Наши будни

Наступила короткая тишина. Я посмотрел в сторону и понял, что Джин-хён тоже смотрит на меня. Мы были единственными, кто в этот момент не смотрел на покойника в гробу. Толпа из пары десятков человек в унисон оплакивала бедного парня, в котором, как сказала его мать, произнося полную горя речь: "бурлила жизнь, желание стремиться к счастью никогда не угасало... ". И только мы с Джин-хёном знали, что этот парень однажды возненавидел жизнь и не смог избавить от ненависти к ней до самой смерти. С нашей помощью он её возненавидел и с нашей помощью лишился. Мы не последние изверги: когда заказчик после получения видео с отсчётом о выполнении всех заказанных пыток поблагодарил нас за проделанную работу дополнительной платой, мы позволили парню в последний раз закурить, а затем — по его просьбе — выстрелили ему в голову. Перед этим он охотно согласился с нами, что этоо способ ухода из жизни будет самым безболезненным и быстрым. Не знаю, насколько это оказалось правдой, но после получения долгожданной пули он почти сразу перестал дышать. Но его мать была нам крайне благодарна. Мы помогли этой бедной (во всех смыслах) женщине, оплатив священника и некоторые иные процедуры для подготовки к похоронам. Это меньшее, что мы могли для неё сделать, потому что она считала нас хорошими знакомыми её покойного сына. В свою очередь мы не стали ей рассказывать, что её сынок легко поехал с незнакомыми парнями из клуба к ним домой за обещание щедро заплатить за незабываемый секс втроём. К его сожалению, и здесь мы его обманули: работа работой, но мы с Джин-хёном друг другу не изменяем. Чтобы искупить вину за обман, я подсыпал снотворное в хорошее дорогое вино и позволил парню уснуть на мягком диване. Когда же он уже был на нашем рабочем месте, мы терпеливо ждали, дав ему проснуться самому. Подобное благородство мы с Джин-хёном проявляем лишь к тем, кто в жизни не совершил ничего крайне ужасного, кого заказали не из-за чувства мести за потерю кого-то или чего-то ценного, дорогого сердцу и душе, а просто потому, что этот человек случайно перешёл дорогу не тому. Таких людей жаль, поэтому все возможные послабления перед смертью — меньшее, что мы можем для них сделать. Похороны затянулись на лишние два часа. Мы с Джин-хёном не отходили друг от друга ни на секунду и держались за руки, спрятав их за широкие рукава пальто. Люди начали расходиться лишь тогда, когда на землю опустились первые капли приближающегося дождя, но мы с Джин-хёном не уходили и тогда, когда окружающую нас улицу заполнил бешеный ливень. Мы остались среди людей, особо преданных покойнику, и вместе с ними молча помолились за его вечный покой. Ни я, ни Джин-хён не знали ни одной молитвы, но, видимо, мы сыграли весьма убедительно, и никто не узнал о нашем небольшом обмане. Мама покойного в последний раз выразила нам свою нескончаемую благодарность, когда после молитвы первым делом подошла попрощаться с нами. — Мы уверены, виновников найдут и накажут по всей строгости закона, — Джин-хён изобразил для бедной матери сочувствие на лице и не отпускал её дрожащие руки до тех пор, пока она сквозь частые всхлипы не прошептала неразборчивый набор слов. Я вместо него скрестил пальцы за спиной. Наши лица оставались спокойными, но в то же время мы пытались взглядом выразить неподдельную скорбь, пускай та была полной фальшивкой. Я стоял рядом с Джин-хёном и держал над нашими головами раскрытый зонт. Когда Джин-хён повернулся ко мне, на его лице сияла довольная улыбка. Он поспешно вытер руки салфеткой, которую заранее спрятал в кармане пальто, и несколько сморщился, будто рука той женщины была покрыта древним слоем грязи. Но стоило мне поймать его взгляд, как улыбка снова засияла на его лице. — Хван уже написал? — с явной воодушевлённостью спросил он. — Да, отчитался. Убийство повесят на какого-то алкоголика без семьи, недавно сбежавшего из психиатрической больницы. На нём уже висят другие жертвы, так что всё в порядке, — Джин-хён взял из моей руки ручку зонта, и я смог достать из кармана телефон и показать ему сообщение от Хвана, нашего хорошего и весьма влиятельного знакомого в полиции. Кажется, хён только мельком пробежался по тексту, но даже так он выглядел слишком счастливым для человека, находящегося на похоронах "старого знакомого". Он отдал мне телефон, затем обнял меня за плечи и мы быстро удалились за ворота. Дождь бил по голой земле с такой силой, что за полчаса успел превратить её в сплошную кашу. До машины оставались считанные метры, и Джин-хён стремился преодолеть их за несколько длинных шагов. Меня распирало дикое желание скинуть с плечь пальто и растелить его по дороге, чтобы хён не испачкал свои любимые туфли, которые он всегда надевал лишь в особенные случаи, например — для похорон новой жертвы. Я вовсе забыл про ледяной ветер и воздух, колящий мне лёгкие. Если бы было можно, я бы и рубашкой закрыл грязь, но, к моему сожалению, мне оставалось лишь поспевать бегом за Джин-хёном. Он открыл мне дверь водительского сиденья и, когда я заскочил в машину, захлопнул её и уже через несколько секунд сел на пассажирское место рядом со мной. Я внимательно следил, как он с особой злобой тряс мокрым зонтом над землёй, высунув руку за дверь, а затем рухнул спиной на сиденье так, что его спинка слегка откинулась. Глаза Джин-хёна сомкнулись под тяжестью век, губы приоткрылись, и и в нём не осталось ничего от человека, которым считанные секунды назад овладевал чистый гнев. Его вид мог легко обмануть меня, и я бы решил, что он уже успел погрузиться в сон, если бы его руки не вцепились в сложенный зонт. Даже с закрытыми глазами и в состоянии, близкому ко сну, Джин-хён заботился о чистоте своей одежды, держа зонт на голой ладони в неудобной позе. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы наконец оторвать взгляд от преспокойного лица, забрать из ладони зонт так, чтобы он не задел рукав, и закинуть его на заднее сиденье. Фары осветили нам дорогу сквозь плотный занавес дождя, и мы выехали из леса. На одном из поворотов Джин-хён воспользовался моментом и лёг головой мне на плечо, и весь оставшийся путь я держал идеальную осанку. Нам повезло доехать без пробок домой за полчаса. Припарковавшись на привычном месте, я начал размышлять, как мне разбудить хёна, хотя я прекрасно знал, что он не спит и просто ждёт, когда я разбужу его. Я до сих пор не понимаю причину этого: возможно, ему нравится моё внимание, а возможно, он просто хочет продлить отдых. Тем не менее, я мягко касаюсь губами его холодного лба и, не отрываясь от него, шепчу: — Дождь закончился. Я вижу, с каким трудом хёну даётся пробуждение, но он всё равно открывает глаза и лениво улыбается мне. Я снова смотрю, как он, в попытках полностью проснуться, медленно крутит головой, поправляет уложенную чёлку и с той же улыбкой смотрит на парковку сквозь автомобильное стекло. Некоторое время мы молчим и смотрим на привлекательные (по крайней мере для меня — точно) картины: Джин-хён — на заполненную парковку, а я — на его лицо. И думаю, что снова хочу прикоснуться к нему. Но улыбка Джин-хёна становится шире, он задорно хмыкает себе под нос и хватается за ручку двери. — И всё таки похороны — лучшее место для поиска отличных связей, — самодовольоо говорит он, прежде чем выйти на улицу. Я наконец отрываю руки от кожаной обивки кресла, достаю ключи из замка зажигания и следом выхожу на улицу. Но не успеваю сделать и шага, как хён тут же хватает меня под локоть и быстрой походкой ведёт к двери подъезда. Сопротивляться я и не думаю, вот только наша разница в росте делает своё злое дело, и, пока хён просто идёт, мне приходит держаться на одном с ним уровне с помощью бега. В лифте Джин-хён поспешил проверить наличие ключей от квартиры. Он засовывал ладони по очереди в передние карманы и, когда понял, что ни в одном из них нет ключей, перевёл на меня полный спокойствия взгляд. Я похлопал ладонью по переднему правому карману брюк, где зазвенела связка ключей. Смешок Джин-хёна почему-то заставил меня неловко отвести взгляд в стену напротив и часто заморгать. Кажется, его это только больше развеселило. — Ты всегда действуешь осторожнее меня. И ведь это была твоя идея сделать замок в нашу входную дверь, открывающимся от сканирования глаза в "глазке". Но ты всё равно ещё оставил и обычный замок. — Чтобы внешне мы не отличались от других. У стен есть глаза и уши. — Интересно, сколько бы раз нас уже могли поймать, если бы не твоя интуиция? — хён загадочно потёр подбородок и уставился куда-то в стеклянный потолок. Его губы расплылись в гордой ухмылке. — Думаю, примерно столько же, если бы ты не был таким рисковым. Рука Джин-хёна с хлопком припечаталась к стене рядом с моей головой. Он обхватил пальцами мой подбородок и заставил смотреть точно в его глазах. Надеюсь, по мне не было видно, насколько я радовался тому огню, что вспыхнул в них. Мы неотрыно смотрели друг другу в глаза считанные секунды, которые были одинаково мучительны для каждого из нас. Джин-хён снова сорвался первый и наклонился к моим губам так близко, что смог опалять их своим горячим дыханием. — Как думаешь, что победит сейчас: твоя осторожность или моя любовь к риску? Мои руки дрожали от желания обвить ими шею хёна, но я пока что не мог себе этого позволить. Нам оставалось проехать всего четыре этажа. — Их сочетание. Помнишь код? Хён вновь ухмыльнулся, но я знал, с каким трудом он заставил себя отдалиться от меня на пару метров и подойти к стене с номерами этажей. Десять кликов — и кабина лифта остановилась. Хён сразу опустил руки мне на талию, а его губы с диким голодом впились мне в шею. Мой стон ему на ухо заставил его чуть прикусить тонкую кожу на изгибе шеи. Лёгким перестало хватать воздуха, поэтому я поспешил ослабить узел галстука и расстегнуть верхние пуговицы рубашки. Тогда хён схватил моё запястье и опустил его себе на плечо. — Хён, камера... — прошептал я в опасной близости от его губ. — Удалим запись. Либо сохраним только для себя, это зависит от нашего общего желания. Тогда я не знал, что станет с записью, но в тот момент наши с Джин-хёном желания полностью совпадали. Наши губы долго мяли друг друга, а тела не отстранялись ни на один лишний сантиметр. Я люблю наши будни.