рабдофобия

Джинкс считает, что ей всё дозволено, раз уж перемирие с Грейсоном прошло довольно успешно. Поэтому, когда они с Коннором остаются в фургоне одни, Джинкс приближается, говорит: — Знаешь, у меня есть идея, как помочь тебе с рабдофобией. И — удача для неё, что он сидит очень удобно для этого — садится ему на колени и кладёт руки на плечи до того, как он успевает сказать «нет у меня фобии». У него просто перехватывает дыхание, и он напрягается всем телом, особенно — Джинкс хочет ехидно засмеяться — бёдра и пресс. Как будто хочет отгородиться. Даже обхватывает её предплечья, но оттолкнуть — не отталкивает. Только сглатывает и хрипло произносит: — Что ты делаешь? — А что? — она закусывает губу и ёрзает. Коннор дёргается назад, но сзади только стена, так что выходит не очень. — Не нравится? Он не отвечает, лишь закрывает глаза и совсем несильно пытается убрать её руки. Джинкс усмехается и пускает по его венам магию дальше, больше, чтобы кровь начала бурлить (не в прямом смысле, конечно). Коннор издаёт тихий стон, и Джинкс понимает — действует. Она получит своё. А Коннор не понимает, что происходит. Сердце бьётся сильнее, голова кружится, будто в неё ударила слишком большая порция кислорода, который лёгкие поглощают с большей скоростью. И Коннор уверен, что дело в Джинкс и в её странной магии, и стоило бы её оттолкнуть, но Коннор понимает, что не может. То ли потому что сломать не хочет, то ли действительно желает этого. Только чего «этого» — Коннор пока что не знает. Джинкс не знает, куда деть руки: хочется отрастить ещё парочку и наслаждаться тем, как под её прикосновениями он весь сжимается, пытается сдержаться, и почти дрожит от желания. Точно от желания, не зря же Джинкс тут колдует, верно? Коннор говорит: — Не надо. Джинкс отвечает, продолжая его распалять магией: — Почему? — Это плохо закончится. Джинкс считает его обаятельным в попытке быть правильным, как Супермен. «Плохо» — это видимо тем, что в итоге он может её сломать. В буквальном смысле. Или тем, что просто будет слишком грубым? Второй вариант кажется невероятно привлекательным. Джинкс подаётся вперёд и кусает за мочку уха. — Почему? Перемещается губами на шею, проводит языком вдоль сонной артерии и кусает. Всё равно ему ничего не будет от её зубов. А кожа его оказывается слишком эластичной и мягкой для прозвища «мальчик из стали». Руки Коннора перемещаются ниже по её телу — Джинкс прижимается к нему сильнее, чтобы понял уже, куда ему эти руки нужно перемещать. Ну серьёзно, он что, никогда в такой ситуации не был? — Я не… — он не договаривает, пока Джинкс оставляет засос на его шее и целует уже в подбородок. Он всё не говорит, только тяжело дышит, пытаясь, видимо, сказать своему стояку исчезнуть. — Ты не что? — выдыхает Джинкс в губы. Коннор невольно разжимает свои. От неё пахнет чем-то клубничным и сахарным. Она жмётся, словно хочет в него врасти, и смотрит из-под опущенных ресниц слишком украдкой для такой ситуации. Коннор невольно сравнивает её с Команд’р — такой властной, прямолинейной и твёрдой. Джинкс же как будто обходит со стороны и готовиться стать пластилином, если ему то нужно будет — и Коннор чувствует в этом странное удовольствие. В том, что ему готовы подчиняться, а не он. Джинкс двигает бёдрами, и Коннор понимает, что ещё немного и дискомфорт джинсов он больше выдержать не сможет. Хватает её за зад и сжимает, чтобы она больше не провоцировала, но Джинкс на это издаёт почти удивлённый вздох, говорит: — Ну наконец-то. И впивается ему в губы, раздвигает их языком, не встречая сопротивления. Коннор подаётся навстречу. Гори оно пламенем красного солнца, Джинкс этого очень сильно хочет. А Коннор не то чтобы не. Просто боится ей навредить. Джинкс этот страх сжигает магией на кончиках пальцев. И спрашивает, отстраняясь, чтобы он не начал — кто знает, вдруг начнёт — кусаться: — Ну что, готов от фобии избавляться? Коннор выглядит на грани вопроса «чего, блять?» и приказа «заткнись и продолжай». Джинкс пользуется этой паузой и слезает. Опускается у него между ног и, когда Коннор хочет встать следом, говорит: — Сиди, сладкий, я как раз начинаю. Расстёгивает ремень и ширинку, гладит член сквозь трусы и с очередной ухмылкой, почти с вызовом смотрит на то, как он вцепляется в ручки стула, но не отводит взгляда, краснея. В глазах появляется голубоватый свет — неужели решил рентгеном воспользоваться? Джинкс закусывает губу. Так странно, что он может видеть её голую, не смотря на одежду — по сути, на любого может! Всегда мог. А Коннор не понимает, почему барахлит зрение, и вместо костей и мышц он видит её кожу, покрытую короткими волосками и мурашками, грудь с темноватыми острыми сосками и чёрный камешек, вколотый в районе пупка. Она достаёт его член из трусов и проводит по всей длине. Коннору кажется, что его сейчас выбьет из тела — и это так странно, так ново и по-грязному по нраву, что Джинкс стоит перед ним на коленях почти как раба и сглатывает слюну, которой стало во рту слишком много. Джинкс решает не тратить её больше в пустую — открывает рот и обхватывает губами член, начиная водить вверх-вниз. Коннор не может представить, чтобы так делала Команд’р. Какая-то часть мозга думает, что хорошо тогда, что они не остались вместе. Тогда бы Коннор не узнал, насколько это приятно. Джинкс обводит головку языком и заглатывает её, движется ниже, вверх и ещё ниже, стараясь доставать глубже. За время заключения навыки могли и подрастеряться, хотя был шанс, что могли и улучшиться. Слишком охранники правильные попались — не хотели взаправду рассыпаться во время оргазма. Джинкс отрывается от члена Коннора, чтобы вздохнуть, но продолжает ему дрочить. Коннора это сводит с ума достаточно, но возводится в степень, когда она засасывает яйца и ускоряет рукой темп. Коннор надеется, что команда отошла достаточно далеко, потому что сдерживать стоны. Хочется схватить её, подмять под себя и вбиваться так сильно, чтобы она кричала и на следующий день не чувствовала ног. Чтобы она настолько не могла думать, что её блядская магия не работала. Чтобы она смотрела на стол, на котором он её трахнет, и видела это, вспоминала свои ощущения и текла, требуя наедине повторения. Коннор не может больше сдерживаться, отнимает руку от помятого подлокотника и надавливает ей на затылок так, чтобы прочувствовать её рот всей длиной члена, и кончает, не отпуская до последней капли. Освобождаясь, она дышит слишком тяжело, но всё ещё смотрит снизу вверх. Джинкс просто не может поверить в свою удачу. После тюрьмы хотелось не просто секса, хотелось дикой, опустошающей ебли с кем-то, кто бы не особо был нежен. Но Джинкс и подумать не могла, что это её желание передастся с заклинанием — или что её настолько будет возбуждать вид Супербоя, раскрасневшегося и жаждавшего, со стоящим колом членом. И ещё больше — что он со всей своей нечеловеческой скоростью поднимет её и почти что швырнёт на стол, спуская вниз джинсы и бельё одновременно. Или что она будет настолько мокрой после того, как сделала кому-то минет. Настолько, что Коннору даже не нужно её стимулировать — он просто входит, удерживая её за шею, и рвано двигается, и Джинкс слышит громкий шлепок каждый раз, как их бёдра соприкасаются. И Джинкс стонет от того, как это приятно — и повезло, что для удовольствия ей проникновения достаточно. Коннор вбивается быстро, резко, сдерживаясь изо всех сил, чтобы её таз не треснул. Коннор шлёпает её по заднице, и Джинкс рефлекторно сжимает его сильнее, вскрикивает и просит ещё. Коннор только и рад выполнить эту просьбу, оставить как можно больше синяков на округлостях. Коннор видит, как по коже Джинкс стекает пот, как она начинает снова задыхаться, но руку не убирает. Она сама этого хотела, иначе бы это не начинала. У Джинкс звенит в ушах, и ничего, кроме этого и слова «да» в голове не остаётся. Может, ещё кроме надежды на то, что она во время секса не умрёт от переломанной шеи. Но край стола впивается в живот, Коннор продолжает в неё входить-выходить, а задница саднить от ударов. Но всё только приближает оргазм, и Джинкс начинает чувствовать от этого ещё больше желания. И от того, что, кажется, вся округа может услышать, как она кричит: «Коннор», пока кончает, а тот продолжает толкаться и вытаскивает только несколько секунд спустя, изливаясь ей на покрасневшую задницу. Джинкс цепляется за стол и чувствует, что магия действовать перестала, а ноги расслабились настолько, что держать не будут. Коннор смотрит на Джинкс, и гены Лекса сменяют гены Супермена, заставляя думать: «Боже, что я наделал?» — Джинкс, я… — говорит. — Это был лучший секс в моей жизни, — мямлит она, пока ловит ритм дыхания. Сердце мчится сто пятьдесят ударов в минуту, а мысли застывают, как желе, и в голову ничего больше не приходит. Пока что. Коннор оглядывается в поисках салфеток, находит их в шкафчике и приносит поближе. Садится на место, с которого всё началось, пока Джинкс тоже лениво приводит в себя в порядок. А потом она снова падает ему на колени, кладёт руки на плечи, смотрит из-под ресниц и сонно спрашивает: — Ну что, больше фобии нет? А Коннор задней мыслью думает, что готов с помощью Джинкс ещё от парочки страхов избавиться.