Урок первый
Эрвин Смит в который раз перечитал приглашение от городничего N-ска на бал. Ему не просто не хотелось идти. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Тяжёлое военное прошлое, отдающееся кошмарами по ночам, от которого он бежал, желая скрыться в небольшом провинциальном уезде, преследовало его по пятам. Куда бы он не перебрался, слух о нём приезжал следом, а иногда и опережал. Так, оказавшись в городе N и остановившись в единственной приличной гостинице, он сразу же получил письмо-приглашение от местного управляющего. Светское воспитание обязывало Эрвина согласиться. Бал… танцы. Он прикрыл глаза, и его накрыли воспоминания о давно позабытой жизни в военном училище, когда он был юн. Учитель танцев, француз месье Лафон, настаивал, что любой офицер просто обязан уметь танцевать, потому что люди военные всегда пользовались неизменным уважением и интересом среди мирных жителей. Им открывались двери даже самых богатых и именитых домов. А на балу, как известно, принято танцевать. Эрвин легко мог припомнить стайки хорошеньких девушек, которые с любопытством постреливали глазками, глядя на него или его товарищей. Равно как и почтенных матрон, которые оценивающе рассматривали кадетов в форме. Эрвину всегда каким-то чудом удавалось не участвовать в танцах. Он либо приезжал к ужину и исчезал после, либо прятался в комнате со столами для карточных игр, больше слушая и наблюдая, нежели играя. Либо под благовидным предлогом вообще отказывался от чести присутствовать. Благо, в военное время этих предлогов была уйма. Получив отставку после сильнейшего ранения, когда он лишился правой руки и едва не погиб, Эрвин не задерживался на одном месте подолгу. Ему хотелось спрятаться от людей, и он держал путь дальше вглубь страны, где осталось его поместье. Но в каком бы городке он ни появлялся, неизменно его желали видеть как минимум в нескольких домах, считающих себя местным высшим обществом. Герой войны, бывший командующий. Красивый и всё ещё молодой мужчина… пусть и покалеченный (это в глазах некоторых девушек было даже преимуществом), он был завидным женихом. На какие только ухищрения не шли мамаши, чтобы заманить его в свои сети. Эрвину дипломатически удавалось увиливать, оставляя при этом о себе благоприятное впечатление. Юные барышни его больше боялись. У него был такой особенный взгляд — равнодушно-строгий — для отпугивания. Жены ему не надо. Ему вообще никого не надо. И вот очередное приглашение на бал. Эрвин с радостью отказался бы, но вторым конвертом было письмо от старого друга и боевого товарища — Леви Аккермана. Городничий был не кем иным, как его дальним родственником, и Леви не в самых вежливых выражениях просил навестить дядюшку Филиппа. Эрвин никак не мог пойти против долга чести и отказать другу. Его денщик Никола уже написал под диктовку ответ-согласие явиться на бал, который, слава провидению, состоится лишь через две недели. «Мы, безусловно, понимаем, что вам надо освоиться и отдохнуть после долгой дороги. Такой человек, как вы, наделённый мужеством и славой, станет звездой нашего вечера. Моя прелестная дочь будет счастлива открыть с вами бал вальсом. Мы просим вас не отказывать ей». Танцы. Вальс. Эрвин непроизвольно скрипнул зубами. Он встал и посмотрел на себя в зеркало. Да, определённо, он не растратил выправки и выглядел по-офицерски благородно, статно. Если бы не пустой рукав его сюртука… Как ему танцевать вальс с девушкой с одной рукой? Неужели городничий не в курсе? Эрвин покачал головой — всё это ужасное недоразумение. Ещё большим с его точки зрения недоразумением стало то, что Леви прислал и второе письмо, где сообщал, что есть некая мадам Грант. Эмигрантка, бывшая танцовщица, которая преподавала танцы для всех желающих. «Тебе пойдут на пользу её уроки. Не хочу, чтобы ты расстраивал дядюшку Филиппа своей неуклюжестью. И тем более мою дражайшую троюродную или… четвероюродную, не помню уже, сестрёнку». Эрвин никогда не был лучшим учеником месье Лафона, так что умение танцевать вальс покинуло его, как только он перешёл в действующую армию. Так что выбора у него не оставалось — пришлось идти по адресу, данному ему Леви, тем более, что до время до бала стремительно сокращалось и оставалось всего несколько дней. Сначала Эрвин хотел отправить денщика с карточкой, чтобы тот договорился о встрече, но потом передумал и пошёл наудачу. Танцевальный класс мадам Грант располагался на втором этаже длинного дома с торговыми лавочками внизу и конторами — наверху. Тяжело ступая по деревянным ступеням, Эрвин поднялся и остановился у приоткрытой двери, на которой висела табличка «Танцевальные уроки. Клэр Грант». Из помещения доносилась музыка. Эрвин осторожно приблизился и заглянул в щель. В просторной зале с зеркалами по одной стене спиной к нему стояла женщина. Из патефона лились звуки гитары. Женщина не шевелилась, но её руки то взлетали птицами над её головой, то опадали вниз. Они были то нежными и двигались плавно, то становились острыми и резкими. Гитара на патефоне набирала звук и скорость, и вскоре женщина стукнула каблуками, а потом сделала резкий выпад, приседая и уводя правую ногу по паркету. Она снова замерла, двигаясь только руками, и Эрвин поймал себя на том, что не может отвести взгляда. Он забыл, зачем он здесь, и рука, занесённая, чтобы постучать, так и повисла в воздухе. Женщина поднялась и сделала несколько быстрых движений ногами на месте. Стук каблуков глухо, но отчётливо, отозвался по паркету. Музыка в патефоне ускорялась, как и движения руками и ногами. Танцовщица повела бёдрами, скрытыми длинной, до самого пола, чёрной юбкой с красной каймой, а потом резко обернулась и заметила Эрвина. Она тут же остановилась и опустила руки. Его не могло не поразить то, с какой скоростью она преобразилась. Выражение её лица тут же сменилось на вежливо-холодное, от страстности в движениях не осталось и следа. Она пошла к нему навстречу и распахнула шире дверь. — Чем я могу вам помочь? — Здравствуйте. Я ищу мадам Клэр Грант. Эрвин неприятно удивился тому, как скрипнул его голос, когда он начал говорить, и он неловко откашлялся. — Это я, — ответила женщина и замолчала, предоставляя ему возможность продолжить беседу. — Командующий второго полка его императорского… Впрочем, я уже не командующий… Эрвин Смит, мадам. Мне рекомендовали вас как учителя танцев. — Он говорил, чувствуя, как краснеет, и ждал хоть какого-то сочувствия и помощи от мадам Грант, но она не предпринимала никаких попыток облегчить его мучений. — Будет бал… в доме городничего. Мне предложили… точнее, обязали… То есть оказали честь открывать вечер с дочерью господина Филиппа. Кхм. — Ясно. Каким танцем откроется бал? Вальсом, я так полагаю? — Да. Дьявол их разберёт, почему им так нравится кружиться под музыку… В общем… Бал в эту пятницу, и мне нужно несколько уроков. Если у вас есть свободное время. В эту секунду Эрвин чувствовал себя настолько неловко, что мечтал об отказе, надеясь, что тогда ему удастся вообще сбежать из этого городка, и плевать он хотел на просьбы Леви. — Мы можем начать прямо сейчас, господин Смит. — Прошу прощения? — Вам нужны уроки, у меня есть свободное время. Можно начать прямо сейчас. До начала моего класса ещё два часа. — О… Хорошо. Спасибо. — Проходите, — её рука описала изящный полукруг, приглашая его. Эрвин вошёл и осмотрелся. Большой зал с зеркалами, патефоном в углу и небольшой коллекцией пластинок. Напротив стояло несколько стульев и вешалка. Эрвин одёрнул штатский сюртук и неуверенно посмотрел на хозяйку студии. Та, закрыв дверь, в это время устанавливала другую пластинку на патефон. Даже занимаясь таким прозаичным делом, выглядела она невероятно грациозно. Она вдруг повернулась к нему, и Эрвин смутился, что рассматривал её. — Идите сюда, — позвала она его на центр комнаты. — Начнём со стойки, хотя не думаю, что тут у вас будут проблемы. Люди служившие прекрасно умеют держать спину и руки. — Её взгляд скользнул по пустому рукаву, который болтался вдоль его тела. И пожалуй, впервые за всё время он заметил, как она смущается. Тем не менее она никак не прокомментировала его недостаток и быстро овладела собой. — Встаньте прямо. Вот так. Плечи расправьте, — говорила она, хотя не могла не видеть, что Эрвин и без того стоит прямой, как будто кол проглотил. — В вальсе возможно несколько положений рук. Простите, но я буду говорить прямо, — она встретилась с ним взглядом, и если минутой ранее она и была смущена, то сейчас на её лице не осталось и следа от этого. — В вашем случае, достаточно обнять даму за талию левой рукой. Тогда она положит вам на плечо правую руку, а левой возьмёт подол платья. Вот так. И мадам Грант вдруг встала напротив, легонько опустив ладонь на его плечо, а второй рукой подхватывая юбку. — Видите? — она подняла на него глаза, и Эрвину потребовалась вся его выдержка, чтобы не утонуть в васильковом блеске. Он кивнул. — Где ваша рука? — Я… потерял её в сражении… — начал Эрвин, удивившись прямоте вопроса, но мадам Грант густо покраснела и сказала: — Я имела в виду вашу здоровую руку. Она должна быть на моей талии. О боже! С той минуты, как он пришёл сюда, он только и делает, что выставляет себя идиотом. Он не знал, что сказать, и поэтому молча выполнил её предписание и положил левую руку ей на пояс. — Хорошо. Я надеюсь, что шаги вам известны? Или мне показать? — Я помню. Примерно. — Примерно — это хорошо. Под мой счёт, пожалуйста, господин Смит. И… плие, раз, два, поворот, три, — она медленно отсчитала три шага, потянув его за собой. — Вы должны вести меня, а не я вас, думаю, вы понимаете это. Но мы пока сосредоточимся на изучении движений… Продолжаем. Плие, раз, два, три. Хорошо. Ещё раз. Раз, два, три. Они прошли четверть зала, и Эрвин с каждым движением со всё нарастающим ужасом осознавал, насколько он убог рядом с ней. Мадам Грант двигалась легко, как бабочка. Она не шла, она порхала, умудряясь при этом тащить за собой его деревянную высокую фигуру. — Не волнуйтесь, вы не первый у меня такой. — В каком смысле? — Мужчина, который боится раскрываться в танце. Поверьте, ничего в этом страшного нет. А женщина, с которой вы будете танцевать, скажет вам спасибо, если вы немного расслабитесь и постараетесь получать от процесса удовольствие. — М-м, ясно, — произнёс Эрвин и посмотрел под ноги. — А, а, а, нельзя, — пожурила она его, и он тут же поднял взгляд. — Никогда, слышите, никогда не смотрите под ноги. Будет ужасно, если вы оттопчете даме ногу, не спорю, но ещё ужаснее будет, если вы будете искать на полу то, чего там нет. — Чего же? — Ничего там нет. Ни удовольствия от танца, ни радости, ни даже прелестных глаз партнёрши… То есть… Третий раз за последний неполный час Эрвин видел мадам Грант смущённой. Что ж, если бы его спросили, то он бы ответил, что глаза у неё и правда прелестные. — Итак, — мадам Грант остановилась. — Давайте попробуем двигаться под музыку. Она отошла к патефончику, и вскоре залу наполнили звуки скрипок. Эрвин послушно положил руку на талию своей учительнице, стоя ровно и внимательно глядя на неё, чтобы не пропустить знака, когда надо вступать. Клэр едва заметно качнула головой, и он сделал первые три шага, даже не запутавшись в ногах. Это его воодушевило, и Эрвин с напором пошёл вперёд, так что Клэр едва поспевала кружиться. Она молчала, но Эрвин и сам понял, что музыка осталась где-то на периферии, а они просто топчутся, под его мысленное «раз, два, три». Клэр остановилась и ловко увернулась из-под размашистого шага Эрвина. Она выключила патефон. — Вы слишком напираете. Начали хорошо, но тут же сбились. Танец — это не только движения, это музыка. Это почти полёт. Вы не на плацу, командующий Смит. Вы будете танцевать в бальном зале. Расслабьте немного ноги. — В каком это смысле? — В прямом. Вы знаете, что вот здесь, — она проворно наклонилась и дотронулась до его ноги, — у вас есть колени. А здесь, — она опустилась ещё ниже и положила руку на щиколотку, — ступни. Ноги сгибаются как минимум в трёх точках. Именно за счёт них, вы можете ходить плавно и легко. Понимаю, вам это непривычно. Но постарайтесь. — Хорошо, — Эрвин нахмурился, неотрывно глядя, как она поднимается. — Давайте ещё раз без музыки. И… с плие, раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Хорошо! Вы молодец! Удивление в её голосе могло бы обидеть его, но он и сам почувствовал, что двигается легче. Он всё время мысленно представлял, как у него сгибаются колени во время шагов и так увлёкся, что не заметил, как мадам Грант остановилась. — Не впадайте в крайности, зачем вы всё время приседаете? — Но вы сами сказали расслабить ноги. — Не до такой же степени. Мадам Грант задумалась, посмотрев на часы, и он, проследив за её взглядом, понял, что у них осталось всего четверть часа. — Давайте так. На сегодня мы закончим. Задание на дом — учить шаги. Вальсируйте дома. Почувствуйте уверенность в движениях. Не смотрите в пол. Ясно? И приходите завтра в одиннадцатом часу. У меня снова будет часа два. На этом всё. До свидания. И она отвернулась, вернувшись к патефону и выбирая другую пластинку. Больше она не смотрела на него, и Эрвин почувствовал себя брошенным. — До свидания, мадам Грант, — он стукнул по привычке каблуками одновременно с кивком головы и вышел, едва успев заметить её ответный кивок.***
Идя домой, Эрвин вспоминал гибкость своей учительницы, лёгкость с которой она двигалась. Ему никогда даже не приблизиться к этому. Да и не надо. Всю жизнь он одинаково сторонился женщин, балов и всего, что могло отвлечь его от главного дела жизни — войны. И всё же… и всё же, уже вернувшись в свои комнаты, за обедом Эрвин то и дело ловил себя на том, что вспоминает руки-птицы мадам Грант и её синие глаза в обрамлении чёрных ресниц. Он представил, как они вместе смотрелись — удивительно, но за всё время занятий он ни разу не посмотрел в зеркало, — и пришёл к ужасному выводу, что он рядом с ней самый настоящий дуб, старый, иссохший дуб. Калека. И пожалуй, впервые он пожалел, что у него нет правой руки не из-за того, что его отправили в отставку, а потому что это доставляет некоторые неудобства в обычной жизни. К вечеру он отпустил своего денщика и встал посреди комнаты. Места было в разы меньше, чем в зале у мадам Грант. Но Эрвина это не смущало. Уж точно не так, как даже сама мысль, что он будет репетировать танец. Загоняя подальше желание послать к чёрту и Леви с его родственниками, и танцы как вид досуга, Эрвин прикрыл глаза и вытянул вперёд левую руку, имитируя жест, которым ему предстоит придерживать дочь городничего. Пальцы не ощутили ничего, кроме воздуха, но память подсунула воспоминание о тепле женского тела. Не то чтобы Эрвин совсем избегал женщин — хотя да, избегал, — просто никогда не думал, что его может кто-то заинтересовать. Он тряхнул головой — нет, мадам Грант он тоже не интересуется, она просто научит его сносно танцевать вальс и всё. Глубоко вдохнув, Эрвин сделал первую связку из трёх шагов, повернувшись против часовой стрелки. Затем пошёл дальше. Он старался двигаться медленно, следя за тем, чтобы танцевать, а не маршировать. Но к сожалению, к последнему он был приучен больше. Эрвин пытался вспомнить все советы мадам Грант — расслабить ноги, слушать музыку (которой у него не было даже в голове). Он тщательно и педантично выполнял требования учителя и так увлёкся, что врезался в стол, больно ударившись бедром. «Проклятье!» — выругался он и испуганно покосился на дверь — грохот стоял такой, что он опасался, как бы сюда не вбежал кто. Но даже его денщик не явился, и Эрвин вздохнул с облегчением. Вообще, всё это было, конечно, глупо. Но укладываясь в постель, Эрвин думал о том, что не так уж и страшно. Он смотрел в лицо опасности и видел смерть. Неужели он не сможет провести один тур вальса? Да легко. Не будь он Эрвин Смит.Урок второй
На следующее утро, ровно к десяти он уже стоял у закрытой двери в студию мадам Грант. Её ещё не было, и он застыл в полумраке коридора, прислушиваясь к голосам из соседних контор. На улице громыхали повозки и кричали извозчики. Эрвин вдруг подумал, что наверно, танцевальный класс доставляет неудобства владельцу магазинчика снизу. Впрочем, углубиться в размышления ему не дал ровный стук каблуков по лестнице, и вскоре ладная фигурка мадам Грант предстала перед ним. — Доброе утро, господин Смит. Я не была уверена, что вы придёте. — Мы же договорились, и я здесь. А вы опаздываете. Она хмыкнула и отперла дверь в класс, бросив короткое «Проходите». Начало осени было тёплым, и на мадам Грант была лишь лёгкая накидка поверх платья и шляпка, которые она повесила на вешалку у входа. Потом она достала туфли из-под стула и переобулась. Эрвин не хотел подглядывать, он даже отвернулся, но в зеркале так или иначе отражалась вся комната, так что он отлично видел, как тонкая женская ножка выскальзывает из ботинка, чтобы тут же оказаться в танцевальной туфле. — Итак, покажите мне, что вы запомнили из предыдущего урока, — мадам Грант поднялась. Эрвин послушно встал в правый угол комнаты и принялся выводить вальс, заложив единственную руку за спину. — Что ж, неплохо. Сегодня поработаем над музыкальностью. Она поставила вчерашнюю пластинку. — Стойте ровно, где стоите, — сказала она ему. — Теперь закройте глаза. — Зачем? — Я здесь учитель, а вы ученик. Не задавайте вопросов, господин Смит. — Эрвин, — произнёс он быстрее, чем успел сообразить, что делает. Мадам Грант не подала виду, что удивилась, лишь коротко кивнула. — Хорошо. Эрвин. Закройте глаза. Он повиновался, с лёгкой досадой замечая, что она не позволила называть её по имени. — Слушайте музыку. Просто слушайте. Одна композиция сменилась другой, а мадам Грант всё ещё не объяснила, зачем ему надо стоять истуканом и слушать скрипки. — Не надо хмурить брови, — в её голосе прозвучала улыбка. — Просто слушайте. Голос мадам Грант стал тише, но прозвучал совсем рядом, и Эрвин с трудом удержался, чтобы не посмотреть на неё. — Улавливаете размеренность? Замечаете сильную долю? Это вступление. Раз, — произнесла она громко и добавила чуть тише, — два, три. Раз! Два, три. Шаг, поворот, приставить. Шаг, поворот, приставить. Улавливаете, Эрвин? Да, он улавливал. К её голосу добавилось лёгкое касание руки, которая отстукивала ритм по его плечу. Эрвин кивнул, и веки его дрогнули, но мадам Грант остановила его: — Нет-нет, глаза не открываем. Слушаем музыку. Чувствуем. Он недовольно выдохнул. — Не капризничайте, — произнесла она. — А теперь, когда захотите, сделайте первый шаг и просто танцуйте. Эрвин кивнул, поджимая губы. Она перестала считать, и её рука просто лежала на его плече. Он медленно потянулся к ней и она, перехватив его руку, положила её к себе на пояс. Эрвин превратился в слух и ощущение. Впервые в жизни он отпускал контроль. Впервые в жизни он позволял себе просто ощущать. Радостное биение сердца одновременно пугало и приводило в восторг. Он не знал, сколько прошло времени, не думал об этом. Скрипка выводила мелодию, от левой ладони разливалось тепло, на плече невесомо лежала женская рука. Он не думал, просто сделал шаг, второй и третий, открывая глаза и встречаясь взглядом с мадам Грант. Ещё раз, и ещё раз, и ещё раз. Улыбка против воли растянула губы. Он танцевал. Наверняка плохо. Просто ужасно. Но впервые это было не страшно. Ему это даже нравилось. Впрочем, всё идти хорошо просто не могло, и он оступился, задевая туфлю мадам Грант, теряя равновесие и едва не падая на пол. Они с трудом удержались на ногах, крепко вцепившись друг в друга. Она подняла на него глаза, какой-то миг они стояли в нелепой позе, а потом мадам Грант рассмеялась. Вокруг прищуренных глаз образовались едва заметные тонкие морщинки, отчего они стали казаться только прекраснее. И Эрвин услышал, как смеётся вместе с ней. — Простите, я не хотел… Так неловко… — сказал он, успокоившись. — У меня многое бывало в практике, но ни разу меня не пытались сбить с ног во время вальса. — Мадам Грант… — Бросьте, после такого можно и просто Клэр, — улыбаясь, ответила она. — Продолжим? Только не роняйте меня больше. Я испугалась. Показалось ему, или кокетство было в этом «Я испугалась»? Но думать было некогда, Клэр снова и снова заставляла его кружить с ней по зале, так что у него в концу почти двух часов гудели ноги впервые за долгое время. Он уходил с беспечной улыбкой на лице и сам себя не узнавал. — Ваше благородие в хорошем настроении, — заметил денщик, подавая обед, и Эрвин тут же по привычке надел сосредоточенно-серьёзную маску на лицо и так и застыл. — Простите-с. — Ничего. Всё хорошо. Писем не было? — Нет. — К балу всё готово? — Так точно. — Хорошо. Денщик поклонился и вышел. Засыпая, Эрвин позволил себе непростительную вольность — он представлял себе Клэр, которая танцует с ним вальс на том дурацком балу.Урок третий
— Ну что? Готовы, Эрвин? — Да. — Вы молодец. Настоящий боец, — похвалила она, ставя пластинку. Их третий урок подходил к концу, и Эрвин ломал голову, как бы ненавязчиво продолжить эти встречи. Знать бальные танцы ему было ни к чему, как он считал, но отказаться находиться в обществе мадам Грант было выше его сил. — Пройдёмся ещё раз, и я вас отпускаю. Вы вполне готовы выполнить тур вальса с дочерью нашего городничего. Вы, кстати, с ней встречались уже? Эрвин покачал головой, подхватил стройную фигурку Клэр и закружил её под вальс Шопена. Конечно, он не стал идеальным танцором за три занятия по два часа. У него по-прежнему ноги больше походили на ходули, а держался он неестественно прямо. И, пожалуй, шаги его были слишком широки. Но он научился получать удовольствие от танца. Хотя было у него подозрение, что причиной тому Клэр. Она похвалила его ещё раз, приняла оплату, отказалась от дополнительных денег и ушла перебирать пластинки, что-то напевая. Эрвин мялся у двери. Неужели это всё, и они больше не увидятся? Насколько дураком он будет выглядеть, если попросит её выпить с ним чаю в соседней кондитерской? — Клэр? — наконец решился он. — М? — Не хотите выпить со мной чаю? Тут рядом есть недурная кондитерская… — «У Поля»? — Да, она, — Эрвин кивнул и замолчал. Вопрос он задал, но не услышал на него ответа. Либо эта женщина издевалась над ним, либо… у него не было других идей. Он упрямо стиснул челюсть, а потом спросил с бóльшим напором: — Так что? Вы согласны? — О!.. — она как будто только сейчас поняла его и потом покачала головой. — У меня всё расписано до самого вечера. — Ну что ж, — другого он не ожидал, хотя болезненный укол в груди говорил об обратном. — Тогда всего доброго, — и Эрвин повернулся, чтобы уйти. — Если вы не заняты, заходите после пяти, — донеслось ему в спину. Он обернулся и даже через весь зал видел, как Клэр подалась вперёд, будто боялась, что он не услышит и уйдёт. — Хорошо. После пяти. Я буду. — До свидания. Он попрощался по-офицерски, стукнув пятками сапог и поспешно ушёл, пряча едва заметную улыбку. Будь он кем-нибудь другим, не ветераном войны, не калекой, не Эрвином Смитом, он, пожалуй, сейчас бы даже станцевал от радости, которая его переполнила, когда она согласилась. Часы на ратуше едва пробили час. И Эрвин с сожалением подумал, что ждать придётся очень долго.***
Оставшиеся часы до встречи он провёл за чтением (ни слова не понял), обедом (не заметил, что ел) и приведением в порядок одежды (ругался на Николу, потому что пуговицы не блестели как должно, в итоге всё сделал сам). Садясь к извозчику, Эрвин мысленно проклинал себя и своё желание непременно встретиться с мадам Грант ещё раз. Он только весь извёлся и загонял верного денщика. Жил же почти сорок лет холостым, нечего и начинать задумываться о женщине в его жизни. Он приехал чуть раньше нужного времени, и даже четверть часа ожидания показались ему пыткой и вечностью. Когда же мадам Грант спустилась вниз, изящная, стройная и улыбающаяся, в аккуратной шляпке, украшенной бархатными цветами, Эрвин наконец-то смог позволить себе выдохнуть с облегчением. Извозчика он отпустил. Кондитерская «У Поля» располагалась на другой стороне улицы буквально через пару домов. Поэтому они с Клэр не спеша прогуливались и разговаривали. Когда она была рядом, Эрвин испытывал целый спектр чувств и эмоций, к которым был непривычен. Это были восторг, удивление, интерес, иногда ревность и сожаление. Следующие два часа пролетели незаметно. Они не уговаривались о следующей встрече, но сажая Клэр в карету, Эрвин уточнил её адрес. Себе он объяснил это как желание убедиться, что с ней всё будет хорошо. Но уже когда вернулся домой, вызвал денщика и приказал отослать наутро букет с карточкой. — Что написать? Эрвин впервые за всё время, что Никола служил у него, смутился и не знал, что ответить. — Цветы ведь даме? — уточнил Никола, во все глаза уставившись на своего господина. — Да, разумеется. Напиши «С благодарностью за уроки вальса от Эрвина». Нет, лучше от командующего в отставке… Нет… не то. Просто от Эрвина. — Для кого цветы? — Мадам Клэр Грант. — Будет сделано, — ответил денщик и скрылся. — Вот дурак! — выругался Эрвин, имея в виду, разумеется, не Николу, а самого себя.***
Настал день бала. Эрвин в лучшем костюме и сапогах, начищенных так, что в них можно было смотреться, как в зеркало, вошёл в дом городничего. Как он и боялся, его там встретили как героя и настоящую сенсацию вечера. Он этого терпеть не мог. Свои заслуги перед страной он знал и так, а лишней помпы не любил. Светские беседы он умел поддерживать без особого труда, для него это было частью его военной карьеры. И он точно знал, что словом одинаково умел как зажечь сердца солдат, так и убедить даже самого жадного из всех скряг раскошелиться на нужды армии. Дочь городничего, Мари, оказалась высокой барышней, которая глаз с него не сводила. Движения её были резки, а декольте — слишком глубоким. Она беспрестанно что-то щебетала ему, он слушал в пол-уха и наделся, что сразу после открытия бала ему удастся избавиться от неё. — У вас ведь, наверное, все танцы расписаны? — спросил он не без надежды, которую, впрочем, не показал ни голосом, ни жестом. — О, ну разумеется. Но только вам отдана такая честь, как открывать бал со мной. Девушка явно была высоко мнения о себе. Эрвин кисло улыбнулся и, извинившись, покинул её. Ему необходима была небольшая передышка от говорливости барышни. К началу бала он уже так измучился и устал, что мечтал о покое и тишине своей скромной комнаты. Наконец, заиграл оркестр, и Эрвин уверенно подошёл к своей даме. Он поклонился, как требовал этикет, Мари присела, и он подал ей левую руку. Они вышли в центр зала. Эрвин с ужасом понял, что на них смотрят все собравшиеся. Ему вдруг стало ужасно душно и захотелось чуть поправить тугой воротничок, врезавшийся в шею. Сложно представить место, где ему менее всего хотелось бы находиться. Вспомнился танцевальный класс Клэр и то, как спокойно он ощущал себя рядом с ней. Эрвин опустил левую руку на пояс Мари, с неудовольствием видя её замешательство — не та рука. Но он помнил о том, что должен вести себя уверенно и не подал виду, что ему что-то не по душе. Заиграл вальс, и Эрвин легко вступил в такт, закружив дочь городничего по огромному залу. К его облегчению, уже через несколько тактов зал наполнился танцующими парами. Эрвин честно пытался выполнить все наставления Клэр. Слушать музыку, расслабить ноги, смотреть не в пол, а в глаза даме. Но ничего из этого у него почти не получалось. Мари едва попадала с ним в шаги — кажется, он раза два таки наступил ей на ногу; её рука, лежавшая на его плече, сжала сюртук, неприятно натянув ткань. Он почти не слушал музыку, не в состоянии отключиться от мысли, что он хочет быть не здесь и не с этой дамой. Сердце, о котором он и думать забыл, оказывается, было способно на трепет и восторг. Но не с Мари, чьё декольте под конец вальса начало казаться ему невообразимо вульгарным, и Эрвин вспомнил сдержанные наряды Клэр. Когда вальс закончился, Эрвин едва удержался, чтобы не вздохнуть с облегчением. Он проводил Мари к её родителями, перебросился ещё парой фраз с городничим и, когда стало приличным, покинул бальный зал. Время было ещё не позднее. Эрвин подозвал кучера и назвал адрес. Чем он руководствовался? Явно не разумом. Но ему отчаянно хотелось увидеть Клэр.***
Она ещё не ложилась. Время было не позднее. Клэр сидела в небольшой гостиной и читала книгу. На столике рядом в вазе стоял букет, который утром принёс посыльный. Она сразу догадалась, от кого цветы, но это не помешало зарыться в них носом, едва дверь за посыльным закрылась. Она несколько раз перечитала короткую записку. Провела пальцем по старательно выведенным буквам. Разумеется, написано не его рукой. Возможно, поэтому и записка такая по-деловому короткая. Но это не имело значения. Три урока и одно пирожное в соседней кофейне сделали почти невозможное — её застывшее сердце дрогнуло и забилось. Когда-то давно — ей казалось, что это было в прошлой жизни, — она любила. Но счастье было недолгим. После Клэр избегала других мужчин. Не то чтобы она хранила верность тому, первому… Просто ей казалось, что никто и никогда его не затмит. Пока на пороге своего класса она не увидела Эрвина. Сердце всегда почувствует родного человека и потянется к нему навстречу. Это Клэр знала наверняка. Было невыразимо жаль прекращать уроки с Эрвином. Она надеялась, что он придёт ещё, наврёт, что теперь хочет научиться танцевать и мазурку. Но это было не в его духе, она чувствовала. Как она обрадовалась, когда он пригласил её в кондитерскую! И как он мог не понять, что ей приятно его общество? А может, всё же понял. Вон и цветы прислал. В дверь позвонили, и камеристка, войдя в гостиную, сказала: — К вам господин Эрвин Смит, мадам. Сказать, что вы уже отдыхаете? — Нет, Люси. Спасибо. Пригласи его. И завари кофе. — Да, мадам. Клэр поднялась навстречу Эрвину, который своей высокой фигурой загородил весь проход в коридор. — Добрый вечер. Я надеюсь, не помешал? — Я очень вам рада. Присаживайтесь. Как ваш дебют в качестве танцора? — Ужасно, — он тихо рассмеялся, и Клэр стало так хорошо, как только бывает рядом с близким человеком, который понимает тебя, а ты понимаешь его. — Уверена, всё было не так плохо, — с улыбкой сказала она. — Боюсь, что мне нужно чуть больше уроков танцев. А вы прекрасный учитель, Клэр. Она опустила лицо, пряча зарумянившиеся щёки и глаза. Камеристка принесла кофе и сладости и вышла, прикрывая дверь. В гостиной установилась такая тишина, что Клэр казалось, что невозможно не расслышать, как гулко бьётся её сердце. Наконец, она посмотрела ему в глаза и сказала, имея в виду вовсе не танцы: — Мы можем начать прямо сейчас, Эрвин. — С превеликим удовольствием, Клэр, — ответил он.