Панелька

      Кишки Азика шлепаются на манеж с мерзким хлюпаньем, и где-то между этим звуком и криком фокусника звенит его телефон.       Пустая стандартная мелодия теряется в шуме обезумевшего цирка. Азик закатывает глаза, потому что его выебистое выступление теперь не такое уж гладкое, как задумывались. Он порывается сесть, но терпит неудачу и смотрит на Нелли огромными жалобными глазами, словно внутри этой ведьмы за столько веков осталось хоть что-то человеческое. Она хохочет и хлопает в ладоши, выкрикивает ему «браво» и «умница». Это приятно, но телефон продолжает раздражать своим писком, а самостоятельно тело склеить — в кишках изваляться. Портить брендовую рубашку не хочется ну совсем.       — Ну Нелли, — канючит он несчастно, складывая брови домиком.       Женщина встаёт с места, но хихикать себе под нос не прекращает. Она идёт плавно, грациозно спускаясь на арену. Каблуки мягко тонут в ворсе алого ковра. Нелли взмахивает над ним тонкими пальцами, щёлкает ногтями и бормочет латинские слова. Кишки возвращаются на место.       На дисплее телефона светится емкое «эта». Эта — Варя, антихристова сестрёнка, сто пятьдесят сантиметров брошенности и обиды. Она, кажется, номер Азика взяла только затем, чтобы беспрестанно отправлять его же тиктоки с «ахаххаа ну ты лох». В ответ ей стабильно прилетает средний палец — так и общаются.       Варя обычно не звонит, все-таки ребёнок своего поколения. Телефонные звонки у них что-то вроде дурного тона и бабушкиных привычек. Хорошо хоть удобство голосовых признали, иначе вернулись бы снова на стадию писем и воронов. Азику нравились вороны с их чёрными перьями, блестящими умными глазами и острым клювом, но марать руки чернилами и неделями ждать ответа — извольте.       Эта визжит ему в ухо что-то об одноклассниках-долбоебах, туалетах без окон и разбитых носах. Бла-бла-бла, школьный буллинг, все тот же сквозь века. Азик подавляет зевок, разглядывает свои ногти, думает уже сбросить вызов к чёртовой бабушке, но Варя говорит: «помоги». Что-то внутри демона дёргается, как нерв иглой кольнули. Он смеётся.       «Помоги», вот придумала!       — Варя, — фыркает Азик, — я школьную пизделовку разнимать не поеду.       Она не плачет ему в трубку, но это близко. Чувство внутри Азика обретает форму гнева, потому что разводить сопли, прятаться по углам и просить о помощи кого-то большого и страшного так ему противоестественно, что аж тошнит. Этим ангелы и вся их паства грешат: чуть что — звоночек всевышнему стихотворной молитвой, а он уж порешает.       Демоны слабость презирают. Хотела быть дочерью сатаны — соотвествуй.       Азик рыкает:       — Слюни подобрала.       — Че? — отвечает Варя на всхлипе. — Какие к херам слюни? Меня сейчас в них разобьют, ты, говна кусок!       — Да, разобьют. Ну потеряешь пару зубиков, бывает. Может косточки ещё переломаешь.       Азазель милостиво даёт Варваре аж сорок секунд на обдумывание этой сладкой перспективы. Он слышит, как она копошится в своей туалетной кабинке, загнанная в ловушку своей же рукой.       — А знаешь, почему?       — Что почему?       — Почему бьют тебя вечно.       — Да какая нахуй разница! Потому что ебланы они все, вот почему!       Азик закатывает глаза. Все-таки сложные они, эти Баженовы, все до единого двинутые.       — Потому что ты позволяешь. Терпишь, прячешься, щеку другую подставляешь. Хоть раз в ответ била?       — Всех двадцать человек? Азик, ты ебу дал?       — Ударь, — шепчет он так, как шептал когда-то змей на ухо Евы, — прямо в лицо им. Сыпани в глаза песок и вгрызись в шею. Разбей о голову бутылку. Потуши о кожу сигарету.       На другом конце трубки Варя затихает. Азик ждёт, а затем, когда слышит, как первый слог готовится слететь с её обкусанных губ, сбрасывает вызов. Пусть почувствует, что она в этом болоте одна.       Никто её защищать не будет, свои клыки пора бы отрастить. Азик, конечно, поможет, но как привык: болью, кровью, яростью и пламенем, которое закаляет хлеще всяких божественных испытаний. А когда кончится это все, и у Вари синий крик о помощи сменится чем-то новым, когда она будет смотреть не угрюмо из-под бровей, когда шагать будет твёрдо — тогда встанет она рядом с ним, в армии ада, и будет среди них равной, сильной, Не убитой.       Тогда поблагодарит.