Смертный дом

Влажный звук соединения губ, и дикий кот не стыдится пробираться в глубь своей жертвы, предлагая свой язык в обмен на простор действий. Ни капли не смущённый, когда помещает чужие ладони к себе на задницу, вынуждая сжать половины. Нахальная, голодная улыбка хищника сияет в чужой шее, а внимательный взгляд осматривает добычу. Как и всегда было легко поймать человека, что возжелает его, что согласится на одну ночь, и даже если захочет большего, ему придется забыть об этом. –Не стесняйся, ты можешь сжать сильнее. Мне это нравится.– выдыхают в краснеющее ухо и Огата наслаждается тем, как смущается другой мужчина. Он не знал кто это, как его зовут и ему было совершенно не интересно узнать всё это. И ладони сжимаются, сминая официальные брюки, пальцы создают складки на одежде и приятно впиваются в кожу, деформируют. Дикий кот поддерживает неуверенную улыбку гостя своей собственной ухмылкой. Довольный, заведённый, он трётся бёдрами о чужой пах, чувствуя толстую полосу выпирающую на штанине. Вот за что он любил костюмы. Эта откровенность, ничего невозможно скрыть. Дозы, которую он проглотил, должно быть достаточно, чтобы не задумываться о завтрашнем дне и с лёгкостью не запомнить лица, просто уйти посреди ночи из чужой противной хватки. Это будет потом. Потом. Сейчас он утопает в приятной истоме тела, пока разум мутнеет, и его расширенные бездонные зрачки почти незаметны в тёмных глазах. В темноте номера который они сняли. Который ему сняли. Почти на самом последнем этаже, с прекрасным видом на Токио, вышки, яркие блики, множество светящихся дорог, миллионы фар там, внизу, где-то совсем далеко на земле. Он почти пропускает тот момент, когда чужие пальцы начинают оглаживать его шов между ягодиц, спускаться ниже, ощупывать яйца, и массировать бёдра. Плавное движение, как раз вовремя, чтобы избежать лишнего контакта, чтобы кокетливо засосать добычу, опять поглотить, отвлечь, перетащить эти руки к себе на грудь. В его штанах не было стояка, ничего не горело жаром, но он начал заводиться от этого чувства опасности. Это могли заметить. –Давай же, скажи мне, чего ты хочешь, пупсик.– он почти по кошачьи облизывает чужие губы, стремясь ещё больше смутить мужчину. Его собственная рука беззастенчиво скользит вниз от груди к паху, обхватывая его снова и снова, сжимая, массируя, водя большим пальцем по выпирающей плоти до тех пор, пока на пунцовом лице не выступает развязность с удовольствием. И чужие руки расстёгивают его рубашку, просовываясь в щель, оглаживая плотные бугры мышц. И хозяин положения довольно мурчит на красное ухо: «Молодец, продолжай.» и ладони сжимаются как тиски, что на мгновение у снайпера темнеет в глазах, кровь будоражит мозг, затуманивая сознание. Он доволен, когда жар окутывает его грудь. Он доволен, когда пальцы теребят его соски. Но ему досадно, что чужая кожа слишком мягкая, недостаточно грубая и шершавая. С ним всё ещё были слишком милы, слишком любвеобильно нежны. И только один его скошенный взгляд на тёмный чемодан мог сказать, что их ждёт веселая ночь, и тёмная толстая веревка дождётся своего времени. Когда же ткань рубашки вновь растягивается и голодные руки исследуют тело дальше, ускользая за спину, проходя через плотный ремень брюк и нижнее бельё, уже почти доходя до плотно стянутой задницы, тугого входа, Огате приходится отреагировать. Плавно подобно змее оплетая локти, останавливая чужое движение, видя как человек тут же теряется. –Ох не волнуйся, ты не сделал ничего неправильного. Я думаю мне нужно подготовиться для тебя. Ты же не против?– даже если бы он был против, это не стало бы помехой. Выбранной жертве очень легко заговорить зубы и мужчина кивает в явном согласии. На прощанье ему вновь сжимают пах, пока не удостоверятся, что человек будет его ждать и вожделеть, а он шепчет обещание, что постарается вернуться как можно быстрее. Ладони отпускают его, и он выскальзывает из чужих объятий, довольный Чеширский кот, соблазнительно виляющий бёдрами. Дверь тихо щёлкает замком отделяя его от всего остального мира, переполняя спокойствием и длительной негой времени. Он не будет никуда спешить. Пока приводит себя в порядок, пока смывает пот с кожи и не спеша очищает себя, растягивает, достаточно хорошо смазывает. И его не беспокоит шум за дверью, надорванные и испуганные крики. Удовольствие и томление уже бьют по его разуму. Да, именно этого он ждал. Тепло медленно приливает к паху. Он выходит из душа, пар клубится за спиной и от тела, на бёдрах нет полотенца, нет стыда. И его уже ждут. Огата ухмыляется почесывая затылок прежде чем зачесать мокрые волосы назад. Вторая его рука на бедре была почти недовольной, если бы не внутреннее потряхивание и лёгкое покалывание нервов. Такая игра куда интереснее, более завораживающая. Он не спешит что-либо говорить. –Котик. Даже ничего не скажешь?– вопрошает Усами, сидя с широко расставленными ногами, покручивая в ладонях свой любимый молоток с закругленными гранями. Там ещё не было крови, но этого и не требовалось чтобы убить человека. Мужчина не ухмыляется как кот, но в его широких зрачках и пристальном взгляде таится веселье. Этот взгляд был всегда пугающим, всегда таким пристальным и внимательным. Равный ему. И он поднимается, меряя комнату широкими шагами, в одной рубашке и брюках на подтяжках красиво обрамляющих его тело. Всё ближе и ближе. Стук за стуком, красивые туфли становятся напротив босых ног. Холодный металл упирается под шрамированную челюсть, приподнимая голову снайпера, чтобы их взгляды не могли не пересекаться. –Я же уже начал переживать. Потерял своего милого котёнка, а оказалось его забрали.– не переживал, так казалось до тех пор, пока тёмный взгляд не пал на напряжённые и сжатые губы, пока взгляд не стал ещё страшнее. И только тогда Огата впервые взглянул в сторону тела лежащего на полу возле той самой кровати где восседал наёмник. Следов избиения не было видно, на первый взгляд, кровь не лилась рекой. Непривычно для Усами, что любил пускать кровь, оголять чужие нервы и создавать открытые переломы. Интриговало и то, что мужчина был связан той самой припасённой веревкой из чемодана. Кто бы сомневался, что Усами просто разобьёт замок своим оружием убийства и пыток. Взгляд блуждает некоторое время по телу, оценивая витиеватый узор, довольно простой, не было нужды заморачиваться, но это не отменяло его элегантности. Взгляд возвращается к широким зрачкам бледных глаз. Усами ждал не отводя пристального взгляда. –Ох не волнуйся, я бил его недостаточно сильно чтобы покалечить. Возможно.– Точно. Это были слова мастера в своём деле, даже когда его лицо перекашивалось в ярости и злобе, иногда, когда цель пересиливала его озлобленность и кровавую пелену, он мог остановиться. Чтобы было веселее. –Не смог потерпеть до конца? Я хотел повеселиться.– глаза кота сужаются, становясь недовольными и давящими в совокупности с всё такой же беззубой, искусственной улыбкой. Его злость фальшивая и беспочвенная, если он сможет получить что-то лучше вялого и почти бесполезного члена в свою задницу, то так даже лучше. Интереснее дразнить этого кролика, чем заводить лежащего на полу мужчину без сознания. –Ха-ха-ха, котик такой забавный.– металл врезается в мягкие ткани с большим нажимом, почти больно, и Огата чувствует как под давлением бежит его собственная кровь. Пока Усами приближается становясь вплотную, а его рука лапает бёдра, поднимаясь от сильных мышц бедра до паховой складки, оглаживая, делая небольшой манёвр и безжалостно сжимая ещё мягкий член с яйцами, зажимая их ладонью. Кот сдерживает порыв отстраниться, но не может подавить вздрагивание с чувством предвкушения. Стальной хват будоражит, такой пылкий и жаркий, в то же время жёсткий из-за мозолей на привыкшей к дракам и работе коже.–Не притворяйся, я знаю что тебе было бы скучно с таким ничтожным дерьмом. Ты ждал меня. Признай это. Мой вредный, милый, котик.– Усами наклоняет голову, их носы почти сталкиваются и эти глаза всё так же непробиваемо гипнотизируют черную мглу. Его зрачки слишком широкие, но он не под наркотиками, просто ловит кайф от ситуации, просто в восторге от находки своей любимой игрушки. И он отлично видит под жёлтым светом изящной и громоздкой люстры насколько широки зрачки у самого снайпера. –Тц.– единственное что звучит со стороны снайпера прежде чем кулак впечатывается в его нос, так же быстро исчезая из виду и вновь сталкивается с аккуратной скулой снайпера. Последний третий удар приходится в челюсть, губа лопается под таким напором. Хруста хрящей не было, нос не сломан, но кровь капает на аккуратный ковёр, пачкает изящное сильное тело, что только было вымыто. И снайпера хватают за влажные волосы, сжимая так сильно, что по кулаку усыпленному венами бежит вода. Его тянут, почти швыряют в сторону кровати и он едва избегает удара головой о деревянные бортики, стараясь тут же среагировать и приподняться на ноги. Он совсем позабыл о бдительности, слишком расслабился. Кровь ещё бежала по его губам, но уже начинала останавливаться, оставляя после себя трудновыполнимые пятна на ворсе. Соревноваться с наёмником в силе было бесполезно, да и дикий кот не желал этого, ему нравилось как его переполняет насилие, чужая ярость заполняла его нужду в сексе, приводя в чувства как ничто другое. Никакой наркотик не сравнится с этим. Ноги почти не слушаются от адреналина, и Огата остаётся в полусидящей позе у кровати. –Та-а-ак, посмотрим. Что тут у нас есть. Хм.– Усами двигался прогулочным шагом к выбранной цели, словно оценивая чужой выбор, явно скучая от того, насколько был уродлив в его понятиях этот мужчина. Только когда кролик начал усаживать того у стены, снайпер заметил, что у его потенциального партнёра были связаны не только руки, но и ноги, возможно к концу всего этого, человек останется без них. Рот так же был связан и без сомнений по самую глотку был набит тряпками. Усами любил проворачивать и такое, любил пихать всякое в людские рты. –Ох не волнуйся, неко-тян, я не забыл о тебе. У нас наконец появился зритель. Смотри внимательно, дядя.– его тон был издевающимся, а ладонь обхватывала чужое лицо, направляя голову прямо в сторону снайпера. Тогда он смог увидеть, что этот сопляк плачет, а глаза его бегают от страха по сторонам. Пара фальшиво дружелюбных хлопков по щекам прежде чем наёмник возвращается к своему любимцу. Новый и неожиданный удар прилетает в челюсть, и всё, что успевает произнести Огата выглядит как жалкое "Пф-", оборванное на половине. –Мпф… Ммммф.– наёмник делает несколько глубоких, громких вдохов и снайпер видит как его сжатый кулак подрагивает от напрягающей его силы в воздухе. Кролику было сложно себя сдерживать, но тем не менее он подавил очередное желание, как естественный механизм, продолжать наносить удар за ударом. –Уф, так сложно устоять перед тобой. Знаешь, твоё разбитое лицо особенно прекрасно выглядит. Так и хотелось бы продолжить. Но мы же не хотим сломать твой прекрасный носик. Тык.– подушечка пальца почти любовно и нежно касается самого кончика носа, так, словно этот человек аккуратный недотрога и стесняется любого проявления интереса. Но это никак не вязалось с его широко раскрытыми и пристальными глазами. Гипнотизирующий взгляд, на который кот плюёт, действительно сплёвывая кровь в сторону чужих начищенных туфель. Острая улыбка становится шире. Это всё обрывает резкий рывок вверх, от которого перехватывает дыхание, от которого приходится щурить глаза. Волосы снова тянут в сторону, плотно натягивая те в кулаке, и снайпер не может скрыть напряжённого пыхтения, не тогда, когда его нос всё ещё заполнен кровью. Если бы на нём сейчас была рубашка, сделать вздох не представилось бы возможности, или ткань была бы варварским методом разорвана на части. Усами часто мог портить его гардероб, радуясь как маленький придурошный ребёнок запакованному подарку на праздник. Что-то негромко кликает вне поля зрения снайпера, кулак не позволяет ему смотреть никуда кроме как в чужие безумные глаза. И оценивающе огладив свои углы губ, словно прицеливаясь, Усами усмехнулся. Тогда начинается ад. Искривлённый в недовольстве, почти скалящийся рот дикого кота поглощают, сливая с влажными и аккуратными губами. Его побитая и ободранная кожа щиплет как только наёмник начинает вторгаться в его личное пространство, выпуская как язык, так и зубы, не жалея никого из них. Металлический привкус разбавляется чем-то непонятным, шипучим и одновременно лёгким. И руки, что до этого не принимали в сопротивлении никакого участия вцепились в белую рубашку, комкая её, намереваясь разодрать и добраться до кожи гада. Язык на зло впивается только сильнее, ввязывая в постоянную борьбу, в которой почти незамеченной постороннему глазу проскальзывает синяя яркая таблетка. Она рассасывается, её не позволяют выплюнуть, притягивая за волосы ещё ближе, ещё плотнее, пока вторая ладонь стискивает побитые скулы, не позволяя отвернуть голову или попытаться незаметно сплюнуть таблетку. Несколько хаотичных ударов в грудь кролика, Огате не хватает воздуха, вздохнуть невозможно, и как на зло, его жалкие удары, что могли бы откинуть обычного человека, не работают на этом психопате, что превосходит обычные человеческие возможности. Язык Усами, будто зловеще вторя чужим мыслям врывается глубже, унося за собой и подаренную отраву. Его любимый наркотик был даром, которым он решил поделиться со своим золотцем. И золотце непременно это оценить. Пальцы снайпера больно впиваются ногтями и подушечками пальцев в накрахмаленную ткань, уже дрожа, почти ища в этом положении опору, едва дёргая вниз каждый раз, когда чужой язык касается конца его нёба и вызывая явное раздражение. От него отсасываются с явным удовольствием только когда тело почти повисает на его кулаке. Огата тяжело пыхтит, глотая воздух наравне с больными астмой. Его подбородок и рот полностью влажные от слюны, но кролику было мало этого, когда он вновь приблизился, чтобы широко провести языком от нижней губы до самого носа, оставляя свежую, ещё более неприятную линию. Его пальцы на волосах так и не разжались, но в глазах напротив стало чуть меньше сумасшествия, совсем немного. Появилось граничащее с безумством обожание, которое мог понять только сам безумец. –Я знал, что мы сможем найти с тобой общий язык.– его губы расплываются в ухмылке, а глаза закрыты в выражении искреннего счастья. Пальцы так и норовят стиснуть чужое лицо, огладить ссадины, чтобы потом переключиться на непроницаемые глаза, где совсем чуть-чуть, но можно разглядеть границу радужки со зрачком. Это и делает кролик, наконец отпуская многострадальные пряди, перенося будоражующую ссадины и раны ладонь на щёку, слегка потирая и сжимая. Огата молчит, оглядывая своего противника. Картинка расплывается всё больше, новый яд в дополнении к старому расплывается по венам и зрачки расплываются всё шире. И Усами не может устоять перед тем, чтобы не взглянуть на это, посмеиваясь почти истерически как только замечает этот широкий взгляд. Он в полном восторге. –Я так рад, что тебе понравился мой подарок! Эту дурь было очень сложно достать. Считай от души отрываю со слезами!– Огата почти давится обильной слюной пока на языке всё так же неприятно крутится привкус химии. –Ублдок.– он старается выплюнуть это как можно резче, но губы превращаются в непослушный кусок мяса, проглатывая половину звуков. Это то что было нужно наёмнику. В знак восторга он сталкивает их носы, озвучивая тихое «буп» перед коротким прицельным поцелуем в чужие губы. Огату отталкивают ладонью в лицо. Беспардонно. Так словно он уже и не нужен. Обратное выдает только поднявшийся на ноги Усами, что отходил к собственному портфелю напевая незатейливую довольную мелодию. –Думаю мы уже можем начинать веселье, котик. Только не вздумай блевать на кровать, не думаю, что нашему зрителю это понравится.– он разворачивается со смутной бутылкой, белой, без этикетки, в ней что-то было, но из-за пластика можно было увидеть лишь её жидкую консистенцию. Но снайпер едва разглядел даже это, мир плыл, и ему действительно хотелось выблевать свои внутренности. Как раз в тот момент, когда его почти закидывают на кровать.–Ох, хотя знаешь, если тебе так сильно хочется, то так уж и быть, блюй. Я не против. Ты такой милашка когда становишься ещё бледнее!– а его руки прилипают к мышечным впадинам на ягодицах дикого кота, оглаживая рельеф прежде чем раздвинуть их и открыть взору поджимающийся и пульсирующий анус. Огата, в порывах сдержать желудочный сок там, где он должен быть, не мог заметить как радостно пыхтит наёмник за его спиной и каким голодным взглядом оглядывает. –Так ты действительно успел подготовиться. Как жаль, даже клизму ставить не придётся.– тон голоса звучит почти печально, слишком наигранно, но где-то там запрятана честная нотка. Пальцы передвигаются к копчику, очерчивая скат мышц вниз, к сжимающемуся кольцу, чтобы ввести средний палец на две фаланги, второй же удерживая задницу раскрытой. Кролик почти ликовал от чужого ступора, замедленной реакции и того как не сразу сжались мышцы. –Но думаю я найду чем заняться. С твоего позволения, кити.– почти напевает, и этот счастливый гул в груди гаснет только перед тихим шелестом коленок о ворс ковра. А позже и влажным причмокиванием, стоит лишь мягким кубам присосаться к коже, обкусывая правую ягодицу и переходя на левую. Тело кота группируется, его руки уже не так широко раскинуты, скорее прижаты обратно к груди, трепя одеяло, комкая его дрожащими пальцами. Он почти физически чувствует как на коже остаются впалые следы от зубов, стоит лишь Усами впиться в выбранную точку. И так же быстро кнут меняется на пряник. Палец выскальзывает и на его место приходит язык, мягкий рот и такие же мягкие губы. Плывущий в своих мыслях снайпер старался держать рассудок в узде, даже если это плохо получалось и первый неясный выдох вырвался из него, стоило лишь влажному теплу коснуться входа. Он отшучивался, что наёмник и так был подлизой, и что тому было свойственно вылизывать задницы, но Огата был младше его, и часто бы вынужден подчиняться. Чтобы не лишиться головы или пары рук. Возможно глаза с носом. Усами жадничает, впиваясь глубже, почти зарываясь во всё его естество, и кот под ним вынужден признать, что иногда этот поехавший ублюдок мог доставить истинное удовольствие. Даже если сейчас его подначивают и усиливают наркотики с общей чувствительностью тела. Огата мог позволить себе тихо покрехтеть, на половину прикрыть глаза. Ноги непроизвольно раскрылись шире. Это не осталось не замеченным, это поощрили поглаживанием по икрам с бёдрами, что в свою очередь были напряжены, и пальцы стоп впивались в мягкую ткань. Кот пытался цепляться всеми силами, всеми когтями за свой рассудок. Но хитрый кролик почти всегда был впереди, или ему позволяли так думать. Язык в очередной раз пластичной мягкой массой проходит по бледной коже, забирая с собой прохладу тела, подогревая его снаружи, отлично зная, что изнутри с этим охотно справится дурь. Кролик усердствует, почти не замечая как излишняя слюна стекает прямиком по аккуратному шву гладких яиц, и это ввергает снайпера в лёгкую агонию из-за раздражённой, чувствительной кожи и эта влага, что медленно катится вниз оставляет после себя уже не жар, а контрастную прохладу. Огате хочется уйти и остаться одновременно, ёрзать, дотянуться рукой за спину и впечатать чужое лицо глубже. Чтобы наёмник ещё больше походил на служебную псину. Но руки не слушаются, способные оставаться в устойчивом положении лишь вплотную к поверхности кровати, при физическом контакте, и при малейшей попытке поднять руку, кисть, что угодно, это тут же плыло и мышцы отзывались неконтролируемыми спазмами. Вместо его привычного кадыка бу́хает тяжёлым пульсом сердце и на некоторое время снайпер цепляется за него. Затишье исходящее спереди не устраивает Усами, что даже чувствуя чужую растяжку всё равно внедряет пару пальцев, подключая их к языку, лишь бы больше услышать, почувствовать. Тело под ним напрягается, мышцы сжимаются и вновь раздаются неразборчивые звуки от Огаты. Так то лучше, намного лучше. И подушечка пальца натыкается на заветное место, вовсе не давя, наоборот,– мягко оглаживая, любовно водя и дразня нервы так, чтобы кот ещё сильнее спохватился, пуская слюни на кровать и задыхаясь в какофонии чувств и звуков. Довольный кролик растягивает его ещё совсем чуть-чуть, время от времени переключаясь на приятную кожу, сжимая её и оставляя синяки. Он отстраняется, наконец-то отпуская измученную плоть, и слышно как дикий кот глубоко вдыхает с облегчением. Всё блестит от слюны, пульсирует и зазывает, и кролик вытирает собственный рот от лишней влаги. Лишь в стороне тихо шмыгает носом их званый зритель, даже не рискуя издавать какой-либо звук, уж больно опасными последствиями это чревато. Человек мог отлично видеть как в кармане брюк выпирал нож, а вместе с ним уже вставший член, что натягивал ткань и доставлял дискомфорт. Усами был рад ещё немного потерпеть, ещё совсем немного, чтобы получить свою долгожданную награду. Мутная бутыль показывается в поле зрения, совсем позабытая и оставленная где-то на полу подле кровати, снова поднятая в руки. Таз давят к кровати плотнее, зажимая, чтобы не убежал, чтобы ничего не пролилось. Тонкий наконечник приставляют к пульсирующему входу, через сопротивление продвигая его дальше чем следовало, и снайпер пытается пнуть лютого фетишиста в пах или живот, но его криво двигающуюся стопу ловят, прижимая обратно. Ему нравится эта игра. И он давит на податливый материал, выдавливая холодную смазку глубоко внутрь. Огата успевает лишь удивлённо и глухо вскрикнуть от неожиданности, и то больше походило на стон или писк.–Как мило, даже слишком мило. Я бы очень хотел залить в тебя всё это и даже больше, чтобы из тебя лилось через край.– смазку убирают, оставляя после вторжения неприятное ощущение и присутствие лёгкой наполненности. –Позволь мне тебя наполнить самостоятельно. Я хочу услышать как твоя задница будет хлюпать и просить большего. Хотя это можешь делать и ты. Верно?– Усами не снимает одежду, не оголяет тело, одна только ширинка оглушающе жужжит в жарком омуте. Становится слишком душно, слишком приторно чтобы дышать и не задыхаться. –Грёбное треп-ло… трахни мня уже, придурок.– снайпер почти шипит это в чужую сторону, не в силах толком повернуться лицом к своему оппоненту. Он ненавидел болтливую черту кролика, слишком много слов, слишком много лишних звуков и иногда нужно было действительно вслушиваться в его инфальтильный и муторный бред с восхищением. И он жаждал когда этот язык без костей ссохнется и отпадёт вместе с челюстью, когда наёмник переключиться в маниакальную фазу и он не против подтолкнуть Усами к этому. –Даж это плачущее дерьмо был б лучше тебя, Токишигэ.– буквы в словах продолжают непроизвольно проглатываться и глушить его речь, но имя человека, которому предназначены эти слова он прогортанил как никогда чётко. И кроль замирает, казалось, что ещё немного и в его руках ремень разорвётся на лоскуты, а металлическая бляха будет раздавлена в кусок металла. Глаза стекляшки, с по дикому тонкими и острыми зрачками, впиваются в смазливую и исплывшую соплями фигуру мужчины, что мигом поймал это пронзающее чувство. Связанный и безымянный, он замотал головой в отрицании, с молящей надеждой в искривленном и изуродованном слезами лице. Лицо наемника морщится в отвращении, но так же возвращает и неприкрытый зачаток ярости, уголки губ натягиваются, на подбородке выступают впадинки, а в бровях закладываются складки и тени. Снайпер желал это видеть, даже упираясь скулой в кровать и почти не чувствуя языка, он скалился. Цель почти была достигнута. И даже в бреду он наслаждался быстрой и отзывчивой реакцией кроля на свои слова. Кот представлял как чужие зубы трещали от злости и как эти глаза расширялись во всю, пронзая тёмный загривок напротив. Он жаждет ударов, ожидает их вместе с кулаками чужой ярости, выражением детской обиды и такого смешного податливого поведения. Его член давно натирается о ткань, начиная сочиться смазкой с тех пор как Усами начал проявлять себя более активно. Это стоило ожидания. Недельных скитаний, постоянной маскировки и беготни, чтобы больной псих изнывал от недотраха, чтобы вымещал свою злобу на заказах, но этого всё равно было мало. И сейчас можно было почти услышать этот тягостный звон переполненных яиц. Кот и не ждёт, что всё это шоу так быстро закончится, не для него, нет. Ладонь лишь пару раз заносится над залницей, оставляя после себя смачный алый цвет, что появляется настойчивыми пятнами на белой коже. Кролику хочется ещё. Ещё больше красок в эту картину на чужой плоти. В идеальное дополнение к укусам и засосам. И он не сдерживается, когда под ним начинают напряжённо сопеть и в определенный момент даже постанывать, дрожа и уклоняя таз ближе к постельному белью. Снайпер был близок чтобы кончить только от этого. Стальным и непреклонным барьером становятся руки, хватающие его за бёдра, подвздошные кости и переворачивающие на спину, лицом к лицу с яростью в облике человека. Он бредит этим, он дышит этим, страдает по этому. Когда головка наёмника всё же давит в его розовый вход он даже не напрягается, делает толчок, порываясь вперёд и одним слитным движением оказывается внутри по самое основание. И никому не дают время привыкнуть, он двигается так же резко, как и подобает ему дёрганому виду. И он не перестаёт шептать, всячески фиксируя своё пристрастие к перине, заставляя внимать каждому слову. –Ты мой! Ты МОЙ! Всегда и будешь только моим!– яростный крик сходит к громкому рычанию. Его лицо склоняется ниже, аккурат напротив широких глаз снайпера, и он заглядывает в смоляную душу дикого животного. Начиная вторить и гортанно говорить, не стесняясь того как бредово звучат его слова.–Каждый раз когда я мечу тебя и присваиваю себе ты ускользаешь! Самодовольная сучка! Каждый раз мне приходится убивать жалких мудаков что клюют на твой зад. Твой дерьмовый вкус меня бесит! Смотри только на меня, ТОЛЬКО НА МЕНЯ ТВАРЬ!– пальцы смыкаются на чужом лице, слишком мягко чтобы сломать челюсть повторно, как это когда-то уже сделал один человек, но слишком сильно, чтобы этот жест выражал приличную страсть в пределах обычной нормы. Снайпер задыхается, перед глазами мерцает и он надрывно стонет и дёргается от каждого резкого порыва внутри себя, почти воет раненым зверем. Кролику не было равных в скорости темпа и звонкий клёкот смазки, которой было в избытке и при любом движении та хлюпала и перемещалась, вовсе не смущал наёмника. Ещё больше, ему нужно ещё больше этих завораживающих звуков от трения кожи. Член продолжает таранить и варварски растягивать стенки кишки, и Огата был бы рад сожмись эти руки у него на шее, до глубоких синяков, ссадин, чтобы его разорвали в клочья. Чтобы было ещё больше ощущений. Но он совсем забывает о самом Усами и о его нужде внимания любимого котика. Его член накачивают так же грубо и резко, под стать толчкам, что растягивают его, заставляют двигаться по энергии следом. И тогда снайпер понимает, что ему до самых звёзд в глазах приятно больно, уретру и головку почти колит, до тех пор пока не приходит спазм. Сперма небольшими порциями выходит пачка всё ещё твёрдо сжатую руку и аккуратный живот. При всем этом дикий кот позорно пищит, неосознанно стараясь избежать такого оргазма и стремясь убежать от потенциальной опасности уже после полученного удовольствия. Его не отпускают. –Умни-ица,– пах кролика прижимается вплотную к его заднице, это первый момент когда он так глубоко замирает. Он шепчет слова похвалы в самое ухо, изворачиваясь и целуя красную раковину уха, переходя на подбитую скулу чтобы вновь заговорить,– видишь каким послушным ты можешь быть. Славный мальчик. Но мы ещё не закончили.– последние слова тянутся мягкой желейкой, но снайпер опять же не слушает его. Вся концентрация уходит в контроль рук. Чтобы они не дрожали, чтобы они не были какой-то отдельной и не живой частью тела. Он всё ещё задыхается, дрожит после сильного и резкого оргазма, а ладонь подрагивающе ложится на лицо кролика. Так непривычно мягко, что чужие глаза сходятся в изумлении на нём. Воркование переполняет Усами когда он принимает это за ласку, накрывая бледную руку своей, не сводя глаз с пышущей жаром фигуры. Угловатая улыбка становится более счастливой, нежели надрывной от злости. –Ох Кити, ты так искупаешь свою вину? Как мило.– ещё чуть-чуть и наёмник самолично бы замурчал. В тот же момент он так же резко обрывается, стискивая сильное запястье. Огата смог достать нож из его кармана, изящно делая вид, что наслаждается чужой массой, мышцами, что можно было прощупать через одежду или просто гладит его задницу. Но он не смог достаточно быстро отреагировать, открыть его и направить в чужую бочину. Его остановили на пол пути и кот не уверен, смог ли бы вообще нацелиться на жизненно важные органы. Те же почки, печень, чтобы кролик просто истек кровью. Бедренная артерия так же тянула его к себе. Его руку поглощает более сильная чужая, перемещающаяся на саму ладонь, крепко сжимая, кости и мышцы на грани треска со спазмами от этой силы. Нож с невиданной лёгкостью перетягивают на свою сторону, лишая порадовавшей игрушки, что дала призрачную надежду сделать ещё больше веселья. Ненадолго, пока взгляд снайпера может держаться сосредоточенным, он внимает чужой персоне. Их губы растягиваются в оскалах почти одновременно. Лезвие щёлкает приоткрываясь и касается красной, налитой кровью шеи снайпера. Без давления, лишь щекоча, но в любую секунду это может оказаться решающим моментом чужой жизни. –Ты хотел поиграть с моей любимой игрушкой?– Усами лижется, его бёдра мелко дёргаются, член почти не выходит из хлюпающего нутра. –Догдли-вая псина.– Огата старается дышать раз через раз, теперь его руки смыкались на чужих плечах до тех пор я пока держать контроль стало невозможно. Это мелкое трение внутри него, почти как приятный зуд отключало его разум, и каждый раз мелкое, едва заметное раздражение нервов простаты добивало его. Металл звякнул о стену, совершенно ненужный и отброшенный, он почти попал в их забытого наблюдателя, что уже заинтересованно рыдал, не в силах покорить собственное возбуждение от таких звуков и вида. Кролик целует и лижет сухие потрескавшиеся губы, совсем не замечая, что ему не отвечают в этом порыве. Он соответствует тому как его обозвали, оставляя широкий влажный след языка от нижней губы и до самой скулы. Огата ловит себя на том, что ему даже не противно это, после того как этот гад лизал ему задницу. И руки дикого кота смыкаются сильнее на чужих плечах, когда чужие толчки становятся вновь быстрее, но не слишком. Больше издеваясь, задавая грубый, резкий ритм, со временными паузами, когда кролик вдавливается в Огату до самого основания, по самые яйца, убеждаясь, что каждый раз из его котика выбивается дух и обрывающийся стон, что не успевает набрать обороты. Первый раз, когда от чужой силы скрипит кровать, когда снайперу на несколько секунд кажется, что постель развалится или уедет. И уже второй раз, когда ему кажется, что его яйца разорвёт от напряжения вместе с заново налитым кровью членом. Наркотики не позволят ему так просто упасть и снять напряжение, и ему придётся ждать, когда это пройдёт, когда кролик натрахается. –Хо-о да-а, почувствуй это, мелкий засранец!– ногти впиваются в бёдра и толчки становятся почти болезненными от своей тяжести, но Огата не уверен точно ли он чувствует боль, и так же не уверен, не разорвали ли его, когда кролик кончает, завывая что-то на своём, говоря о том какая на самом деле снайпер отличная сучка. Пока его член пульсировал, пока он заполнял его и ждал когда выйдет всё, лицо Усами кривилось в удовольствии, и если бы Огата не был в собственном оргазме, он мог бы сказать, что это выглядит уродливо и потешно одновременно. Член выскальзывает из растянутой дырки с влажным звуком, наёмник выглядит довольным, и будто в доказательство этому бьёт по крепкому бедру, призывая сжать задницу и не упустить не капли. –Ты отлично знаешь, что это не всё, Кити. И пока мой дружок снова не встанет я буду мучить твою милую шейку с грудью. Ты же не против? Конечно ты не против!– Голодному псу не нужно было разрешение от плешивого кота чтобы вставить ему в жопу несколько широких шариков с широким плотным основанием затычкой. Чтобы залезть и сесть на чужие влажные бёдра, размазывая руками сперму по бледному и чистому животу. Его зубы впиваются в ключицы, а глаза ликуют ловя неопределённое выражение, что точно несёт в себе отвращение с отрицаемым удовольствием. Усами сосёт кожу, оставляет следы зубов, зализывает особо красивые фиолетовые пятна, гордясь собой. Огате не нужно много времени, чтобы дурь в его крови сновь подняла его член, как и кролику, но последний упорно игнорирует два этих факта, продолжая метить шею, её основание и всю территорию груди, не гнушаясь самыми болезненными и натянутыми местами, где кожа особенно тонкая. Снайпер каждый раз мелко вздрагивает, его тело хочет снова кончить, но его разум хочет просто отрубиться, возможно у него передозировка, ведь только так он может объяснить странное довольное чувство, возбуждение, когда видит, что связанный человек всё ещё наблюдает за ними, когда замечает его вставший член в штанах. И он облизывается слишком довольно и пошло, чтобы этого не увидел наёмник, тут же кусающий ушную раковину, удерживая голову снайпера, чтобы облизать и эту часть тела, наслаждаясь побитым отвращением и брюзгливостью. Маленький пугливый котик забавлял его, когда дело касалось ушей, и потом, совсем немного, но возможно Огата захочет пристрелить его за то куда он полез языком. –Хороший котик.– кролик обрывает своё занятие получив то, что хотел. –Хорошая псина.– холодящее ухо отрезвляет и этого достаточно для ответа в стиле язвительного кота. И всё равно, что он в не самом выгодном положении. Усами улыбается несколько секунд чужим словам, всё ещё с довольным лицом, слезая с чужих дрожащих от напряжения бёдер. И кольцо от резиновой пробки поддевают двумя пальцами, делая лишь небольшое предупреждающее натяжение. Снайпер не успевает даже дёрнуться когда вся связка крупных бус выдергивается и утягивает за собой лишнюю смазку сбитую со спермой. Резиновая игрушка виснет на пальцах кролика пока его взор направлен на стонущего в смеси агонии и удовольствия кота, прикрывающего своё лицо руками, перебирая волосы в успокоении, стягивая их в сторону. Огате кажется, что он кончил слишком сильно, когда его начинает крупно трясти, но напряжение никуда не уходит, и в довесок к этому кролик снова начинает говорить. –Как жаль, всё расплескалось и вытекло. Надо это исправить.– Его жадные ладони вновь утягивают мужчину на себя, совершенно бесстыдно любуясь красным лицом, полностью в слюне и непроизвольных слезах. Пальцы охватывают бёдра, поднимая их и закидывая на собственные плечи. Кот недовольно шипит такому положению, когда его поясница повисает в воздухе. Его задница пульсирует и внутренняя пустота нервирует, больному мозгу нужна новая разрядка, но остатками здравомыслия снайпер понимает, что его предел очень близок, он просто не выдержит, его организм не был избалован постоянными дозами в отличие от кролика. Огата старается дышать ровно, когда в него врываются, тут же глубоко толкаясь и слипаясь кожей при каждом толчке. Он уже недостойно скулит и пыхтит, глаза полны слёз, свет ослепляет своей яркостью, в заднице слишком приятно и нервы слишком бурно реагируют. И его член опять изнывает, кот уверен, что позже он не сможет трахаться как минимум месяц, пока при каждом вдавливании бёдер Усами он надрывает голос как кошка в течке при слишком сильной отдаче. –Давай же! Давай! Скажи кому ты принадлежишь! Я обещаю помиловать тебя, если ответ мне понравится.– он не отпустит его, помилование было равно подарку, но в случае с наёмником нельзя было предугадать что это может быть, истинный дар или проклятие. –Ха-а-ах, не… тебе. Гнида. Умф…– снайпер откидывает голову, ему очень хочется увидеть искривленное лицо кролика, но ему так сильно не хватает кислорода, и в то же время он находит силы, чтобы выгнуть средний палец на правой руке, прямо в чужое лицо. Он сыграет фальшивую песнь Усами позже, когда будет ещё хуже, когда кролик наиграется, он успокоит его теми словами, которые он хочет слышать, делает больше всего на свете и не важно насколько они будут правдивы. И дикий кот кончает с новым проглоченным воплем, намереваясь вытянуться струной, а этого не позволяют, давя крупной ладонью на живот, зажимая другой колени на плечах. Будут новые звёздные пятна гематомы. –Ох детка,– медленный, но грубый толчок под правильным углом, чтобы выбить весь воздух из лёгких,– ничего страшного, все совершают ошибки, я дам тебе ещё одну попытку.– пёс срывается с цепи, вбиваясь как полоумный, так, что снайпер не успевает дышать, кричать и стонать одновременно, и эти толчки ввергают кота в ужас, когда он не способен остановить эту бестию, когда внутри него всё слишком чувствительное, всё слишком липкое, влажное, хлюпающее. По яйцам и члену усами стекает лишняя смазка со спермой, кожа звонко шлёпает даже сквозь возгласы. Огата жарится в собственном аду, в яме, которую сам для себя выбил, и он едва заставляет себя дышать, когда чувствует пульсацию внизу, и он не уверен, он ли это, или кончающий Усами, что стремился разорвать его и стать одним целым. Его тяжёлая масса придавливает кота к постели, их животы слипаются. Кролик кончил, и он всё ещё наслаждался пока сперма выходила до конца из уретры, но это не мешало ему наслаждаться тупиковой ситуацией своего котика, что не мог сделать достаточно хороший вдох. –Ну же, сладкий, ответ такой простой. Кому ты принадлежишь?– улыбка на его губах ни капли не милая, ни капли не обольстительная. Пальцы оглаживают порозовевшую кожу с холодным потом. –То-ки-ши-гэ…– снайпер тратит последний воздух в лёгких на тихие слоги, что можно было и не услышать. Но его слышат, отлично слышат, позволяя наконец набрать нового воздуха, и обхватив лицо в ладони, искусственно любовно целуют. Мягче чем обычно. Огата не отвечает на чужой язык, и тогда кролик просто лижет его губы в знак обожания. Огате кажется, что он вот-вот откинется назад, во тьму обморока. Он не знает, что в этот момент его глаза выглядели испуганно. Он не знает, что их наблюдатель успел кончить и вновь был готов это сделать. –А-ах, мой золотой, сладкий мальчик. Видишь, это было совсем не сложно! Дома я обязательно вознагражу тебя за такое хорошее поведение! Я знаю, что ты уже в нетерпении!– наёмник наконец отстраняется, роняя кота обратно на кровать и тот смотрит на ночной город, пускает слюни, а по его бедру стекает смесь спермы со смазкой. Где-то на заднем плане кролик опять напевает незатейливую мелодию, чем-то шуршит, но кот знает, что их игра уже закончилась и довольно прикрывает глаза находя в этом ночном сиянии успокоение. –Эй, эй! Не смей засыпать! Я дал тебе слабую версию дури, но всё равно не смей засыпать без меня! Ты пропустишь основное веселье.– Усами так и не унимается, слишком довольный, удовлетворённый, он получил то что хотел и теперь сиял от радости. Уже с застёгнутой ширинкой, поправленной рубашкой. Огате уже успел позабыть настолько силен этот псих, когда его заворачивают в одеяло, и оно пропитывается всеми его выделениями. Его берут на руки словно он ничего не весит и относят к стенке, снайпер не сопротивляется, хотя по его мнению ткань слишком жёсткая на его коже. Кролик скачет обратно к сумке, аккуратный на фоне бардака, убирая смазку и использованную игрушки в отдельные пакеты на замках, доставая нечто новое, больше и тяжелее. Пять литров горючего отдают едким запахом бензина, что ударяет в нос даже на таком расстоянии. Усами подходит к мычащему в отчаянье мужчине, не задумываясь выливая часть жидкости ему на голову, тщательно промачивая его одежду. Огате стало на секунду жаль качественную верёвку, что он купил совсем недавно, и которую он долго выбирал. Горючее брызгается во все стороны, тумбы, шторы, кровать, ковёр, картина на стене, о которой никто и не помнил. Пустая баклажка падает аккурат возле мужчины, стукая его по ногам. Молния звякает, портфель надевают на спину, пустой чемодан, что принёс снайпер уже там. В руках наёмника мелькают обычные спички, он улыбается невозможно мягко и довольно. Головка чиркает о шершавую боковину, загорается огонёк и спичку прислоняют к пропитанным спиртом обоям, картине, ткани кровати, кролик не хочет спешить и ускорять чужую смерть, зажигать огромные лужи бензина слишком скучно и проблематично. Огонёк становится больше, всю коробку спичек бросают туда же. И он возвращается, подхватывая снайпера на руках, когда за его спиной огонь начал доходить до их жертвы, и были слышны лишь глухие мычания и отчаянье. Мужчину бережно уносят на руках, его голые стопы торчат из под одеяла, и будто в прощении за это Усами целует его в лоб, закрывая дверь номера на ключ карту, что благополучно выкидывает в цветочный горшок по пути. –Вызови такси.– требует снайпер, отстранённо умещая голову на твёрдое плечо. Дышать было уже легче, но голова всё ещё шла кругом. –Конечно, котик!–