Не все страдания готова объяснить психиатрия!
Иногда это называют судьбой!
«Я помню… помню, что со мной происходило. Некогда властный и бесстрашный, я оказался заложником собственной самоуверенности. Она меня сгубила. Игры Аристократов, как бы мне ни было противно признавать, но все же хороши. Они обошли меня, оказались изворотливее и хитрее. И теперь заточение в подземелье — моя расплата за мысль, что не найдётся лучше и опаснее хищника во Фронтире. Коллективный разум победить не всем удаётся. Эту битву я проиграл. До сих пор ощущаю запах вербены, струящейся под давлением из тонкой иглы шприца, до сих пор ощущаю противный укол, который постоянно чешется. Силы стремительно падают точно по шкале, вниз, делая валким и беспомощным существом. Разум мутнеет, я теперь мало что могу расслышать — вся речь становится одной сплошной вязкой субстанцией. Она давит на мозг, на уши. Голова начинает болеть. Не припомню, как свалился с ног, но не покидало чувство прохлады. Нет, я не ошибся. Не тепловой удар сразил. Это были не галлюцинации, это всё время были они. Вампиры. «Теперь никто не помешает править», — пожалуй, последние слова, которые мой мозг компонует из вычлененных в суматохе обрывок фраз. Куда подевался мой меч? Не ощущает спина привычного стального «касания». То ли шляпа надвинута больше обычного, то ли натягивающаяся одеялом тьма поедает мозг. Полоса слабого оранжевого света постепенно становится уже. Сырость. Чувствую её слишком хорошо. Смесь дождевой воды, ручьём стекающей через щели, с каменной пылью. Где-то в тёмном углу слева от меня есть маленькая лужа, которая служит источником отвратительного звука, когда слышен очередной удар откуда-то со сталактитов, капель о водную гладь. Каждая капля точно проклятие, проверяющее на выдержку мои нервы. Голод… Когда я в последний раз принимал заменитель? Прошло больше трёх суток — это точно. Так как теперь я вообще не могу думать о чём-то… нет, могу. Но не хочу. Не хочу обращаться к идеям предательства, заговоров и мучений. — Искобель… — хриплый голос намекнул о пересохшем горле. Зачем её позвал? Полагал, что явится? За всеми размышлениями о не столь важном, наконец-то улавливается противный звук трущегося друг о друга кирпича. Это был последний. Свет полностью исчез. Вытянув руку, я не уверен, что могу разглядеть хоть что-то, даже если сильно захочу. Но… кирпич. Они действительно считают, что это меня удержит? Задница уже отмёрзла, что странно, но все говорит о щелях, откуда можно собрать воды и, хотя бы той же пыли втянуть. Паразит не откажет… и рано или поздно мои силы восстановятся… они полагают, что кирпич меня удержит? Не могут быть Аристократы столь опрометчивы? Хотя, может, они не так уж и глупы, додумались выстроить ещё ряд или два… Надо подняться на ноги. Попробовать хотя бы. Но тело ещё не слушается до конца. Паразит что-то начинает бормотать, но голова до того болит, что хочется заткнуть его чем-то или вовсе оттяпать руку. Лишь бы стало тихо. Пока тишина ещё не режет слух. За стеной внезапно всё затихает — теперь я точно здесь один. Уничтожу каждого, когда выйду. Понять бы только, когда?»*** *** ***
Первая ночь в одиночестве сменяется следующей. И постепенно перетекает в недели. Одинокий пленник всё ещё восстанавливается, однако сейчас у него уже просыпается отблеск сомнения: нужно ли?Стадия первая: отрицание
Ему всё ещё хочется верить, что это только сон. Затяжной сон. Кошмар, который после теплового удара кажется таким реальным. Мужчина до последнего не верит, что та, кому он доверял, с кем делил постель, кому признавался в своих чувствах, могла оказаться редкостной дрянью, обнажая его душу и позволяя внешнему миру вонзить стрелы. Лорду до сих пор кажется невообразимой наглостью поступок членов Тайного Совета. Он — первый, главный. Его слово решающее. Как могли осмелиться напасть? Как рискнули подумать о том, чтоб ваять заговоры за спиной? Медленно бродя вдоль стены, касаясь ладонью кирпичной кладки, он всё чаще отгонял от себя мысли, что это действительно возможно. — Это сон, — повторял он. — Сон. И надо просыпаться. Эти стервятники разорвут на куски Фронтир, если не сдержать голод. Как часто Лорд Данте слышал о желании снова поработить людей? Превратить их в развлечение, создать фермы по производству и выкачке крови? Слишком часто. И всегда отказывался. Предостерегал, что заветы Священного Предка — основа всех основ. И все склонялись, все принимали. Не могли они после такого вонзить нож в спину самому Принцу.Стадия вторая: гнев
Попытки конечностями разбить стену ни к чему не приводили — лишь сильнее поднимал пыль, от которой потом и кашлял. Да и в темноте мужчина не до конца был уверен, что ту стену пытается раскурочить. Обоняние помогало понять, что именно отсюда слышен ещё такой яркий запах разложения. Крысы дохнут здесь. Неужели внешнюю стену чем-то обработали? Кислотой какой? Чтоб никто не мог его освободить. Умно. Темнота по-прежнему давит на глаза, но уже не так сильно. Чем дольше придётся здесь быть, тем больше шансов ослепнуть в итоге. Слепота станет проблемой. На любые замечания симбионта непременно раздаётся жёсткий комментарий, ладонь неизбежно впивается в стену, ударяя маленькое личико. Как посмели его точно какого-то бродягу засунуть сюда? В этот сырой ад, где у любого человека давно наблюдалось бы воспаление лёгких. Спиной чувствуется чей-то взгляд, но, обернувшись, взору предстаёт лишь кромешная тьма. Да знают ли они, кто он? Знают ли, что будет, когда удастся выбраться? Под наплывом пелены гнева клыки удлиняются, немедленно впиваясь в собственную руку. Кровь коснулась языка, за доли секунды создавая из полукровки полноценного Аристократа. Но даже это не помогает. Стена хоть и покрывается трещинами, не позволяет выбраться. Вообще иногда кажется, что бегущие по стене линии исчезают. Магия, не иначе. Из глубины катакомб слышится утробный звериный рык. Хищник желает выбраться наружу, но никто не услышит. А даже если и так — не придёт. Голод всё сильнее, собственная кровь лишь разбудила аппетит. Но ни воды, ни еды, ни-че-го. Какую неделю это уже длится? Или месяц… месяцы?Стадия третья: торг
Пленник всеми силами затыкает уши, чтоб не слышать поток гневных замечаний. Галлюцинации. Они пришли. Те не упокоенные души, которые остались после смерти от рук Данте. Сколько было невинных жертв? Женщины и дети, павшие от его меча, пришли теперь, чтоб составить компанию, задать единственный вопрос: за что? За что убил? Чем провинились эти люди? Полукровка не мог дать внятного ответа. А может это просто происки какой-то ведьмы? Может просто наказание и все лишь ждут его признания? Там, наверху. Наблюдают и ждут покаяния? Ждут смирения? Может это эксперимент учёных? — Вы победили! — вскидывая голову к потолку, говорит мужчина, едва не с искренним желанием, падая на колени. — Я сдаюсь! Данте был готов на всё, лишь бы эта пытка закончилась. Это не значит, что не будут сделаны выводы и виновные не понесут наказание. Но сначала надо заполучить желаемое — свободу. Но на искренние признания раздаётся лишь смех. Может не услышали? Ногти со всей силы впились в руку — хотелось проснуться. Лорд давно не пытался что-то разглядеть. В темноте слепнут. И теперь приходилось ориентироваться на слух и собственные руки. Коснувшись каменного пола, он ощутил влагу — лужа стала больше. Значительно. Если ещё некоторое время здесь пробыть, то весь пол будет покрыт водяным одеялом. Что ж, давайте. Сейчас всё должно прекратиться. Хватит уже. Мужчина был согласен заключить сделку — исправить все ошибки, был готов уступить Аристократам в их желаниях. Согнувшись, касаясь лбом стены, он беспомощно стучит кулаком, желая быть услышанным. Призраки начинают стучать вместе с ним в унисон. А стучат ли? Или болезнь разыгралась сильнее?Стадия четвёртая: депрессия
Забившись в угол подальше от постоянно снующих призраков, прикасающихся могильным холодом, дампир, который когда-то напоминал всевластного Лорда, сына Бога вампиров, обхватил руками свои ноги, согнутые в коленях и судорожно, повторял: — Это конец. Я никому никогда не был нужен. Нужны были лишь мои ресурсы и влияние. Но не я. Ни своему отцу, убивающему меня в лаборатории. Ни матери, посмевшей бросить меня. Она не имела права, но бросила меня. Даже мой брат. И он… Все ушли. Воспользовались и ушли. Раскромсали душу и просто стёрли меня. Сломали, уничтожили… Обезличили. Вся моя жизнь никогда мне не принадлежала. Нескончаемые поток самобичевания рвёт на куски остатки той души. Предательство Искобель всплывает в памяти, как только покажется, что волна ушла. Её образ всё ещё предстаёт перед слепыми глазами. Отчего снова хочется рычать. Стена по-прежнему не поддаётся. Да и он уже смирился с мыслью, что будет не в состоянии её сломать. Злоба затихает, сменяясь усталостью и ненавистью к себе. — Как бы я хотел всё забыть. Отрезать этот кусок от своей жизни. Больше никогда не вспоминать этого ужаса, — с нескрываемой искренностью в голосе заговорил он в пустоту. — Так убей себя, — внезапно раздаётся откуда-то из темноты чей-то голос, отдалённо похожий на его собственный. От этой неожиданности мужчина вздрагивает, готовый немедленно атаковать. Невесть откуда взялись силы, чтоб тут же броситься на собеседника, но встречает его лишь противоположная стена, заставляя кости захрустеть от мощного удара. — Полегчало? — вопрос в совершенно равнодушном тоне. — Кто? Кто ты? Какого чёрта?! — надо же, иногда разговоры с призраками помогают не забыть речь. — Тот, кого ты так желал увидеть. Данте никак не понимает, что этот некто в его голове, набатом отдаётся в ушах. Эхо, пускай и совсем маленькое, разносит эти слова по углам, отчего кажется, что их здесь не двое, а минимум, четверо. От удара Лорд отпрянул в центр камеры, а голос теперь обволакивал полностью, словно кто-то нарезал круги, опутывая новым витком сумасшествия. — Я знаю, насколько твоё желание мести сильно. Сердце бьётся только благодаря этому желанию. Но в бытность Лордом ты уже ничего не сделаешь. Ты сломлен. Пуст, выброшен и никому не нужен. Хищный оскал и новая попытка захватить собеседника, вскинув руку на голос. Бесполезно. Тьма лишь рассыпается в крепкой хватке. Кто бы это ни был, он знает всё об этом существе. Долгий-долгий диалог, больше похожий на публичное избиение доводит до простой истины: нужно отрезать прошлое. Нужно запереть эмоции, которые и погубили, довели до такого состояния.Стадия пятая: принятие
Это существо уже мало походит на человека. Скорее скелет, пока ещё обтянутый кожей. Черты лица обострились, но было уже как-то плевать. Бормоча что-то себе под нос, мужчина уже не реагирует на симбионта, который без подпитки всё реже показывался. Опираясь спиной о стену, безликий дампир всё ещё переваривает сказанное не так давно. Или давно… Он абсолютно сбился и даже прикинуть не может, сколько тут просидел. Свалившись головой на пол, кажется, он вдыхает пыльный тяжёлый воздух в последний раз и глаза закрываются. Ничего не изменилось. Тишина и темнота. Слух настолько привык к звону тишины, что любой голос заставлял заткнуть уши и пятиться назад. — Похорони его здесь, — это было уже внутреннее «я»… Наверное оно. И оно говорило дельные вещи. — Оставь Лорда Данте почивать здесь. Научись быть равнодушным. Как всё это время мир был равнодушен к тебе. Никаких эмоций. Ни жалости, ни радости, ни сожаления, ни любви, ни злости. Похорони их вместе с Лордом. Ты — добыча… Пора становиться Охотником. Упираясь коленями в пол, полукровка медленно кладёт руку на пол, начиная скрести ногтями по камню, словно так разгребал землю для настоящего захоронения. Его больной и истощённый разум представлял себе это, а ногти лишь стачивались, постепенно окрашиваясь его же кровью. Но боли не ощущалось. Точно под гипнозом, он просто делал то, что велело внутреннее «я». И когда пальцы стёрлись до костей, оставляя неимоверно сильные раны, мужчина рухнул на спину, гребя рукой по воздуху с обеих сторон. Разум представлял, как земля падает на грудь, забирая его у целого мира. Когда пыльный воздух хлынул на лицо, Данте зажмурился, ощущая землю на лице. Кажется, он принял пожелание. Его глаза закрылись, а дыхание теперь с трудом уловить. Лорд Данте в эту ночь умер.