aeonian

      Припарковав свое черное авто на обочине бесконечной дороги, со всех сторон окруженной хвойным зеленым как летом, так и зимой, лесом, он достал из полупустой картонной пачки одну сигарету, которая за секунду начала тлеть в его руках после того, как парень быстро поджег ее маленьким пламенем из зажигалки серебристого цвета. Он неспеша курил, делая медленные затяжки, одну за другой, создающие горький привкус, расцветающий на его языке самым желанным наслаждением за последнее время.       Усталый взгляд его падал на освещенное множеством созвездий ночное небо, наибольшее внимание на котором парня привлек тонкий месяц. Начав падать на землю, снег оседал маленькими каплями на его темных ресницах и светлых волосах и почти незаметными пятнами на его длинном черном пальто, которое, несмотря на холод, было расстегнуто. Возможно, парню было достаточно тепла от белого свитера, одетого на нем, но даже при этом в его венах и артериях появлялся хрустальный лед, заменяющий собой рубиновую кровь.       Легкий ветер сдувал за собой дым от сигареты в глубину неизведанного леса, забирая вместе с собой думы парня и теряя их где-то между ветвями деревьев. На дороге, конец которой лежит в тени вселенной, почти не появлялся транспорт, сохраняя одинокую тишину и хрустальную чистоту пустоты. От этого создавалось впечатление, что даже воздух здесь легче, чем на узких улицах среди высоких многоэтажек и низкой цивилизации, даже небо свободнее, даже спокойствие доступнее. Этой дорогой он смог убежать от тошнотворного прошлого, которое до сих пор преследует его разум, и, возможно, даже сейчас скрывается в коре окружающих его деревьев, но он не сможет убежать от будущего, которое наступает прямо сейчас.       Тонкая сигарета за это время успевает догореть почти до самого фильтра, превратившись в хрупкий пепел серого цвета, который был стряхнут легкими прикосновениями пальцев, поэтому парень выпускает сигару из рук, а та, за долю секунды, падает на землю и быстро тушится носком черного кожаной обуви, перетераясь с землей.       Парень на мгновение снимает с себя очки с оправой серебряного цвета, уже успевшей стать холодной, и держит их в одной руке. А потом потирает безжизненные глаза и переносицу пальцами, в смешной надежде, что это поможет ему выпасть из размытой иллюзии, являющейся нежелательной реальностью. Но даже когда он открывает глаза, перед ним ничего не меняется, только появляется стойкое чувство бессилия перед ненавистной истиной, которая будто холодным ножом разрезает его кожу, затем мышцы, потом вены, и только увидев переломанные кости, радуется им, будто награде за чужие страдания, причиной которых она является.       Желание, чтобы исчезло все вокруг и исчезнуть самому, стойко остается в запахе его духов, уже успевших стать частью парня. Желание опомниться от фантомного сна уже, скорее всего, стало его ежедневной обыденностью и привычной рутиной.       У него не осталось надежд относительно исцеляющего будущего, болящего нынешнего и калечащего прошлого. У него не осталось сил и оружия для дальнейшей борьбы, но окончить ее он тоже не может.       Он не знает, что ждет его за следующим поворотом или перекрестком, но идет туда. Он не знает, что ждет его завтрашним днем, или же ночью, и вообще наступят ли они для него.       Чон Чонгук — написано ровным шрифтом на его ребрах. Мин Юнги — написано тонкой гравировкой на черном покрытии пистолета, сейчас лежащего в салоне автомобиля, из которого выстрелили только один раз.       И стальная цель безжалостной мести виднеется в его глазах мертвым произведением гнилого искусства в оболочке, сделанной из разбитой души.