он такое. когда чанбин в последний раз обнимает чана, уже почти на голову ниже, вне ямы, чан терпко от грусти радуется, что у него был друг. хотя бы на одну ночь. затем он снова никого никогда не касался. он больше не видел чанбина. он услышал от мамы, что какого-то мальчика забрали, потому что у него очень важная способность, и она настолько важная, что им все равно, сколько ему лет. в голосе мамы слышалось слишком очевидное "мне бы так хотелось, чтобы тебя забрали".***
в гайю-дан чан действительно чувствует себя лучше. никто не смотрит на него. никто не спрашивает его, что у него за способность. из минусов — он видит идэна каждый день на персональных тренировках, которые заканчиваются всегда одинаково. строгим "нет" от чана и кислой мордой куратора. его радует неограниченный доступ к информации и одиночная комната в общежитии. ему становится легче дышать, когда матери не нужно старательно собирать свое выражение лица в любовь и заботу. идэн, наконец-то, психует. чан про себя хвалится, что разбил десятилетие с хвостиком каменного терпения. идэн психует. — я устал от того, что ты себе не доверяешь, чан, — в его ворчании теплится злость, и чан ждёт, когда она прорвется. люди боятся на него злиться. — я опасный. идэн зарывается пальцами в копну черных волос. на его мягком и стареющем лице подёргиваются чуть ли не все маленькие мышцы. — если бы ты был опасным, я бы не вступился за тебя на суде. тебя бы заперли. ты никогда больше не использовал свою способность на людях, ты... — идэн поднимается и принимается ходить по классу. — ты... чан ожидающе смотрит на него. — может, тебе не следовало это делать. может, нужно было запереть меня. — ты не монстр, — рычит идэн. — я не хочу видеть, как ты умираешь, бан кристофер чан! он уходит. чан — тоже. чан его не винит. идэн — язва. но у идэна есть чувства. и идэн с ним с пяти лет. за такое время привяжешься к любому монстру. идэн не хочет смотреть, как чан умирает. идэн хочет смотреть, как чан, словно пиявка, высасывает жизнь из тех, кто пытается ему помочь. идэн хочет найти ему совместительного — соулмейта — жизнь которого чан превратит в изгнание, полное обязательств. чан не хочет быть свободным, пока его свобода — это чей-то приговор. и со стороны идэна, чан думает, это очень низко. единственного друга, которого чан может себе позволить, это темноту.***
идэн возвращается на следующий день и ведёт себя так, будто не злится. как всегда спокоен. отрешённо предлагает ему попробовать направить способность на деревянную статуэтку. так же отрешённо реагирует на чанов отказ. обсуждает с ним статьи. новые подходы в системе по работе с особенными. рассказывает о тяжёлом случае с девушкой, которая всех подряд била током. говорит, социализация была трудной. люди не принимали её, потому что она делает больно. чан хочет фыркнуть, что люди — разбалованные идиоты. больно — это не погребальная урна. может, ему работать в морге? идэн тратит на него свое рабочее время. но это, наверное, не так плохо — идэну хорошо платят за кураторство. чан не может обернуть вокруг своей головы тот факт, что идэну платят за бесполезные разговоры с ним. чану даже немного стыдно, что ему попался такой запущенный случай. чан готовится вставать, когда их занятие подходит к концу, но идэн смотрит на наручные часы и останавливает его. — задержись. чан игнорирует его, направляясь к двери. — да ладно, чан, я же знаю, что ты не ходишь на другие тренировки, потому что не видишь в них смысла, — идэн стонет, цепляет его рукой за капюшон, и чан устало разворачивается, кладя ладонь на ручку. — теперь я вижу смысл — отдохнуть от тебя, — в его скрипучем голосе нет ни капли сарказма. чан апатичен. идэн морщится. возможно, принимает близко к сердцу. чан не знает. и не хочет узнавать. идэн — единственный человек в его жизни, который его не боится. и даже он в ней не просто так. ему щедро за это платят. — задержись. хотя бы на полчасика, — идэн тянет его за капюшон обратно к его стулу. смотрит уверенно. — чан, я три месяца вел очень нудную переписку с мудаками, чтобы выбить хотя бы шанс на встречу с этим человеком, имей совесть. как бы чан хотел не иметь совесть. чтобы не бояться рисковать. что бы посылать к черту любые преграды. чтобы отпустить жжение в коже и испепелить весь мир. чтобы стать тем, кем ему, видимо, предначертанно быть. — там в темноте что-то есть. я. там есть я. комната замирает, когда чан послушно садится и раскидывает ноги. его глаза закрываются, и идэн не издает ни звука, словно боится пошатнуть чанову послушность. чан знает, что он тикающая бомба. когда время истечет, он уйдет во тьму. заберёт ли он с собой жизни других? его пугает то, насколько он близок к безразличию. оно вязкое и заполняет солнечное сплетение. от него хочется лечь и уснуть и никогда не просыпаться. дверь скрипит, и чан слышит мягкие, нерешительные шаги. — мне сказали, я найду вас тут, ёнхван-щи? — слышится осторожный голос, но безразличие концентрировалось слишком близко к сердцу. ему нужно продержаться обещанные идэну полчаса. затем он свободен попытаться исчезнуть в своей комнате. — я же просил, зови меня идэн, чанбин-а, — голос идэна звенящим колоколом ударяет по голове, и чан резко открывает глаза. взгляд тут же цепляется за вытянутое лицо. волна из колючих вспышек путешествует от сердца к конечностям, словно пытаясь зарядить чана энергией сделать что-то, но чан просто смотрит. на выступающий подбородок, высокие скулы, широкую, зубастую улыбку. от нее больно. если бы чан мог, он бы сбежал прямо сейчас, но электричество в теле пригвоздило его к стулу, вытолкнуло безразличие, и чан чувствует себя словно в комнате пыток. — чан-а, — идэн неопределенно указывает на чана рукой. словно одновременно привлекает внимание чана и представляет его прибывшему. такие знакомые глаза всё ещё не кажутся взрослыми. они смотрят прямо в него. улыбка чанбина замирает, и чан боится. впервые очень сильно чего-то боится. он всё ещё слишком глуп, чтобы коснуться его? если чан прикроет глаза, он сможет в точности представить перед собой мягкое детское лицо, не обременённое беспокойством перед другим особенным. пожалуйста, пусть он всё ещё такой же глупый. чанбин внезапно приходит в движение, его улыбка исчезает, подавленная выраженной целеустремлённостью. чан задерживает дыхание и зажмуривается, но его тело не хочет и не может двигаться. теплая ладонь прижимается к его щеке, и чану снова десять. чану снова десять. он сидит в глубокой яме на приостановленной до лучших времён — перед выборами — стройке. его зовёт темнота. но он не может уйти — потому что глупый семилетка чанбин боится. щека греется и пульсирует зыбучими всплесками. хозяин руки на ней продолжительно выдыхает — и воздух из него выходит в точном воздушном ритме вибрирующих пульсаций. когда чан открывает глаза, перед ним протянутая рука и мощная грудь, укрытая слоями одежды. к ней хочется прикоснуться. его способность тянет его руку словно магнит. словно хочет облепить человека перед собой электрическим песком, сгрести к себе, накрыть, как купол. ладонь чана упирается в чужое солнечное сплетение. он поднимает глаза и видит на знакомом повзрослевшем лице уже не зияющую выпавшими молочными зубами улыбку — но она такая же яркая и ослепляющая. — ты совсем ничего не чувствуешь? — шепчет, уставляясь в загоревшиеся чем-то непонятным чану глаза. улыбка чанбина становится более скромной и игривой. — я чувствую её, — кивает, отнимает руку от его щеки и кладет на ладонь, прижатую к своей груди. ладонь чана — единственная часть его тела, что он сейчас чувствует. она пышет энергией и она громкая, яркая, от нее почти больно. — она рада меня видеть. она очень долго не могла никого потрогать. слезы нагло пробираются через густые ресницы. чан вдыхает громко, стараясь остановить неконтролируемую дрожь. внезапно безразличие кажется роскошью, которую он не может себе позволить. внезапно уйти — это взять за собой семилетнего мальчишку, и темнота — не для него. внезапно его грудь полная, и наполняющее — не холодное и зыбучее, а горячее и распирающее. чан старательно выталкивает воздух из спирающих лёгких. он краем сознания чувствует, что захлёбывается слезами, и он не понимает, когда это успело с ним произойти. одно прикосновение, спустя больше десяти лет, и он... он застрял между агрегатными состояниями. замереть или поддаться. схватить или убежать. почувствовать или закрыться. одного тепла под пульсирующей кожей ладони достаточно, чтобы его согнуло пополам. — ты его знаешь? — он слышит строгий и спокойный голос идэна. в нем не чувствуется удивление. лишь капля осторожности. чан содрогается от тона его голоса. — вы можете дотронуться, — чан слышит вибрации голоса в груди. — он сейчас как беспомощный котёнок, и мухи не обидит. чан хочет возразить, хочет отшатнуться, но рука горячо прижимается к его спине, и чан неосознанно двигается ей навстречу. всхлип рвется наружу сквозь судорожное дыхание. энергия менее дружелюбным потоком стекается к руке куратора, но она не отстраняется. — сидели в одной яме, когда мне было семь, — вибрирует грудью чанбин, видимо, отвечая на пронзительный взгляд идэна. чан чувствует слишком много и недостаточно одновременно. его мозг цепляется за каждый звук, за каждое ощущение, и одновременно выключает почти все мысли в его голове. — это не слишком, чан-а? — голос идэна редко принимает такую глубокую заботливую форму. рука на спине чана менжуется, подрагивает, слегка теряет свой вес, и чан рыдает ещё сильнее. это действительно слишком. он хватается пальцами за запястье, когда тот убирает руку, словно если это прекратится — всё, что чан знает, исчезнет. — чёрт, чан-а, — идэн приближается ближе, и внезапно волосы чана запутываются вокруг крепких пальцев, а его мокрое лицо утыкается в колючий свитер. чан дрожит всем телом. рука чанбина крепко прижимает его пальцы к груди. у чана внутри много невыплаканных слез, полное отсутствие мыслей и большая, распирающая надежда. — не переживайте о времени. я не вернусь в капитолий. чан помнит, что они разговаривали. окружив его, тикающую бомбу, с двух сторон. помнит, что ничего не понимал, даже когда очень старался. помнит, что никогда до этого момента не чувствовал себя настолько полным чего-то настолько хорошего. он помнит, что в какой-то момент взорвался.***
— я не понимаю, с чего вы решили, что я могу это сделать, — чан смотрит на горстку пепла, на месте которой только что была подставка под ручки. рука чанбина давит на его плечо. чанбину, вообще-то, не нужно прикасаться к чану, чтобы воздействовать своей способностью. но чан не возражает. — потому что я, в отличие от тебя, хорошо контролирую свою способность, — говорит чанбин ему почти в шею, со спины наблюдая, как чан перебирает пальцами сухую пепельную пыль. — и в какой-то момент я перестал обнулять твою, — чанбин сжимает руку на его плече, когда чан замирает. — я всё ещё полностью стираю её, но оставляю канал для себя. она не вредит мне, чан. она проходит сквозь меня, и она делает что-то, она делает что-то хорошее. чана окутывает страх. чанбин всё ещё глупый семилетка внутри. она не может делать что-то хорошее. она хочет убить. — ты этого не знаешь. чанбин вздыхает и подвигается к нему ближе. прижимается широкой грудью к спине, и чан еле сдерживается, чтобы не растечься убийственной субстанцией по тренировочной. — я знаю, хён. она чувствуется. она чувствуется, как ты, — лоб чанбина утыкается в его загривок. чанбин довольно мычит от ощущений. — она радуется мне. она наполняет меня. — она опасная, — упрямо бормочет чан, пытаясь возвести ментальную стену между собой и прикосновениями. чанбин, словно чувствуя это, отстраняется. — она — ты. ты не хочешь, чтобы я тебя трогал, и она говорит мне об этом. и я всё ещё не горстка пепла под твоими ногами. в груди громко и больно стучится страх. чан беспомощно смахивает пепел со стола и падает на него почти всем туловищем, утыкаясь лицом в собственные руки. — хён, вернись ко мне, — зовёт чанбин, но чан качает головой. ему страшно. — я пойду за тобой в темноту, а ты этого не хочешь. чан разворачивается и смотрит на чанбина, потерянно стоящего перед ним. в его глазах — боль и страх тоже. лицо чана ощутимо деформируется в смеси противоречивых чувств. — почему? — шепчет непонятливо. смотрит в глубокие темные глаза. в смелые — глупые — глаза. — почему ты тут, а не спасаешь мир? они забрали тебя для этого. ты идеальный герой. почему ты тут? чанбин сжимает губы. — можно я коснусь тебя? что-то в груди чана съёживается до размеров маленькой точки, сжимается, конвертируя размер в энергию, и чан знает, что это что-то ждёт подходящего момента, чтобы превратиться в сверхновую. — выключи её, — предупреждает чан. — мне не нужно, — качает головой чанбин, но чана почти трясет от страха. — выключи её! чанбин слегка дёргается от повышенного тона. чан не кричит на людей. — она растёт, она реагирует на эмоции, и я не хочу, чтобы... — чан говорит громко и четко, но его губы дрожат, выплевывая слова. — она убьет тебя, и я этого даже не замечу, я не успею, я ничего не смогу сделать, и тебя просто не будет, и я не смогу, я не смогу, понимаешь? — чан закрывает лицо руками. — я ненавижу то, что ты делаешь, бин! — что я делаю? его голос звучит очень мягко и осторожно, и чан чувствует искренность в его вопросительной интонации. он хочет знать. — ты заставляешь меня чувствовать себя обязанным! ты раз за разом вкладываешь мне в руки свою жизнь, и тебе всё равно на то, насколько это страшно для меня! ты ожидаешь от меня, что я буду ей доверять, но я не могу! она делала мне больно раз за разом, она изолировала меня, лишила меня матери, она... — чан начинает задыхаться. — просто уйди уже, бин, — голос опускается до усталого, царапающего горло шёпота. — я устал, и я не хочу утащить тебя за собой. спасай мир, будь героем, оставь меня в покое. мы договорились, что я буду твоим другом на одну ночь, когда тебе было семь и ты боялся темноты — это все. это не честно, что ты хочешь большего от меня. основания ладоней больно впиваются в пекущие глаза. дыхания не хватает. сил не хватает. надежды внутри тоже уже не хватает. ей не за что зацепиться, не сейчас, когда страшно. — я выключил её, — вдруг шепчет чанбин. — мне нужно до тебя дотронуться, пожалуйста, чан. он не дожидается разрешения. чан чувствует ветерок от быстрого рывка к нему, чувствует, как руки бережно убирают его ладони с лица. чан смотрит на чанбина сквозь пелену слез и не понимает, как ещё объяснить чанбину, что чан ничего этого не хочет. — я тебе говорил. меня могут не хотеть, но я нужен. я знаю, что я тебе нужен, — ладони обхватывают лицо чана. он уже привык к пульсации, привык к тянущей боли внутри. контакт всегда жалит. — и я не хочу спасать мир, чан! мне больше не семь лет, никакие профессиональные герои, подосланные правительством, не в силах вложить мне в голову, чего я хочу! я хочу помочь тебе спасти твой мир. я хочу быть частью твоего мира. я хочу, чтобы ты больше не боялся. я хочу чтобы мы с тобой стали лучше. сильнее. вдвоём. чан качает головой, но чанбин крепко удерживает его лицо. — я хочу, чтобы ты остановился на минуту, и подумал, почему я тебя не боюсь. я хочу, чтобы ты понял, что твоя способность никогда не хотела разрушений. я хочу, чтобы ты увидел, чтобы ты поверил мне, когда я говорю тебе, что человеческая глупость убедила тебя в том, что ты опасен, когда опасным всегда было всё, что тебя окружает. как он может? его мама не прикасалась к нему ни разу с того случая. — в тебе так много любви, чан. и никто её не заслуживает, — чанбин шипит ему в лицо, носом вжавшись в его нос. — не существует страха без любви. в тебе слишком много любви. я чувствую её, чан, когда она проходит сквозь меня, она такая чистая и большая, и я так хочу, чтобы ты не боялся. чанбин вжимает его лицо в свою шею и крепко обхватывает руками его плечи. чан хватается обеими руками за футболку на его спине. — я не могу, — шепчет сквозь всхлипы.ему пять, и он хочет, чтобы мама защитила его. но мама нуждается в защите больше. папа замахивается на нее ножом, и чан понимает, что в этой жизни защищают не его, а он.
— я знаю, чан. ты не можешь сейчас, но ты сможешь потом. все хорошо, — на его висок опускается долгий и тягучий поцелуй. пальцы зарываются в волосы на его затылке. он любит это. любит тепло его пальцев. любит широкую, мощную грудь под своей щекой. любит горячий пульс, отбивающий прямо в его ухо, плотно прижатое к взмокшей от слез ключице. он очень-очень сильно любит чанбина. ещё с момента, когда тот был беззубым семилетним мальчишкой. но что он может сделать? как он может его защитить? как защитить себя от боли, которую страх как ниточку наматывает вокруг его сердца, перекрывая питание тканям? — поэтому не уходи. не уходи. тебе там не место. тебе там не место, как и мне, чан.***
его мама навещает его на праздники. чанбин вписался в его комнату, потому что чан почти сразу после их воссоединения испепелил кровать, проснувшись от кошмара. это не помогает чану с доверием самому себе, но помогает понять, что чанбин нужен, даже когда не отменяет его способность. он помогает чувствовать себя спокойнее. идэн и чанбин всё ещё пытаются убедить его, что его способность — некий выкрученный на полную защитный механизм. чан почти верит. мама смотрит на него с прежним страхом. даже когда чанбин рядом. — вы можете обнять его, всё хорошо, — чанбин хмурится, когда чан с мамой стоят друг напротив друга. у чана подрагивают руки. он хочет потянуться к ней, но перед глазами — собственные окровавленные ладони, умоляюще направленные к ней, и её разбитое от страха лицо. мама с сожалением улыбается и присаживается на стул возле компьютерного столика. опускает глаза, словно ей стыдно. чану не нужен её стыд. — зачем вы тогда пришли? — выплёвывает чанбин, приподнимаясь и скрещивая на груди руки. — у меня очень много терпения и понимания, но... если вы не можете вести себя как мать, вам стоит уйти. она даже с ним не спорит. чан прикрывает глаза и выдыхает боль, колющую стенки горла невыпущенным всхлипом. она выглядит так, будто давно ждала, что ей кто-то это скажет. снимет с нее ответственность. попросит ее перестать быть матерью. чан не обращает внимания на то, что происходит дальше. просто пытается осознать, как давно он знает, что она не может быть мамой. как давно она перестала. с того момента, как он убил папу? или раньше? с тех пор, как из-за него не могла найти сил и средств сбежать? тёплые руки укладываются на шею. электричество ласково льнет к коже изнутри, принимая прикосновение. чан всю свою жизнь убегал от ответственности. так это выглядит? как мама, неспособная быть мамой? как чан, неспособный быть чаном? он смотрит на чанбина сквозь тонкую пленку слез, и его сердце сжимается от любви, которую он бы очень хотел тоже почувствовать, как чанбин может чувствовать сквозь... неё. способность, которая, оказывается, делала за него то, что должна была делать мама. как могла — неумело, безобразно. — я не всегда буду тебе нужен, чан, — шепчет чанбин, обрамляя его лицо теплом рук и дыхания. — но я очень-очень надеюсь, что я всегда буду кем-то, кого ты хочешь рядом. потому что я очень сильно тебя люблю, — чан видит слезы на щеках чанбина и мокро и болезненно кривится. — и я ни за что не отпущу тебя в темноту. его лицо поддается ментальным уговорам и мягко трясется в судорожных кивках. чанбин — не ответственность. от нее не нужно убегать. его не нужно защищать. чанбин здесь не потому, что он обязан чану. — можно... — чанбин хмурится и щурится в его щеку, и чан чувствует, как сбивается его дыхание под пальцами, которыми чан намертво вцепился в ткань на твердой спине. — можно я тебя поцелую? влажный всхлип вперемешку с вздохом искажает рвущуюся наружу улыбку. чан не помнит, когда в последний раз улыбался. ему кажется, он кивает — но он не доверяет своим ощущениям сейчас до конца, поэтому он кивает ещё раз, чувствуя щекотку влажных ресниц чанбина. — отпусти её, чанни. она просто хочет меня потрогать, — шепчет чанбин возле его губ. чан всхлипывает ещё раз и выдыхает, стараясь очистить голову, как доску от мела. его зовёт, но не темнота. а мерцающее, мощное чувство, собирающееся в кончиках пальцев. чувство, которого он так давно боялся. так давно ассоциировал с болью и смертью и потерей последней человечности. оно делает его самым живым на свете. оно подсвечивает его, как гирлянды новогоднюю ёлку. когда теплые и влажные от смешавшихся слез губы осторожно и нежно прикасаются к его, раскрытым от тяжёлого дыхания, мерцание тепло двигается по всему его телу и словно освобождается через нежное прикосновение. чанбин издает задушенный удивленный звук, и чан замирает, напуганный, но чанбин только сильнее тянет его лицо на себя, вплетая пальцы в волосы и крепко впиваясь кончиками в кожу. чанбин льнет и жадно жмётся, словно желая впитать в себя всё, что отдает чан, и чан только сейчас осознает, что ему, возможно, есть, что отдавать. я чувствую её, чан, когда она проходит сквозь меня, она такая чистая и большая, и я так хочу, чтобы ты не боялся... пальцы неугомонно шарятся по спине, чан двигает чанбина ближе, теснее к себе, целует в ответ, пока сквозь него как дыхание пульсирует... она. и она сильнее, она красивее, чем чан когда-либо мог позволить себе представить. нос заложен от слез, но тяжело дышать не из-за поцелуя, не из-за тяжести в переносице, а из-за того, что внутри него — он сам и любовь. им больно, им страшно, они обросли колючками, но под ними... под ними что-то, чему не место в темноте. чанбин осторожно отстраняется, всё ещё держит в руках его лицо, но в его глазах — то же самое, что в сердце у чана. — не уходи, никогда, понятно? не ради меня. не потому что ты боишься меня оставить или взять с собой. а потому что вот это в тебе заслуживает остаться. пообещай, — губы касаются его, обрамляя слова теплым дыханием. щека чанбина мягко обнимает его переносицу. чан позволяет себе снова улыбнуться. — не уйду. обещаю.