Эта ночь сведёт нас вместе,
а звёзды укажут нам путь домой.
Славе плевать, если их застанут целующимися в этом дурацком лифте. Ему абсолютно всё равно, если камера, что висит прямо напротив них, передает в чётком изображении на мониторы то, как Антон вжимает его в холодную стенку. У него нет сил и желания бояться косых взглядов и неодобрения со стороны тренерского штаба. Он безумно соскучился и не хочет упускать ни минуты. То ли от усталости, то ли от режущего желания ноги подкашиваются. Слава сильнее вжимается в Шунина, позволяя ему пройтись мелкими поцелуями от щеки до выступающих ключиц, что выглядывают из-под ворота футболки. Сильные руки скользят под курткой, сжимают талию и глаза закатываются от удовольствия. Он безумно скучал по этим касаниям всю эту слишком длинную неделю. Чёрт его дёрнул согласиться на авантюру со съемками перед дерби с ЦСКА. Ему пришлось потратить почти два дня на съёмки и разъезды между стадионами. После такого желание ехать через весь город домой попросту не было. Приходилось довольствоваться отдыхом на базе и мириться с разлукой. Ближе к концу недели дома отсутствовал уже сам Антон, который завершал восстановление и с большим рвением желал выйти в дерби с первых минут. Слава только сейчас понимает, что они ради игры пошли на многое, но по итогу у них нет даже дня, чтобы насладиться друг другом, несмотря на предстоящие выходные. У Антона впереди сборы, а это значит, что им опять придется расстаться на некоторое время. От такого неприятно давит в груди. — Может мне всё-таки стоило отвезти тебя домой? — спрашивает Антона, когда они заходят в его номер. Хотя вещей Славы здесь достаточно, чтобы считать его общим. — В этом нет никакого смысла, — фыркает Грулёв, стягивая с себя одежду, которая сейчас ощущается неприятным грузом. — Мы бы приехали за полночь домой. Пока бы поели, пока бы улеглись — время уже три. Пришлось бы вставать на два часа раньше, чтобы успеть вернуться на базу. А так у нас будет возможность спокойно поспать. — Или не поспать, — усмехается Антон, усаживаясь на край кровати, наблюдая за Славой. Есть в этом своя эстетика. В его слегка резких, но аккуратных движениях. В тихой болтовне и размышлениях вслух. Он ходит туда-сюда, всё бурчит, что тут ничего невозможно найти, но всё каким-то волшебным образом оказывается у него в руках. Антон тихо смеётся этому, сам потихоньку стаскивает с себя вещи. В голове рой мыслей и он даже порывается что-то спросить, но замирает на месте, когда снова обращает внимание на Славу. Дверь в ванную настежь открыта, тот стоит возле умывальника, чистит зубы неспешными движениями. Стоит же вполоборота, почти обнажённый, в одном нижнем белье. Такой красивый, в тёплом свете ламп, что горят внутри самой ванной комнаты. Антон чувствует себя грешником, когда мысленно сравнивает его с ликами святых. Внутри приятно обдаёт теплом и взгляд серых глаз медленно скользит от лица ниже, по изящному телу. Слава красив как древнегреческий бог со своим атлетичным сложением. В меру широкие плечи, подтянутая спина и плоский живот. Бёдра стоят отдельных комплиментов. Шунин чуть ли не облизывается, когда оглаживает их взглядом. А тепло из груди медленно ползёт ниже, перерастая в нечто большее. — Жалко, что выходных так мало, — вдруг отзывается Грулёв. — Я бы хотел слетать домой к родителям. Но это видимо уже в отпуске. Полетишь со мной? — Ч... что? — переспрашивает Антон, хлопая глазами и выбираясь из собственных мыслей. — Говорю, полетели со мной. Я с твоей семьёй знаком, а ты с моей нет. Хотя может это плохая идея... Не боишься получить зарядом каменной соли по заднице? — За что? — улыбается слабо Антон, протягивает руку, касаясь чужой ладони. — За то, что опорочил сына короля? — Так уж и короля? — Так уж и опорочил? — парирует Антон и тянет на себя, вынуждая Славу забраться к себе на колени. Тот ещё пахнет цитрусовым гелем для душа, а тяжесть его тела ощущается так правильно. Скрыть счастливую улыбку не получается. Слава ёрзает на чужих будрах и выгибается, ощущая слабое возбуждение. Брови удивлённо дёргаются, а губы растягиваются в ехидной усмешке. Шунин же не пытается ничего скрыть, падает назад, смотря на Славку снизу вверх, оглаживая пальцами ключицы, плечи, бёдра. Он не стесняется того, что возбуждается как пятнадцатилетний парнишка буквально с одного щелчка. Это не стыдно, когда рядом любимый человек, который чувствует всё точно так же, как и ты сам. Им даже разговаривать не нужно, понимают друг друга с одного только одного взгляда. Слава выпрямляется в руках, чуть откидывается назад, позволяя тем самым Антону абсолютно всё. И тот каждым касанием, каждым своим движением благодарит за такое почти слепое доверие. Широкие ладони гладят сильные бёдра и скользят дальше, сжимают ягодицы сначала поверх белья, а потом уже и под ними. Дыхание от такого сбивается почти сразу, и Слава снова начинает ёрзать. Он чувствует, как и внутри вновь загорается ощущение, которое он так отчаянно пытался подавить, когда они вышли из лифта. Но оно оказывается сильнее, сопротивляться нет сил. Антон мягко притягивает к себе за шею одной рукой, целуя в губы так рьяно, так чувственно. Слава в ответ лишь слабо стонет и трётся о чужой живот сквозь бельё. Потому что эти сильные руки знают его абсолютно и полностью. Знают то, где нужно коснуться, чтобы в глазах поплыло. Хватает всего нескольких касаний у поясницы, рядом с резинкой, и поцелуев в шею, чтобы слабое желание разрослось, стало настоящим возбуждением. — Какой самостоятельный, — низким, уже хриплым голосом отзывается Антон, когда Слава сам проявляется инициативу, целует в шею, оттягивая ворот футболки. А потом и вовсе с каким-то недовольным рыком стягивает предмет одежды, снова припадая поцелуями к горячей коже. Губы у Славы шустрые, мягкие, потому и поцелуи такие невесомые, нежные. Сдерживаться не получается и Шунин стонет сладко, когда касаются где-то в районе солнечного сплетения, игриво прикусывая. Собственные ладони снова пробираются под нижнее бельё, сжимаются и слегка раздвигают ягодицы в стороны, касаясь пальцами между. И когда над ухом проносится тихий скулёж, Антон не успевает даже и подумать, действует почти рефлекторно. Обхватив одной рукой за талию, он мягко переворачивает и Славу, и себя, нависая сверху. Слава вздрагивает крупно, когда слегка потрескавшиеся от ветра губы касаются груди. Небольшая щетина щекочет раскрасневшуюся от возбуждения кожу, и слабая улыбка мешается с вдохами-охами. Но он ещё в таком состоянии, когда мысли не разбегаются. Он успевает подумать: сам разводит ноги в стороны, чтобы Антону было удобнее, сам тянет к себе подушку, подкладывая под голову, чтобы ничего не упустить. А смотреть есть на что. Хотя бы на то, как Антон буквально ни одного сантиметра кожи не оставляет возле резинки трусов, целуя бережно, подложив руку под поясницу. Целует и ниже, чуть оттянув ткань. Замирает, прижавшись щекой к нежной коже. Но во взгляде уже читается игра, интерес, огонь. Он смотрит в карие глаза и попутно стягивает бельё, оставляя Славу совершенно обнажённым. И Слава не закрывается перед ним. Сейчас ему нечего бояться, нечего скрывать. — Зачем ты хранишь её здесь? — тихо спрашивает Грулёв, когда Антон, поднявшись, достаёт из комода смазку. — Исключительно для нападающих клуба, — фыркает тот, вновь опускаясь на постель между разведённых ног. — В особенности для тех, кому уже за двадцать три. — Надо же, какая удача! — смеётся Слава, а в следующий же момент задушено стонет. Длинные пальцы аккуратно размазывают холодный гель между ягодицами, создавая острый контраст ощущений. — Тиши, всё хорошо, — шепчет Антон, спускаясь поцелуями от коленки ниже, зацеловывая такие чувствительные сейчас бёдра. У него не получается отвести взгляда от Славы. Полностью открытого, готового, не спешащего. Тяжело было найти с ним идеальный темп. Ему всегда было мало, хотелось больше, быстрее, чтобы искры из глаз. Антону буквально пришлось провести несколько дней с ним в постели, чтобы показать, что медленная ласка куда приятнее резких движений. Со временем Слава привык, но в такие моменты всё ещё с трудом справляется со своим желанием получить всё полностью и сразу. Антон чувствует, как подрагивают его бёдра от нетерпения и лёгкого предвкушения. Только вот он всё ещё зажат, ему тяжело отпустить себя полностью, позволить продолжить так, как запланировал Антон. Поэтому он продолжает игру, касаясь губами члена не отводя взгляда. Слава давит стон на выдохе, вздрагивая. Горячий язык слизывает каплю смазки с головки, двигается дальше, по всей длине. От такого у Славы поджимаются пальцы на ногах. Хочется толкнуться бёдрами навстречу, почувствовать жар полностью, но Антон как будто специально только играется, распаляет. Бедро целует почти невесомо, снова касается головки, уже не облизывая, а обхватывая губами. Громкий, звонкий стон сдержать не получается. Слава даже не пытается его спрятать. Антон толкает один палец, пытаясь сразу поймать единый ритм, чтобы не вызывать лишнего дискомфорта у расслабленного тела. Славка заслужил лишь нежность и аккуратность. Поэтому первые движения неспешные, медленные. Ровно до того момента, пока не чувствует ладонь на затылке, которая сжимает светлые волосы. Тогда-то становится всё понятно без лишних слов — привык и хочет большего. Антон позволяет. Славу крупно потряхивает каждый раз, когда длинные пальцы внутри касаются простаты, а юркий язык облизывает горячую кожу. От такого контраста внутри натягиваются и рвутся нервы, обостряются чувства. Он так чутко ощущает контраст прохладного воздуха и горячего дыхания, мокрых движений внутри и сухого постельного белья под ними. Хотя последнее таковым уже не назовёшь. Славке жарко, пот катится по пояснице и вискам, щекочет и создаёт ещё одну грань ощущений. И этого всё равно оказывается так мало. Он пытается сам насадиться на пальцы и одновременно не сбиться с ритма. Глаза уже закатываются, зажмуриваются в тот момент, когда другая рука прижимает к постели, не даёт лишний раз дёрнуться. Антон не хочет ненароком сделать больно. — Тош... Тоша, — всхлипывает Слава, сжимая волосы в кулаке сильнее, предупреждая. Ему стоит больших усилий удержаться, не свести бёдра, поддавшись желанию. Антон специально сглатывает и толкает три пальца глубоко и резко, проезжаясь подушечками по чувствительным местам. В этот момент Славу пробивает оргазмом как слабым ударом ток. Долгий протяжный стон смешивается с довольным мычанием, потому что даже сквозь пелену удовольствия чувствует касания и поцелуи. Стерев остатки семени с губ, Антон целует уже влажные от пота бёдра и мягко их сводит. Собственная неудовлетворённость неприятно маячит где-то на затворках сознания. Понимает, что Славу в таком состоянии не правильно будет тормошить, заново возбуждать. Знает же, что второй оргазм даётся ему тяжелее. К тому же у них нет времени, чтобы сделать всё правильно, без спешки. И Шунин даже порывается уйти, но останавливается, когда ласковые пальцы касаются лица и шеи, тянут на себя. Грулёв целует сразу в губы, наплевав на то, где они были несколько минут назад. Ему это самому нужно: снова прижаться всем телом, дышать этим моментом. А ещё понимает — знает — то, как это нужно самому Антону сейчас. — Ты, — выдыхает тот в губы, когда чувствует прикосновение прохладных пальцев к горячей плоти под тканью одежды. — Да, я, — соглашается Слава, смотрит внимательно в серые глаза напротив и с первым смелым движением снова целует. Антон возбуждён и даже не нужна лишняя смазка, чтобы движения были лёгкими, без лишнего трения. Ему вообще много не нужно. Прикосновения такие правильные, что его начинает трясти буквально через минуту. Ему нравится чувствовать себя зависимым в руках Славы. Ему нравится подмахивать бёдрами под чужие движения, пытаясь уловить всё без остатка. Ему хорошо, когда влажные губы касаются шеи, а ощущения становятся резче, ярче. И он не стесняется собственных стонов, позволяя себе шептать разную нежность вперемешку с любимым именем. Чувствует себя правильно, чувствует себя абсолютно любимым, когда оргазм накрывает его с ослепляющим на несколько секунд удовольствием. Чёткость мира и трезвость сознания возвращается к нему с тихим смехом под боком. Он лениво поворачивает голову в сторону звуков, прижимая тихо хохочущего Славу к себе за талию, оглаживая пальцами талию. — Вроде бы Фома тоже сегодня остался на базе. А его номер под боком. Какова вероятность того, что завтра мы получим кучу недовольных комментариев? — Ну, во-первых, не завтра, а уже сегодня, — с лёгкой грустью отзывается Антон, бросая взгляд на электронные часы, что стоят на комоде. Время медленно близится к часу ночи. — А во-вторых, он остался не один. Лесовой тоже на базе. — Тогда я точно спать. Не хочу засыпать под их вой, — тихо отвечает Слава и слегка изворачивается, укладываясь на живот и приподнимаясь на локтях. Он смотрит некоторое время на Антона молча, а потом тихо спрашивает: — Тебе обязательно уезжать? — Так нужно. Всего неделя. И если говорить честно, то ты тоже должен быть там. Рядом со мной. — Это ты так думаешь, а не тренерский штаб сборной. — Так думает весь наш клуб. Грулёв кивает в благодарность и укладывает голову на грудь, слушая размеренный стук сердца. Его это успокаивает. Его начинает затягивать в сон. — Сколько у нас есть времени? — сонно шепчет Слава, обнимая Антона и натягивая одеяло, что уже успело сбиться к ногам. — Сегодня до рассвета, — Шунин целует тёмную макушку, обнимает за плечо. — А в целом ещё лет шестьдесят, может больше. Если будем придерживаться режима. Сил смеяться нет, Слава лишь улыбается, трётся носом о кожу. От этих слов становится совсем хорошо. Кажется, ему только что предложили провести всю жизнь рука об руку. И какое счастье, что ответ им уже давно известен.Я ждал этого момента,
наконец, мы наедине.