Инопланетянин

      С детства Джисону нравилась магия. Сама идея обладания чем-то не до конца изученным, таинственным и невероятно красивым будоражила его. И, конечно же, ему хотелось стать магом. Но узнать о том, способен ли ты к манипулированию силой можно было лишь к двенадцати годам. К этому возрасту магическое ядро полностью формировалось, приобретало свои цвета, или не формировалось вовсе, если человек не был одарён.       Мать Джисона и его отец не относились к одарённым. Они были обычными людьми, у которых ядро отсутствовало полностью, но вот бабка по отцовской линии была довольно мощной одарённой. Себя она, по старой памяти, предпочитала звать шаманкой или, на худой конец, ведьмой. Всё своё детство Джисон предпочитал проводить с ней, а когда у Джихе начала от старости съезжать крыша и родители запретили ему навещать старушку, он всё равно сбегал из дома чтобы посетить по-настоящему родной дом.       Мать страшно ругалась на отлучки Хана, кричала, что он лишь теряет своё время и забивает себе голову чушью, но Джисон был упрям. Ему нравилось плести обереги, заговаривать их и пытаться выжать из себя хоть каплю силы, чтобы закрепить слабенький амулет, варить зелья по рецептам из большой рукописной книги, напевать обрядовые мелодии и даже медитировать в поисках силы. Бабушка им страшно гордилась, хоть и называла Бобовым Стручком за излишнюю худобу и костлявость.       — Ты будешь сильным шаманом, — за пару дней до свой смерти, говорила она, вплетая не по-стариковски сильными пальцами в отросшие волосы Джисона ленточки и перья, — Намного сильнее меня и даже сильнее Юджи, а она ещё меня учила. Померла глупо, конечно, но силищи в ней было, — старуха причмокнула губами и кратко прижалась грудью к спине мальчишки, — Сильный будешь, но сила никогда просто так не даётся. Слушай мир и он поделится твоим предназначением. А мир ты слушать умеешь всяко лучше многих.       После смерти Хан Джихе Джисон следовал её совету и слушал мир. Ему нравилось сидеть в тихом месте и прислушиваться к окружающим звукам: пение птиц, шелест ветра, шум дорог, шепот человеческих голосов… Всё это складывалось в единую картину и жизнь становилась куда понятнее. Слишком громкие звуки — к ярким события, убаюкивающе — к дождю, тишина — к неприятностям.       Как бабка и предсказывала, в двенадцать лет ядро Джисона было сформировано и он выдал свой первый выплеск силы. Это был июль, но шел снег. Джисон слег после этого с лихорадкой на целую неделю, но такая мощь позволила ему попасть на бюджетной основе в Школу Тонких Искусств. Отец ни за что не согласился бы платить за школу для одарённых и в будущем настоял бы на техническом колледже, но Джисону повезло и он был за это благодарен миру, который уже начинал плести канву его предназначения.       В Школе было интересно, но только на профильных предметах, обычные дисциплины не представляли для Джи сложности и поэтому были скучны. С одноклассниками Хан почти не общался. По-первости пытался завязать дружбу с несколькими ребятами, но не срослось: ему было не интересно обсуждать грудь Пак Серим и длинные ноги Ми Хо, его мало интересовали популярные блокбастеры и его не касались типичные проблемы школьников, связанные с двойками по истории или корейскому язык. Не вышло у них дружбы, да даже приятельства толкого не получилось, потому что за глаза Хана обзывали странным инопланетянином с планеты зубрил.       Учителям он тоже не особо нравился, но они его терпели, видя потенциал в вечных вопросах и горящих любопытством глазах. Не обижали, конечно, но и добиться от них дополнительных знаний было невозможно. Все они закостенели в рамках Школы не желая выбираться в большой, но такой интересный мир.       Любимым развлечением Джисона были игры с силой. Обычно у людей не хватало сил на такие развлечения и они быстро уставали, но Хану удавалось часами вращать между пальцев сжатый клубок ярких и темных нитей всех цветов и оттенков. Когда его застали за этим занятием в первый раз мисс Ли была шокирована многоцветием и концентрацией, но вместо похвалы лишь сказала:       — Так не бывает! У одарённого может быть один или два цвета, но не шесть же?! — а может быть и от зависти она это сделала, потому что сила мисс Ли всегда была тусклой и её едва хватало на простейшие манипуляции, вроде левитации небольшого блокнота или легкого теплого бриза, отдающего чем-то сырым и затхлым.       Но Хан предпочитал думать, что учитель это не со зла, однако больше у него не получалось добавлять в клубок, с которым он играл янтарные и малиновые нити: остались только зелёные, синие, белые, да черные. Было немного обидно, зато он научился формировать из силы не только шары, но и другие фигуры, а иногда и просто — выпускать силу в произвольном неоформленном хаосе, тогда она начинала извиваться вокруг его рук и напоминала статическое электричество, то вспыхивающее цветными искрами, то исчезающее вовсе, или северное сияние, которое плавно переливалось его цветами, смешивающимися друг с другом.       Школу он закончил с отличием и даже получил золотую медаль, которую мама со счастливой улыбкой, полной довольства, показывала соседкам, приходящим на чай. Хотя сама она всегда была против увлечения сыном магией.       В такие моменты Джисон улыбался натянуто и поджимал губы из-за чего все считали его «скромным малышом». Здоровый шестнадцатилетний лоб — тот ещё малыш, — в такие моменты думал Хан, с трудом сдерживая рвущуюся усмешку.       От лицемерия его быстро начинало тошнить, да и нарываться на очередную пиар-компанию соседских дочек, которые сами ни за что не посмотрели бы на тонкокостного, всегда себе на уме Хана, который ни разу-то на свидания не ходил и даже в щечку одноклассниц не целовал. Хану даже и не обидно — всё равно как-то.        Соседки ему не нравятся. Ни пухленькая, похожая на зефирку, Со А, с длинными толстыми косами и дурной привычкой кусать губы; ни высокая и худая Ын У, у которой красивые глаза светлого, почти жёлтого оттенка; ни, даже, Су Хо, у которой и талия, и грудь, и ноги из разряда тех, которые всем нравятся, — не привлекали Джисона. Не возникало в душе «томительного чувства», не расцветали внутри пионы нежно-розового цвета первой любви, не подрагивали от смущения ноги и руки, и даже в голове не возникало пошлостей о которых часто говорили одноклассники и которые волей-неволей Джи ухватывал краем уха в вечной привычке слушать мир.       Неловкие разговоры с родителями и нахмуренные брови отца, недовольного от возникающих подозрений о нетрадиционности отпрыска вызывали внутри отголоски боли. Мама предпочитала такие разговоры смягчать ласковыми объятиями и мягким:       — Он просто ещё не созрел. Наш Сонни ещё такой ребёнок.       Но Хан не ребёнок. Просто ни мальчишки, ни девчонки, в которых было положено влюбляться, и с которыми нужно было гулять под Луной, были не его. Чьи угодно, но не его. Мир ещё не привёл к нему его человека.       Бабушка научила его раскладывать карты, чтобы узнать о любви человека и когда-то давно, из любопытства и для наглядности, гадала Джисону:       — О, голубчик, да тебе повезло, — она таинственно улыбнулась и показала расклад Хану, — Смотри, вот эта карта — нежная любовь, яркие чувства, пылкая страсть. Вот эта — один человек, значит раз и навсегда. А эта — до самой смерти. Только подождать надо, — она показала кривым пальцем на последнюю карту, — Но когда дождешься — тебя будет ждать сладкая награда.       Бабушка была единственным человеком, чьи слова Джисон никогда не подвергал сомнению. Она никогда не обманывала своего внука, поэтому заслужила безусловного доверия.       Поэтому вера в глубокое и чистое чувство, которое придёт, но его просто нужно дождаться цвела в душе парня, но делала это тихо и ненавязчиво. Хан редко задумывался о высоких чувствах — ни времени, ни желания не было, но иногда становилось грустно и чуточку завидно, когда в парке он замечал пары, украдкой ворующие поцелуи друг друга и трепетно скрывающие сердца в объятиях.       Но впереди маячило поступление в Университет и это было гораздо интереснее, чем всякие там чувства.       Подготовка к вступительным тестам шла ни шатко ни валко. Хан изредко повторял подзабытые темы теории, но практике уделял куда меньше внимания. Что сложного в том, чтобы придать собственной силе свойство стихии? Или отлеветировать от одной точки к другой камень в пару килограмм? А создать ударную волну? Пф, детский сад! Но кому-то действительно нужно было готовится чтобы одолеть эти задания.       Хан был увлечен ритуалами. Вот где всё было пропитанно магической таинственной энергией! Вот где сложность! Танец, песня, обереги, одежда, сила — настоящая магия! И результат куда внушительнее, чем просто фаерболл: снегопад, дождь над всем районом, божественная удача на несколько часов, невероятное вдохновение и ужасающее безумие…       Джисон пробовал проводить ритуалы по записям бабушки и результаты всегда взывали у него улыбку, пусть и были порою непредсказуемы. В памяти сразу всплывал неудачный заговор на увеличение физической силы (и мы не можем его осуждать — каждый хочет получить по физкультуре пятерку): сила увеличилась, но вместе с ней и волосы перекрасились в яркий синий цвет. Пришлось ждать, пока длина отрастет — ни одна краска не смогла перекрыть цвет. Отец, конечно, страшно ругался, а мама качала головой осуждающе, но им пришлось потерпеть, потому что Хан наотрез отказался стричься. Лучше слушать чужое бурчание, нежели наблюдать каждый день в зеркале бритую под ноль голову.       Забавным был случай и с ритуалом направленным на солнечную погоду. Сезон дождей в конец доконал Джисона и ужасно хотелось теплого июньского солнышка и легкого свежего ветерка. Во время ритуального танца Хан немного потерял равновесие и сделал пару лишних шагов. Интуиция подсказывала ему, что ошибка не будет безнаказанной, но мир шептал, что результат Джисону понравится. Джисону он понравился, а вот родителям — не очень, но со временем все привыкли к ярко-желтому фасаду их небольшого домика и насыщенно-апельсиновой крыше.       Кроме ритуалов Хану была интересна музыкальная магия. Перспектива лишь с помощью голоса и желания менять окружающую действительность была невероятно привлекательной, но для того чтобы научится делать это осознанно и глобально нужно было не только отучится в Универе, но и получить степень магистра, значительно раскачать свой резерв и, что ещё более важно, контроль, ведь без него всегда присутствовал риск непредсказуемых последствий.       Но не одной магией Джисон существовал. Были в его жизни и фильмы, и сериалы, и комиксы, и книги. Просто не такие, какие вызывали восторг у большинства: плохая актерская игра и убогие сюжеты, герои, которые были настолько сильны, что просто не могли бы существовать ни в одной из вселенных, много драмы и смертей. Но, конечно, если бы он был увлечён лишь магией, то наверняка бы уже свихнулся. Впрочем, большинство людей, с которыми он пересекался, уже считали его помешанным психом. К этому парень относился спокойно — пусть это станет его образом, нишей, которую он займет в обществе. В любом случае, ему всегда нравились персонажи далекие от людских компаний.       Поступление в Универ прошло смазано. Он не беспокоился об этом и просто продемонстрировал то, что от него требовали профессора. По-привычке, играл с собственной силой, перебирая тонкие плетения в пальцах и заставляя с их помощью едва заметно трепетать зелёные листья деревьев. Кто-то шептался по углам, смотря на него неодобрительно, а Хан лишь продолжал улыбаться, рассматривая темно-зелёные нити, мешая их с белым и синим — чёрный как-то не просился.       Когда были вывешены списки поступивших в соответствии с рейтингом, Хан лишь слегка улыбнулся второму месту, краем глаза взглянул на студента, занявшего первое место: Ким Сынмин. С этим парнем хотелось познакомиться — чем чёрт не шутит, а вдруг магия ему интересна также сильно, как и Джисону, но с другой сторону он уже успел услышать парочку не совсем приятных слухов и о том, что этот Ким сын профессора Ким, прошёл только лишь за счёт родительской протекции, что он высокомерный сноб и вообще… Желание знакомится поубавилось, но Хан не исключал, что сплетни могли оказаться просто сплетнями.       По рейтингу всех поступивших, сотня человек, разбили на две группы: остриё и тылы. В тылы ссылали студентов, занявших вторую половину мест, а на остриё кидали первые пятьдесят. У групп немного отличалась форма и программа — острию давали чуть больше, чем тылам. Что же касалось одежды, то темно-синяя принадлежала тылам и бордовая — острию. Сама по себе она состояла из мантии и шарфа, но обычно мантии носили на праздники и общие собрания, а шарфы таскали ежедневно. Кто-то скручивал из них банты, кто-то подвязывал ими волосы, кто-то привязывал к сумкам, а кто-то использовал как положено — как удавку, чтобы избежать профессорской казни во время экзамена или самоустранится от сдачи зачёта.       Родители дома, когда узнали о результате вступительных, устроили шикарный ужин, на который были приглашены тетя Ши с её дочками-двойняшками, которым было по семь лет, и которые слегка дичились Хана, и дядя Юн, который пришел вместе со своей новой женой, которая действительно была рада успеху Джисона и поздравила его от всего сердца.       Ужин прошёл скомкано и напряжённо, но может быть он был таким лишь для тех, кому не наливали.       Впрочем, это не помешало Хану стащить после основного праздника бутылочку соджу и в одиночестве смаковать её вкус. В одной из дорам он слышал, что соджу оставляет горечь на языках тех, кто был счастлив, и сладость для тех, кто печален. Для Джисона соджу на вкус было как вода, приправленная чем-то травянистым. Сущая бессмыслится, в общем.       Вылакав всю бутылку, Хан почувствовал лёгкий шум в голове, заглушающий привычный уже шепот мира. Стало тихо и спокойно, будто бы в один миг все тревоги отступили и дали ему выходной. Ни одной мысли, удивительная пустота. Отчасти это пугало, но в то же время очаровывало. Для себя Хан чётко решил, что повторять подобный экспириенс он будет только по праздникам и лишь тогда, когда действительно устанет — иначе пристрастится, слишком уж привлекательным было чувствовать себя хозяином своего разума.       А вот утро было не таким прекрасным, как целая ночь без бушующего шторма внутри. Во рту пасло, а голова раскалывалась — плюс одна причина пить алкоголь как можно реже.       На занятия Хан пришёл минута в минуту, за что был удостоен пристальным взглядом молодого профессора Кан, кудрявый, почти белый, пух волос которой делал женщину похожей на овечку. Уже сейчас кто-то начинал хихикать и за глаза называть профессора Кан Овцой. Джисон решил повременить с прозвищами до первой сессии.       — Хей, ребят, может в кафе сходим? Познакомимся заодно, — предложил один из одногруппников, которого Хан смутно помнил по школе, после пары. Кажется, они учились в параллельных классах.       — Я — за!       — Давайте!       Первокурсники радостно подхватили идею и шумной толпой двинулись вслед за предводителем. Потянувшись вслед за всеми, потому что, почему бы и нет, Хан обратил внимание на растерянно крутящего головой веснушчатого парня, который выглядел ещё более щуплым, чем он сам:       — Пойдёшь? — парнишка непонимающе моргнул и облизнул губы быстрым движением, пробежался взглядом куда-то к потолку и в конце концов выдал:       — Что? — с жутким акцентом.       — Пойдёшь вместе с ними в кафе? — более чётко, медленно и разборчиво проговорил Хан. Во время церемонии поступления ректор говорил о том, что в Универ может поступить любой, вне зависимости от пола, расы, гендера, статуса и гражданства. Этот парень однозначно был иностранцем.       — Можно? Тогда — да, — Хан кивнул и поманил парня за собой, — Я Феликс Ли.       — Хан Джисон. Ты иностранец?       — Что? — беспомощно нахмурился, силясь понять чужую речь, Феликс.       — Ты иностранец? — ещё раз, но буквально по-слогам повторил Хан. Почему-то необходимость постоянно пояснять свои слова не раздражала Хана, хотя обычно его злила чужая тупость.       — Да, — поняв вопрос, закивал парень, — Я из Австралии.       — О, круто, — перешёл на английский Хан, от чего Феликс расплылся в улыбке, — Сложности с языком?       — Ох, чувак, корейский — это просто ад! — защебетал парень перепрыгивая с низкого баса почти что на комариный писк, — Я здесь две недели и уже почти рехнулся!       — Привыкай, — усмехнулся Хан, — Здесь не так много людей свободно говорят по-английски.       — Ну, у меня есть пара друзей, которые неплохо знают язык и Универ назначил мне куратора.       — Здорово, — нейтрально отозвался Хан.       — Ага, — Ли улыбнулся, теперь было четко видно, на сколько зажат был парень в начале их беседы, — Чан классный и он тоже из Австралии, переехал три года назад. Он много знает и собирается в магистратуру.       — По какому профилю? — не то чтобы из великого интереса, но для того чтобы поддержать беседу, спросил Хан.       — Что-то с музыкальными плетениями, — нахмурился Феликс, силясь вспомнить, — Он говорил как оно называется, но я сейчас не вспомню.       — Круто! Мне тоже нравится идея вливания в музыкальные произведения силы, этим мало кто занимался, а направление очень интересное. Только представь: менять мир силой своего голоса, песни, игры, танца — это круто, — к концу Хан слегка смутился своего порыва, опасаясь, что Феликс или посмеётся и назовёт всё это чушью и пустой фантазией, или посчитает его чудилой.       Но Феликс не сделал ни того, ни другого, только как-то понимающе улыбнулся:       — Вот-вот, Чам мне тоже что-то похожее рассказывал, но я далёк от музыки. Вот танец — да, тут ещё можно развернуться, но голос, — Ли поудобнее перехватил сумку, которая сползла с плеча и больно била по бедру, — Это как-то сложно. А хочешь я тебя с Чаном познакомлю? Мне кажется, вам найдётся о чём поболтать, может даже проект какой-нибудь совместный сделаете… — внезапно предложил парень.       Хан неловко прикусил губу, пожевал и подумал, но всё же решительно кивнул головой — разве не за этим он поступил в Универ? Не для того чтобы найти людей, которые будут также влюблены в искусство плетения с помощью силы. Этот Чан звучал, как настоящая удача, да и шепот мира, постепенно начавший проявлять себя после вчерашних возлияний, подсказывал, что это неплохая возможность.       — Тогда может сейчас пойдём в кафетерий, а не кафе? У группы Чана как раз перерыв, а он всегда на перерыв идёт именно в столовую этого корпуса.       — Почему бы и нет, — всё равно общаться с одногруппниками перехотелось, а Чан звучал как что-то многообещающее и отдающее привкусом баббл гамма. Хотя, может быть это просто было игрой разума.       Феликс уверено потянул за собой Джисона по направлению к лестнице, захватив короткими, но цепкими пальцами с аккуратными ногтями, выкрашенными в чёрный цвет, рукав рубашки. Шарф на шее, завязанный на манер удавки начал натурально душить.       Джисон не любил, когда его касались чужие люди. Он крупно вздрагивал от случайного столкновения плеч, ног и ладоней, словно дикий зверек, но перебороть себя не мог. Люди теплые, но их прикосновения почти обжигают. Джисон мог вытерпеть руки мамы или отца, но других людей — с трудом.       Ненавязчиво отцепив Феликса от своей рубашки и ослабив шарф, Джисон сунул руки в карманы блюк. Пусть будет выглядеть, как придурок, зато никто не будет его трогать.       Если Феликс и заметил дискомфорт Хана, то не придал этому сильного значения, продолжая путь и не забывая болтать о чём-то не существенном, но довольно забавном.       В кафе было шумно и многолюдно — перерыв на обед, чего ещё следовало ожидать. Но Ли всё равно умудрился высмотреть среди сидящих за столиками своего знакомого и помахал ему рукой:       — Кушать будешь? Нет? Ну, это к лучшему — еда здесь полное дерьмо, но Чану нравятся местные сырники и здесь есть бесплатный вай-фай, — Джисон тонко усмехнулся. В любом случае, очередь была адской, так что даже если бы здесь готовили что-то потрясающее, вроде того чизкейка из кондитерской на углу его улицы, он бы ни за что не стал бы в хвосте этой колонны, — Хен! Привет, — Феликс широко улыбнулся крепкому парню, который устало оторвал взгляд от своего ноутбука и тут же растянул губы в ответной улыбке, демонстрируя миру ямочки на щеках.       — Феликс, — кивнул парень и Ли занял свободное место напротив него, похлопав по соседнему мягкому креслу, приглашая Хана, — Как первая пара? Понравилось, — Ликс поморщил нос.       — Я не понял и половины из того, что говорила профессор. Это Хан Джисон, — представил его парень, — Мы одногруппники и Хан неплохо знает английский, — Джисон кивнул старшекурснику, — А это Бан Чан — мой куратор.       — Пфе, как официально, — Бан Чан протянул руку для рукопожатия, — Приятно познакомится, можешь звать меня хеном.       — Мне тоже, хен, — Хана едва заметно дрогнут от прикосновения кожи к коже и он спешно одерну ладонь, спрятав руку под столом. Кожу будто огнем опалило, хотя чужая рука была холодной.       — Кстати, Хан заинтересован той же областью магии, что и ты — связь музыки и силы, все дела, — Чан взглянул на Хана уже более остро, словно тот, кто нашёл сундук, но ещё не уверен сокровища ли внутри него, или же истлевшие тряпки.       Завязалась горячая беседа, в ходе которой Джисон в очередной раз убедился, что мир дурного не подскажет и слушать его нужно внимательно.       Бан Чан был потрясающим. Старшекурсник был одержим магией ничуть не меньше самого Хана, его привлекали похожие аспекты исследований, но, если Хан был склонен к составлению текстов песен и вложению силы во время пения, то Чана больше привлекала идея сплетения воедино всей музыкальной композиции, помноженной на магическую составляющую. Влажной мечтой Бан Чана было собрать из одержимых музыкой и магией полноценную команду, минимум из пяти человек, в которую обязательно входили бы танцоры, вокалисты, инструменталисты, писатели и, что немало удивило Хана, реперы.       — Реп — это почти речитатив, во время молитвенных обращений. Принцип похожий, но текст будет отличатся. Это должно быть примерно также сложно, как пение, — с восторгом пояснял свою задумку Чан, — Только в пении внимание будет уделяться в основном нотам, а в репе — ритму.       — Немного похоже на африканские барабаны. Многие шаманы Африки до сих пор используют ударные для своих ритуалов, только вместо рук и инструмента язык, губы, зубы, небо, — Чан на секунду задумался, а потом закивал.       — Да, это можно взять за основу, как принцип. Вообще, есть у меня на примете парень, который может этим заинтересоваться, но может у тебя тоже есть кто-то толковый на примете, — Джисон растерянно покачал головой, не понимая, почему этот вопрос вообще был задан, — Как на счёт того, чтобы завтра собраться в моей комнате? Ещё раз всё обсудим, потом может фильм какой посмотрим…       — А меня примете? — вклинился немного заскучавший Феликс, — Я раньше танцевал и занимался боевыми искусствами — может, что толкое предложу, — Чан закивал и, вырвав из небольшого блокнота, в который иногда, по ходу беседы, записывал интересные мысли, листок, быстро нацарапал номер общежития и комнаты, в которую его заселили, а также свой телефон. Впихнул в руки Джисона этот огрызок и принялся быстро собираться, — Мне уже пора на пару, но если что — пишите. Жду вас завтра к шести.       — Окей, — растерянно покрутил в руках бумажку Джисон и улыбнулся, первый день в Универе действительно оказался впечатляющим.       А дома его, как и прежде, ждал театр имени семьи Хан. На людях они строили из себя любящую семью, живущую в полной гармонии, а на самом деле гораздо проще было скрыться от родителей в своей комнате.       Хан не ненавидел их, не призирал, но отчаянно не понимал родительских ожиданий. Они привели его в мир не спросив, а желал ли этого сам Джисон, а теперь ждут, что он воплотит в жизнь всех их желания. Это глупо и тяжело.       Запершись в своей комнате после ужина, наполненного сплошными вопросами и требованиями в духе «а когда ты познакомишь нас с какой-нибудь милой девушкой?» и «ну ты же понимаешь, что магия это конечно здорово, но тебе нужно будет получить реальную профессию?», Хан увалился на кровать и устало закрыл глаза. Надоело. Как же всё это ему надоело. Что плохого в том, что он хочет заниматься тем, что ему нравится? Магия ведь даже законна! Это не наркотики, не бесконечные вечеринки с литрами алкоголя, не бесконечные половые связи — это просто магия! Да любые другие родители гордились бы сыном, которые добивается успеха в чем-то подобном!       Но их тоже стоило бы понять. Магия — это исследования и риск. Всегда можно ошибиться и нанести вред себе, прогореть и остаться с дырой в кармане, а, если создашь что-то действительно опасное, то можно оказаться на карандаше у правительства. Но, чёрт, это же намного интереснее, чем бухгалтерия, или юриспруденция!       Цокнув, парень поднялся со своей кровати и, подхватив коробку с нитками, перьями и бусинами, лег обратно. Хотелось заняться делом, переключив внимание: это всегда помогало от мыслей и чувств.              Сплетая из частей целое Джисон всеми силами старался отстранится от унылой бытовухи, думая о тепле и уюте мягкого бабушкиного пледа, об особом запахе чая, который окутывал всё в её доме, о шерсти серого кота, который тоже был бабушкин и откликался на Морда. Болезненно приятные воспоминания едва не выбили из него слезу, но Хан успел сдержатся — в формуле амулета не было места слезам, только нити, деревянный треугольник и три бусины малинового, болотного и янтарного цветов.       Комната Чана была на удивление просторной. В ней было мало мебели, но много подушек, разбросанных по полу без всякой системы. На подушках уже сидело несколько людей: Феликс, темноволосый серьезный и даже слегка угрюмый парень и красивый, слегка похожий на щенка, молодой человек. Почему-то последнему, держащему в руках чашку с чем-то парящим, подходило именно чопорное и отдающее давностью времен «молодой человек», не был он похож на «парня», «чувака» и даже «мальчишку» — молодой человек, пропитанный элегантностью богачей двадцатого века. Может быть дело было в классических чёрных брюках со стрелками и белой рубашке?       — Ребята, это — Хан Джисон. Джисон, это Чанбин, — угрюмый парень зыркнул на Джисона из-под чёлки и тут же отвёл взгляд, — А это Ким Сынмин, — молодой человек приподнял губы в вежливой улыбке, но от неё заметно веяло холодком. Ну, примерно так себе и представлял Джисон человека, занявшего первое место на вступительных, да и к тому же профессорского сына, — Ну, с Феликсом вы знакомы, — Ликс довольно помахал со своего места и приглашающе похлопал по подушке в виде большого желудя, которая лежала поблизости от него.       Устроившись на подушке и скрестив ноги, Хан закусил нижнюю губу. Он не особенно любил социальную составляющую жизни и вообще необходимость общаться с кем-либо из-за банального смущения и отсутствия толковой практики, но налаживать контакты было необходимо, тем более, если Чан действительно был серьезен в своей идее собрать команду людей, специализирующихся на музыкальной магии. Эдакая специфическая группа, почти айдолы.       Немного неловкость сгладил Бан Чан, притащивший в комнату небольшой столик, на который выставил целую гору разных снеков.       — Налетайте, — приглашающе махул он рукой, — Скоро должны подойти ещё Минхо и Хенджин.       — Я надеюсь, в этот раз они не опоздают на полчаса, как в прошлый раз? Учти, у меня не так много времени, — фыркнул Сынмин, бесшумно отпив из своей кружки, затем вытащил из общей кучи какую-то вафлю и с аппетитом приступил к её уничтожению.       — Не думаю, я предупредил, чтобы они не задерживались.       Как по заказу, послышался настойчивый стук в дверь, будто кто-то молотил в неё ногами.       С шумом в прихожую ввалились два человека, один из который тут же отчаянно заматерился, после послышался звук подзатыльника и мягкое:       — Джинни, давно по ебалу не получал? Что с речью?       — Прости, мамочка, — притворно захныкал парень с розовыми волосами, ввалившись в комнату, — Я больше так не буду!       — У кого-нибудь есть салфетки? — вкрадчиво спросил, второй, входя в комнату, — Кое-кто голоден. О, — хитрые кошачьи глаза вперились в Джисона, — Я тебя видел перед вступительными — у тебя классно получается этот трюк, — кото-парень пошевелил пальцами в воздухе, — Офигенный контроль. Как говоришь тебя зовут? — Хан тупо поморгал глазами, окончательно растерявшись от чужого напора.              — Минхо! — возмущенно всплеснул руками Чан, заходя следом, — Отцепись от Джисона, — с грацией кошки, Минхо приземлился на подушку в форме кота медово-рыжего цвета, у которого забавно подпрыгнули все четыре лапы от чужого веса, и шумно выдохнул через нос.       — Джисон значит, — парень улыбнулся Хану и перевёл своё внимание на с любопытством рассматривающего всё вокруг Хенджина.       — Мне кажется, или с прошлого раза что-то изменилось, — пробормотал высокий розоволосый парень, плюхнувшись на последнюю оставшуюся незанятой подушку ярко-малинового цвета и с золотистыми кисточками по углам.       — Да, я сменил обои, — отозвался Чан.       — А теперь мы можем перейти к сути? Чан, зачем ты нас всех собрал? Опять та странная идея? — вмешался Сынмин, оставляя в сторону уже пустую кружку, на которой загадочно мерцали разноцветные буквы, никак не желающие выстроится в единое слово. Хан с силой зажмурился и резко открыл глаза. Неа, бесполезно, может быть это была одна из тех кружек, которые продавали в магазинах с шутками, заклятая на чехарду букв?       — Ну, в общем-то да. Для начала давайте все представимся. Косвенно вы друг друга знаете, но лично встречаетесь впервые. Сынмин, Минхо, Хенджин, Феликс, Чанбин, Джисон, — указывая на каждого, Чан называл их имена, — Ну, а меня вы все и так знаете, — он обезоруживающе улыбнулся, — Мы собрались чтобы обсудить идею концепции музыкальной магии.       — Звучишь, как типичный задрот, — хмыкнул Минхо, вытягивая из общей кучи еды палочку покки, — Не юли и говори начистоту — ты хочешь создать группу из магов, заинтересованных в музыке и попробовать сделать пару пробных треков, которые можно будет использовать для защиты диплома, верно, Чанни?       — Минхо-о, — устало и чуть отчаянно протянул хен. Его щеки и уши загорелись ярким коралловым, — Ну, в целом да. Как смотрите на это?       — Хен, ты точно уверен? Мне кажется, я не особенно подхожу для такого, — неуверенно отозвался Феликс и Чанбин поддержал его кивком головы, — Я не особенно хороший певец и из около музыкального могу только танцевать.       — Не-не, — Чан покачал головой, — Даже не думай. У тебя уникальный голос и мы сможем его использовать.       — А ещё у тебя интересный оттенок силы, — добавил Хенджин, слегка нахмурив брови, — Я чувствителен к таким вещам и могу точно сказать, что похожего среди нас на тебя нет. Твой цвет… Желтый? И розовый, кажется.       — Ого, — Феликс удивлённо приоткрыл рот, как и сам Джисон, — Никогда не встречал настолько чувствительных одарённых. Ты прям вот видишь цвета? И да, ты не ошибся — желтый и розовый, — из-за усилившегося от эмоций акцента корейский Феликса стал ещё хуже.       — Я не совсем их вижу, скорее просто чувствую особую… Ауру, наверное? Ну, как-то так, в общем, — розоволосый парень, слегка смутился от пристального внимания иностранца, но выражалось это лишь в отведённом в сторону взгляде и том, как он мусолил в руках кисточки своей подушки.       — Круто! — восхищенно отозвался Феликс, продолжая изучающе разглядывать Хенджина.       — Ну, я уж точно для группы не подхожу, — отозвался Чанбин, разглядывая что-то на полу, — Хор мальчиков-зайчиков — это не моё.       — А кто говорит про хор? Реп, рок и хип-хоп, братан, — Чанбин покачал головой, но ничего против не сказал.       Сам Джисон был одновременно в восторге и ужасе. Ему безумно нравилась идея и то, на сколько она отдавала духом американского кино и японского аниме с их спонтанными объединениями студентов и школьников в клубы по интересам, но в то же время, его безумно пугало то, что для успеха ему нужно было не просто присутствовать, но и вносить свой вклад: что-то значительное, что бы могло сделать их особенными. От этой комбинации чувств ноги начинали подрагивать, а ладошки потеть.       — Черт с вами, давайте попробуем, — неожиданно горячо сказал Сынмин, — Никто же не против? — даже Хан со своей тревожностью промолчал, — Окей. Тогда нам, наверное, нужно определится с темой и написать текст? Или для первого раза будет проще взяться за кавер?       — Может попробуем кавер? В любом случае нужно будет местами переделывать текст и музыку, но будет основа, на которую можно будет опереться… — предложил Чан.       — Нет, сначала нужно разобраться, как вообще это будет работать. Мне уже давали основы ритуалистики, но сами понимаете, профессор Чхве та ещё… Своеобразная дама, — Сынмин отрицательно покачал головой, а затем поморщился, вспоминая профессора.       — Ты хотел сказать, сука?       — Мгм, спасибо, Минхо, чтобы я без тебя делал?       — Продолжал бы строить из себя святого? Я всё ещё помню прошлогоднюю вечеринку для первокурсников. Ума не приложу, как на ней оказался сопливый школьник, но финал был шикарный, — Минхо прищурился, сделавшись совершенно неотличимым от Чешира.              — Не напоминай, наглый кошак!       — Пфхе! — показав язык, Минхо слитным движением передвинулся ближе к столу вместе со своей подушкой и подхватил чей-то стакан с недопитым соком. С ужасом, Джисон опознал в этом стакане свой, но не решился возразить. В конце концов, он всё равно не хотел больше пить.       — Ладно, значить сначала разберёмся с основой. Напомните компоненты ритуала…       К концу собрания Хан уже более менее пообвыкся и даже высказал несколько предложений. Совместными усилиями, они набросали небольшой план того, кто чем займётся. На долю Хана выпало изучение текстовой составляющей ритуала: определить опорные слова, слова связки, которые используются чаще всего, оптимальное количество тех самых слов, посмотреть, какую часть можно было бы использовать для песни, а какую следовало бы оставить под речитатив, то есть реп-партию. Сплошная статистика, структурирование и анализ, но это было гораздо интереснее тупого заговора на хорошее настроение или позитивное мышление, которое ему тоже следовало подготовить к следующей паре кудрявой профессорши. Ну честное слово, откуда ему знать, что будет для человека хорошим настроением? Вот ему иногда погрустить хочется, а иногда весело, что он не может перестать смеяться от любой, даже самой несмешной шутки. А позитивное мышление вообще чушь — у нормальных людей оно обычное, нормальное, реальное, а не позитивное или негативное. Что позитивного можно увидеть в, например, смерти? Хрень!       Следующий сбор был установлен через неделю и Хан искренне надеялся, что к этому моменту ни у кого не пропадёт запал и всё останется в силе, очень уж хотелось попробовать всё то, о чём они сегодня говорили.       Занимаясь своей частью работы Хан часто ловил себя на том, что стал чаще задумываться о том что бы попробовать музыкальную магию на практике. До этого он ограничивался теоретическими выкладками и сбором информации, но чем больше он погружался, тем больше его манила перспектива.       И в конце концов он решился, несмотря на огромное количество рисков и большую вероятность, что его связки просто не выдержат и лопнут, лишив его возможности не только петь, но и говорить. В своё оправдание Джисон мог заявить, что эта мысль не давала ему покоя ни днём ни ночью. Он не спал уже вторые сутки и сдался, пойдя на поводу своих желаний.       Его комната была хорошо звукоизолирована. Вероятно, родители поработали над этим чтобы уменьшить риск услышать что-то нежелательное, или быть услышанными, но не то чтобы Джисону это было нужно до этой ночи, потому что вряд ли хоть кто-то был бы доволен от громкого пения в три часа ночи.       В качестве экспериментальной была выбрана Numb — Linkin Park. Не легко, со стороны вокала, но эмоциональная часть была довольно подходящей. Настроившись, Хан шумно втянул носом воздух и включил музыку.       По началу всё шло не очень гладко: он волновался, да и не совсем было понятно, вкладывать ли силу рывками, в ритм песни, или стараться растянуть её на протяжении всей мелодии. В середине припева он уловил закономерность и начал замечать, как начал светится призрачно-зелёным, пульсирующим в такт его пульсу. Немного сорвавшийся голос заставил иллюминацию погаснуть, но как только он выровнял дыхание и продолжил, свет появился вновь. Постепенно, от ауры, проявившейся во всю силу начали отрываться куски, напоминающие своим видом и переливами внутри, мыльные пузыри. Восторг затопил Джисона изнутри и цвет посветлел, становясь вместо хвойного — нежно-салатовым.       И чёрт! Это было самой прекрасной вещью, которую Хан видел в своей жизни!       Никакой практической пользы, как и вреда, его шалость не принесла, но подарила море удовольствия и ещё пару бессонных часов, которые Хан провёл за экспериментами, наплевав на риск и посчитав, что, раз в первый раз прокатило, то и в последующие ничего не будет. Конечно он устал и сильно потратился, но это было по-настоящему волшебно.       Как оказалось, — несмотря на всё своё очарование, затея была глупой. По утру, стоя возле зеркала в ванной комнате Джисон с безнадёжной усталостью и обречённостью во взгляде обнаружил зеленоватый оттенок волос, явно проявляющий себя только при падении на них света, и слегка сменившийся цвет глаз. Оставалось лишь надеяться, что отец не сострижет его волосы под 0,3, пока он будет спать, а то и вовсе — не заметит, списав на утро и ранний подъем. Так и случилось.       Зато в Универе Феликс заметил смену имиджа сразу:       — Тебе идет, — отреагировал он, указывая на волосы, — Выглядит… — мучительно подбирал слово Ли, — Свежо.       — Спасибо, — сдержано поблагодарил Хан и приготовился всеми силами отгонять сон во время пары Высшей Математики. На кой чёрт она им вообще нужна? Ну, он по крайней мере хоть что-то понимал, а блаженная половина группы и вовсе сидела с отсутствующим выражением лица, натыкаясь на которое, профессор Ко (он же, с подачи недовольных, профессор Петух — за красные ботинки и зеленые брюки) с трудом сдерживал умиленную улыбку.       Вибрация телефона заставила Феликса и Джисона уткнутся в гаджеты. Групповое сообщение от Минхо:

      LiKnow

Кто хочет в кино?

HwanHg

Когда?

LiKnow

Сейчас

Feliks

Хен, у тебя пара. У нас тоже…

LiKnow

И? Идёте или нет?

Han Я пойду       — Серьезно, — Феликс в удивлении приподнял брови и ткнул в бок Хана острым локтем, — У нас ещё три пары. Какое кино? — Хан подал плечами.       — Всё равно толковых лекций сегодня не будет: потоковая Философия, Современный корейский и Каллиграфия. Лучше с хеном в кино пойду, — Феликс покачал головой.       Хан сам удивился своей решительности. За весь школьный период он ни разу ни прогуливал, только несколько раз пропускал по болезни, но там всё было официально — со справкой и Б-шками вместо Н-ок. А вот так, внезапно, да ещё и с человеком, которого знаешь не больше пары дней… Ну, а почему бы и нет? От одного пропуска ничего не будет. Тем более, что по всем этим предметам у него зачёт, а не экзамен (наивный Хан даже и не предполагал, что в некоторых случаях получить зачёт куда как сложнее, чем отлично за экзамен).       — Блин, — в конце пары Феликс нервным движение потер бровь и побросав тетради в сумку, закинул её на плечо, — Я с вами.       — Серьёзно?       — Ага, — Феликс слегка нервно улыбнулся, — Терпеть не могу Философию — ничего не понимаю, а Каллиграфия, — Феликс бросил пару непечатных слов, на что Хан прыснув довольно кивнул и с достоинством выдержал цепкие пальцы Ли, ухватившиеся за его ладонь.       У ворот, разделяющих Универ и весь остальной мир, парни встретились почти со всей свой компанией, за исключением Сынмина, который сегодня на парах не появлялся вовсе из-за свалившей его простуды, и Бан Чана, который обещал присоединиться к ним позже.       — Эй! — возмутился Минхо, надевший сегодня персиковый свитер с глубоким вырезом, через который было прекрасно видно его ключицы, которые так и притягивали взгляд Хана, — Вообще-то только Сонни согласился, а что вы здесь все забыли?       — А что, мы сорвали чью-то свиданку? — Хенджин лукаво подмигнул Феликсу, щеки которого залились нежным румянцем.       — Я заставлю тебя спать на коврике в прихожей, — напускная злость Минхо сменилась дьявольской многообещающей ухмылкой.       — Развод!       — И хлам свой забрать не забудь! — на мгновение установилась тишина, которая вскоре лопнула от общего смеха.       Минхо и Хенджин были соседями по комнате и несмотря на все свои перепирательства представить более гармоничный тандем друзей-соседей было невозможно. Локальные шутки и постоянные угрозы Минхо, ответные шпильки Хенджина — это задавало свою атмосферу.       — Ладно, на какой фильм мы вообще идём? — спросил Чанбин, кутаясь в свою чёрную толстовку и зябко ёжась от прохладного осеннего ветра.       — А это важно? — Минхо перевёл взгляд кошачьих глаз на Бина, — Но вообще — без понятия. Я даже расписание не смотрел, — на возмущение остальных хен ответил пожатием плеч.       — Привыкайте, — уже ковыряясь в интернете, сказал Хенджин, — Он всегда такой, — за что получил подзатыльник от хена. Хван ойкнул и потерел место удара, — Хе-е-ен, — обиженно протянул парень, — Почему ты такой жестокий? — надувшиеся губы сделали Хвана похожим на игрушечного пупса, не хватало только пустых стеклянных голубых глаз и кудрей.       — Я не жестокий, я справедливый, — задрав нос заключил Минхо.       Общим решением был принят к просмотру низкобюджетный ужастик в духе Астрала, от чего Хан был почти в восторге — подобные фильмы стопроцентно его тема.       Весь сеанс Феликс и Хенджин вскрикивали на скримерах, а Чанбин был занят поп-корном. Джисон задремал под звуки ломающихся костей и криков ужаса главной героини, недооценив свою усталость.       — Он спит? — сквозь сон Хан почувствовал чужую руку в своих волосах. Кажется, кто-то ласково гладил его по голове, — Джисон. Джисо-он, — звали его, но Хан предпочёл повернуться к говорившему спиной и уткнуться носом в пахнущий маслом и чипсами подлокотник кресла. Кто-то засмеялся, а рука, гладившая его переползла на шею, а затем — плечо, легонько потрясла его.       — Ммм, — с трудом разлепив глаза, Хан потянулся, — Я заснул?       — Ага, Сонни, — ласково улыбнулся ему Минхо, — Вставай, скоро начнётся новый сеанс, — согласно мыкнув, Хан лениво поднялся со своего места и поплелся на выход.       — А со мной он так не говорит, — послышался шепот Хенджина.       — Ты не настолько милый, — фыркнул Минхо, а Хан не нашел сил покраснеть.       Остаток вечера они провели в кофейне, где вскоре к компании приехал Чан на своей поддержанной машине, которая выглядела сущим уродцем, но была достаточно вместительной чтобы в ней смогло расположиться шестеро парней. Правда, Феликса, как самого компактного пришлось положить в багажник, потому что Чан настрого запретил кому-либо садить Ли к себе на колени:       — Я не хочу платить штраф!       — Ну да, человек в багажнике это ведь так законно, — съязвил Хенджин, явно недовольный тем, что ему не дали потискаться с Феликсом, ведь было очевидно, что они друг другу нравились.       — Мой багажник достаточно большой чтобы засунуть туда такую шпалу как ты, — пригрозил Чан.       — Воу, вы в таких отношениях? Хенджин, не забывай вешать на дверь носок, — потребовалось несколько секунд, чтобы до всех дошла шутка Минхо. Парни показательно скривились, а Джисон захихикал. После недолгого сна было удивительно комфортно в компании этих мальчишек.       Дома Джисон отказался от ужина, но во время чаепития пришлось рассказывать любопытной матери, кто те парни, с которыми он сегодня приехал. Во время рассказа он обходил стороной то, почему они все познакомились, потому что прекрасно знал, что женщина его не поймёт и опять будет говорить о том, что он уже достаточно взрослый для таких игр. Как будто бы всё то, чем он занимается — игра. Ему хватило всё-таки возникшего вопроса о его волосах, благо, глаза уже вернулись к родному карему.       — Небольшая смена имиджа — надоел скучный свет, — отбрехался Хан.       — О, милый, но ты же знаешь, что для мальчика это как-то не очень хорошо. Отец будет недоволен, — качала мама головой.       — Он всегда мной недоволен, — фыркнул в ответ Хан и, сухо поблагодарив за чай, который он так и не осилил, поднялся в свою комнату.       Всё то хорошее настроение, которое у него было, затянуло в темную дыру напоминания об отце. И ведь наверняка завтра его с самого утра будет ждать неприятный разговор.       Так и было: утро не задалось с самого начала. Проснувшись по будильнику Хан прислушался и с грустью понял, что родители уже встали и о чём-то разговаривали на повышенных тонах. Черт, а он-то надеялся, что это начнётся чуть позже.       Спускался вниз он уже полностью собранным, вместе с сумкой и телефоном:       — Доброе утро. Я не голоден, пойду на учёбу, — пробормотал Джисон, стараясь привлечь к себе как можно меньше внимания и направляясь прямиком к входной двери, чтобы побыстрее обуться и выйти на свободу.       — Стоять, — тихо, но веско обронил отец и Хан пожалел о том, что вообще выполз из комнаты до начала занятий — так хотя бы мог сказать, что жутко опаздывает и не может задерживаться, — Подойди, — переставляя ноги Хан поджал губы, чувствуя, как начинают потеть ладони, — Сядь, — оглядев его с ног до головы, приказал отец, — Что это такое? — он несильно дернул за прядь зеленоватых волос, на которые так неудачно упал свет, что сделал их достаточно яркими, чтобы не суметь не обратить на них внимание, — Что это, я спрашиваю? — в ответ на молчание Хана, отец громко стукнул по столу, от чего звонко звякнула чашка и вазочка с конфетами, а ещё вздрогнула мама, прижав руки в груди, — Ты мужик или баба?! Это что за чертовщина? Мне побрить тебя налысо? А?! Отвечай, когда я спрашиваю! — кровь грохотала в ушах, а ноги сами собой подкашивались.       — Не надо, — шепотом ответил Хан, уперев взгляд в пол.       — Что «не надо»? А?!       — Дорогой, может не надо так… — вступилась мать, гладя отца по плечу. Обычно, это его успокаивало, но сейчас он грубо сбросил её руки с себя, на что мама вся сжалась и сделалась как будто меньше.       — Что «не надо»?! Я семнадцать лет шёл у тебя на поводу и посмотри, к чему это всё привело! Не мужик, а пидорас! — отец замахнулся и отвесил ему пощечину.       Щека тут же онемела, как будто всё нервные окончания в ней исчезли, а самого Хана оглушило. Он отшатнулся и резко поднял взгляд на красное, взбешённое лицо отца. Замерев, словно кролик перед удавом, Хан тупо моргал и молчал до тех пор, пока щека не начала стремительно нагреваться до жгучей боли и пульсации, отдающей куда-то в самое сердце, которое, кажется, покрылось коркой льда.              Губы сами собой растянулись в жалкой робкой улыбке. Хан развернулся и молча вышел из дома, не забыв подхватить вещи и натянуть на ноги кроссовки. В след ему доносился звук голоса матери и низкое бу-бу-бу отца, но всё это не складывалось в слова и смыслы.       На душе было гадко пусто. Мир молчал.       Как и планировал, Хан пошёл в Универ, нашел нужную аудиторию и все пары просидел не вставая с меса и, кажется, даже не шевелясь — впал в лягушачий анабиоз и ни Феликс, ни лекция не могли вывести его из него. Ничего не хотелось.       Его никогда не били. Может быть в детстве пару раз дали по заднице, но лишь за дело, а вот так — несправедливо и жестоко — никогда. Было обидно и горько, домой возвращаться не хотелось, его личная крепость перестала таковой быть, хотелось спрятаться и просто полежать где-нибудь в тихом холодном месте, как никому ненужная вещь. Но прятаться было негде: не оставаться же в Универе, ведь здесь повсюду камеры и охрана наверняка выведет его, когда наступит время. А других вариантов у него не было.       Он вернулся из своих раздумий только в кафетерии, когда к его щеке прислонили холодную банку колы, крупно вздрогнул и даже пискнул от неожиданности:       — О, он жив! — радостно заметил голос Минхо. Ли тут же вручил ему ту самую банку колы и уселся на свободное место возле Чана. Вокруг были все его знакомые, которые смотрели на него с волнением. Хан неловко улыбнулся, почти не обратив внимания на свою щеку, на что Чан неодобрительно покачал головой.       — Рассказывай, что случилось, — Хан поморщился и покачал головой. Его проблемы — это его проблемы и нечего ими нагружать людей. Мир недовольно зашептал ему на ухо, но Джисон отмахнулся, это гадкое создание говорит с ним лишь тогда, когда он должен что-то для него сделать. Пошёл он, этот мир, — Черт, парень, — устало выдохнул Бан Чан, — Если что, мы всегда готовы.       — Спасибо, но это и в правду не так уж серьезно — просто не выспался, — конечно, ему никто не поверил, но парни решили не лезть в душу Джисона, за что он им был благодарен. Ему бы самому разобраться, прежде чем пускать туда остальных.       Вместо того чтобы после занятий пойти домой, Джисон предпочёл парк, самую тихую и темную его часть.       Было странно сидеть на холодной лавочке в одиночестве, слыша лишь звуки природы. Сняв худи, Хан скрутил из него уродливый комок и подложил под голову. Вытянуться в полный рост лавка не позволила и ноги остались висеть в воздухе лишь слегка касаясь носками земли.       Грусть и обида прошли, оставив за собой ощущение холода и одиночества. На что можно вообще надеяться в этом мире, если даже люди, приведшие тебя в него, оказались жестоки?       Меня никто не любит, — отстранённо мелькнула в голове мысль и Хан ей улыбнулся.       Может быть завтра это пройдёт и он вовсе забудет о пощечине и злых словах, но осадок останется навсегда. Чувство брошенности будет горчить на языке и отдаваться дрожью в теле, но это ничего. Всё пройдёт.        — Всё пройдет: и печаль и радость. Всё пройдёт — так устроен мир, — протянул Хан неосознанно наполняя слова и мелодию силой. Магия обволокла его в мягкий белый кокон, который был совсем другим, нежели зелёная аура — мягче и уютнее.       Песня сменялась песней, а вместе с ними шли часы. Домой он вернулся поздно.       Не здороваясь, мышкой скользнул в свою комнату, игнорируя звуки из гостинной.       Он здорово проголодался, но идти на кухню не решился. Не хотелось проходить мимо родителей и нарываться на непрошенные расспросы и мамино укоризненное:       — Помирись с отцом.       Зачем мирится, если ничего не случилось? У них не было конфликта — просто один сорвался на другом, вот и всё.       Хан и в правду пытается понять, но никак не может найти объяснения чужим поступкам. Люди вокруг него с каждым днём становились всё более непонятными существами, будто бы он и в правду был не таким как они. А может быть он и вовсе не человек, а, скажем, инопланетянин? Иная форма жизни чуждая людскому обществу?       — Ерунда какая-то, — шепотом произнес Хан и взъерошил свои волосы превратив итак неважную прическу в воронье гнездо.       Подхватив полотенце и сменную одежду он вышел в ванную чтобы уже через пару мгновений вернуться обратно в комнату. Сжав переносицу, он шумно выдохнул. Нет, не выйдет: он даже помыться здесь не может, чудо, что поднялся в свою комнату, а не застыл на пороге.       Это место перестало быть его домом.       Сжавшись в комок и накрывшись одеялом, Хан всеми силами старался преодолеть свою беспомощность.       Бессонная ночь, полная неоднозначных ехидных шепотков мира и вздрагивания от каждого шороха, подарила Джисону темные круги под глазами и скручивающую боль в желудке. Сегодня нужно было найти место, где бы он мог поспать.       В сумку полетели сменная одежда, ноутбук, накопленные деньги, кусок мыла и зубная щетка с пастой. Если бы хоть кто-нибудь поинтересовался содержимым рюкзака Хана, то ему стало бы очевидно, что парень собрался или в путешествие, или сбежать из дома.       По подсчётам Хана, его денег должно было хватить на неделю в не самом хорошем отеле, или на месяц проживания в общаге, если ему удастся туда заселиться. В любом случае, если он хочет уйти из этого дома, ему нужно было найти подработку и сделать это как можно быстрее.       За обедом в кафе, в которое они выбрались с Феликсом, Сынмином, у которого всё ещё был легкий насморк, Хенджином и Минхо, он поднял эту тему, на что получил совет от старших попробовать устроится или в супермаркет, или в цветочный магазин, или в общепит:       — Но для кафе в любом случае нужна будет медкнижка, — внес свою лепту Сынмин, — Проще всего писать рефераты, эссе и курсовые на заказ. Ответственность, конечно, большая, но если есть голова на плечах, то за неделю можно поднять неплохую сумму. Но это если найти клиентов.       — С этим проблем не будет — у меня вся группа дебильные, там даже стараться особо не придётся, им и тройки хватит, — отозвался Хван, — Могу им тебя посоветовать.       — Было бы супер, — смущенно улыбнулся Хан.       — Окей, значит попиарим тебя, как талантливого новичка, — мурлыкнул Минхо, копаясь ложкой в своё ванильном мороженом, — Открой рот, Сонни, — у Хана от удивления округлились глаза, но он покорно раскрыл рот пошире, — Умничка, кушай, — в этот момент Феликс не выдержал и хихикнул:       — Снимите себе комнату! — Минхо показал ему язык, а Хан всё же не выдержал и залился краской.       А вот с жильем действительно возникли проблемы. Ему предложили выбор: или заселится в общежитие для магистрантов, где стоимость была в два раза выше, или найти желающих потесниться и из комнаты на двоих сделать комнату на троих.       За советом пришлось обратиться к Чану, как к самому старшему и мудрому хену, которого он знал. Удивительно, но уже через полчаса Чан разрулил ситуацию и уговорил пару ребят со своего курса поделиться комнатой с перваком. Единственными условиями Донука и Вонхо было не водить в комнату девчонок и парней без предупреждения, и соблюдать комендантский час, начинающийся в 12 ночи.       Парни были спокойными, но они почти не пересекались — у них бесконечные занятия, подработки, отработки и «взрослые» отношения, а у Хана чужие эссе, помноженные на собственные домашки. Встречались только по вечерам, за чашкой рамёна и горестными вздохами о нелегкой студенческой жизни. В основном всё скатывалось в жалобы на злобных преподов, сложные предметы и бабские загоны, которые не давали продыха «нормальным мужикам». Порою слушать всё это было мерзко, но Хан предпочитал вежлив улыбаться и делать вид, что он прилежно вкушает мудрость старших — не хотелось проблем и лишних вопросов о том, такой он или не такой. Достаточно слегка подозрительных взглядов и покровительственных «ну, ты ещё совсем мальчишка», в ответ на скромное замечание об отсутствии любовного интереса к кому-либо.       Темп был бешенный, приходилось крутиться как белка в колесе, не спя ночами и делая за других домашки, кутаясь в кофту, сидя в ванной комнате чтобы не мешать своим «клац-клац-клац» по клавиатуре соседям. Но это и в правду работало: он мог нормально питаться (правда времени на это не было и перебивался он раменом, снеками и энергетиками, напополам с кофе) и за пару недель смог отложить всю сумму, необходимую для оплаты комнаты в следующем месяце. Это не могло не радовать.       Но благодаря своей работе Хан довольно быстро начал понимать, как именно стоит общаться с людьми. Это стало ещё одним навыком, необходимым для выживания в новой реальности. Улыбнуться здесь, пересказать шутку там, а этой девушке нужно сделать комплимент и вот — работа у тебя в кармане, а иногда и неплохая доплата Хорошему Парню Джисону. Как-то само собой получилось заводить знакомства и теперь он уже не терялся среди толпы. Чужих рук Хан всё ещё избегал, но это было той территорией, вход на которую был разрешён только по-настоящему близким людям и это не было слишком странным, чтобы бросаться в глаза, поэтому перебарывать себя ещё и в этом отношении Хан не стал.       Мама быстро заметила отсутствие сына дома и начала звонить в тот же день, как Хан ушел из дома. Она говорила, что он всё придумывает и отец больше не злиться, что ему следует перестать быть глупым бунтующим подростком и вернуться домой, напирала на трусость и отсутствие смелости, говорила, что ей не по себе. И Хану хотелось громко крикнуть, сказать всё что было на уме, но вместо этого он просто сбросил звонок и выключил телефон, отложив его до следующего дня. Утром написал сухую СМС с извинениями и предупреждением, что домой он не вернется.       Дни шли за днями и такая жизнь гораздо больше нравилась Джисону. Он чувствовал непривычную свободу, которая заражала его нездоровым энтузиазмом и авантюризмом. Хотелось чудить. И Хан поддавался этому желанию.       В один из вечеров, купив набор дешевых акриловых красок, Джисон потратил целый вечер наполняя всю одежду небольшими, но яркими изображениями динозавров, ящериц, бабочек и инопланетян. Единственная приличная рубашка белого цвета, утащенная из дома, обзавелась ярко-зелёным принтов коровьих пятен и получилось действительно здорово. На следующий день Хенджин, будучи в восторге от обнаруженных талантов Хана в росписи одежды, притащил к нему в комнату вместе с парой коробок пиццы и колой свою джинсовку и унылые черные штаны в обтяжку. Хенджин вообще-то и сам рисовал, и получалось у него это даже покруче, чем у Джисона, но сам за кисточку и акрил не взялся, предпочитая наблюдать и комментировать, булькая в свой стакан газировки от смеха.       Кроме этого, Хан наконец-то начал осуществлять свою давнюю мечту научиться играть на гитаре. Великой удачей было то, что один из его соседей, неплохо умел это делать и даже имел инструмент, который отдал на растерзание Джисону под честное-пречестное обещание следить за «Аме-чи» и не подвергать её жизнь опасности. Да Хан бы и без обещания не посмел — слишком прекрасной была яркая медово-желтая Аме-чи.       К концу недели освоения навыка игры у Джисона уже более менее получались простенькие мелодии, в которые он начал пробовать вкладывать силу. В конце концов он доигрался и снова сменил цвет волос, но теперь уже на синий.       Пока что Джисон не делился с парнями своими открытиями и официально все они занимались только теоретическим изучением вопроса, подбирали варианты и рассматривали риски, изучив которые достаточно подробно Чан чётко запретил парням самостоятельно даже думать о том чтобы вложить силу в свою музыку. Но в конце концов на исходе второго месяца их мытарств с теорией Чанбин поднял вопрос практики, поставив свои условия:       — Мы затеяли всё это не для того чтобы бесконца ковыряться с статьях и монографиях. Либо мы начинаем пробовать, либо я ухожу, — несмотря на свой небольшой рост, Чанбин имел впечатляющую способность приковывать чужое внимание, когда желал этого. Виной тому вкрадчивый голос или манера одеваться во вся черное Джисон не знал, но это умение его впечатляло до глубины души. У самого Хана такого навыка не было — он мог привлечь чужое внимание, но для этого нужно было значительно повысить глос и активно жестикулировать.       — Ладно, — сжав зубы, выдохнул Чан и они приступили к распределению ролей.       Для начала нужно было создать текст и музыку для будущего трека, определиться с партиями, танцевальными движениями… Было много деталей, каждая из которых требовала пристального внимания.       По итогу бурного обсуждения было принято решение писать музыку и подбирать текст одновременно:       — Я уже пробовал и это не так уж и сложно, нужно только определиться с темой и тем, что именно мы хотим получить на выходе. Я предлагаю тему любви — в это будет легко вложить чувства и силу, — предложил Чан.       — Не уверен, — возразил Минхо, — У каждого своё понимание любви и чувства, которые он вкладывает в «любовь» могут различаться. Будет дисгармония, — и он был прав. В одной из довольно старых публикаций, которую нашел и худо-бедно перевёл с английского на корейский Феликс, было упоминание о попытке собрать команду музыкальных одарённым, которая стала провалом из-за несчастного случая, во время которого у солиста были порваны связки, а басист получил сердечный приступ. Во время исполнения композиции один из членов группы переключился на недавнюю трагедию его семьи — смерть любимой племянницы, и вместо чувств счастья, дружелюбия, удовлетворённости вложил в свою партию печаль — итогом стала трагическая дисгармония.       — Может быть что-то нейтральное, вроде темы животных? Кто не любит пушистых милашек, — улыбнулся Хенджин, разминая шею.       — Неа, не вариант, — поёжился Сынмин, — В пять лет у меня обнаружили аллергию на шерсть морских свинок — из-за одной из них я чуть не задохнулся.       — Оке-ей, — Хван беспомощно развёл руками.       — А может пойдём от обратного, — в голове у Хана уже некоторое время крутилась эта мысль.       — В смысле? Поясни.       — Не положительные эмоции, а отрицательные: грусть, печаль, может быть даже агрессия и усталость, — развил он свою мысль.       — Не уверен, что такое можно будет показать на широкую публику, — задумчиво произнёс Чан и тоже был в чём-то прав, так как музыка, наполненная силой, помноженной на эмоции исполнителей имела удивительное свойство передавать настроение слушателям, будто грипп. Если от обычного звучания можно было отстранится, то от того, что наполнено силой почти невозможно. Кучка депрессующих людей была бы странной публикой, — Но в качестве тренировки можно попробовать. Только подобрать тему. Давайте напишем на бумажках, что у нас вызывает отрицательные эмоции, а потом выберем что-нибудь общее.       Комната наполнилась тихими смешками и шуршанием бумаги.       — Готово, — укладывая в общую кучу последнюю бумажку, оповестил Чанбин, — Читаем?       …       — Что за еблан грустит во время чистки зубов?.. — Минхо медленно моргнул и обвел взглядом всех собравшихся. Парни сделали вид, что они тут не при чём, — А это? «Когда я режу лук, я плачу», серьезно? Печаль — не слезы! Хенджин, это точно был ты!       — Эй, я тут не при чём!       — О, а вот это звучит неплохо, — перебил начинающуюся ссору Бан Чан, — «Ощущение, что весь мир настроен против меня». Знакомое чувство. Может его? — наступила задумчивая тишина.       — Можно попробовать, — выдохнул Джисон.       Каждый решил попробовать создать текст к их первой песне, а после они выберут лучший вариант или скомбинируют окончательный вариант из достойных частей каждого. На это у них была отведена неделя.       У Джисона не было опыта создания своих песен, но у него было хорошее чутье и неплохой писательский талант, который он успел изрядно наполнить опытом за тот небольшой период, как работал гдзшкой. Правда чужие эссе, почти обезличенные и глубоко безразличные Хану, сильно отличались от небольшого текста, в котором должен был поместиться и сюжет и эмоция.       Пришлось посидеть над работой не один вечер и даже отказаться от заказа на реферат от милой третьекурсницы, которая, кажется, была искренне огорчена упущенной возможностью, но Хан больше не вёлся на большие влажные глаза и трогательно сложенные у груди руки: один раз его уже кинули и забрали работу не расплатившись, а после бросили в чс, так что Джисон решил установить четкие границы и правила. Но несмотря на десятки смятых листов и литры выпитого кофе, ему удалось написать что-то, что можно было бы назвать если не крутым, то хотя бы интересным.       Некоторые преподаватели начали замечать, что Джисон особо не напрягается на парах, но достигает высоких результатов, поэтому профессор Кан и профессор Со начали не особенно скрывая своих намерений выделять Хана среди группы. Пара брошенных слов тут, пара мнений там и вот — теперь внимание многих направленно на перспективного первогодку.       — Хан Джисон, задержитесь на пару минут, — попросил профессор Чхве, но просьба звучала как приказ и Хану ничего не оставалось кроме как шепнуть Феликсу «подожди меня» и остаться наедине с профессором, — Давайте обойдёмся без долгих прелюдий: я заметил, что вы хорошо разбираетесь в моём предмете и я хочу предложить вам написать статью на Десятую Университетскую Конференцию, — отличительным качеством этого преподавателя было то, что он всегда обращался к своим студентам на «вы» и носил красные рубашки, сочетая их с белым галстуком, — Я понимаю, что сейчас вам все эти статьи кажутся ненужной тратой времени, но в будущем вы сможете внести их в своё портфолио и это поможет вам с устройством на работу, или поступлением на любой факультет следующей ступени обучения, — мысленно Хан закатил глаза, а на деле лишь покивал.       — Я подумаю, профессор, — ответил он в конце концов.       — Дайте свой ответ до среды, — кивнул профессор Чхве и дал разрешение идти.       — Снова предлагали дополнительный проект? — как только они отошли подальше от аудитории, спросил Феликс, преданно дожидавшийся Хана.       — В этот раз статья, — Джисон прикусил нижнюю губу, — Думаю согласиться — это должно быть не сложно и интересно.       — Ну, у тебя ловко получается всё это, — Ли покрутил руками в воздухе, обозначая это «всё», — Не то что у меня — ебучая Теория магии… — забавно, но Ликс ругался исключительно на английском, не вовлекая корейские ругательства, — Я до сих пор не могу собраться и прочитать ту херню, которую профессор отправила нам на прошлой неделе.       — Да там не много — делов на десять минут, — Феликс выразительно глянул.       — Просто молчи, — Хан хохотнул и поднял руки в знаке капитуляции, — Я хочу сладкого — заесть стресс, как смотришь на кондитерскую, которая недавно открылась у станции метро?       — Я не против. Не хочешь позвать Хенджина? — Феликс поморщился.       — Не хочу, он придурок.       — Серьёзно? Я думал он тебе нравится… — Джисон старался припомнить, что за кошка пробежала мимо парней, но в голове была пустота. Вроде бы ещё пару дней назад они неплохо ладили и Феликс даже полушутливо чмокнул Хвана в щеку.       — Тц, — надув щеки, парень сердитым движение поправил лямки рюкзака, — Пусть сосётся со своей Юной, а от меня отъебется нахер.       — О как, — вытянув губы трубочкой, Хан присвистнул. Такие страсти и всё рядом, — Ладно. Ты был уже в той кондитерской? Что там можно взять?       — Там такие чизкейки — пальчики оближешь! А ещё бариста варит вкусный кофе и он красивый, — во многом Феликс напоминал тех девочек из японского аниме, которые выглядят милыми-премилыми, а внутри них стальной сержень. Правда в случае в Феликсом разрыв шаблона случался ещё в тот момент, когда парень открывал рот и начинал со своим австралийским акцентом выговаривать слова глубоким голосом, от которого у многих рефлекторно закатывались глаза. Хан и сам часто улетал куда-то, когда слышал Ли, поэтому приходилось переспрашивать по несколько раз. В какой-то момент даже пришлось объяснять расстроенному другу, что это не из-за его плохого корейского, а из-за клевого голоса и это вызвало у Феликса смущенный смех.       Однако они даже не успели дойти до выхода с кампуса, как их перехватили Хенджин и Минхо, которые несмотря на то, что учились на разных курсах и обладали совершенно разными характерами, были довольно близки.       — Привет, — Минхо улыбнулся своей кошачьей улыбкой, от которой внутри у Джисона что-то ломалось каждый раз, как он её видел, — Феликс, я ворую у тебя Сонни, — ловко ухватив Джисона за ладошку, Минхо повёл его к общежитиям. В след им доносились неясные восклицания Ли, — Ты же не против попить чая с тортиком у меня в комнате? Им явно нужно побыть наедине.       — Хорошо, я не против, — Хан улыбнулся и выпутался из тиск чужой руки, чувствуя, как собственные ладошки начинают потеть. Минхо слегка нахмурился и убрал руки в карманы, — У них что-то произошло?       — Ага, бывшая Хенджина просто чокнутая — набросилась на него с поцелуями, хотя они и расстались ещё в прошлом семестре, а Феликс появился как раз невовремя. Он удрал и с Хваном разговаривать отказался: везде заблокировал, а сам игнорил, — Минхо покачал головой, — Эта истеричка мне весь мозг вчера сожрала, так что пришлось принимать решительные меры. Надеюсь, ты не в обиде?       — Всё в порядке, — каких только историй не бывает. За то время пока Хан жил со старшими в общежитии они успели рассказать ему многое, поэтому он особо уже не удивлялся чужим причудам, так что Хван и его бывшая вполне спокойно вписались в коллекцию отбитых историй, — Честно говоря, я сегодня устал и не особо хотел куда-нибудь идти, так что ты, можно сказать, спас меня.       — Да? Как на счёт остаться с ночёвкой? — удивленный предложением Хан едва не споткнулся. Несмотря на довольно близкое знакомство, он ни разу не оставался у кого-нибудь из парней на ночь.       — А места хватит? — спросил Джисон вместо отказа.       — Не думаю, что Хенджин сегодня вернётся, да и моя кровать подходит для двоих, — Минхо игриво подвигал бровями и подмигнул Джисону, на что тот засмеялся.       — Хорошо, хен, я остаюсь.       На удивление, это было не так неловко, как Джисон думал. Все внутренние загоны и ограничения, которые Хан строил между собой и другими с Ли не работали. Минхо играючи ломал все стены, окружая Хана уютом и даруя ему спокойствие.       Растекшись по кровати парня довольной тряпочкой, Хан сам не заметил как уложил свою голову на чужое плечо и задремал. Минхо с улыбкой кончиками пальцев свободной руки легко, как перышком, обводил контуры чужого лица.       Фильм был выключен, закуски сброшены на пол, а теплое одеяло накинуто на тела. Ночь была тихой и бархатно-приятной.       А вот утро порадовало яркими лучами солнца бьющими прямо в глаза. Вчера никто не позаботился о том чтобы задвинуть шторы и теперь приходилось отдуваться за прошлых себя.       Минхо со стоном завозился и сквозь зубы выругался:       — Да ебана…       — Умм, — недовольно пробурчал что-то Джисон, уткнувшийся холодным носом в шею Ли. Минхо замер и медленно моргнул. Он совсем забыл о Джисоне, который продолжал спокойно посапывать рядом, щекоча дыханием чувствительную кожу.       Полежав так ещё немного, Ли выпутался из теплого капкана и с сожалением оглядел Хана, трогательно прижавшего руки к груди. Так он выглядел ещё более милым и хрупким.       Сладкий, — мелькнула в голове мысль и Минхо с силой потёр виски, крепко зажмурившись. Чего только в голову не лезет с утра пораньше.       — Сонни, вставай. Ну же, Сонни, — с улыбкой позвал уже принявший душ и полностью проснувшийся Минхо, — Сонни, завра-а-ак, — Хан забавно шевельнул носом в полусне и со всхлипом открыл глаза, потянулся и испуганно замер.              — Хен?       — Ага, доброе утро. Вставай, завтрак уже готов, — погладив парня по голове Ли встал с корточек и его колени звонко хрустнули. Хан зажмурился от нехитрой ласки и неуклюже поднялся с кровати, поёжился, горестно вздохнул и молча, собирая по пути все углы, направился в ванную. Минхо хихикнул от этой картины и взялся за дверцы шкафа: нужно было найти сменную одежду для Джисона.       В мягких спортивных штанах и обычной белой футболке Минхо Джисон выглядел как что-то среднее между бомжом, потасканным временем и лишениями, и милой сонной деткой. Ли по-детски хихикнул, разглядывая Хана, то и дело подтягивающего норовившие сползти штаны и сердито шмыгающего носом:       — Ну что ты ржешь, — протянул Хан, — В следующий раз с ночёвкой остаёшься ты, — заявил он.       — Я захвачу сменную одежду, — фыркнул Минхо, представив себя в одной из тех плюшевых толстовок Хана. Даже в голове эт выглядело нелепо.       — Я всё равно заставлю тебя надеть мои штаны, — злобненько захихикал Джисон, потирая лапки.       — Мечтай, — Ли подвинул поближе к Хану его тарелку с яичницей и кивнул на неё, — Завтрак.       — Спасибо, — Джисон мило улыбнулся и его глаза превратились в полумесяцы. Минхо не мог этому не умилиться.       Утро действительно было приятным. В последний раз так лениво и расслабленно Хан себя чувствовал, кажется, целую вечность назад. В общаге толком не расслабишься — кругом люди, в Универе тем более, а здесь, в компании Минхо это получилось само собой.       Распластавшись по столу и наблюдая за тем, как Ли мыл посуду, не доверив такую честь Хану, Джисон чувствовал как снова засыпает.       — Эй, Сонни, не спи, — потрепал его, уже почти полностью уплывшего в сладкую дрему, по волосам хен. Приоткрыв глаза, Хан в упор уставился на Минхо, от чего сам Ли немного удивился. Хан редко смотрел в глаза при разговоре, а вот так, не моргая, вовсе нет. Сейчас можно было легко рассмотреть разноцветные искры, пляшущие у чужого зрачка, — Иди на кровать, а то спина болеть будет, — в конце концов, проговорил Ли, неожиданно смущенный чужим пристальным внимание.       — Хен, а какие у тебя цвета? — неожиданно четко и ясно спросил Хан, хотя мутноватые глаза выдавали, что парень ещё не до конца пришел в реальность.       — Фиолетовый и пурпурный, — Хан растянул губы в довольной улыбке, — А у тебя?       — Синий, зелёный, белый и чёрный. Хочешь покажу? — Ли кивнул, завороженно наблюдая за нитями силы, которые Джисон выпускал без какого-либо напряжения, чтобы просто продемонстрировать цвета. И это было удивительно.       — Невероятно, — Хан усмехнулся и, сформировав из нитей клубок, переливающийся искрами и блестками разных цветов, бросил его Минхо, который только благодаря рефлексам не упустил «мяч», — Ох, — выдохнул Ли, когда к чужой силе потянулись его собственная, окружив клубок его цветами, которые были похожи не на нити или струны, как у Хана, а на молнии в миниатюре.       — Красиво, — завороженно разглядывал получившееся Джисон. Парень протянул руку и перекинул с указательного пальца ещё пару ниточек. Клубок становился всё больше и больше и достиг размера мяча для регби.       — Держи, — отдал Минхо отдал в чужие руки их общее дитя, как только почувствовал, что импровизированное заклинание почти выпило его до дна. Хан тоже не стал долго удерживать шар в руках и, подкинув его вверх, заставил разлететься на сотни искр, — Это было…       — Вау, — Джисон понимающе улыбнулся, — Я делал такое только с бабушкой, но у неё были синие нити и так красиво не было.       — У нас хорошая гармония, — немного подумав, озвучил Минхо, — Можно будет попробовать провести вместе какой-нибудь ритуал.       — Ага. Как на счёт цветного снега?       — Над кампусом? — заинтересованно приподнял брови Ли.       — Сеулом!       Формулу они составили за каких-то тридцать минут: добавили пару компонентов, чтобы снег получился цветным. Но решили провести его позже, ближе к новогодним праздникам. Хан, конечно, загорелся сделать всё прямо сейчас, но у Минхо элементарно не хватило бы сил:       — Я поделюсь! — запротестовал Джисон, зарядившийся энтузиазмом.       — Тогда весь снег будет желтым, — по законам смешения сил, итоговый цвет при передачи от одного мага силы другому, получался тем, которого не было ни у одного, ни у другого носителя, — Или оранжевым. Не думаю, что это хорошая идея.       — Не ешьте, дети, желтый снег, — фыркнул Хан и согласился с аргументом.       Когда Хану пришло время собираться в свою комнату, Минхо чувствовал разочарование, но приятные отголоски тепла и уюта преследовали его весь остаток дня.       Для Хана стало удивлением, что теперь едва ли не каждый день Минхо искал с ним встречи. До этого, своим другом он мог назвать лишь Феликса, остальных парней: Чана, Чанбина, Сынмина, Хенджина — лишь приятелями. Но теперь у него появился Минхо, который выводил своими неоднозначными намеками и шутками, любил хватать его за руки, обнимать, трепать по волосам и плечу, прижиматься к боку своим телом, но это не выводило из себя, а просто делало их отношения немного другими. Он больше не вздрагивал, когда Михно касался его и не шарахался в противоположный угол комнаты. Это делало Минхо особенным.       Лучшие друзья? Может быть, но Хан не был уверен. Минхо ощущался почти как семья, был рядом, когда Хану было тяжело и предлагал свою помощь, всякий раз, когда видел, что Джисон зашел в тупик, как это было со статьёй, которую он вс же взялся писать под началом профессора Чхве.       Профессор просто дал ему примерную тему и несколько источников, а все остальное Хан должен был сделать сам. Но он и против не был, однако сама тема…       — Математический анализ потоков магических сил в конструировании брачных ритуалов, — Хан не был в восторге от слова совсем. Мало того, что математический анализ потоков и его основы их группе должны были давать лишь на втором курсе, так ещё и брачные ритуалы, которые Джисон презирал всей душой. Что хорошего может быть в фиксации на одном человеке? А ведь зачастую такие ритуалы проводили нелегально и связывали людей насильно. Нужно было всего-то ничего — биологический материал (слюна, волосы, кровь) людей (не обязательно двух, можно и больше, но и сил на такое требовалось, соответственно, больше) и способный одарённый, который бы провёл ритуал, начертив рисунок и вложив достаточное количество силы. Спасало от массового насилия над личностью только то, что ритуал выходил в серую зону законности и сил на его реализации нужно было немерено. Самого Джисона сейчас едва бы хватило на привязку двух людей друг к другу, но он был этого рад — такого счастья он не хотел.       — Херня какая-то, — заключил сосед Вонхо, а Донук лишь согласно покивал. Сам Джисон был с парнями полностью солидарен, но деваться было неуда — он уже согласился, — Это тебя Чхве одарил?       — Ага.       — Ну, этот козёл любит такую мерзкую фигню. В прошлом году парень из параллельной группы писал у него что-то о ритуале Неразложения, так что тебе ещё повезло, — Хана передёрнуло. О такой мерзости он писать не стал бы ни при каких условиях.       Суть ритуала Неразложения заключалась в том, что мертвое тело, человека или животного, с помощью магии старались поддерживать в живом виде. Такое существо могло потреблять пищу, гадить, моргать глазами, а иногда, при некоторых особых обстоятельствах в виде магии одарённого, использующего ритуал и времени смерти тела, оно могло ходить и имитировать речь. Зомби, проще говоря, разве что без мозгожрачки, но от этого такая тварь не становилась более приятной. Первый подобный ритуал появился в те времена, когда одарённые только начали появляться и учёные всего мира всеми силами старались побороть смерть хотя бы таким уродским способом, но у них вышли только куклы для некрофилов. Ну, современные маги такой фигнёй уже не занимались, только изучали как часть истории и то, как делать не надо, но всегда находилась парочка индивидов, которая мнила Неразложение как будущее всего человечества.       — Все равно херня какая-то. И информации нет, — ругался себе под нос Джисон, но продолжал копать.       На эту статью он потратил куда больше времени, чем на обычные свои работы, в том числе и заказные, но про брачные ритуалы говорить не любили и ни в интернете, ни в библиотеке вот так просто ничего было не найти.       Ну, а в один из очередных дней, когда уловом Хана в интернет-помойке стали лишь пара строчек в журнале десятилетней давности и он был готов улететь на реактивной тяге своей горящей задницы, Минхо просто спросил:       — Тебе может помочь? — глядя на него сочувствующими глазами, без намёка на издёвку. И Хан впервые согласился.       Вдвоём они кое-как написали эту статью, часть информации для которой взяли просто из головы, а в качестве источников напихали несуществующих страниц:       — А то он проверять будет, — фыркал Минхо и делал своё черное дело, а Хан закрывал на это глаза, мешая в стакане энергетик с кофе.       Профессор Чхве был в восторге и тут же предложил Хану за дополнительные баллы написать ещё одну «плевую статейку», но Джисон, будучи уже бывалым пиздоплётом, наврал с три короба об огромном количестве заданий и о том, что «он бы с радостью, но…». Профессору пришлось поджать губы и отступить, начав поиски следующей жертвы.       Победу над статьёй, кодовое название которой было «Злоебучее злоёбство», Минхо и Хан отметили двумя банками пива под Доктора Хауса и совместной ночёвкой, после которой Джисон проснулся настолько опухшим, что сам себя в зеркале не узнал. Минхо, конечно, ржал, но это было даже не обидно.       А тем временем Чану удалось соединить воедино всё то, что они написали в качестве текста для песни и в итоге это выглядело довольно депрессивно, но в хорошем смысле — эффекта они добились. Осталось только всё просчитать и прописать партии и поставить танец, исполнив которые они должны были добиться неплохого воздействия на человеческий мозг с запуском эндорфинов.       — А не будет странно? Мы будем петь о грустном, а гипотетическая публика будет радоваться? — сомневался Сынмин.       — Ну, пусть лучше радуются, чем ревут как суки, — парировал Хенджин.       И они продолжили работу.       Самую её сложную часть взял на себя Бан Чан, но и всем остальным досталось по кусочку. Хану выпала лирика, текст которой вытащили, по большей части, из его варианта песни. Было затруднительно подбирать ноты, но он сделал это и, когда представил результат остальным, сыграв на гитаре и спев, то был поражён эмоциональным откликом: даже у Сынмина не осталось слов критики, а у Хенджина подозрительно заслезились глаза.       — Это круто, чувак, — завершил общую похвалу Чан, а Минхо крепко прижался к нему со спины, что обожгло теплом и заставило расслабиться, тая в чужих руках, как кусок масла. Правда, почему-то большинство парней, предпочло ответси от них с Минхо в этот момент взгляд и Хан почувствовал витавшую в воздухе из-за них с хеном неловкость. Почти как, когда Хенджин садил к себе на колени Феликса или Феликс крепко прижимался к нему, пряча лицо в районе чужих ключиц.       Залившись краской от того, как всё это должно было выглядеть Хан попытался было отстраниться от Минхо, но тот не дал этого сделать, лишь теснее прижал к себе и горячо выдохнул куда-то в затылок. Джисон решил, что объятия Минхо слишком приятны, чтобы отказываться от них из-за того, что кто-то там может что-то не так понять. Какая разница, в конце концов?       Так совпало, что период первой сессии, полной экзаменов, зачётов и прочего дерьма выпал как раз на то время, когда они с парнями планировали начать ставить хореографию. Минхо, Феликс и Хенджин, взявшие на себя такую ответственность всеми силами старались положить танец именно на себя и не привлекать тех, кому нужно было читать реп-партии или петь, но у них ничего не вышло, что было ожидаемо, ведь даже в предварительном расчёте танцевать должны были все. Но парням удалось невозможное и они смогли разделить элементы танца таким образом, чтобы у поющей части группы появилась возможность отдышаться перед их партиями. Теперь танец должен был выглядеть, как полёт пчёл, где одна заменяется на другую и так по кругу. Этот чёткий механизм просчитанный от и до завораживал и не мог не вызывать восхищения.       И как же сильно раздражало то, что из-за чертовых экзаменов они так и не смогли довести дело до конца, объединив хореографию и песню! Хана это доводило до нервной чесотки, от чего на руках начали появляться ярко-розовые, почти что красные, расчёсы.       — Слушай, это уже как-то не здорово, — мрачно поглядывая на то, как Джисон расчесывал кожу до глубоких царапин Донук, который довольно сильно реагировал на телесные повреждения любого рода, его даже дерьмовое аниме с кровью неоново-розового цвета заставляло неуютно ежится, не говоря о реальном человеке с реальными ранами: у Донука едва не случился обморок, когда Вонхо вернулся в комнату со сбитыми коленями.       — Будь другом, заткнись, — это был сложный день и, пусть Джисон себя и не оправдывает, но он действительно устал от зубрежки, работы и постоянного присутствия рядом других людей. Они все невыносимо раздражали и сил держать всё в себе уже просто не оставалось.       — О, — глаза старшего округлились, а губа оказалась закушена от обиды, на посмевшего надерзить первогодку, — Ясно.       — Прости, — тут же пошёл на попятную Джисон, — Но я действительно устал, — извинения получились так себе и Донук лишь молча кивнул и отвернулся от Хана, повернувшись к нему спиной на своей кровати. Раздражённо закатив глаза, Джисон продолжил повторять материал.       Не смотря на то, что он был успешным студентом и занятия были для него не сложными, он всё же нервничал перед своей первой сессией и хотел, чтобы всё прошло идеально, стипендия из обычной стала повышенной, а в зачетке красовались пятерки и красивое «зачет». Хены, конечно говорили, что всё это фигня и оно того не стоит — дело в отношении преподавателей и репутации, а не в знаниях, ведь любой профессор при желании может задать такой вопрос, на который ты при всём желании ответа не дашь. Но внутри Джисона всё ещё тлела надежда на порядочность и справедливость людей, поэтому он продолжил готовится. Мысленно, конечно же, сделал себе пометку, что извиниться перед хеном надо и лучше бы это сделать в кратчайшие сроки за, например, куском пирога с вишней, который Донук любил трепетной любовью.       Собственно, как только неделя сплошного стресса завершилась и всё, что нужно было сдать было сдано, а за экзамены стояли пятерки, полученные, к разочарованию Джисона, не классическим путём написания и ответа билета, а банальным автоматом, Хан извинился перед соседом, лично презентовав ему большущий вишневый пирог, затейливо украшенный ягодами, но осадок остался. Соседи явно начали относится к нему не так тепло, как прежде и вообще старались ограничится общением в стиле привет-пока.       Конечно, это было неприятно и чувствовать холод от людей, с которыми живёшь в одной комнате было неуютно, но в то же время такие отношения дали Хану необходимый отдых от социальных контактов с кем-либо.       А затем в Универ, перед самыми каникулами, заявились родители Джисона. Они написали заявление в деканат и на официальном уровне забрали Хана домой, ведь он всё ещё был несовершеннолетним.       Они не орали, но от этого атмосфера была ещё более напряженной. Единственное, что сказал отец было:       — Собирай вещи, ты едешь домой, — а мама лишь кивнула в ответ на испуганный взгляд Джисона.       В одночасье весь мир сузился до бешено колотящегося в груди сердца. Наверняка, они написали и заявление о том чтобы забрать документы Хана из Универа, — это то, о чём он мог думать в тот момент.       — А Хан вернётся в следующем семестре? — гнетущее молчание, нарушаемое лишь шуршанием складываемой одежды, нарушил Вонхо, который присутствовал при всём этом концерте.       — Это будет зависеть от его поведения, — Хан беспомощно улыбнулся в ответ на шокированный взгляд Вонхо, которого поразило такое отношение к уже взрослому человеку.       — Ясно, — медленно кивнул он, — Мы придержим для тебя комнату, Джисон.       — Спасибо, — голос вышел тихим и хриплым, слегка дрожащим от волнения, в общем, совсем не таким, каким его привыкли слышать хорошо знакомые Хану люди. Таким растерянным и напуганным Вонхо видел Джисона лишь пару раз и то, в самом начале их знакомства, когда Хан только начал обживаться в общежитии.       — Я буду ждать твоего звонка, — хмуро кивнул Хану Вонхо, когда отец подхватил сумки и вместе с матерью они вышли из комнаты, — Если что — я тебя заберу, — Хан криво улыбнулся и поблагодарил, забирая с собой последнюю сумку, оставив в комнате только пару плюшевых игрушек, которые он не смог взять с собой под жестким взглядом отца, предчувствуя презрительное выражение его лица и нелицеприятные комментарии о «бабах и пидорасах».       Однако позвонить Хан так и не смог, потому что сразу же, как он оказался в родительской машине телефон у него забрали, а вместо него, уже дома, вручили книги для самоподготовки и велели учится, выбросив из головы всякую чушь:       — В следующем году ты поступишь в Юридическую Академию и не смей спорить, — отец смотрел на него как на жука, а на сумку, набитую тетрадями и учебниками о магии и вовсе, как на дерьмо, — Ты закончишь этот год в своём Универе, а в следующем году всё развлекалово закончится, будешь учится реальному делу, а не этой чепухе.       Джисону даже не хватило сил на то что бы сказать «нет». Ему вообще не на что не хватало сил, даже на то что бы подняться с кровати и спуститься поесть. Ему ничего не хотелось.       Ощущать себя вещью, игрушкой в чужих руках было отвратительно. Ужаснее этого были только похороны бабушки, но тогда он чувствовал грусть и печаль, а сейчас — пустоту и отчаянье. Всё то светлое, что происходило с ним весь семестр, та атмосфера и чувство единения с другими людьми, заинтересованными и вдохновлёнными теми же вещами, что и он — всё словно пропало, оставив за собой горечь и тянущую боль в груди.       — Милый, — мама ласково перебирала его волосы, пытаясь поднять сына с кровати, но он не отвечал и лишь вздрагивал, при первом прикосновении, как от удара током, — Вставай. Если отец придёт и увидит…       — То что? — хрипло и безжизненно спросил Хан. В неё четко укоренилось, что следующий семестр учёбы станет последним, на этом вся его свобода закончится, а жизнь превратиться в сплошную серую скуку, полную разочаровании в самом себе и своих силах, — Ударит? Плевать.       — Милый! — она возмущенно убрала руку и с силой перевернула сына к себе лицом. Глаза полные равнодушия и тлеющей на дне злобы, пусто глядели на неё. Этот взгляд навсегда останется в её сердце незаживающей раной, — Милый… — на глаза матери навернулись слёзы и она молча вышла из комнаты сына.       Когда отец вернулся домой он, естественно, был недоволен отсутствием сына на ужине, но мать наплела ему о том, что Джисон устал пока сдавал сессию и до сих пор отсыпается. Как оправдание сработало один раз, а на следующий день отец всё же пришёл к Хану.       Он что-то говорил, гневно раздувал ноздри и краснел лицом, яро жестикулировал, взмахивая руками в воздухе, но Джисону было всё равно. Действительно было всё равно.       -… Ничтожество, не желающее даже задницу от кровати оторвать! — завершил свой спич мужчина и вышел, громко хлопнув дверью.       Пружина внутри Джисона расслабилась и по щекам потекли горячие слёзы. Беззвучно глотая рыдания, Хан кутался в одеяло, скрывая от всего мира свою слабость. Это нужно было просто перетерпеть. Сейчас он поплачет, а потом ему станет легче. Всё пройдет.       — Всё пройдет, и печаль и радость. Всё пройдёт, так устроен мир, — шепотом сквозь плачь прошептал Джисон и улыбнулся слабой улыбкой, вспоминая, как ещё не так давно, а по ощущениям, целую вечность назад, точно так же прятался от всех в темном углу парка и пел эту песню.       С каждой строчкой голос его становился всё сильнее и сильнее и в конце концов он перешёл на пение во всю свою силу.       Сдаваться — это не выход, — решил он и, собравшись с силами, спустился вниз, где уже никого не было и никто его не мог увидеть, но нервы всё равно давали о себе знать трясущимися руками и чешущейся кожей. Торопливо, набирая себе еды для позднего ужина, Хан кусал губы и думал о том, что продержаться нужно всего-ничего — неделю, а потом он всё расскажет Минхо и Феликсу и попросит помощи. Они точно что-нибудь придумают.       И Хан терпел: старался по минимуму пересекаться с матерью и отцом, лишь на завтраке и ужине появлялся переди их глазами, каждый раз стискивал зубы и молча сносил все претензии и унизительные высказывания, но надолго его не хватило. Не прошло и трех дней в постоянном напряжении, как нервы Джисона сдали и он сорвался:       — Вся эта твоя чепуха от безделья — если бы ты пахал, как я в твоём возрасте, да ещё и по дому помогал бы, то никакой магии не нужно было бы. Даже во сне она тебе бы не снилась. Вот бывало, после тяжелого дня ложишься и как в яму проваливаешься: ни мыслей лишних, ни фантазий бесполезных. Верно я говорю? — спрашивал отец у матери, а только и делала, что поддакивала.       — Конечно, дорогой, — и заискивающе улыбалась, а глаза у неё были совершенно пустые, без искры сознания. Наверняка думала о чём-то своём, а не об очередной проповеди отца.       — Вот, даже мама твоя согласна, значит правду говорю. Маги вообще бесполезные существа, почти как философы.       — В смысле? — на ум сразу же приходили одарённые, работающие в сельском хозяйстве, которые травили насекомых, напитывали растения и животных своей силой, чтобы они лучше росли, давали больше молока и меньше болели, и боевые маги, которые были внушительной силой и их участие в мировых конфликтах стоило армии противника огромных потерь.       — О, так ты и разговаривать умеешь. Не разучился ещё? — фыркал мужчина, — Ну, а что полезного они приносят? И без них всё было бы хорошо: в древности шаманов было мало и ничего, справлялись же.       — Но ведь одарённые много полезного могут делать: в производстве помогать, влиять на погоду, спасать урожаи, лечить болезни…       — Чушь всё это! В этих ваших школах понаплели всякого, а про реальность рассказать забыли. Сказками живёте, мечтатели, — презрительно выплюнул отец, а у Хана всё внутри запылало от ярости. Последняя капля в общем чане с негодованием и обидой, заставила всё это вылиться в ответный яд.       — Ты просто не хочешь смотреть на реальность! Мир уже давно шагнул вперёд и то, что ты говоришь — чушь. Маги не нужны? Ха! Я бы посмотрел, как ты со своим геморроем мучился бы, если бы не та симпатичная медсестра из больницы!       — Молчать, щенок! — рявкнул заалевший отец, ненавидящий, когда поднимали эту деликатную тему, — Ещё поговори тут!       — Ну правда, здесь же говорить можешь только ты! — и отец снова сорвался, отвесив Джисону смачную оплеуху, от которой зазвенело в ушах, а щека тут же запульсировала болью.       К глазам подступило, но Хан задавил этот порыв, придавив язык к нёбу и растянув губы в жесткой усмешке.       — Спасибо, было вкусно, — в мигом образовавшейся тишине, объявил он и ушел к себе.       Было до слез обидно, но Хан помнил, что взрослые парни не плачут, поэтому просто кусал губы, сдерживаясь. Он достаточно пролил слёз, а ими изменить ничего было нельзя — только выставит себя перед ними слабаком.       Он даже не мог просто послушать музыку, потому что телефон всё ещё был у родителей, поэтому давящую тишину пришлось забивать своим собственным голосом, подкрепленным силой, что было безрассудно и глупо, если учитывать его эмоциональное состояние, но Хану было плевать. Его сердцу было слишком тяжело и холодно, чтобы он мог думать о чём-либо.       В себя его привело только отключение электричества по всему кварталу в момент, когда его голос сорвался на особенно высокой ноте Believer от Imagine Dragons, которая была настолько популярна последние полтора года, что Джисон сам того не желая выучил текст. В момент, когда на очередном Believer голос подвёл Хана, а свет начал подозрительно моргать все мысли о том, что бросать петь ни в коем случае нельзя, покинули его голову. Ну вот он и результат: сдохший от сильного скачка энергии холодильник и привкус крови во рту.       Второе было куда серьезнее, чем первое.       На адреналине, выйти из комнаты было куда как проще, чем без него, поэтому Джисон пулей помчался в ванную комнату где, под свет фонарика и нарастающую тошноту от волнения и вкуса крови, пытался понять, что же с ним случилось и на сколько это серьезнее.       В херовом свете он ничего толком найти не смог, поэтому просто прополоскал рот водой и, поняв, что кровь остановилась, решил просто лечь спать.       Однако долгий сон ему не грозил. Мутный беспокойный сон полный страха, бегства от чего-то и падений сделал его мокрым от пота и невыспавшимся. Но это имело свои плюсы: у него появился шанс оценить повреждения, нанесённые собственной тупостью и импульсивностью при нормальном свете.       Всё оказалось довольно неоднозначно. Непонятно, как Хан не разглядел это вчерашней ночью, или хотя бы не почувствовал, но теперь его язык был раздвоен, как у змеи.       Теперь перед другими людьми свой рот лучше вообще не раскрывать, — с нервным смешком подумал Хан и пальцами ощупал половинки языка, которые слегка саднили, но на этом всё. Никаких болей, крови или подживших ран, как будто он был рожден с таким языком.       Хорошо было бы всё же это исправить, но идти в больницу за помощью к квалифицированному магу… Ему как минимум пришлось бы объяснить, откуда у него эта модификация.       Но теперь Хан однозначно для себя решил, что силу вкладывать в песни в одиночестве и в подавленном состоянии он больше не будет. Это действительно оказалось слишком опасно, как и предупреждали теоретики, чьих статей он наелся, кажется, на годы вперёд. Но в любом случае, Чану о своём косяке он рассказывать не собирался: хен весь мозг сожрёт чайной ложечкой, а Хан будет чувствовать себя нашкодившим щенком и вообще крайне херово, так что, ну его. Если что, наврёт что-нибудь об эксперименте с имиджем.       Итак интересное утро было приправлено звонком из Департамента Наблюдения За Магами. Трубку подняла мать, поэтому разбор полётов произошел уже после того, как отец ушёл на работу. Мать не орала, но смотрела крайне осуждающе, рассказывая о том, что ей поведала работница Департамента:       — Она сказала, что в районе нашего дома был зафиксирован сильный всплеск силы. Сынок, ты же знаешь, что применять разрушительную магию запрещено законом? — мягко журила она, — Тем более такую, которая способна обесточить целый квартал! Ты даже представить себе не можешь, сколько денег придётся потрать нам и нашим соседям из-за этого! И это ещё повезло, что они не смогли распознать мага, который постарался. Ты ведь понимаешь, чем всё это нам бы грозило?       — Штрафом, я думаю. Ну, или небольшим сроком для меня. А ещё может быть исключением из Универа. Всё, как вы и хотели, не так ли? — в ответ огрызнулся Хан. Ему опротивело, что в этом доме его не считали за полноценного человека — то ли кукла, которой можно управлять так, как заблагорассудиться, то ли что-то среднее между ребёнком и собакой — существо в меру глупое, орать на которое вроде как и бесполезно, всё равно же ничего не поймёт.       Мама на это лишь всплеснула руками и, развернувшись, вышла из его комнаты. Теперь в помещении стоял запах её цветочных духов и он, кажется, душил его.       Открыв окна нараспашку, Хан уселся на подоконник, благо компактные размеры тела позволяли ему такую вольность, и принялся наблюдать за прохожими. Если бы на его окнах были решетки, то он точно чувствовал себя бы птицей в клетке, даже с жердочкой.       Прошло что-то около часа, прежде чем мать поскреблась в дверь комнаты Джисона. Она не стала заходить, несмотря на разрешение Джисона (явно обиделась на дерзость), и вместо этого через дверь объявила:       — Тебе назначены недельные общественные работы. Начало завтра в половину седьмого утра. Отец в курсе.       От удивления Хан едва не свалился со своего насеста, но смог удержать равновесие. Это были его первые общественные работы.       Было немного странно. Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, вроде как общественные работы — позор и наказание, что, конечно, неприятно, а с другой, ему была выделена кроха свободы. Да, это не простая проулка по улице, поход в бургерную или кафе, но тоже неплохо. Хотя бы разомнётся. Да и можно будет у кого-нибудь из товарищей по несчастью попросить телефон и позвонить Минхо. Или вовсе, после отработки сбежать прямиком в Универ и затаиться у кого-нибудь в комнате.       На таких мечтах он и дотянул до ужина, во время которого отец не поскупился на крепкое слово и родительскую оплеуху. Его немного потрепали, но предвкушение завтрашнего дня немного рассеяли мрак обиды и злости.       Ранний подъем, скудный завтрак из подсохшего печенья и несладкого чая, от крепкости которого Хан не мог не морщиться, и он уже готов к выходу в свет. И к побегу, до кучи, но об этом он обещал себе подумать более тщательно.       В глубоких карманах кофты были распиханы вещи первой необходимости, вроде документов, карточки со сбережениями и наличных. А глубоко в сердце дрожала неуверенность. Было боязно.       До точки сбора его подкинул на своей машине отец, но это была неловкая поездка. Напряженное молчание, ни чуть не сглаживаемое звуками радио, заставляло ерзать на месте и привлекать чужое внимание. ОТец оглаживал Хана холодным взглядом, а когда пришло время выходить на улицу ничего не сказал. Дал по газам сразу же, как только Джисон вышел из машины, даже не дождавшись чтобы он отошел хотя бы на пару шагов.       Сердито цокнув языком, Джисон огляделся. Возле здания Департамента было немноголюдно. Несколько подростков курили неподалёку в переулке и несколько прыщавых гиков с типичной осанкой в виду знака вопроса, уныло колупались в своих телефонах. Было скучно и из развлечений оставалось лишь гадать, с кем из этих товарищей ему сегодня предстоит стать коллегами во время общественных работ.       Может быть с той ярко накрашенной девушкой? Он бы этого не хотел: она постоянно жуёт жвачку и дует из неё пузыри, которые с громким звуком лопает пальцами. Гадость.       А может быть с одним из тех парней, которые сейчас громко смеются и плюются прямо на асфальт, не забывая время от времени подносить к губам сигарету? Они не выглядели очень дружелюбными, а представляли из себя типичную банду подростков, которые не погнушаются попинать ногами слабого. Как-то не очень хочется пересекаться хоть с одним из них.       Лучшим вариантом была бы компания одного из тех, кто не отлипал от своего телефона. Возможно, у кого-нибудь из этих парней можно было бы вопросить телефон для звонка друзьям…       Из здания стремительным шагом вышла низенькая полноватая женщина в красном костюме с юбкой, которая едва прикрывала её нижнее белье. Как что-то подобное могли допустить в Департаменте — хороший вопрос, но в школе Джисон уже успел насмотреться на учителей, которые не обременяли себя дресс кодом, поэтому особого удивление одежда дамы не вызвала.       — Доброе утро, — звонко поприветствовала она, — Кто на общественные работы? Подтягивайтесь поближе! — при ближайшем рассмотрении дама оказалась очень молодой девушкой, возраста которой добавляли лишь бордовая помада и накрашенные темным цветом глаза, — Перекличка. Хан Нам?       — Здесь! — отозвался один из тех, кто ещё недавно курил, а сейчас выглядел вполне приличным человеком. Правда впечатление портили драные во всех приличных и неприличных местах джинсы и осветлённые волосы, небрежно уложенные гелем.       — Ким Докчжа? — молчание стало ответом, — Ли Ен? — девушка, надувающая пузыри лениво отозвалась, — Ли Хун? — ещё один из крутых парней… Последовала целая вереница имен не многих из которых находили своих хозяев, — Хан Джисон?       — Здесь, — отреагировал Джисон, не него упало несколько любопытных взглядов, н он достойно выдержал их.       — Ян Чонин? — назвала последнее имя представитель Департамента.       — Я! — ответил довольно приятный голос, обладателя которого Хан даже и не заметил. Невысокий парень, ещё мальчишка, абсолютно неброский, если бы не выразительные хитрые глаза.       — Хорошо, — заключила представитель и улыбнулась, — Меня зовут Ким Лисоль, сегодня я ваш куратор. Я разобью вас на группы и определю для вас фронт работ. Ваша сегодняшняя работа продлится до трех часов дня. Инвентарь и расходники вы получите на месте. Всё понятно? Хорошо. Итак, пары…       В итоге Хан оказался в одной группе с Ян Чонином, которого назвали на перекличке последним.       Паренек был достаточно дружелюбным, чтобы улыбнуться в ответ на улыбку Джисона, но недостаточно раскованным чтобы заговорить, — таким было первое впечатление Хана, которое разлетелось сотней осколков, стоило сопровождающей оставить их наедине с неубранным сквером и парой метел.       — Хух, ну наконец-то она свалила. Капец на мозги давит! Давай что ли познакомимся по-нормальному? Я Чонин, мне пятнадцать. А ты? — всю кажущуюся робость Чонина унесло вместе с порывом ветра, который прокатил от бордюра до бордюра пустую упаковку из-под чипсов.       — Я Хан Джисон, мне шестнадцать, — Чонин схватил Хана за руку и активно её потряс с знак знакомства. Джисону почти удалось побороть свою нелюбовь к чужим прикосновениям и он уже не так откровенно дергался от малейшего соприкосновения с чужим телом, но дискомфорт всё ещё был.       — Мне называть тебя «хен»? — глаза Чонина от улыбки превратились в две узкие щелочки и почему-то это делало парня чудовищно милым.       — Не стоит, — кровь прилила к щекам Хана, — Это странно.       — Да? Ну ладно. За что тебя загребли на каторгу? — критично оглядывая предложенные инструменты и выбрав метлу с желто-зеленными пластиковыми прутьями, оставив Джисону ту, у которой прутья были сине-красными.       — Небольшой эксперимент обесточил квартал. А тебя?       — Заставил воду из толчка окотить противную училку, — Хан с удивлением уставился на Чонина, — Она ведёт математику и постоянно прикапывается к моим работам: то там букву недописал, то тут запятую не поставил. Это математика, женщина, а не корейский! — Чонин активно жестикулировал во время речи и в какой-то момент упустил метлу из рук, чертыхнулся и принялся её поднимать.       — Круто, — пробормотал Хан, — Куда планируешь после школы?       — В Универ. Но если не пройду на бюджет придется взять свободный год: поработаю в магазинчике каком-нибудь или в кафе. А ты где учишься?       — В Универе, — губы растянулись в улыбке в ответ на удивление Чонина, — Но не знаю, получится ли продолжить в следующем году.       — Почему? Сильно грузят?       — Нет, — Хан дернул щекой, — Проблема с родителями, а я несовершеннолетний, поэтому… Скорее всего мне грозит Юридическая Школа.       — Жопа, — выдохнул Ян, — Мне жаль.       — Забей. Но если хочешь помочь, не мог бы ты одолжить свой телефон? Буквально один звонок, а то меня моего предки лишили.       — Пиздец, — заключил Чонин и вытащил из кармана джинс потрепанный смартфон, — На, — протянул он его, — Только смотри, там пятнадцать процентов всего, особо не разгуляешься.       — Спасибо!       Номер Минхо был простым и запоминался на раз-два, тем более, что Джи никогда не жаловался на память в этом отношении.       Минхо ответил после пятого гудка, когда Хан уже и не надеялся на это:       — Да? — сухо и холодно прозвучал голос.       — Минхо? Это Джисон.       — Джисон? Серьёзно? Как ты? Вонхо рассказал Чану, что тебя забрали родители, а Чан рассказал нам. У тебя всё норм? И почему с чужого телефона? Хей, не молчи? — а у Хана улыбка на всю лицо и слезы, подкатывающие к глазам. Как странно. Они же не так давно знакомы, но Минхо переживает и задаёт столько вопросов…       Сглотнув вязкую слюну и быстро поморгав глазами, чтобы отогнать непрошенные слёзы, Джисон нашел силы ответить:       — Мой телефон забрали. Дела… Не очень, — на той стороне послышался звук сигнала от микроволновки, — Я сейчас на отработках от Департамента. Хочу сбежать.       — Где ты? — слова, после которые плотину всё же прорвало и слезы покатились по щекам. Сердито утерев их рукавом кофты, Хан назвал адрес, — Я буду через полчаса, — Минхо отключился, а Джисон ещё недолго постоял на месте, запрокинув голову к небу.       Только подумать — всё это скоро закончится.       На душе было не спокойно, его терзала тысяча сомнений и вопросов в духе «А не зря лия всё это затеял?», но Хан гнал их куда подальше. Он сделал всё, что мог и всё, что хотел сделать. Теперь оставалось лишь ждать Минхо и последствия, которые, несомненно, последуют после того, как родители обнаружат его побег.       — Спасибо, — улыбнулся он Чонину.       — Что-то хорошее сказали? — поинтересовался младший.       — Ага, — Хан сощурил глаза в улыбке, сделавшись похожим на яркое солнышко, — Очень хорошее. Меня скоро заберут, — Чонин, немного подумав, поздравил Хана.       — Ты классный. Может обменяемся контактами? — предложил парень. Хан с удовольствием поделился с Чонином своим профилем в какао.       Минхо, как и обещал, пришел уже совсем скоро. Сразу же, как только увидел Хана, заключил его в уютные объятия, в которых Хан, наконец, смог полностью расслабиться.       Знакомый запах чужого одеколона и порошка, знакомое тепло и мурлыкающее:       — Я так соскучился, Сонни.       — Хен, — только и смог промямлить куда-то в ключицы Минхо Джисон.       — Домой?       — Домой.       Удивительно, но Минхо действительно ничего не спрашивал, не делал никаких намеков и не требовал подробностей. Вместо этого он привел Хана в их с Хенджином комнату, уложил его в собственную постель, завернул в плед и поставил чайник кипятится:       — Кофе или чай? — вот и все вопросы.       — Чай, с сахаром.       — Две ложки, — Хан лишь кивнул и закрыл глаза. Его начинало потряхивать от осознания того, что он действительно сбежал. Что делать теперь? Да чёрт его знает! Но ведь родители не идиоты и, начав поиски, рано или поздно придут к выводу, что Джисон предпочёл отсидеться в Универе. Ещё и Департамент… Но там дело можно было решить штрафом, деньги на оплату которого Хан мог позволить себе выкроить из своего скромного бюджета.       От разного рода мыслей, скачущих в голове, словно колония бешеных блох, Хан не заметил, как закипел чайник и Минхо загремел кружками, ложками и бог знает чем ещё. Вернуться в реальность помогла чужая рука, протянувшая ему горячую кружку и кривой бутерброд с большим шматом колбасы.       Ели молча, кроша на кровать и тесно прижимаясь плечо к плечу. Это было удивительно хорошо и Джисон не хотел чтобы это мгновение заканчивалось. Но с последним глотком сладкого чая и отставленной хозяином комнаты на пол кружкой, спокойствие Хана растаяло, словно его и не было. Хана снова начала пробивать нервная дрожь, а руки сами собой комкали к руках мягкую ткань.       Минхо накрыл его ладони своей рукой, которая была слегка меньше, чем рука Джисона и, добившись визуального контакта, мягко улыбнулся кошачьей улыбкой:       — Всё хорошо, Сонни, — он мягко переплёл их руки, а у Хана гулко забилось сердце в груди. Этот жест был до ужаса интимным и с легкостью перебил всю его внутреннюю панику ярким смущением.       — Хен, — прошептал Хан и упер свой взгляд на их руки. Минхо, приняв его смущение за дискомфорт, хотел было одернуть руку, но Джисон крепче сжал его ладонь, нажимая кончиками пальцев на костяшки чужого запястья, как на подушечки кошачьей лапки. Мягко обхватив чужую руку в ответ, Минхо привалился к плечу Хана, опустив на него голову.       — Поспим?       — Угу.       Они не говорили об этом, но количество прикосновений, которые стали более интимными и всё меньше напоминали дружеские, стало больше. Минхо в любой момент мог обнять Джисона за талию или сесть к нему на колени, сжать его ладонь и даже погладить по щеке, а Хан в свою очередь наслаждался мягкостью чужих волос и их ароматом, утыкался носом в чужую шею и ложился головой на колени хена. Это было странно, но в хорошем смысле.       Большую роль в установлении таких отношений сыграло отсутствие Хенджина, который во время каникул предпочитал навещать свою семью, где его с трепетом ждала его чихуахуа Кками.       На второй день проживания у Минхо, Хан рассказал ему всё. Ли не был в шоке, но был зол на родителей Джисона, которые располагались сыном, будто бы выгодным вложением или же вещью. Он долго и со смаком ругался, но в конце концов, немного обдумав ситуацию, предложил вариант решения:       — Тебе нужно написать заявление в полицию. Объяснить всю ситуацию и они подскажут выход. Сейчас закон будет на твоей стороне.       — Мы кажется, они меня не будут слушать и как только получат номера родителей — позвонят им, — хмурился Хан.       — Давай я пойду вместе с тобой? — решимость горела в чужом взгляде и Хан, глубоко тронутый этим, согласился.       В полиции их встретил приятный молодой офицер, который, услышав суть проблемы, тут же обратился к своей коллеге, которая помогла Джисону с составлением заявления. Ему было разрешено продолжение обучения и проживание в общежитии, ведь он уже был студентом Универа, и ни о каком насильном исключении или отстранении речь даже не шла.       Их с Минхо даже напоили кофе вместе со вкусными печеньями, пока Джисону рассказывали о том, как решить его проблему.              Выходил из участка Хан с уверенностью в завтрашнем дне:       — Спасибо, — подарил он яркую улыбку Минхо. Вместо слов, Ли взял Джисона за руку и крепко её сжал, смотря на Хана теплым взглядом, в котором виднелось что-то странное, но трогательно прекрасное.       — Пойдем, — отпустив руку, Минхо сделал первый шаг, а замешкавшийся Хан поспешил за ним. Ладонь покалывал остаточный след чужого прикосновения.       Теперь Хан мог вернутся в свою комнату к старым соседям, но ему не хотелось этого делать. Это вызывало неоднозначные чувства, окрашивающие щеки в красный, и заставляющие прятать взгляд.       Стоило признаться самому себе: Минхо нравился Хану. Он был уверен, что по отношению к хену испытывает ту самую влюблённость, которую так любят воспевать в творчестве авторы.       Обычная симпатия к приятному человеку переросла в настоящую влюбленность, а хен, с его тактильностью и привычкой тискать Джисона в свободное время, только всё усугублял. Теперь Хану было трудно даже смотреть в эти ласковые кошачьи глаза, не говоря об объятиях, тычкам в щеки или чужих руках в его волосах. Было слишком приятно, до дрожи во всём теле и приятном томлении внизу живота.       Но теперь Джисону предстояло собрать свои немногочисленные вещи и вернуться обратно в свою комнату. Кажется, пришло время прекратить их странные отношения, которые одновременно и придавали Хану сил, и заставляли его превращаться в амебоподобную жижу.       — Уверен? Хенджин не появится ещё три дня точно, — наблюдая за тем, как Джисон складывал в обычный черный пакет своё белье, сменную футболку и штаны, которые он купил для того чтобы не таскать вещи из шкафа хена, — Может останешься? Мне будет без тебя одиноко, — контрольный выстрел, который заставил Хана опустить руки и обернуться на Минхо, которые растянулся на своей кровати и даже не потрудился поправить задравшуюся футболку.       — Правда? Будет одиноко? — нерешительно и неловко, шепотом просил Джисон.       — Да. Ужасно одиноко, — также шепотом ответил Минхо, пристально следя за лицом Хана.       Слитным текучим движением Минхо, передвинулся с кровати на пол, к Хану и уставился ему в глаза, почти касаясь кончиком своего носа носа Джисона.       Близко. Слишком близко.       Нервно облизнув губы, Джисон всё же осмелился взглянуть в глаза хена и застыл, словно загипнотизированный, поглощенный чужим омутом.       И в какой-то момент это произошло. Минхо придвинулся еще ближе и коснулся своими губами губ Хана. Мягкое теплое касание, одно дыхание на двоих и мир застыл.       Не поцелуй — простое касание, но оно заставило сердце Джисона остановиться и забиться с удвоенной силой. Щеки пульсировали и были ужасно горячими. Набравшись смелости, Хан обхватил чужие сухие губы своими и превратил простое прикосновение в полноценный поцелуй. Минхо улыбнулся и кончиком своего языка облизнул нижнюю губу Хана. Джисон вздрогнул и отстранился. Отвернулся, пряча пунцовые щеки и глаза.       Минхо невесомо погладил его ладонь кончиками пальцев и Хан вцепился в его руки, переплетая свои и чужие пальцы, поглаживая ладонь хена и даже слегка царапая её короткими ногтями.       — Останешься?       — Останусь.       Между ними стало ещё больше прикосновений, случайных и не очень, но в остальном всё оставалось по-прежнему.       Кто они друг другу? Нравится ли Джисону Минхо? Нравится ли Минхо Джисон? Эти вопросы оставались без ответа, а сам Хан висел в подвешенном состоянии. Вроде бы хен такой хороший и всё время рядом, помогает и оберегает от всего, и вроде как они друзья не разлей вода, но друзья не целуют друг друга в губы. Кто они друг другу, — большой вопрос, который Хан не решался озвучить. Вместо этого он смотрел на хена глазами, полными ожидания, напополам с обожанием и молчал.       А Минхо, в свою очередь, наблюдал за Джисоном пристальным взглядом, думал, сомневался. Понимает ли Джисон, этот ребёнок, куда все идет? Знает ли он о последствиях? Понимает ли он, к чему толкает Минхо, своими ласковыми руками, зарывающимися в его волосы, своим чудесным голосом, поющим ему колыбельные, своими красивыми глазами, смотрящими так нежно и тепло, своим прекрасными губами, которые хочется целовать, крася их в яркий алый цвет. Понимает ли он всё это? Осознанно ли он толкает Минхо в бурю эмоций или просто экспериментирует, играет?       Когда Хенджин возвращается в общежитие, Хану приходится переехать обратно в свою комнату. Соседи рады его возвращению, пусть и подшучивают над младшим и над тем, что без него в комнате было удивительно спокойно. Но во время ужина, Вонхо признается, что сильно беспокоился о Хане и они вместе с Донуком звонили ему каждый день. Для них стало большим сюрпризом возвращение Хана и парни даже хотели обидеться на него за то, что он не предупредил их о том, что смог вырваться, но Джисон им всё объяснил:       — Я думал, что мои родители после того, как я сбежал, наверняка бы пришли сюда, зная об этой комнате, поэтому никто кроме Минхо-хена не знал.       — Вон оно как… Так это у него ты жил всё это время?       — Ага, — Хан лишь улыбнулся на игривое подмигивание Донука.       Его уроки игры на гитаре продолжились и всё начало идти своим ходом. Новый телефон, распространённый среди студентов вновь дал ему возможность начать зарабатывать, но теперь писать работы приходилось в библиотеке, набирая текст на старом, видавшем виды, компьютере, от мерцания монитора которого быстро уставали и начинали болеть глаза. Следующей целью стала покупка ноутбука и Хан начал откладывать на него деньги.       Как только кончились каникулы, начались репетиции с парнями. Они стали более жесткими и напряженными, Чан заставлял их по сотне раз прогонять все партии и хореографию, чтобы не возникло ошибки не в одной из частей их специфического ритуала. А Хан, в свою очередь, так и не признался в том, что произошло с его языком, но в какой-то момент это должно было случиться и случилось.       Он спалился.       Не задумываясь, в дурашливой манере высунул язык в перерыве между партиями и уже через мгновение осознал свой прокол, столкнувшись со взглядом Хенджина, полным удивления и даже шока. Хорошо, что Хвану всё же удалось сохранить какое-никакое самообладание и налажать в заключительной части хореографии.       — Блять, Хан, мне показалось, или?.. — как только настал перерыв и все попадали там, где стояли, трепетно прижав к себе бутылки с водой, подлетел к Джисону Хван.       — Эм, — глазки Джисона забегали по сторонам, ища за что бы зацепиться, — Давай я позже расскажу? — жалостливо попросил он.       — Ты не отвертишься, — погрозил пальцев Хенджин и наконец отстал.       Джисон предпочёл умолчать о том, как именно его язык стал похож на змеиный, отметив лишь то, что сплит делать не больно. Это не было обманом, но создало у Хенджина ложное впечатление, о том, что дело было сделано в салоне.       Уже к концу дня вся группа знала о модификации Джисона и было ничуть не удивительно то, что некоторые из ребят начали писать ему в личку с различными тупыми, забавными и даже пошлыми вопросами.       Самые неоднозначные звучали так:       — А еда в разрезе не застревает? — от Феликса, после которого Джисон ещё неделю не мог избавиться от щекочущего ощущения между двумя половинками его языка.       — Они не срастаются? — от, удивительно, Сынмина.       — А трубочку языком сделать сможешь? — от Чанбна.       — Целоваться прикольно? — от Хенджина.       Отмолчаться решили лишь Чан и Минхо, но последний, при личной встрече, попросил посмотреть.       Высовывать язык под внимательным взглядом было странно, но ещё страннее была просьба:       — А можно потрогать? — последовавшая чуть позже и горящие недобрым огнем глаза.       Он был слишком слаб, чтобы отказать Минхо.       Это было странно-возбуждающе, чувствовать чужие пальцы, слегка отдающие солью, на своем языке. Осторожные прикосновения заставляли трепетать и краснеть, но даже так Хан решился на шалость и оплел своим раздвоенным языком изучающий указательные палец Минхо.       Расширившиеся зрачки парня, охватившие почти всю радужку его глаз, подсказали Джисону, что не у одного него возникли неоднозначные эмоции в этот момент.       — Чёрт, — отдернул руку Минхо, — Слишком возбуждающе, — от этих слов Джисон смущенно запищал и спрятал лицо за руками. Минхо рассмеялся и погладил его по голове. Хану только оставалось надеяться, что таким образом Ли просто не вытер слюну со своей руки, — Хей, Сонни…       — Что? — не отрывая рук от лица, пробормотал Джисон.       — Ты мне нравишься. Сильно нравишься, — абсолютно непринужденно сказал Минхо и Джисону пришлось убрать свои руки, чтобы уставиться на лицо хена, слегка зарозовевшее, но по прежнему самодовольное.       — Хен?.. — полувопросительно, полуиспуганно сорвалось у Джисона.       — Прости, — Минхо беспомощно улыбнулся, что было ему совершенно нехарактерно, — Но ты действительно мне сильно нравишься.       В тот день Ли просто сбежал от Джисона, который даже не успел ничего сказать в ответ. Но это дало возможность ему немного подумать и разобраться в себе.       Ему было безумно приятно, но в то же время страшно, что человек, который всё это время его поддерживал и был мощнейшей опорой, вот так просто рассказал о своих чувствах. Сам Хан бы так не смог. Ему по прежнему было довольно сложно поддерживать серьезный диалог и говорить о своих чувствах, и Джисону было искренне жаль, что он не был таким же сильным и уверенным, как его хен.       Но слова о том, что он сильно нравится Минхо, человеку, которым он был восхищен и захвачен, заставляли сердце Джисона биться сильнее. Но он до сих пор не был уверен, соответствуют ли его чувства тому, что Ли вкладывал в своё «нравится». Настолько ли они сильны? Настолько ли глубоки?       Ему было приятно проводить время с Минхо, ему было с ним комфортно и уютно, но Ли мог в то же время вызвать у Джисона целую волну приятных мурашек и томление внизу живота лишь одним своим острым взглядом.       А ещё они целовались и это тоже что-то, но значило.       — Как понять, что ты любишь человека? — совета он решил спросить у свои старших — Вонхо и Донука. К любому из группы он бы с таким вопросом не пошел, слишком уж смущающим это было. А эти ребята уже успели увидеть его и сонным, и болезненным, и расстроенным, и счастливым. Они были для Хана почти что старшими братьями — далекими, но в то же время близкими.       — О, — брови Вонхо удивленно приподнялись, а рот округлился, — Неужели это случилось? Первый раз?       — Что? — Хан непонимающе нахмурился.       — Ты впервые задумался о любви? — переиначил вопрос Донук, оторвавшийся от своих конспектов и развернувшийся к Джисону в полной готовности слушать и спрашивать.       — Наверное? Я не знаю, — Джисон раздраженно взмахнул рукой, — Я просто не понимаю! Что чувствуют, когда влюблены?       — А с чего такой вопрос? — Вонхо лукаво улыбнулся, — Что-то произошло.       — Что-то, — передразнил Джисон, становящийся невыносимым в своей нервозности, — Мне признались.       — Наш младшенький стал совсем взрослым! — восхищенно вскрикнул Вонхо и заключил, — За эта надо выпить!       — Да подожди, — отмахнулся Донук, — Ты спрашивал про влюбленность? Что чувствуют влюбленные?       — Да, — это начинало смущать.       — Ну, у каждого свой набор: кто-то счастлив настолько, что готов обнять весь мир, а кто-то просто в ужасе и панике. Вонхо вот из первых.       — А ты?       — А я из тех, которые верят в химию: если человек тебя не бесит, значит он вполне подходит.       — Серьезно? — Джисон от удивления такой позицией даже подвинулся ближе.       — Ну да. Вот представь, смог бы ты поцеловать, ну, к примеру… К примеру Вонхо!       — Бе-е, — тут же вырвалось у Хана, стоило ему представить прикосновение к губам старшего.       — Эй! Хотя согласен, это стремно, — рассмеялся Вонхо.       — А теперь представь того, кто признался тебе. Ну? — Хан не стал представлять — он вспомнил, — Гм, лицо попроще, мелочь. Всё с тобой ясно. Так кто это? Мы знаем этого человека? — Хан кивнул и соскочил со своей постели.       — Я сегодня, наверное, не приду, — уже набирая сообщение Минхо о том, что он хочет встретится, бросил он. Собираясь под гнусное хихиканье парней Джисон только и могу, что думать о Минхо.       Ли без проблем пустил его в их с Хенджином комнату. Хван предпочел под строгим взглядом Ли убраться на кухню, в то время как Хан и Минхо расположились друг напротив друга.       — Эм, как ты? — Минхо приподнял брови, скрытые за челкой.       — Неплохо, а ты? — Хан теребил в руках край покрывала кровати, на которой они расположились.       — Хорошо. Да, наверное, хорошо. Нам нужно поговорить! — набравшись смелости выпалил Джисон.       — Да? О чем? Если ты из-за того, что я сказал, так зажимаешься, то не стоит — всё нормально…       — Ты тоже мне сильно нравишься! — перебил Хан, пока Минхо не сбил всю его смелость своими попытками привести всё обратно к дружбе.       Вместо ответа Хан услышал лишь подозрительный звук, из-за которого ему пришлось раскрыть глаза, которые он зажмурил, во время своих слов. И черт, то, чо предстало перед ним было…       Лицо Минхо покраснело, а глаза блестели от слез. То был звук, подавляемого плача.       — Я расстроил тебя? Я что-то сделал не так? — засуетился Джисон, не зная, то ли ему нужно уйти, скрывшись с граз расстроенного хена, то ли, наоборот, прижать его к себе, чтобы успокоить.       — Н-нет, — голос Михо дрожал и это было странным, очаровывающим зрелищем, — Я просто… Я просто рад. Я слишком сильно рад, — губы парня, раскрасневшиеся и покусанные от усилий, растянулись в улыбке и Ли снова издал тот звук, который заставил сердце Хана упасть в пятки.       — Можно обнять тебя?       Минхо сам прижал его к себе ближе и Хан предпочел раствориться в этих объятиях и ни о чем не думать, только прижимать хена ближе к себе и гладить руками по его горячей спине.       — Я тебя так люблю, — и сейчас Хан был на все сто процентов в этом уверен, — Ты будешь со мной встречаться? — та нежность, которая была в его сердце к Минхо дала ему толчок и он сделал это.       — Хочу, — улыбнулся всё такой же прекрасный, несмотря на распухший нос и глаза, Минхо, — Очень сильно хочу с тобой встречаться, — и переплел пальцы их рук.       — Мы вместе?       — Вместе.       Союз был закреплен соленым поцелуем, вкус которого Хану запомнился на всю жизнь. Радость, трепет, нежность и любовь переполняли его и он хотел завернуть в этот кокон Минхо, подарив всё тепло, которое в нем было его парню, как тот дарил ему чувство защищенности, нужности и необходимости — чувство любви.       Это действительно была его любовь, его влюбленность и его счастье.       Первую свою песню они с парнями представили на ежегодном студенческом фестивале, во время которого абитуриенты, только собирающиеся поступить в Универ могли рассмотреть его во всей красе. В зале было много людей, но отрабатываемая месяцами программа не могла быть нарушена каким-то волнением.       Это была первая безоговорочная победа, а за ней просто обязана была последовать череда следующих вершин, которые не должны были остаться непокоренными.       Хану удалось эмансипироваться от родителей на уровне законодательства и они больше не влезали в его жизнь, затаив глубокую обиду. Только на праздники, вроде Рождества и Дня Рождения отправляли друг другу дежурные поздравления и десять тысяч вон, которые крутились от одного члена семьи к другому по бесконечному кругу.       Джисон и Минхо вскоре после этого начали совместно снимать квартиру неподалеку от Универа. Вместе они завели трех удивительных пушистых малышей — Суни, Дуни и Дори, и, пускай и в их жизни случались ссоры и трудные моменты, но они продолжали любить друг друга и наслаждаться своей общей жизнью.       Ах да, снег в конце августа действительно выпал и был малинового цвета и вкуса.       Бабушка была права — Джисон дождался своей сладкой награды.