Разделяй и властвуй

— Какого хрена этот отчёт ещё не на моем столе? — разъяренно выдавил Стив, наблюдая за тем, как начинают копошиться люди, перебирая бумажки в поисках нужного отчёта. Расстраивать Капитана никто не хотел, и, Стив был уверен, с виновником разберутся даже без его указаний. Потому что за косяк одного отвечают все. Он поднялся из-за стола и вышел в коридор, где находились его подчинённые. Жалкие, глупые насекомые. — В последнее время вы слишком расслабились. Пирс… О, неужели? Это страх в твоих глазах? Стив ухмыльнулся, разглядывая бывшего предводителя ГИДРЫ. В его руках было так много власти, а он все похерил к чертям. Ну ничего, Стив все исправит. Он не борется с ГИДРОЙ больше, нет. Он ее возглавляет. Пирс склонился перед Стивом, покрывшись красными пятнами от стыда. О, Роджерс любил его выделять и унижать при всех. А рыпнуться было некуда, приходилось терпеть. Даже умереть бы не получилось, Капитан не позволил бы. — Простите, Капитан. Отчёт в скором времени будет на вашем столе… — Он должен был быть там ещё две минуты назад. Схуяли мне ждать это «скорое время»? Найти виновных. Если не успевают все делать вовремя, пусть не делают ничего. И руки им не нужны. Я не потерплю такого отношения! К концу речи Роджерс уже почти рычал и каждый в помещении замер испуганным зверем, перестав дышать. Капитан в ярости был страшен, его голос рокотом расходился в каждый уголок, заставляя дрожать от животного ужаса. Даже Пирс почти сложился вдвое, желая услужить, засовывая свои амбиции глубоко в задницу, где им и было место после прихода Капитана. Роджерс рыкнул и все тут же побежали исполнять указания, пока он собственноручно не оторвал руки каждому в этом зале. Он терпеть не мог людей, их слабости, разруху, которую они приносили в этот мир. Людей, которые позволили ему замёрзнуть, а потом выпнули в новый мир с огромным списком его обязательств перед Родиной. Людей, которые позволили умереть его Баки, а потом сотворили с ним то, что полностью сломало его. ЩИТ и ГИДРА ничем не отличались друг от друга и Стиву надоело быть марионеткой в чужих руках. Теперь он сам управлял чужими жизнями. Роджерс быстро покинул помещение, не желая дольше необходимого находиться рядом с этими мерзкими тварями, и направился в свою комнату. Туда, где его ждал Баки. Сколько же Стиву пришлось приложить усилий для того, чтобы его Баки вернулся, никто не знает. Но главная машина убийств, которая наводила ужас на каждого, кто о нем узнавал, теперь преспокойно улыбался во все тридцать два, встречая своего мелкого, раскинувшись в кресле. — Опять всем пригрозил головы оторвать? — Баки потянулся всем телом, грациозно, плавно, так, что у Роджерса моментально вставало. Он стойко перевел взгляд на постель и начал снимать форму, желая поскорее избавиться от нее. — Приказал отрезать руки. Быстро облизнувшись, окинув фигуру Стива взглядом, Баки приподнял брови в удивлении: — И все? Легко отделались. Стив пожал плечами и полуголый подошёл к креслу, склоняясь над Барнсом. Он шумно втянул носом воздух, прижавшись к щеке, прикрывая глаза, наслаждался родным запахом. Губы ласково коснулись скулы, прошлись невесомыми поцелуями к уголку чужих, но знакомых до малейших трещинок, губ, оставляя более ощутимый поцелуй. Баки хмыкнул и позволил ему продолжать свое путешествие губами, чем Стив воспользовался тут же. Жадно поцеловал уголок челюсти и прижался к шее, захватывая кожу губами, лаская языком, вычерчивая незамысловатые узоры, заставляя Барнса сладко мычать, прикрыв глаза. У него вылетели из головы все остальные люди, остался только его Баки, которого можно было трогать, целовать, пробовать вкус и пьянеть от запаха, родного и желанного. — Стиви, — выдохнул тихо Баки и Роджерс отстранился тут же, облизывая красные губы. — На колени. Без лишних слов Стив опустился перед ним на пол, склоняя голову, втупившись взглядом в странный узор не менее странного темно-коричневого ковра, который так любил Баки. Тот довольно хмыкнул и провел ладонью по короткой стрижке Стива, прошёлся пальцами за ухом, обхватил подбородок и приподнял его голову. — Пиздец крышу сносит, когда ты такой послушный, мой маленький Стиви. Баки ухмыльнулся и провел большим пальцем по пухлой нижней губе, надавливая, вжимая в ровный ряд зубов, а следом резко отстранился, откинувшись в кресле. Стив не двинулся ни на миллиметр, все ещё не позволяя себе столкнуться взглядом со стальными холодными глазами. В этой комнате указывал и подчинял не он, а его. Баки разглядывал Роджерса беззастенчиво, будто видел впервые, наслаждался пока ещё не слишком ярким, но уже заметным румянцем на светлой коже, что красивыми пятнами разбегался по скулам. Очаровательно. Барнс поднялся, обошел его по кругу, схватил за короткие пряди, оттягивая резко, заставляя откинуть голову назад. Стив тихо застонал, прикрывая глаза, и шумно сглотнул; Баки проследил взглядом за тем, как дернулся кадык и наклонился, вгрызаясь в шею зубами, прикусывая кожу ощутимо, заставляя Роджерса захлебнуться стоном, дрожа. Язык тут же зализал яркий след от укуса и Баки удовлетворённо зарычал, прикусывая мочку уха. — Так бы и съел. Сладкий, такой сладкий, — пробормотал он и отпустил волосы, пробираясь руками по обнаженной груди, с силой сжал соски, выкручивая, выбивая из горла Стива протяжный стон. Баки потянулся к столику и взял ошейник, закрепляя на шее Роджерса, с силой провел пальцами по месту укуса, с удовлетворением отмечая глухое шипение, что ласкало слух, и уселся обратно в кресло, широко раздвигая ноги и притягивая за ошейник к себе. Стив приблизился на коленях и замер послушно под управляющей им рукой. — Руки за спину, Капитан. Ты знаешь правила. Соси. Баки сам расстегнул ширинку, пока Стив сцеплял пальцы за спиной в замок, прежде чем наклониться и вобрать член в рот. Снова рука в волосах, сжимающая короткие пряди до лёгкой боли, и Роджерса буквально натянули до основания, так, что головка уперлась в горло. Баки зарычал сквозь зубы едва слышно и замер, наслаждаясь жаркой податливостью рта, резко подернувшей голубые глаза дымкой возбуждения и едва слышным мычанием, что прокатилось яркой вспышкой возбуждения по члену. Барнс вновь облизал губы и обхватил голову Стива двумя руками, выбирая сразу быстрый ритм, не давая никаких передышек, с утробным низким рычанием вбиваясь в жаркий плен рта, насаживая на себя, с упоением разглядывая покрасневшего, задыхающегося Капитана. Капитана, который из-за одного неправильного взгляда мог отрубить голову щитом, не моргнув, а сейчас податливо плавился в его руках, позволяя вытворять все, на что только хватит фантазии. Баки резко отстранил его и наклонился, слизывая с губ и подбородка слюну, ловя чужое хриплое дыхание, прикусил нижнюю губу с силой и отстранился, вновь натягивая на член. Стив постанывал, и Баки точно знал, что от удовольствия, ведь он любил быть использованным, любил, когда мог стать игрушкой в любимых руках, зная, что может доверить свое тело полностью. — Такая хорошая блядь, — хмыкнул, почти застонал Барнс, откидывая голову на спинку, раз за разом продолжая таранить сладкий рот, входить до упора, так что глаза Стива наполняются слезами от нехватки воздуха, от смущения, что яркими пятнами пробралось уже на кончики ушей. Баки зарычал, сжимая в пальцах волосы, не позволяя сдвинуться даже на миллиметр, и вошёл глубоко, изливаясь в глотку. Стив почувствовал, как горячая сперма выплёскивается, как пульсирует на языке член, и замычал, смыкая плотно губы, добавляя ощущений. Лёгкие горели адовым пламенем, а по венам, вместо крови, текла лава, выжигающая его изнутри, заставляя плавиться. Ничего вокруг не существовало, кроме горячего члена, властных рук и жадного рычания Баки. Все это сводило с ума, скручивало внутренности, и возбуждение уже давно стало болезненным, острыми иглами впиваясь во все тело. Барнс вышел и Стив с жадностью втянул воздух, наполняя лёгкие, заставляя их гореть ещё сильнее. Он почувствовал лёгкие прикосновения пальцев, что стирали дорожки слез на щеках, собирали слюну с подбородка, чтобы тут же затолкнуть обратно в рот, и Стив обхватывал их губами и слизывал собственную слюну, смешанную со слезами. Сердце колотилось в грудной клетке как сумасшедшее, пытаясь пробить ее к чертям и вырваться на свободу, а Баки поднялся с кресла и потянул его на кровать, заставляя встать на четвереньки. Тело, все ещё напряжённое, слушалось с трудом, но Роджерс выполнил то, что от него требовалось. В ушах шумело, член стоял колом и требовал разрядки, а все тело горело от возбуждения и каждое прикосновение отзывалось волной удовольствия. — Сними эти тряпки. Хочу разглядеть тебя полностью. Стив быстро освободился от мешающего белья и вновь опустился на четвереньки, прогибаясь в пояснице. Дышать получалось с трудом, воздух выходил из лёгких вместе с хрипами, губы саднили, но эти ощущения настолько возбуждали, что приходилось сдерживать, чтобы не кончить только от них. Баки подошёл ближе и провел пальцами по спине, почти невесомо касаясь кожи. Он отошёл, а затем на глаза Стива легла повязка, лишая зрения, обостряя все остальные чувства на полную, и даже больше. — Такой послушный, — зашептал Баки зная, что его шепот будет для Роджерса громче крика. — Ты блядь, Капитан. Шлюшка, которая любит подставляться. Любишь быть выебанным, заполненным моей спермой во все дырки, помеченным мной, — в голосе слышалась усмешка и дыхание Стива сбилось, вырываясь порциями. Он то задерживал дыхание, то вдыхал как можно больше воздуха, не в силах остановиться. Голос Баки патокой разливался в теле, обостряя и без того едва выносимое возбуждение. Он касался едва заметно и Стива буквально подбрасывало от ярких ощущений. — Ты смущаешься как гребанная девственница, Стив, но мы то оба знаем, насколько твоя невинность надумана. Насколько ты погряз в этом. Скажи, как ты любишь чувствовать мой член в себе? — раздался шлепок и Стив застонал, прежде чем ответить. — Глубоко. Люблю когда ты глубоко во мне, — он отвечал ровно, но тело все равно выдавало все его ощущения с головой. Смущённый румянец перебрался уже на плечи и Баки не собирался на этом останавливаться. Раздался ещё один шлепок, оставляя яркий отпечаток ладони на другой половинке. — Тебе нравится? Нравится быть моей игрушкой? Чтобы я трахал тебя, загонял член, не давая передышки, а ты, как хороший, послушный мальчик, извивался и кричал на моем члене так, чтобы тебя слышала вся база ГИДРЫ? — Баки провел кончиками пальцев между ягодиц, надавливая на дырочку, и отступил. — Не представляю, как мир хотел видеть тебя в облике славного и правильного Капитана Америка. Ты грязная шлюха, Роджерс. Ты готов подставляться на мой член днём и ночью, в любое время, где бы мы ни были. Не так ли? — Да, — выдавил Стив, кусая губы, терзая их зубами, чувствуя почти физическую боль от стыда. Тело начинало колотить мелкой дрожью, лёгкий ветер из приоткрытого окна остужал горячую кожу, создавая контраст. — Да, Баки. Баки… Бааак! — Заткнись, Роджерс, — хмыкнул Барнс и слегка ударил ладонью по щеке. Обхватил подбородок и толкнул большой палец в рот, оттягивая край губ. — Маленький, хорошенький Стив. Я хочу вылизать тебя, а потом вставить, без смазки, по слюне. Чтобы тебя разрывало нахуй от удовольствия и боли. Чтобы ты кричал, не переставая, пока не сорвешь голос и не искусаешь свои блядские губы до крови. И только потом разрешить тебе кончить. Стив позорно заскулил, чувствуя, как скапливается во рту слюна, стекая из уголка губ. Тело уже крупно дрожало, а розовый цвет добрался до самой груди, которая часто вздымалась от резких, коротких вдохов. Член истекал смазкой, пачкая простыни, в голове было пусто, только туман возбуждения окутывал мысли, а каждый вздох, каждое движение и слово Баки будто кнутом рассекало нежную кожу. Стив чувствовал себя вывернутым наизнанку, обнаженным нервом, на котором так умело играл Баки. Барнс убрал руку и вскоре Стив почувствовал влажное прикосновение к анусу, что заставило его тело тут же напрячься. Лишенный зрения, он жадно ловил каждый звук и дёргался от малейшего дуновения ветра. Влажный палец кружил вокруг дырочки, не проникая внутрь, а второй рукой Баки сжал сосок Стива, выкручивая, вырывая громкий вскрик. — Как думаешь, ты смог бы кончить только от моего голоса? — задумчиво протянул Барнс и сжал второй сосок. Стива уносило на волнах такого сильного удовольствия, что грозило снести к черту. Болезненного, яркого, сбиваюшего дыхание, обожаемого до пляшущих точек под зажмуренными веками. — Если бы ты знал, как ахуенно выглядишь сейчас. Горячий, возбуждённый, на пределе. Стив всхлипнул, когда Баки оставил в покое его соски, и провел ладонью вниз к животу, слегка царапая кожу короткими ногтями. Лицо горело, невозможность видеть разрывала его на части. Не контролировать ничего, не знать, не владеть собой — это было будоражаще, ярко и отключало мозг. Он полностью принадлежал Баки и это было так интимно, как не могло быть ничто другое. Баки оглаживал ягодицы и царапал живот, опалял кожу дыханием, склоняясь низко над спиной, заставляя Стива выгибаться, стонать и дрожать, не прекращая. Казалось, тело вот-вот взорвется от переизбытка ощущений, но это не случалось. Даже когда Баки языком собрал капельки пота на шее, под самой линией роста волос, а потом прикусил загривок. Стив закричал, и он хмыкнул, спустился колючими поцелуями-укусами по спине, оставляя свои метки. Метки принадлежности. Потому что Стив был только его, принадлежал ему, и телом, и душой, и мыслями. Каждый укус вызывал новый крик наслаждения, и Баки знал, насколько хорошо сейчас Стиву. Хорошо до той степени, когда становится плохо настолько, что не знаешь, хочешь прекратить это или продолжить. Под его руками тело неконтролируемо дрожало, Роджерс уже и сам не осознавал свои реакции. Баки достал пробку, смазал ее и приставил к сжимающейся непроизвольно дырке, провел по кругу и резко толкнул внутрь, растягивая. Стив буквально заорал, разрывая многострадальную простынь в кулаках, но с места не сдвинулся. Сильный. Стойкий. Такой горячий. — Блядь, как же ты прекрасен, — Баки толкнул пробку до конца и сразу же ударил ладонью по ягодицам, заставляя сжаться на ней. — Сладкий и горячий, прикосновения к тебе обжигают. Барнс хмыкнул и отошёл, с наслаждением наблюдая за пробегающей раз за разом дрожью по телу Стива, за ярко-алыми губами, приоткрытыми от крика, что только-только утих. Покрасневший, желанный. Он был невероятно красив в глазах Баки. Его хотелось довести ещё больше, лишить рассудка, испить до дна его стыд, его возбуждение и страсть. — Скажи мне, что ты чувствуешь. — Я… — Стив судорожно вдохнул воздух, прерываясь, и продолжил сорванно. — Я чувствую как горит все тело. Чувствую твой взгляд, будто прикосновение. Ты… Ох… Твои слова… Я не могу. Не могу… Терпеть. Жарко и больно. — Я знаю, что тебе больно, Стиви, — фыркнул Баки и снова прошёлся ударом по ягодице. — Тебе нравится то, что ты чувствуешь? — Да… Да! Да! — заорал Стив, чувствуя как обрушиваются на задницу шлепки один за другим. Ощутимее, слабее, без какой-либо задержки, заставляя ягодицы полыхать. Совсем скоро Стив уже не мог кричать, он только ловил ртом воздух и пытался хотя бы дышать. Тело больше не слушалось, в голове был плотный туман, и он не мог контролировать даже собственное дыхание. Крупно дрожал, выгибался, сжимал ошмётки простыни и открывал-закрывал рот как рыба, выброшенная на берег. Тело разрывалось от ощущений, казалось, вот-вот и он просто отключится, перестанет существовать, исчезнет нахрен с этого мира или превратится в жалкий клубок нервов. Шлепки прекратились также резко, как начались, и Баки обхватил пробку у основания, начиная двигать ею по кругу, одновременно с этим сжимая поочередно соски до боли. Он продолжал шептать что-то, чего Стив уже не слышал, погрузившись в наслаждение и стыд от того, что он получает кайф от происходящего. Стыд затапливал наравне с возбуждением, заставляя поджиматься пальцы ног, все плыло и ему казалось, что он больше не чувствует твердой почвы под коленями. Он парил в невесомости и удерживали его от полной отключки только руки Баки и его размытый шепот. Стив не замечал, как по щекам катятся слезы, как выгибает его тело, выкручивает, и он уже больше не стоял на четвереньках, а лежал щекой на кровати, прижатый бионической рукой, с вздёрнутой кверху задницей, в которой все ещё быстро двигал пробкой Баки. Бионика сжала его шею, перекрывая воздух, движения в заднице стали хаотичными, быстрыми, резкими, но только голос Барнса мог позволить ему, приказать, милосердно сжалившись: — Кончи, Капитан. Кончи для меня. Стиву не хватало только этого, чтобы его унесло, вышвырнуло за пределы этого мира с хриплым, задыхающимся стоном. Он сжался на пробке, напрягая мощные бедра, задрожал с новой силой всем телом, изливаясь, и больше он не чувствовал ничего несколько бесконечных секунд, пока привычные звуки не вернулись обратно, наполняя мир красками. Стив лежал на боку и продолжал дрожать, а Баки ласково гладил его по лицу. — Ты красивый, ты такой красивый сейчас, не представляешь, — он провел пальцами по пухлым, потерявшим четкий контур губам, надавил, приоткрывая рот, и тихо застонал от того, каким податливым был Стив в его руках сейчас, как неосознанно отзывался на все манипуляции, на каждое прикосновение. — Бляядь. Сука. Баки придвинулся ближе и, удерживая голову Стива за волосы, вцепившись бионикой с силой, вырывая надрывный стон, направил снова стоящий колом член в приоткрытый рот. Насадился и схватил за волосы уже обеими руками, насаживая до упора, заставляя задыхаться, трахая безвольное тело, когда Роджерс даже стонать уже нормально не мог. Его тело непроизвольно выгибалось, яркие всполохи электричества разбегались по телу, но он ещё недостаточно пришел в себя, чтобы контролировать какие-либо реакции. Барнс вбивался, жадно рычал, сжимал пряди до боли жёстко, раз за разом врывался горячим членом, в одном бешеном темпе, не сбиваясь и не прекращая, таранил сладкий, безвольный рот. Тело Стива, только получившее разрядку, снова горело от желания, и он плыл, парил где-то в невесомости, потому что член Баки просто не позволял прийти в себя. Неконтролируемая дрожь, давящиеся звуки, обильно стекающая по губам и щекам слюна — Стив задыхался, но не мог пошевелиться. Он находился будто не здесь, но чувствовал все так ярко, будто изобрели увеличительное стекло для ощущений, заставляя его проживать все с мощностью сразу на двести процентов. Баки рычал, довольно оттягивал волосы и дурел от податливости, от своей полной власти, толкаясь в горячие глубины рта, не заботясь о том, чтобы было приятно. Ему было хорошо, он сходил с ума, чувствовал себя бешеным зверем, помечающим свою пару. Стив был его, целиком и полностью, и Баки мог делать с ним все. Драть весь день, кончая раз за разом, заполняя все дырки, жадно принимающие его член. И сладкий, бессознательный Стив никогда не отказывал, никогда не протестовал, а только принимал все, что мог дать ему Барнс. — Сучка. Моя грязная сучка, — рычал Баки, двигаясь уже на запредельной скорости, разглядывая покрасневшее лицо, влажные дорожки на щеках, наслаждался тем, как судорога пробегала по всему телу Стива, что не мог вдохнуть, получая лишь крупицы воздуха, не мог пошевелить даже пальцем, и его оставалось только трахать, ебать с упоением, пока собственное возбуждение не накрыло с головой и Баки чуть высунул член, наполняя рот Стива, заставляя его истекать спермой. Он смотрел, как Роджерс пытался втянуть воздух, как давился спермой и слюной, закашливаясь, краснея ещё больше, и чувствовал зарождающееся в груди рычание, удовлетворение от того, что такой Стив только для него, что он мог наслаждаться этим всегда, в любое время суток. — Кончи ещё раз. Порадуй меня. И Стив послушно кончил, все его тело выгнуло до хруста, хриплый возглас едва вырвался изо рта, и его буквально колотило от переполняющих эмоций, от жара, от того, как резко отпустило болезненное возбуждение, делая его ещё более расслабленным. Баки гладил его влажные щеки и губы и шептал, не переставая, как трахал бы его весь день. Стив заскулил, чувствуя, как тело наполняется снова вожделением, и Барнс хмыкнул, разглядывая, впитывая в себя весь образ заебанного, уставшего, покорного Капитана, и рот буквально наполнялся слюной от желания. Он планировал сделать это ещё не один раз. Заставить Стива корчится от желания, от возбуждения, когда он сам уже будет совершенно пустой, кончать на сухую, болезненно сжимаясь на члене Баки. — Ты так хорошо справился, мой маленький Стиви. Люблю тебя, люблю, люблю, — шептал Барнс, склонившись над покрасневшим лицом. Стив медленно приходил в себя, с трудом начиная осознавать происходящее. Тело казалось невесомым, расслабленным до такой степени, что пошевелиться не представлялось возможным. Баки снял с его глаз повязку и начал сцеловывать дорожки слез, лег рядом и прижал горячее тело к себе, выглаживая. — Горжусь тобой, Стиви. Роджерс тихо замычал, не желая приходить в себя. Объятия согревали, дарили ощущение уюта и после только пережитого было самое то нежиться в них, наслаждаться лаской. За пределами этой комнаты он был Капитаном, тем, кого слушались беспрекословно, подчинялись и не задавали лишних вопросов. А с Баки он расслаблялся до той степени, что становился мягким и податливым как пластилин, из которого тот мог лепить что душе угодно. — И я люблю тебя, — заплетающимся языком пробормотал Стив, на что Баки рассмеялся тихо, уткнувшись в его висок, оставляя невесомый поцелуй. Роджерса переполняло счастьем и лёгкостью, так что дышать становилось намного легче и внутренние монстры не грызли все, до чего могли дотянуться, а сидели тихо на привязи, послушные и с обожанием поглядывающие на Барнса. Баки обхватил его подбородок пальцами ласково и приподнял голову, дожидаясь, пока Стив откроет глаза и сфокусирует до сих пор поплывший взгляд на нем. Погладил по истерзанной губе пальцем и накрыл рот поцелуем, с таким трепетом и нежностью, что Стиву казалось, раз он не кончился от удовольствия, то обязательно кончится сейчас. Потому что чувствовать на себе эту любовь, эту нежность и восхищение было также болезненно приятно. Он приоткрыл рот и ответил на поцелуй, поймал язык губами, слегка пососав кончик, прошёлся своим по ровному ряду зубов и застонал в поцелуй, ласково вылизывая. Баки глухо зарычал и прикусил его губу, толкнул язык в податливый рот, оглаживая щеку изнутри, пробуя, наслаждаясь вкусом, сводя с ума горячей и жадной лаской. Так, как умел только он. Баки целовал пылко, прижимал к себе, гладил везде и не выпускал из объятий ни на секунду, и Стив знал, что он чувствует, чувствовал тоже самое, поэтому льнул навстречу, сам сжимал жадно и целовал, целовал, целовал. Ему всегда было мало, он чувствовал себя голодающим, что никак не может насытиться, не может оторваться от желаемого. Хотелось пробраться под кожу, стать одним целым, чтобы не разлучаться никогда, не выпускать, не видеть чужих восхищённых и жарких взглядов и не убивать десятками от ревности, ненавидя весь мир. Он принадлежал Баки, а Баки принадлежал ему, и как бы не менялся мир, это останется навсегда.