seven or more minutes

Сначала в подсобку толкают Чёрного, а потом вытряхивают из коляски и меня, определённо пребывая уверенными в том, что меня поймают. Чёрный и вправду успевает меня поймать, и я отползаю в угол, стараясь увернуться от захлопывающейся двери. Всё это происходит под насмешливый свист окружающих, и, кажется, четвёртая очень довольна тем, что две белые вороны наконец перестанут маячить перед глазами хотя бы на семь минут. — Развлекайтесь, детки! Кричит в своей привычной манере Табаки и слышатся повороты ключа в двери. Всё. Я попал. Для начала позволил себе вступить в глупую игру среди стайных, под аккомпанемент Шакала, а потом ещё и заставил Чёрного играть вместе со мной. Он явно не собирался оставлять друга в беде, спустя многие истории, кошмар в которых происходит, так как тот не был рядом. Бутылка сначала повернулась на меня под общие визги, а потом на Чёрного. Тогда четвёртая стихла. Лэри на фоне опрокинул в себя стакан и с грохотом поставил его на пол. «Чего мы ждём, салаги?! В подсобку их!», -ком рук и ног понёс нас к заветной двери, и я трижды успел пожалеть, что не скомандовал Чёрному заветное «Взять!», успев предотвратить кошмар. Но нет. Тот, казалось бы, смиренно выполняющий дурацкое задание игры, позволял тащить себя куда угодно. Причину его поступка я не находил. Флегматичный Чёрный на то и флегматик, но с глупыми играми у него был разговор короткий-он в них просто не играл. Слава Богу, что выпал Чёрный, выдохнул я, решая наконец поднять на него взгляд. В комнате был полумрак, и мне пришлось прищуриться. Послышалось слабое постукивание лампочки, и я взмолился, чтобы она не перегорела окончательно и мы остались полностью без света. Ни я, ни Чёрный не видели в темноте. — Чёрный? Осторожно спросил я, пытаясь выискать его фигуру среди множественного инвентаря. Он нашёлся у швабр, смотрящий в потолок. Брови того привычно были задумчиво нахмурены, взгляд опущен, а его спокойствие, дающее понять об отношении к сложившейся ситуации, выдавала лишь расслабленность его плеч. Зато каких. Перекатывающиеся под бронзовой кожей мышцы, когда он тянулся за гантелей, играющие на его лице желваки, когда кто-то окликивал его во время чтения и приходилось снимать очки, вид спины, обращённой ко мне, когда в рассветных лучах солнца он надевал свою майку, почесывая свой ёжик волос цвета льна. В этом… Была красота Чёрного. Только-только намечающаяся на страницах его блокнота, жалкая и неполноценная, так как задокументировать её обладателя на бумаге было невозможно. Чёрный был слишком атлетичен для такого пластичного материала, вот будь у меня под рукой камень... Клянусь, мои ноги бы магическим образом заработали и я бы наверняка привстал, чтобы лицо грекоподобного Чёрного выглядело верно. И никакие Габи, Рыжие и прочие местные Афродиты не сравнятся с моим Гефестом. Да. Работающий в поте лица, покровитель кузнечного ремесла легко читался в фигуре Чёрного, занимающегося в спортзале. Это напряжение, когда он использует своё тело.... В реальность меня вернуло то, что настоящий объект моих мечтаний взволнованно косился на меня из своего угла, уже как минимум сто раз откликнувшись на своё имя. Сколько я так и сидел, смотря сквозь его лицо? Семь минут уже прошло? Нас выпустят? Припоминая, что хотел спросить, я подаю голос. — Почему ты не сопротивлялся, когда вели в подсобку? Ноги у тебя рабочие, как и руки. Ты легко навалял Лорду, и, я уверен, навалял бы и остальным, а что сейчас? Ползу к нему поближе, протирая собой пыльный пол. Чёрный видя это, смаргивает и, как мамочка, подтягивает меня к себе, аккуратно придерживая под подмышками. Я сажусь справа от него, удивлённый внезапной помощью. Стирать футболку будет Македонский, да и раньше Чёрный мне не особо помогал, разве только коляску возил после выключения света, что сейчас? Я замечаю, как он и сам смятен своим поступком. Что этим, что прошлым. — Я посчитал, что нам надо поговорить. Мое сердце взволнованно бухает и улетает куда-то в область пяток, где я его определённо уже не почувствую. В смысле поговорить? Никаких предпосылок для разговора я не замечал, да и обычно вопросы и разговоры начинаю я, а не он. Или... Это значит, что нашей дружбе конец? Ему надоело, что я вечно вляпываюсь в неприятности? Беспроблемного хочет? Моя губа опасно вздрагивает. С чего я вообще решил, что мы друзья? Видимо, расценив мое молчание как согласие к дальнейшему разговору, Чёрный на вдохе продолжает. —Понимаешь. Я не могу позволить тебе дальше быть моим другом. Я думаю, что наша дружба дальше не имеет смысла. Ну всё. Значит хуже. Он мало того, что дружбу со мной заканчивает, так ещё и все дальнейшие пути для нашего общения? Значит другую ворону себе нашёл? Или наконец приобщился к дому, поэтому и играет, веселится со всеми, он для них уже свой. Я стараюсь отвернуться и смахнуть подступающие слёзы. Чувствую взгляд Черного на себе, но не хочу оборачиваться, зная что услышу дальше. «Ты мне не нужен.» — Ты мне нравишься. Кажется, в этот момент обезьянка с тарелками в моей голове начинает яростно бить их друг о друга, потому что до меня повторяющимся эхом доносится его фраза. Я чувствую, что начинаю гореть и и поворачиваюсь, ища взглядом какое-нибудь выражение лица у Черного. Но нахожу лишь слегка выраженное меланхоличное отвращение к себе, к своей природе, Чёрный спрятал взгляд в сложённых ногах и сейчас выглядит очень потеряно. Как будто сам себе противен. Он даже не заинтересован моим молчанием, потому что знает, что услышит, или, ему так кажется:«Ты мне не нужен.» — Ты мне тоже.-Слова летят вперёд меня, и я как в замедленной съемке вижу, что Чёрный отрывается от разглядывания своих коленей и с круглыми глазами смотрит на меня.—Вернее, ты мне тоже нравишься. И нравился. Очень. Я вижу, как он не верит своим глазам, и сам начинаю сомневаться, то ли я вообще сказал. — Что, прям, как...Леди и бродяга? Как Ромео и Джульетта? Немного удивляюсь его вкусам в фильмах, но молчу и просто взволнованно киваю. — Да. Первым тянется Чёрный, его тёплые руки мягко притягивают меня к себе, аккуратно беря за спину, и он целует меня, влажными губами обхватывая мои. Я буквально вижу, как он крадет мой первый поцелуй, поэтому решаю поддаться порыву к внезапному ограблению и целую его в ответ, слегка подрагивая телом. Мы целуемся возможно неумело, но каждый из нас не прекращает до тех пор, пока я не открываю глаза и не вижу, как Чёрный смотрит на меня. И, видимо, смотрел всё это время. И кто из нас теперь больший извращенец? Я таю от прикосновения его рук к моей талии, чувствовать эту силу, сосредоточенную в его ладонях. Знать, что он делает этими руками, и иметь возможность сравнить с тем, как нежно он держит меня. О, боги, будь я собакой, я бы уже давно валялся у его ног сейчас кверху животом, позволяя чесать себя с любой стороны, лишь бы эти руки не прекращали творить магию и завораживать своим теплом. — Я-Я правда тебя люблю. —Тише. Пытаюсь тихонько проблеять до того, как меня снова вовлекают в поцелуй. Я веду рукой по его майке, в конце концов забираясь под неё и трогая пресс. Чёрный даже не дёргается, продолжая слаженную работу с моим ртом, а я продолжаю бесконечно его трогать, жадно хватаясь за каждый момент. Наконец обладая возможностью прикоснуться к своему богу, я едва не теряю рассудок от того, как хорошо ощущаются его мускулы. Я веду свою руку выше, выпускаю ее из майки и хватаюсь за ёжик волос, чувствуя, как Чёрный вздрагивает и тихо стонет в поцелуй. Я усиливаю свою хватку и оттягиваю парня от себя, имея возможность видеть великолепную картину, как он облизывается и смотрит на меня по-звериному, сдавленно дыша. Я не лучше. Как бы не началась одышка. —Ты в курсе, что ты самый красивый в этом дурдоме? —А ты? Кажется, мы оба довольны обращёнными к друг другу фразочками.