– Ты как?

В моей душе вечный мрак, так давай же что-то поменяем. Всегда есть шанс. Окутанный болью – тупой и острой, как глупые углы в геометрии. Такой слабый, быстро теряющий огонь в глазах, но всё ещё раздраженно подливающий в них керосин. Авось вспыхнет яркое пламя, да окатит всех вокруг теплом – лишь бы ещё на себя хватило. И привычная установка – думать только о себе – в этой никчемной деревушке, почему-то, дает сбой. Денис сидит на постели, слабо сжимая тонкую девчачью кисть. Мягко оглаживает тонкую нежную кожу, что сейчас отдает жаром, которого ему самому так не хватает. Девушка беспокойно спит, не осознавая, что нужно её телу. Спрятаться от озноба, посильнее натянув белую простынь, чтобы укрыть лицо – и, главное, не остудить пятки; откинуть ткань на пол, охладив неимоверно горячее дело, пустив воздух в поры. Воздух, что пропитан сыростью и лесом. Мхом, болотами, утягивающими следом за собой, в гущу, на самое дно, редкими цветками, что точно могут кого-то отравить. Не просто так живых людей в округе раз два и обчелся. Остальные, похожие на людей существа, что дышат – вроде бы, – ходят и делают вид, что остаются в сознании – точно вылезшие из земли трупы. Слепой мужчина, что съедает красных жгучих муравьев, скучает по своим собратьям, что не смогли снова ступить на дышащую жизнью землю. Соня скулит, переворачиваясь на бок, приоткрывает рот. Губы быстро обсохнут от шумных вдохов, горло потребует воды – когда девушка очнется, несладко будет в каждом кусочке тела. Титов аккуратно склоняется над её измученным телом, прикасается ледяными пальцами к подбородку, двигая вверх. Нос не заложен, а оттого лучше не давать себе поводов лишний раз просыпаться от засухи вокруг языка. Взгляд бегает по разметавшимся на подушке волосам. Синяя толстовка, что пережила уже столько бед, осталась на кухне – талисман, спасающий девушку от преследующих неприятностей. Белая простынь намотана на ноги, кожа, в слабом свете лампы Ильича, пугает своим оттенком. – Что ж ты, милая, хворать вздумала... – Денис снова садится ровно, не решаясь больше опускать пальцы на раскаленное тело. – Нам нельзя никак, выбираться пора. Москва никогда не спит, ждёт, пока мы всей гурьбой указатель о въезде в город проедем. Титов говорит вполне уверенно – голос не дрожит, как и губы. Но сам чувствует, что совсем не уверен в своих словах. Дома ждёт мама, а еще... имена не вьются, как паста на тарелке, на языке, в голову не приходит ни одной личности, что действительно ждёт в большой, но такой холодной Москве. В висках снова стучит. Головная боль возвращается наплывами, утихомириваясь лишь под действиями таблеток. И когда рядом Максим, когда-то далёкий и неизвестный, а теперь необходимый, как белые пилюли. Соня молчит, но будь она в сознании, нервно задергала бы головой. Ей в родном городе горько и скованно. «Как в кандалах», – говорила она, прижимаясь к груди и старательно игнорируя солёные капли в уголках глаз. Но в мёртвых Топях, куда ведут все дороги, тоже совсем не радужно. Лишь мрачно, тухло и жутко. Денис тихо вздыхает, морщась от пульсации в голове. Точно молоточки отбивают марш – тук-тук, тук-тук. Хочется завернуться в одеяло и упасть на жёсткий матрас, утыкаясь носом в застиранную наволочку. Денис кутается в свитер, натягивая рукава до кончиков пальцев, сутулится, словно хочет стать меньше. Дверь с тихим скрипом отворяется, и в щель пролазит кудрявая голова. Титов головы не поднимает, но чувствует вопрошающий взгляд. С каплей напряженности, со сквозящим волнением – за подругу и любимого человека. За состояние обоих – и моральное, и физическое. – Ден, – шепчет мужчина, едва произнося звуки – так тихо. – Ты как? Титов мотает головой – не будет отвечать. Не тогда, когда рядом лежит хворая Соня, забывшаяся в тревожном сне. Когда он сам ломается изнутри, возвращая себя в реальность, слабо стискивая кожу на бёдрах. Дверь ползёт ближе к стене, пропуская слишком много света. Денис шипит, вздёргивает голову, недовольно показывая глазами на девушку. Макс выставляет ладони вперёд в защитном жесте, мол, я не без вины виноватый, я с виной невиновный. Титов снова куксится, прикладывает ладонь ко лбу и почти блаженно мычит – так легче. – Пойдём выпьем чая. На закуску – таблетка, идёт? – Куда же я денусь, – с плохо скрываемой злостью отвечает Денис, продолжая стискивать ногу. – И потом гулять. Надо подышать свежим воздухом. – Ну, насчет его свежести я бы поспорил, – Кольцов играет бровями, но на чужой замотанный взгляд тут же становится серьезным. – Хочешь гулять – пойдем гулять. Нам тебя нельзя из строя выводить, ты ж командант, – и протягивает тёплую ладонь. Титов устало ведет плечами, принимая руку – и сердце – мужчины. Поднимается на ноги, и тут же сильнее вцепляется в его кисть. Сильно ведет в сторону, привычно темнеет перед глазами – грёбанный гемоглобин, грёбанный рак, больная голова, душа и колено. – Тих-тих-тих, – Макс реагирует быстро, тут же словив ослабшее тело. Вжимает в себя, крепко стискивает Дениса и больше отпускать его не собирается. Вдруг, еще, свалится замертво. От таких мыслей начинает першить в горле, и Макс скорее отгоняет от себя всякий бред, что назойливее, чем здешние комары, кружится в кудрявой головушке. Вместе доходят до двери, оборачиваются на Соню, проверяя, не проснулась ли. Девушка спит, не поменяв позы, лишь грудная клетка высоко вздымается, показывая её тяжёлое дыхание. Макс кусает губы, закрывая комнату от посторонних и родных глаз. Ей нужно отдыхать, набираться сил, бороться с болезнью, а сон в здешних местах, чуть ли не единственное лекарство. Устраиваются за столом в спокойном молчании. Денис забирается на диван, съезжает вниз, остановившись у самого края, складывает руки в замок на животе. Макс мешкается с чаем, бросает листики мелиссы в кипяток, размешивает алюминиевой ложкой кубик сахара. – Подарок, – в самом центре образуется скопление пузырьков. – Загадай желание и поймай его, тогда сбудется. Ден даже не перечит – выполняет, ловко словив подарок и запихнув его в рот. Проглатывает не озвученное желание – просьбу – вместе с каплей чая. Крепко держит за витиеватую ручку и следит за кромкой воды, чтобы не сильно качалась. Максим не спрашивает, что же загадал мужчина, но, кажется догадывается. Хотя в чужой голове никак разобраться не может, предугадать, о чём думает, не получалось никогда. Титов сам слоняется от мысли к мысли, рассматривает их, как музейный экспонат. Как в Петербургском эрмитаже, где если останавливаться у каждого произведения искусства хотя бы на минуту, потребуется шесть лет. Так же и в его собственном музее, что гниет под воздействием рака – все не успеет рассмотреть. Смерть придёт быстрее. Прохладный ветер совсем слабый, незаметный почти. Воротник красного свитера плотно прилегает к горлу, но тепло вовсе не из-за одежды – Макс крепко держит за руку, ведет за собой буксиром. Разбирается в округе, как местный – он уверенно шагает по зелёной траве, в сторону леса, что пугает днём и устрашает ночью. Просит смотреть под ноги, когда на пути начинают встречаться коряги, отравленные самой природой грибы и сырые палки. Такими костёр не разведёшь, если чуйка Кольцова подведёт, и придется оставаться на какой-нибудь более-менее чистой полянке. Денис движется следом, доверяя мужчине жизнь, себя и свою болезнь. Он весь в его руках – и на словах, и буквально. Держится крепко за чужую кисть, трётся плечом и идёт – для себя – в неизвестность. Макс же шустро движется к цели, точно понимая, где стоит свернуть, а где следовать прямо. Чёртов Сусанин. Болота остаются в округе от их пути. Солнце еще не село, и только планирует медленно скатываться за горизонт. Нужно уйти до темноты, фонари осветят путь, но не спасут от местной живности. А она тут есть, это точно – и речь не про собак и их головы в отдельности от тела. Сквозь деревья, застывшие столбом, проглядывается озеро. Едва видны деревянные мостки, наверное, отстроенные для рыбалки – даже покореженный стул имеется, сиротливо приунывший в углу. Денис ступает на деревяшки, удивляясь презентабельному виду; он ожидал, что прямо сейчас рухнет в воду, потащив за собой Кольцова, что с улыбкой рассматривает красоты деревни. Не суди книжку по обложке, чёрт возьми. – Прошу, – Макс указывает на мостки и первый садится, вытягивая ноги. – А ты уверен, что им можно доверять? – Я тут сижу иногда, когда прям полный сумбур творится. Помогает, знаешь, не ебнуться окончательно. Денис понимает – хотя обычно использует другие методы. Сигарета, чирк зажигалкой, долгие затяжки. Совсем не здоровый образ жизни, но тоже необходимый, чтобы кукуха не улетела покорять соседние деревни. Вода зеркальная. Прозрачная почти, приглянешься – увидишь илистое дно, раскрытые ракушки, что обычно больно впиваются в ноги острым краем, крохотных мальков. Титов медленно садится, тесно прижавшись к чужому плечу. Тепло плывет от человека к человеку, останавливаясь на холодных, как громоздкий холодильник, руках. Где-то вдали поют птицы. Будто кричат о чём-то своем, делятся своими горестями и проблемами, или рассказывают о беспечности бытия в раскинувшихся на сотни километрах свободной, только для них, природе. Широкие сильные крылья поднимают их в небо, помогая преодолеть расстояния, оказаться там, где лучше – теплее или прохладнее. Что больше нужно этим созданиям, Денис не знает. Уставшее солнце сбегает подальше – вот бы вместе с ним. Но побег от столичной жизни, вечной суеты и скорости большого горда, помог лишь малость. Куда нужно уехать, какие билеты стоит покупать, чтобы забыться и потеряться? Ответ тонет в холодной речной воде, так и не всплывая наружу. Сердце, привыкшее к скучной однообразности, истерично требовало смены обстановки. Титов до последнего не хотел это принимать, лишь в тамбуре укачивающего поезда осознав, чего ему не хватало. Воспоминаний на полочке где-то в больной голове, мерного чучух-чучух, шустро проносящихся елок за окном. Приятной компании, пусть и незнакомой. Всё же понять, твои люди или нет, можно за несколько секунд, за те же шестьдесят, за которые можно угнать машину. Тогда, в тесном тамбуре, сжимая фильтр сигареты между губами, хотелось остаться в поезде. Поехать на восток девять суток, всего-то, устать от поездки, но в конце, ступив на ровную, не уносящуюся вперёд землю, кайфануть. Весь творящийся в Топях пиздец – Макс бы сказал – тотальный, – в такие минуты кажется убаюкивающим. Шерстяной свитер Кольцова щекочет ухо. Опустив голову на его плечо, Денис прикрывает глаза, прислушиваясь к звукам леса. Тихо так, и в тоже время – не беззвучно. У него своя история и жители, что скрываются среди листьев и колючих иголок, не показываются людям. Но где-то там, за пределами видимости, ломаются ветки под лапами хищников, капают капли после утреннего дождя, кукуют кукушки. Денис не слышит, но знает, и какой-то частью себя сливается с таким далёким от него лесным миром. – Ты как? – повторяет вопрос Макс, хрипло из-за долгого молчания. Денис лишь трется щекой о свитер и мягко сжимает его кисть. Приподнимает подбородок, засматриваясь на колючую щетину, нос – хочется укусить за кончик, – бледные губы. Макс смотрит сверху, и волнение в его взгляде почему-то приятно оседает где-то внутри. Заботится, искренне интересуется – надеется, что всё хорошо. Не разочаровал выбранным местом, не привёл против желания, не вызывает неприязни своей компанией. Титов целует его оголённую шею, прижимаясь губами к тёплой коже. Приподнимается, перенося вес на руку, и движется к затылку, рассыпая свои чувства – ему не нужны слова. Каждое действие захлёстывает нежность, каждое движение искрит эмоциями – самыми настоящими. Денис чуть крепче сжимает его ладонь, поглаживает большим пальцем линии судьбы – прямые без конца, растворяющиеся сами собой. Розовое небо теряется под закрытыми веками. Макс наклоняет голову вперёд, когда чувствительное место у роста волос легонько царапают зубами. Короткий выдох падает с приоткрытых губ, реагируя на чуткие прикосновения. Денис отстраняется и глядит из под растрёпанной чёлки, улыбаясь уголком губ. – Сейчас – в порядке. Поцелуй выходит медленным, горьким из-за сигарет, но сладким благодаря неозвученной влюблённости, что заставляет ресницы дрожать, а тело поддаваться тягучей ласке. Хочется прильнуть ближе, заправить кудри за ухо, посмотреть подольше – так не хватает простых взглядов. Они так важны для обоих – говорящие, эмоциональные, долгие. Случайная любовь, случайна навсегда – вот как-то так. Верить в долго и счастливо не выходит, но вот застыть в моменте, следом добавляя всё больше и больше, а там и до бесконечности – нравится и хочется. Денис осторожно садится на бёдра Макса, перекладывает ладони на полюбившуюся шерстяную ткань и разглаживает скатавшиеся комочки. Улыбается слабо, снова целует – теперь сильнее, подаваясь грудью вперёд. Кольцов придерживает за талию, забирается руками под свитер, гладит осторожно. Поднимается вверх, к выпирающим рёбрам, и снова стекает вниз. Где-то на глубине прыгает рыбка – плеск воды раздается за спиной. Денис ведет плечами, как и хотел – притирается вплотную, за лопатки тянет к себе. Выгибается и ёрзает, словно ищет удобное положение, но с Максом рядом ему удобно всегда – хоть на матрасе, на холодном полу, хоть на твёрдых деревянных мостках на воде, что теперь вселяют доверие. Максим тянет чужой свитер вверх, останавливаясь у подмышек – просит приподнять руки, и сдёргивает вещь, когда мужчина на нём помогает освободиться от её оков. Температура сегодняшним вечером радует – в родных объятиях совсем не холодно без одежды. Но мурашки всё равно бегут вниз, по позвонкам. И следом за ними – ладони мужчины, надавливающие на мышцы. – Сейчас – лучше некуда, – шепчет на ухо, задевая губами мочку. – Всегда бы так, – усмехается в ответ, и отвечает на интимное прикосновение, прижимаясь к вискам. Не больно. Голова не раскалывается – чарующая пустота затмевает ворох проблем, что копятся в ней месяцами. Таблетки всегда действуют, но для полного временного выздоровления постоянно чего-то не хватает. Максим лечит одним своим присутствием – отчасти лесной доктор, а на деле – просто любимый человек. Денис благодарно подставляет грудь под влажные поцелуи, дышит чаще, шумнее. Без чужого языка на губах те быстро пересыхают. Максим снимает свой свитер, отстраняется, не слышит недовольный вздох, поворачивая корпус. Подкладывает ткань под спину, а следом возвращается к горячему желанному телу. Тянет следом за собой, опускаясь на мостки. Денис притягивается, готовый заскулить от от того, как мягкие подушечки пальцев проходятся по хрящикам на ушах. – У тебя через поцелуй заберу все проклятия. Но Титов свои проблемы никогда на других не перекладывает. Он лучше сам скукожится в противный изюм, но позволить самым близким страдать – не позволит, сам готов принять на себя всю боль. Он мотает головой, не соглашаясь с такими условиями, но теряет мысль, когда Макс оттягивает край джинсов и скользит ниже. – Мне ничего не страшно, Ден, вон какая броня. Против всех напастей, – Кольцов кивает вниз, и когда мужчина на нём опускает взгляд, целует в прикрытый волосами лоб. Как он совмещает жгучую нежность с желанием – сводит с ума. Денис тонет, и хорошо, что дело не в сломанных мостках, – он мутным взглядом обводит его довольное лицо, цыкает, и снова мотает головой – опять выражает протест. Говорить не хочется, нужно чувствовать, и Макс его понимает – спускает штаны вниз, слабо толкается вверх. Денис мычит, жмурясь, прикладывается ухом к груди и слушает стук сердца. Быстро так, загнанно. У самого – также, резко и заметно. Пальцы в смазке аккуратно скользят внутрь, двигаются осторожно, боясь навредить, причинить боль, которую Денису так не хочется испытывать. Он от неё всю жизнь бежит, прячется в офисе, а в Топях – в кустах, старательно отгоняет от себя, готовый ходить и размахивать лопухом – как мух отгонять. Титов принимает, позволяет всё. Не терпит – наслаждается каждым предложенным сантиметром. Рот открывает, проглатывает стон, когда нужную точку задевают. Розовый закат идёт рябью из-за слёз – от удовольствия. Так хорошо. Разгоряченное тело реагирует на ветерок: плечи дёргаются, а вместе с ними и Денис, пропуская пальцы глубже. Он стонет тихонько, веки сильнее сжимает – до цветных мушек. Небо совсем пропадает, темнотой покрывается. Кажется, скоро армаггедон наступит, конец света придет. Здесь, в маленькой деревушке Архангельской области, так точно. Вместе с логикой происходящего, что ушла в самом начале, пропадет и мистика. И каждый персонаж в худо населенной местности, исчезнет с глаз долой. Ничего не останется – ни густых лесов, ни тонких шустрых мальков в воде. Максим не может не целовать – притягивает свободной левой рукой за шею, впивается в сухие губы, мажет языком по тонким корочкам. Хочет, чтобы Денис растворился в нём, ведь сам уж давно погряз в этой неправильной влюблённости, что вспыхнула так резко. Она ломает кости, а затем сращивает обратно, ведь любовь сначала калечит, а затем лечит – бережно, ласково. Если бы не Денис – Макс бы с ума сошёл, бесповоротно и окончательно. Но чужие тёплые объятия вытаскивают изо дня в день, успокаивают; дрожащие пальцы волосы кудрявые перебирают, голову к груди прижимают. На ухо шёпот едва различимый, о том что в порядке всё, хотя нихуя это не так. Но Макс верит, понимает, что Денис сам еле держится, и как порядочный командант поддерживает иллюзию нормальности того пиздеца, что с ними происходит. Но Титов устал. Так устал собирать из обломков что-то отдалённо похожее на счастье, что руки хочет опустить. Максим не даёт – отвлекает, вытягивает из пучины ужаса, сам обнимает, и теперь уже его голос нашёптывает мужчине – «образуется всё, заебись будет». Тут уж без матов никак, в них все эмоции ровным рядом стоят и искрят. – Хей, – Кольцов ладонями держит за щёки, пальцами разглаживает покрасневшую кожу. – Слышишь меня? – Д-да, Макс, – Денис смотрит мутным взглядом, сам губы облизывает. И ерзает на чужих бёдрах, притираясь. – Это хорошо. В адеквате значит. Кольцов плавно входит, следит за выражением лица Дениса и не позволяет снова опуститься на свою грудь. Ему важно эмоции считать, удостовериться, что не больно, что не поторопился. Но Денис сам приподнимается и опускается, темп свой задает, улыбку на губах умудряется растянуть. Кольцов на неё отвечает смазанным поцелуем в щёку. И сам расслабляется, отдавая Титову в руку права на собственность его удовольствия. Только придерживает за талию, но не направляет – согревает большими ладонями. Денис мычит коротко, слышит ответный стон и не выдерживает, упираясь лбом во влажное плечо. – Тш-ш-ш, родной, – успокаивает Макс, ощущая под подушечками пальцев лёгкую дрожь. – Холодно? Денис ускоряется, роняет беззвучное «блять», и следом, в вдогонку, «нет». Ему не холодно, ему до безумного хорошо в том тепле и страсти, что с головой накрывают, как любимая шапка с помпоном. И вместо десяти слоёв одежды, что обычно обороняют от морозного холода – руки Макса, обвивающие его тело. Небо расцветает розовым. Облака дымкой тянутся вдаль, на площадь других квадратных километров, где мозаикой рассыпались деревянные дома. Где, наверное, не твориться всякая дичь, и люди просто живут. Занимаются бытом: носят воду, растапливают печь, со звоном стучат ложками о хрупкие стенки фарфоровых чашек, размешивая сахар. Где лес не хочет присвоить себе, утащить в чащобы, скрыть за колючими ветками. Максим с нажимом ведет руки вверх, давит на лопатки, укладывая на себя всем телом. Денис доверчиво поддается, находит в себе силы повернуть голову и благодарно пройтись языком по шее. Максим вскидывает бёдра, упирается пятками в мостки, поймав удобное положение. Двигается не быстро, но так правильно – Денис тянет воздух носом, трется кончиком о влажную кожу, подбородок вверх тянет и пальцы поджимает. Ощущения не взрываются фейерверками, но обволакивают со всех сторон, растекаясь внутри. Сердце реагирует чувственно – загнанно стучит, отзываясь на слова Макса о том, какой Ден замечательный. Как его хочется всегда, но больше просто рядом, чтобы делиться с ним всякой всячиной, разговаривать и целовать. Титов напрягается, скулит высоко и отпускает себя, обмякнув. Максим убирает волосы со лба – мокрые, как после озера. Извиняется за поспешность, как делает это всегда, даже если Денис от кайфа засыпает сразу, не испытав ничего для себя плохого. Солнце мигает последними видимыми сантиметрами – на деле же, сотнями тысяч километров, – и скрывается где-то за горизонтом. Уставшие, оставившие здесь, на деревянных мостках, частичку себя, мужчины одеваются. Пальцы в воду запускают, чтобы умыться, охладить всё ещё горячие щёки. – Не спрашивай, как я, – Денис внимательно смотрит снизу вверх. – Спасибо за этот вечер. Мне правда полегчало, волшебная твоя лекарская сила, – и слабо пихает кулаком в плечо, улыбается. – Я рад, – Кольцов перехватывает его кисть и переплетает пальцы. Денис провожает взглядом место с волшебной энергетикой, ступает на землю, оставив позади свою боль. Она обязательно вернется, и снова снесет с ног своей мощью и силой. Но Денис будет крепко держаться за Кольцова, что быстро ведет их вперёд, в надежде успеть до кромешной темноты. Дорога до дома занимает меньше времени. В окнах горит свет, а значит Соня проснулась. Когда дверь со скрипом отворяется, она бледная, но спокойная встречает их на кухне, в ослабших руках сжимая чашку. Эля на диване увлеченно читает журнал, найденный в старых ящиках. Денис вслушивается в тишину деревни. Пропускает в себя воцарившуюся идиллию, и всеми силами старается верить, что всё действительно налаживается. За ночью всегда идёт день, как и за чёрной полосой – белая.