Пиковая Дама

— Как вас зовут? — Что? — Как вас зовут? — повторил Сергей чуть громче. Он облизал пересохшие губы. Кажется, это был первый вопрос за много недель, который задавал он, а не ему. — Я… Зачем это? Парень, сидевший напротив, одарил его затравленным взглядом, взглядом дикого животного, пойманного в клетку. Наверное, такой же был у самого Сергея, когда его только привезли в это место. Сейчас, конечно, у него был другой взгляд, взгляд тупой покорности, затуманенный коктейлем из лекарств, которые день за днём вливал ему в вены врач. Наверно поэтому Разумовского и стали выводить в общий зал. Уже не так опасались и оставляли, связанного, на десять-пятнадцать минут среди других пациентов. Этого парня Сергей приметил сразу, как только тот появился. Он смотрел в одну точку и что-то повторял себе под нос. Раз за разом, одно и то же. Может, для мира за решётками это и выглядело странно, но здесь у каждого было своё безумие. Безумие Сергея убивало людей и пряталось за знакомой улыбкой. А этот парень тоже был немного похож… Похож… Не важно, просто поэтому и захотелось с ним заговорить. — Меня зовут Сергей, — тихо продолжил Разумовский, разглядывая радужку чужих глаз. И всё-таки другие. Глаза парня были тусклыми, с разводами зелени, цвета дождевой воды в сточной канаве, те другие глаза были яркими, голубыми-голубыми, как волны тёплых морей, которых Сергей никогда не видел. И уже не увидит. Он вдруг почувствовал себя дураком, зачем только полез, но парень неожиданно вскинулся и качнулся в сторону Разумовского. — Я Герман, Герман, Герман, — зашептал он, словно боясь утратить интерес Сергея, — я знаю, кто ты, и почему ты здесь. И у меня есть тайна. Она тебе поможет. Я расскажу, если будешь слушать. Будешь? Сергей сглотнул горькую слюну и кивнул. — Тройка, семёрка, туз, — с горящими глазами сообщил Герман. — Тройка, семёрка, туз. Именно в таком порядке и никак иначе. Запомнил? Но ответить Разумовский не успел, их время в общем зале вышло, и медсёстры начали отводить пациентов в палаты, чтобы накормить холодным безвкусным ужином, а затем оставить наедине с кромешной тьмой и личными демонами. Вот только с недавних пор ночью к Сергею никто не приходил: не было ни голосов, ни снов, ни воспоминаний. Наверное, за это следовало сказать спасибо врачу. Нет, не тому, первому, с хищной улыбкой на узком лице, а другому, хмурому, делавшему свою работу с отстранённым упорством. Первого Сергей боялся, второму — просто не доверял. Но именно этот второй заставил голос в его голове затихнуть, стать не громче шелеста вороньих крыльев. Теперь существовали только белые стены, гладкий потолок и сам Сергей. А ещё сквозняки, почему-то в больнице постоянно было холодно и гуляли ветра, даже в наглухо закрытой палате. — Тройка, семёрка, туз, — в плотной тишине одинокой ночи Сергей вдруг поймал себя за тем, что повторяет тихие фразы странного незнакомца. Германа. — Тройка, семёрка, туз — именно в таком порядке и никак иначе, — теперь, когда рассудок не был поглощён разрушающей борьбой, отвлечённая мысль приятно успокаивала и даже убаюкивала. Сергей скрючился на левом боку, отвернувшись к шершавой стене, и впервые за много ночей спокойно уснул. Следующий день начался и продолжился, как и десятки предыдущих, а может быть уже и сотни — в череде однообразных процедур, тестов и предписаний трудно было вести счёт времени и следить за реальностью. Но благодаря недавнему разговору Сергей за неё всё-таки зацепился. Его новый знакомый вновь был в общем зале и даже как будто был рад его видеть. — Одна тайна и три условия, как тебе? А? — словно бы их и не прервали вчера. — Зачем тебе это? — задал вопрос Разумовский, так и не сумев окончательно определиться к какому типу психов отнести этого Германа. — Я нарушил условие и оказался здесь, ты же всё сделаешь правильно и получишь то, чего достоин, — яростным шёпотом зачастил Герман, — а потом ты меня заберёшь отсюда. Заберёшь же. Правда? Сергей оглянулся на остальных пациентов и редких медработников, которые за ними присматривали. Никто на шепчущуюся парочку не обращал никакого внимания. — Прежде чем выполнить условия твоей тайны я сам должен быть на свободе, ты так не думаешь? — О, нет-нет-нет, — покачиваясь туда-сюда, замотал головой Герман, — я знаю, скоро ты будешь там. Там, — он махнул в сторону зарешёченного окна, откуда светило тусклое северное солнце, — я знаю, точно знаю. Слушай внимательно. — Он наклонился ещё ближе. — Найди того, кто согласится сыграть в блэкджек. Большого человека. Тройка, семёрка, туз — именно в этом порядке тебе будут приходить выигрышные карты в течении трёх партий. Ты сможешь выиграть всё, что угодно. Сергей устало зажмурился, какая небывалая чушь! — Если бы всё было так просто, любой дурак давно бы разбогател на пустом месте. — Именно-именно, — закивал Герман, — потому-то я тут, а у тебя всё получится. Три условия соблюдай неукоснительно: одна игра за один вечер, а после трёх игр — никогда не садиться играть, ставки от партии к партии повышать, но ни в коем случае не понижать и наконец — последняя, третья, игра должна идти только на весь банк и никак иначе. На самое ценное, что у тебя есть. Запомнил? — Три игры за три вечера и больше никогда. Ставки повышать, а в самом конце сыграть на всё, что есть. — Правильно-правильно! — Герман радостно затряс головой, как китайский болванчик, — за нарушение правил — расплата. Страшная. Не забывай об этом и выполняй условия. — Хорошо, — согласился Сергей, чувствуя, что лихорадочное возбуждение Германа каким-то странным образом перекинулось и на него тоже. С другой стороны, это было лучше, чем день за днём тонуть в апатии и бесконечной тоске. Они и так уже стали его вечными спутниками, так почему хотя бы на время не потешить себя призраком надежды? — И как же я выберусь? — спросил Сергей. Мифический выигрыш его не интересовал, а вот свобода — напротив. — Узнаешь, — Герман довольно улыбнулся, — и удивишься. А потом заберёшь деньги и сможешь исправить то, что натворил тот, другой. Искупишь вину. Неплохая возможность, правда? — Правда, — эхом повторил Сергей, надеясь, что его новый знакомый не заметил, насколько сильно его всколыхнули эти слова. — Но когда? — Тшш, — ответил Герман и, если бы не был связан, наверное, приложил бы палец себе к губам, — слишком много вопросов. А я уже всё сказал. Теперь просто жди. — Он откинулся на спинку железного стула и как будто забыл о присутствии Сергея. Его взгляд снова стал бессмысленным, Герман уставился в одну точку и принялся повторять свою заученную мантру. — Тройка, семёрка, туз. Тройка, семёрка, туз, тройка, семёрка, туз… И всё. Больше Герман с Сергеем не заговаривал. Ещё неделю их выводили в общий зал, но диалога не получалось. А после Герман и вовсе исчез, заставив Разумовского усомниться существовал ли тот на самом деле, или его больной разум вновь сыграл с ним злую шутку. Но он всё же попытался выяснить правду у своего врача. Однако тот лишь дёрнул уголками губ в пародии на улыбку и записал что-то в бессменном блокноте. Медбратья реагировали и того хуже: после робких вопросов просто вкалывали Сергею успокоительное, заставляя забывать себя, не то что случайного знакомого. Только один из них как-то вечером бросил короткое: «Забрали этого психа, слишком много знал». После этого Сергей больше вопросов не задавал, тихо радуясь, что встреча с Германом не была всего лишь новой гранью его безумия, и ждал сам не зная чего. Теперь ему стал сниться длинный стол, покрытый зелёным сукном, и колоды карт, превращающиеся в связки купюр. Иногда он видел пожар, гаснущий под листопадом из бесконечных «троек», «семёрок» и «тузов». А однажды ему приснились сильные руки и решительный голос у самого уха: «Прости. Так надо». В этом сне он почувствовал боль от укола и провалился в самый тёмный, самый глубокий колодец забытья, сменившегося влажным холодом, пробирающим до костей, и запахом близкой воды. И вот этот сон оказался правдой.