fighting chance

— Эй, Денджи, там опять твой брат! — кричит Марико, растягивая пухлые губы в надменной ухмылочке. — Боится, что ты дорогу домой забудешь, а? — Да-да, ты слишком много хочешь от того, кто забывает, как умножать, он наверняка слишком тупой, чтобы самому дойти, — вторит ей елейным голоском Янами, ее маленькая подпевала, готовая на что угодно ради мимолетной улыбки Марико. — Ну не будь такой жестокой, — деланно серьезно протягивает та. — Зато у него брат красивый, настоящий охотник на демонов! Такой крутой… Денджи хочется зарычать по-собачьи, а лучше — дернуть за шнур бензопилы, чтобы эти девчонки наконец-то стали принимать его не за несчастную мебель, которую можно попинать со скуки, а за героя, на которого половина Токио молится, но он только пожимает плечами, поправляет пиджак и ворчит себе под нос, отходя к школьным воротам. Слышит за спиной взрыв хохота; милые женские голоса — оказывается, они могут быть такими беспощадными. Денджи не больно, он знает настоящую боль, пылающую, когда ломаются кости и плещет горячая кровь, но все равно противно, будто за воротник кусачих муравьев насыпали. Он подходит к спокойно дожидающемуся его Аки и чувствует, как в груди что-то сердито царапается. Аки вдумчиво курит, стряхивает пепел на горячий асфальт. Косясь на девчонок у забора, Денджи улавливает все эти жадные взгляды, которые те кидают на Аки, совсем не прикрытые — бери и пользуйся, казалось бы. Аки безразлично выдыхает крепкий табачный дым и выдавливает дежурную улыбку, которая обычно встречает Денджи дома (если, конечно, Пауэр не успевает вылететь в коридор раньше и сбить его с ног, как соскучившаяся псина). Когда Аки надоедает пидорасить квартиру до блеска или читать книжки, от которых охота вздернуться из-за тоски, он приходит к школе, стоит под сливой, похожий на извращенца, наблюдающего за старшеклассницами. Может, будь оно и вправду так, Денджи бы его понял и поддержал, но Аки кристально похуй на девчонок. Ну, а Денджи охота провалиться сквозь землю от очередного: «Эй, за тобой опять брат пришел!» Он только улыбается, скаля клыки. Хорошо, что пришел. Живой. — Как жизнь? — спрашивает Аки. — Я почти нашел себе девушку, а она сказала, что я дебил, — пожимает плечами Денджи, и Аки давится сигаретой от смеха — наверняка воображает его лицо там, на крыше, когда Денджи душу перед этой Асой выворачивал, а она с ним вот так… — У тебя уши горят, — не без удовольствия замечает Аки. — Погнали домой, — недовольно огрызается Денджи, — а то там девки щас всемирный потоп устроят, пока на тебя пялятся. Он плетется за Аки, наблюдая за привычно дергающейся при ходьбе рукоятью его катаны — это напоминает Денджи о таких простых и привычных днях службы в Бюро, и на него накатывает беспричинная тоска, разъедающая, как морская соль, лизнувшая раны. Конечно, это другой клинок, проклятый отняла Макима вместе с его контрактами, присвоила силу, выпила, и теперь Аки таскает с собой просто очень крепкую добротную сталь. По привычке. Сказать, что Денджи обидно — ничего не сказать. Он тут каждый день с этими девчонками общается, даже посидеть на своей спине позволяет (не бесплатно, конечно же), а Аки приходит — и сразу завоевывает всеобщее внимание. Денджи не шарит в красоте мужиков, он не пидор, спасибо большое, но что-то ему подсказывает, такого, как Аки, никогда не напечатают на обложке журнала. У Аки нет руки, а лицо полосуют глубокие шрамы, и даже черный пирсинг от них не отвлекает. Калека с клинком, который он не удержит. И глаза у него синие-синие, тоскливые, но еще живые, и Денджи не всегда выдерживает его взгляд, потому что он мог бы справиться лучше. Так, чтобы не успокаивать Аки после кошмаров о том, как Огнестрел раздирает его изнутри, прорастая жестокой сталью. — Жарища какая, купи газировки, а? — клянчит Денджи, и впрямь чувствуя, что во рту пересыхает, а язык приклеивается к небу от тревоги. Ему хочется что-то сказать, спросить, но не получается. Аки спокойно сворачивает к старому автомату, недолго ковыряется в кошельке, пытаясь одной рукой наловчиться. Обычно Денджи помогает, но это дома, в безопасности можно показать слабость, а на людях — никогда, и плечи Аки деревенеют, когда случайная тетка пялится на очевидно пустой рукав его кожанки, а потом презрительно кривит губы. Денджи аж чувствует, как внутри вертится желание ей голову отгрызть, следит за ее шагами, но потом Аки протягивает ему банку колы, и мозг привычно перещелкивается на искренний восторг человека, которому можно каждый день пить газировку. Бесплатно! — Чего ты приперся-то, — спрашивает Денджи, когда они находят свободную лавочку в небольшом парке, укрываясь в тени деревьев. — Знаешь же, что у нас около школы часто демоны вылезают, вот и не шатался бы рядом, вдруг сожрут… В ответ — привычное молчание. Аки много молчит, как будто одержимость в нем что-то поменяла, и Денджи с Пауэр иногда специально его злят, чтобы он очнулся и наорал на них за испорченный обед или немытую посуду. Что-нибудь такое обычное, свербяще домашнее. — Я не рассчитываю, что ты поймешь, но… — сомневаясь, начинает Аки. — Я не тупой! — Конечно, не тупой, — устало ухмыляется он. — Ты просто чуть не признался случайной девчонке, что ты Бензопила, хотя знал, что у тебя куча врагов. И что в следующий же момент тебе на голову может свалиться очередной пиздец, какой-нибудь Всадник Апокалипсиса, я не знаю… — заводится Аки, и в его синих пронзительных глазах разгорается что-то привычно-сердитое. — А-а, тебе этот… с тентаклями пожаловался, — заключает Денджи, допивая колу. Язык приятно пощипывает, и ему хватает совести испытывать вину за то, что он напугал Аки. — Я не… Нет, я не поэтому пришел, — вздыхает Аки. — Обещай, что ржать не будешь. — Ну? — Я… часто думаю о том, что мог бы проводить больше времени с братом, пока тот не умер, — сознается он, запуская тонкие бледные пальцы в непривычно короткие волосы. — Я ничего не мог изменить, да, но… Я все время вел себя как последняя скотина, не хотел с ним играть, потому что он был мелкий. И мне казалось, что любят его больше, вот я и бесился. И теперь я думаю, сколько всего потерял по своей воле. Если бы можно было, я бы его, наверно, обнял и никогда не отпускал. Денджи не тупой, вовсе нет. Он прекрасно понимает, что Аки боится его потерять. Аки, чудом живой, перекалеченный Аки, воющий по ночам, пытающийся задушить себя несуществующей рукой, — боится за Денджи, способного превратиться в ночной кошмар любого демона и разделывающего этих тварей чуть не каждую неделю. Аки боится за время, которое у них осталось, прежде чем их хрупкая, выдуманная жизнь закончится и в нее ворвется суровая реальность. У него очень беззащитное лицо, несмотря исполосовавшие шрамы. Как скоро Аки научится жить, не считая отпущенное ему время? — Я не собираюсь умирать, — говорит Денджи, и это страшно похоже на обещание. — Просто… сука, обидно, что я столько делаю, а никто об этом не знает, не догадывается даже! — Я знаю, — спокойно говорит Аки. — Ты молодец. Котенка еще спас! Выжженная ирония в его голосе вовсе не кажется жалящей, и Денджи чувствует, как на его собственном лице распахивается радостная ухмылка во все клыки. Чувство такое, как будто за ухом почесали, хотя Аки полдня бубнил, что не нанимался открывать кошачий приют, пока новая кошка знакомилась с Мяукалкой. Пауэр плясала рядом, пытаясь то ли подхватить на руки двух кошек сразу, то ли обнять Денджи, то ли щелкнуть по лбу занудного Аки. Денджи коллекционирует тех, кого спас. — Ладно, хер с тобой. Можешь приходить хоть каждый день, — угрюмо говорит Денджи. — Может, я на тебя приманю девушку себе, а? — Пока у нас получается приманивать только демонов, но план неплохой, — почему-то подыгрывает ему Аки, хотя Денджи сам не понял, шутил ли он. По тому, как пахнет в школе, Денджи понимает, что кто-то заключил контракт, что кто-то носит часовую бомбу в груди, которая рванет и зальет густой вязкой кровью чистые классы, затопит лестницу. И ему не хочется, чтобы Аки был рядом, когда это случится, потому что, знаете ли, они не смогут потерять друг друга второй раз.

***

Они следуют за Юко, потому что знают, что такую тварь нельзя упускать. Она перебила своих одноклассников, убежденная, что делает все правильно, и вряд ли что-то остановит ее от новой вспышки. Если не будет школьников, не будет и травли. Если не станет людей, то в мире воцарится тихая справедливость. Денджи по себе знает, как съезжает крыша, когда ты по ту сторону человечности, и Аки тоже знает — поджимает губы, торопится, перебегая через дорогу. Юко нужно убить. Может быть, Юко чувствует следующих за ней, и Денджи честно старается думать о чем-нибудь отвлеченном, незначительном, вроде того, что сегодня с утра Аки впервые похвалил его омлет, или Асы Митаки, которая чуть улыбается, сталкиваясь с ним в коридоре, в тот день после странного признания на крыше. Он и сам не замечает, как они оказываются у дома Асы — Денджи понимает, когда ее тонкая фигурка мелькает по ту сторону двери. Домашняя, беззащитная. У нее на пороге стоит, покачиваясь, демон, а она не собирается кричать и звать на помощь. — Стой, — шепчет Аки. Денджи колеблется. Не понимает, обращался шелест Аки к нему или к Асе, приглашающей одержимую в дом. Стой, не открывай дверь. Ни за что не открывай дверь. Денджи гулко сглатывает, вспоминает, как пил газировку и болтал с Аки — и как же теперь все снова превратилось в кошмар. Жутко до кислотно-тошнотного ощущения в горле. Сквозь шум в ушах не слышно разговор, Денджи смотрит на свое отражение на клинке, пляшущем в руке Аки. Перекошенное, ошалелое лицо, встрепанные волосы. Это должно выглядеть смешно, но он готов завыть. Как же хочется, чтобы все было проще, чтобы он просто кинулся вперед, а визг пилы бил по ушам, обращая его в машину для убийства, но Денджи останавливает что-то: хриплое дыхание Аки, безумие спокойствия, с которым Аса пропускает в тихий дом демонскую тварь, то, что это не какие-то мерзкие выблядки, воплощенные страхи, а такие же, как он. Что-то желающие, о чем-то мечтающие люди. Денджи слышит тихий разговор обостренным слухом, видит, как Аса протягивает что-то Юко, различает переливы их хохота. Общего. Нет ни воплей ужаса, ни влажного звука рвущихся тканей. Юко уходит, а он стоит, опустив голову. Умоляет себя почуять, различить запах крови, поверить, что она хотела убить, разтерзать, уничтожить, но Юко тоже хочет жить, и Юко приходит к дому друга. Что-то в Денджи переламывается, и он роняет руку от груди, сдаваясь, а сам падает на Аки, утыкаясь лицом ему у сердца, слушая биение, ритмичный грохот. Аки неловко возвращает катану в ножны, обнимает его одной рукой, прижимает ближе, хотя обычно делает так только во сне, когда Аки ничего не помнит и не чувствует, а они с Пауэр пользуются этим, льнут к нему, как голодные до тепла звери. — Как будто со стороны… — хрипит Аки, как будто он только что выкурил целую пачку, как будто ему вскрыли грудную клетку и выдрали легкие. — Было хуже, — тихо выплевывает Денджи, смаргивая горячие слезы. — Я же почти тебя убил. Блядь, Аки, я почти убил тебя. Ему завидно и больно. Его переебывает от навалившихся воспоминаний, смоловшихся в кровавую кашу. Его снова мучительно выворачивает от любви, и хочется, чтобы Аки запустил руку под ребра и выдрал все колючее и больное. Горько, как же горько, что это досталось Асе Митаке, а не им. — Я все еще жив, — говорит Аки, как будто пытаясь убедить себя, а не его. — Ты не виноват. Аки заставляет его посмотреть в глаза, распрямиться, и Денджи ежится, готовясь опавдываться за детские глупые слезы, льющиеся по щекам. Не плакал же, когда совсем хуево было, когда от голода и холода подыхал, а тут сломался. Аки из прошлого никогда бы его за такое не простил — слабаки на демонов не охотятся. Но они оба уже другие, переломанные и кое-как собранные. — Я пообещал себе, если у меня был бы второй шанс… если я мог бы спасти брата, я ни за что бы его не проебал, — признается Аки. — Понимаешь? Денджи невольно фыркает от нервного смеха. Вовсе не от того, как пафосно Аки звучит, залитый мертвым лунным светом. — Эй, ты обещал не ржать, — сердито говорит Аки и отвешивает ему подзатыльник.