А бабушка против!

Эдвард страдал. Он страдал ежедневно, ежечасно, каждый миг бессмысленного и беспросветного вампирского существования. День за днем он перебирал в памяти драгоценные крупинки своего недолгого счастья, от которого сам же и отказался. И не просто отказался – вырвал с кровью, сбегая, сжигая мосты за собой и принуждая к побегу родных. Вот его хрупкая человеческая возлюбленная улыбается – тихо, робко, немножко стесняясь. Вот лучик такого редкого в Форксе солнца запутался в ее каштановых волосах и заискрился в шоколадных омутах глаз. Вот она в восторге приоткрыла рот, неустанно внимая его игре на рояле, восхищаясь мелодии, сочиненной им лично для нее… С тех пор как он расстался с Беллой, покинул ее в лесу, Эдвард мог только существовать - на то, чтобы притворяться живым, у вампира не осталось ни малейших душевных сил, в отличие от его деятельных родственников. И он верил, что стоит только ненадежному сердцу любимой девушки остановиться, как и его навеки застывшее сердце расколется, осыплется мириадами осколков, и останется только один путь – за грань. Путь для бессмертного существа не такой уж простой, но вполне осуществимый. Четками нанизывались на годы воспоминания, фоном проносились переезды: куда, зачем, откуда – это все было абсолютно неважно. Вначале встревоженные, затем отчаявшиеся, а после смирившиеся лица и мысли родных – какое это имело значение? Когда Белла где-то там, далеко, не увидеть, не услышать, не унюхать… Зато в безопасности от вампирского мира, зато человек со своей собственной прекрасной жизнью, наверное, уже с детьми… В воображении мелькнула фигура Чарли, радостно смеющегося, подбрасывающего в воздух очаровательную девчушку с копной каштановых, как у Беллы, волос. Боль опять сжала свои алмазные когти, не давая вдохнуть. Да и зачем вообще дышать, если этого не нужно? Зачем застывшей навеки статуе двигаться, дышать, любить?.. Очередной переезд. Куда, зачем – разве это кому интересно? Какой-то лес, какой-то дом, какая-то комната… Разве есть разница, где стоять бесчувственным истуканом? Форкс. Что это? Слишком часто замелькало много лет как запретное название в мыслях и разговорах. Белла. Кто, кто посмел взрезать по живому рану, лишь затянувшуюся снаружи тончайшей корочкой, но все эти годы гноящуюся внутри? Разве можно так? Больно, как больно… И пусть он сам не давал ей зарасти, ежесекундно расковыривая, но то привычно, а тут… И еще раз: - Белла… Надо же, юбилей… Праздник города… Изабелла Блек… Блек? Разве не Свон? В памяти мелькнул образ юного недооборотня. Могла ли Белла в отсутствие вампиров примкнуть к этим псам? Запросто. Или это другой Блек, фамилия распространенная? А титановые щупальца боли все сжимались и сжимались. Сколько прошло лет? Шестьдесят? Больше? Его… уже не его, уже столько лет как не его хрупкий смертный цветочек отмечает девяностолетний юбилей. Это… это очень обескураживало и ввергало бессмертную вампирскую сущность в когнитивный диссонанс. И доселе вяло текущие мысли пронзило молнией озарения. Белла! Белла здесь, рядом, совсем близко! Можно не терзаться, а просто добежать и хотя бы взглянуть на свою возлюбленную, на вечно любимую загадку человеческого мира. Эдвард уже почти выпрыгнул в окно, когда ворвавшийся в комнату маленький вихрь в лице Элис сунул ему под нос бутылку свиной крови. Гадость, конечно, но в слегка прояснившемся рассудке мелькнула благодарность сестренке. Слишком давно вампир избегал даже обычных людей, а тут «певица». И чего стоили бы все его жертвы, если бы он сам положил конец жизни любимой? - Спасибо, - звуки скрежетом вырвались из закаменевшего за годы молчания горла. Одним глотком осушив бутылку, Эдвард ринулся известным маршрутом к дому Чарли. Ночь, в окнах второго этажа не мелькало ни единого лучика света, только фонарь у входа чуть разгонял темень, да в гостиной было включено что-то вроде торшера. Привычно запрыгнув в спальню любимой и на всякий случай затаив дыхание, вампир никого там не обнаружил и обескураженно замер, догадавшись, наконец, прислушаться и принюхаться. Судя по звукам, здесь обитало двое живых, а судя по запаху, минимум один из них являлся оборотнем, надежно провонявшим весь дом. Дышать можно было спокойно – аппетит, и без того изрядно приглушенный мерзкой свиной кровью, от такого амбре предпочел скукожиться и робко предложить нерадивому хозяину поискать добычу посъедобнее. Донесшийся явно мужской храп позволил вампиру определиться и сосредоточить внимание на источнике звуков, находящемся в гостиной. Как Эдвард успел заметить еще на подходе к дому, шторы везде были плотно задернуты и не позволяли развернуться во всю ширь его сталкерским наклонностям. Пришлось в лучших традициях триллеров осторожно спускаться по ужасно скрипучей лестнице, открывать не менее кошмарно скрипящую дверь и уже после этого заглядывать в комнату, чтобы наконец-то встретиться взглядом с любовью всего своего существования. Что и говорить, Белла сильно изменилась за далеко не одно прошедшее с момента их расставания лето. В кресле под торшером расположилась классическая бабушка божий одуванчик в очках и морщинах, с седым каре на голове и томиком Остин на коленях. Вот только глаза из-за стекол сверкали тем же холодным стальным блеском, что и двустволка, уверенной рукой дочери шерифа и жены охотника нацеленная в лоб наглому вторженцу. - Белла, любимая, это же я! – Эдвард попытался было рухнуть на колени перед своей малость подувядшей мечтой и облобызать той хотя бы руку, но что-то пошло не так. - Вижу. К сожалению. И прекрасно помню, - холодно процедила Изабелла Блек и с видимым удовольствием спустила курок. Вреда вампиру выстрел, разумеется, не принес никакого, но калибр оказался достаточным, чтобы отбросить каменную тушку Каллена-младшего в ближайший шкаф. - Белла! Я все объясню! – отчаянный возглас слился со вторым выстрелом, от которого шустрый кровосос благополучно увернулся, в отличие от обреченно звякнувшего фамильного фарфора. Со второго этажа донесся суровый волчий рык, немедленно поддержанный хоровым воем из ближайшего леса. Ночь стремительно переставала быть томной. - Пошел вон, скотина упыристая! В растерянно хлопавшего глазами Эдварда поочередно прилетели разряженная двустволка, увесистая клюшка и стаканчик со вставной челюстью в качестве завершающего аккорда. С трудом протиснувшийся сквозь дверной проем абсолютно седой, но при этом огромный и изрядно разъяренный волк окончательно убедил вампира, что ему тут не рады. Стремительно приближающийся вой в комплекте с ворохом мыслей, прилетевших от стаи, все-таки вывел Эдварда из горестного ступора, и он предпринял тактическое отступление через окно, презрев такие мелочи, как стекла, печально осыпавшиеся ему вслед. Несясь сквозь лес в неведомом направлении, несчастный влюбленный видел лишь Беллу, чьи образы так и мелькали пред его мысленным взором, сменяя друг друга, наслаиваясь и сплетаясь. И только когда его чуть не укусили за пятку (чудом увернулся, спасибо инстинктам), вампир последним усилием воспарил над землей и приземлился в ветвях какого-то невезучего дерева. Внизу тут же образовалась куча мала из весело подпрыгивающих и не теряющих надежды до него добраться волков, а сам Эдвард в немом изумлении уставился на нечто, все это время бережно сжимаемое им в собственной ладони. Вставная челюсть – вот и все, что осталось ему на память от жестокосердной возлюбленной. Когда остальные Каллены, поднятые по тревоге Элис, потерявшей в своих видениях брата, домчались до Форкса, там им неимоверно обрадовались. Сидевший на одинокой сосне Эдвард, мрачно обстреливавший шишками пятерых восторженно потявкивавших и поскуливавших (вау, настоящий кровосос!) оборотней, имел удовольствие, спасибо телепатии, насладиться со всех ракурсов зрелищем загонной охоты. Против такого количества волков не рискнули выступить даже Эммет с Джаспером – внуков у Беллы оказалось много, а родственников еще больше. Так что вампирам в итоге только и оставалось, что восседать подобно орлам на верхушках деревьев да жаловаться друг другу на несправедливость бытия вообще и порванную одежду со сломанным ногтем в частности. Оборотни старательно делали вид, что человеческая речь им неведома, так что все дипломатические воззвания Карлайла о Договоре, старейшинах, вегетарианстве и мире во всем мире оставались обычным сотрясением воздуха, к пущему удовольствию пушистых слушателей. Джасперу же пугать «бедных мальчиков» строго-настрого запретила сердобольная Эсми, а насланные им любовь с умиротворением подействовали как-то странно. Нет, оборотни этими чувствами, безусловно, преисполнились, вот только с каким-то подозрительным подтекстом – чуть ли не с гастрономическим, как язвительно предположила Розали. Ну а Джейкоб, отродясь не страдавший таким модным в среде бледнолицых недугом, как всепрощение, явившемуся с настолько увлекательными новостями старшему внуку мстительно посоветовал никуда не спешить. Пускай молодежь развеется – давненько им такого веселья не перепадало. Упыри же на деревьях здорово разнообразят местный пейзаж, этого у них не отнять. Главное – запастись попкорном и любоваться с подветренной стороны. Наступило утро. Солнце, такое редкое и такое желанное в этом дождливом краю, высекло россыпи бриллиантовых искр из пригорюнившихся вампиров, к вящему восторгу караулившей их стаи. Форкс просыпался и приступал к финалу подготовки праздника практически века – бывшего мэра города Изабеллу Блек здесь очень любили и искренне уважали. Сама же именинница на все лады проклинала вампиров, бессонницу, опять вампиров, разыгравшийся радикулит и снова абсолютно распоясавшихся кровопийц. Досталось и супругу, еще ночью улизнувшему по делам стаи и изрядно засыпавшему шерстью пол. При этом она тщетно пыталась извлечь из-под дивана вроде бы улетевшую именно туда вставную челюсть. О сгинувшей где-то за окном такой удобной любимой трости бабуля Блек старалась пока даже не вспоминать…