Второй поцелуй Микасы Кирштайн

- Дорогая, я дома! - Он зашёл, снимая свою шляпу и сразу вешая её на крючок. В нос ударил приятный сладкий запах выпечки. Из кухни послышалось: - И тебе привет. Когда Жан встал в арке между коридором и кухней, ему открылась картина, от которой на душе разлилось тепло, хотя, возможно, всему виной жар от работающей духовки. Микаса была подобна ангелу, ей не хватало лишь мягких белых крыльев за спиной и светящегося золотого нимба над головой. Однако и без них она была прекрасна. Она собрала отросшие блестящие волосы в низкий хвост, чтобы те не мешали во время готовки. Красный клетчатый фартук немного испачкан в муке, но не беда. Девушка мыла посуду и потому стояла возле раковины. Обняв свою жену сзади, Жан во время поцелуя в щеку языком убрал с неё капельку теста. Это действие возмутило бывшую Аккерман. - Там ведь сырые яйца, ты что делаешь? - Я попробовал, насколько оно сладкое, - невозмутимо ответил мужчина, поместив свои широкие ладони в карманы фартука и положив голову на плечо любимой. Микаса лишь недовольно вздохнула и продолжила свое дело. Через некоторое время с неохотой отстранившись от неё, рыжеволосый сел за стол и принялся читать свежую газету, что лежала в кармане его коричневого пальто, когда он шёл домой. Открытие нового памятника, успешное проведение переговоров между Марли и Хидзуру, празднество в честь грядущего дня города... Быстро пробежавшись глазами по заголовкам, Кирштайн свернул листы бумаги и отодвинул их подальше. Совместная жизнь Микасы и Жана был размеренной и тихой. После того самого дня девушка была на удивление спокойна, однако только через несколько дней до неё дошло, что на самом деле произошло. И тогда слезы не прекращались ни на минуту, хотя столько жидкости в её организме не может быть чисто физически. Она только лежала и ни с кем не разговаривала, задыхаясь в складках красного шарфа. Она даже не давала привести его в порядок, а стоило бы: грязный, потрепанный, в затяжках и корках засохшей крови, он лежал рядом с Аккерман, которая сжимала его так крепко, что и без того бледная кожа белела. Никто не рисковал подходить к Микасе. Армин предпринимал пару попыток с ней поговорить, но обе венчались крахом: в первый раз оказалось, что брюнетка не игнорировала его, а просто спала, наконец впав в забытье, а во второй она хриплым и не терпящим возражений голосом выставила его за дверь. Однако Жану удалось с ней поговорить. Это удивительно, на факт остаётся фактом. Тогда, сев на край кровати и слегка прогнув под собой матрас из-за неравномерного давления, он начал говорить. Он даже и сам не помнит, что именно, но это было произнесено уставшим и обреченным тоном. Вроде Кирштайн потом припоминал, что говорил о том, что тяжело всем, а не только одной Микасе, умудрился даже упрекнуть её в том, что она не принимает поддержку, когда за неё беспокоятся, и что-то ещё. Но отчётливо в его памяти сидели громкие рыдания девушки, которые больше походили на полукрики, словно она не умела плакать. Во время его монолога Микаса неожиданно села и ударила кулаками о грудь рыжеволосого. Она не пыталась что-то сказать ему, чтобы выплеснуть неуходящую их души боль, она просто рыдала в голос и не скрывала своих эмоций. Такой Микасу Жан видел во второй раз. Первый был, когда после битвы за Трост оказалось, что Эрен жив и все увидели, как он вылезает из затылка титана. И парень, не ожидая такой реакции, огромными глазами посмотрел на ту, в кого был влюблен долгие годы, влюблен безответно и безнадёжно. О, как заболело его сердце в тот момент! Да, Жан был заносчивым эгоистом, но не настолько, чтобы считать убийство Эрена устранением противника на любовном фронте. Это его друг. Та ещё заноза, конечно, "чёртов смертник", но все же друг. И сейчас, когда его больше нет среди живых, Кирштайну самому тошно и невыносимо, невыносимо настолько, что нет сил поддерживать кого-то ещё, кроме себя. Однако ради Микасы он титаническими усилиями заставил себя поднять руки и одной ладонью начать гладить спину девушки, а второй - её чёрные волосы. Именно Жану удалось вывести Аккерман к свету, к жизни. Видя, что только с ним она предпринимает какие-то попытки выкарабкиваться из бездонной ямы депрессии, остальные не стали этому мешать. Так что Жан имел полную свободу действий и потому выводил девушку на улицу, пусть и на недолгие прогулки, читал ей книги, учил простейшим техникам рисования, помогал уснуть. Это помогло. И когда спустя полтора года Микаса стала похожей на человека и даже пыталась улыбаться, Жан предложил ей взять свою фамилию. Она согласилась. Жан никогда не целовал Микасу Аккерман. Однако он имел честь поцеловать Микасу Кирштайн. Они стали жить вместе в Марли:  рыжеволосому удалось убедить свою жену уехать с Парадиза. Тем не менее они очень часто возвращались туда. Жан не препятствовал этому и не пресекал попытки Микасы вновь прикасаться к прошлому в виде могильного камня под старым деревом. Он понимал, насколько это важно для неё. Понимал ровно так же, как и то, что она его не любит. Кирштайн всегда стремился быть победителем во всём, и в деле любви не терпел промахов. Он делал красивые жесты, дарил возлюбленной подарки, всегда помогал ей, перенимал обязанности по дому, был настолько любезным, насколько это умел наш Жан Кирштайн. Но нет. От поцелуев мужа Микаса отворачивалась, заставляя его мазать и вместо губ попадать в щеку. Тогда она отговаривалась, мол, забыла что-то или у неё резко заболела какая-то мышца. От неожиданного прикосновения в испуге вздрагивала. В постели отворачивалась и, когда Жан пытался придвинуться к ней и положить свою руку ей на талию, напрягалась. То же произошло и в эту ночь. Микаса как обычно лежала спиной к Жану, когда тот отложил книгу и повернулся к жене. Лежа но боку, одну руку он согнул под подушкой, а вторую расположил на узкой талии любимой женщины. - Спокойной ночи, дорогая. В ответ тишина. - Я знаю, что ты не спишь. После этой фразы дыхание Микасы стало медленнее и тише. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Кирштайн все же решился заговорить снова: - Я видел, как бы сегодня снова доставала шарф из коробки. - Да, это так, - тихим голосом ответила брюнетка. - Ты обещала, что больше не будешь этого делать. И обещание свое не сдержала. Ты не борешься с призраками прошлого. Девушка закрыла свои серые, как грязный вытаявший лёд, глаза. - Скажи, ты любишь меня? Ресницы рыжеволосого дрогнули, когда его ожидания оправдались и его жена промолчала. - Одно слово, Микаса, одно единственное. - Его тон был усталым, обречённым. Жан всегда пытался, но так и не чувствует от неё тепла. Ни капли. - Я понял тебя. Девушка услышала позади себя громкий шорох, скрип досок на полу и шаги мужчины к двери. Кровать опустела. По щекам поползли слезы стыда. Ей было стыдно, что она испытала облегчение, когда поняла, что спать будет одна. Те же чувства Микаса испытывала, когда Жана отправляли в командировки на некоторое время. Однако к этому облегчению примешивалось ещё какое-то чувство, которое она не могла разобрать. Разочарование? Печаль? Но откуда они? Этой ночью Микасе снилось, что они с Жаном сидели возле могилы Эрена. Стояла прекрасная погода, весело щебетали птицы, а трава была усеяна цветами. Но неожиданно словно из ниоткуда появился Йегер собственной персоной. Девушка буквально проглотила язык и была не в состоянии подойти к тому, кого любила, хотя она всегда мечтала обнять Эрена и мучительно ждала, когда он ей приснится. Он словно понял весь спектр эмоций, отразившийся в серых глазах брюнетки, и с пониманием кивнул, прикрыв веки. После этого он подошёл к Жану, который, казалось, не был удивлён происходящей на его глазах картине. Молча друзья взялись за руки и пошли вдоль лужайки, все дальше от Микасы, ноги которой буквально приросли в траве. Два очень важных для неё молодых человека сейчас уходили, покидали её. Девушке хотелось крикнуть что есть мочи, даже если она сорвет голос и будут болеть связки, однако сил хватило лишь на сиплый шёпот: - Не уходи... Не оставляй меня, слышишь?.. Нет..! Но к кому именно из них обращалась Микаса, не знала даже она сама. Проснувшись ближе к пяти утра, девушка тяжело задышала, ощупывая руками лицо, чтобы поверить, что сейчас она находится уже в действительности, а реальной жизни. Ей захотелось пить, как только она поняла, что горло пересохло. В глотке было ощущение, словно внутрь направлены острые оборванные края листка бумаги и тем самым мешают дышать. Обычно на тумбочке рядом с постелью всегда стоял стакан с водой, и в ту минуту брюнетка хотела осушить его жадными глотками, однако он оказался пуст. Поэтому ей пришлось опустить босые ноги на холодные доски пола и пойти на кухню. Что-то заставило её остановиться в гостиной. Микаса повернула голову и посмотрела на лежащего на диване Жана. Из супружеской постели он ушёл сюда, но не захватил ни одеяла, ни пледа, и поэтому жался к спинке дивана. Руки скрещены на груди, брови нахмурены; между ними уже давно залегла складка, накидывающая парню ещё пару-тройку лет в возрасту. Увидев эту картину, девушка развернулась и отправилась снова в спалью, достала второе одеяло из шкафа и вновь пришла в гостиную, чтобы укрыть мужа. Осторожно накинув тёплое покрывало, она ещё собиралась идти на кухню, чтобы наконец попить, но что-то в лице Жана её насторожило. В сумраке она присмотрелась. Посиневшие губы. Это напугало Микасу. Она прикоснулась к его щеке и сглотнула. Холодная. - О Имир, нет... Теперь по щекам Микасы полились несдерживаемые слезы, солёные, как море. Только сейчас, когда Эрен забрал Жана, как это было в её сне, она поняла, что полюбила его. Что слишком зациклилась на своей прошлой влюблённости и проморгала нынешнею. Только в то утро, когда сердце Жана остановилось во сне, она поняла, что свое отдала ему, просто не была готова это признать под грузом всех случившихся событий. И теперь, судорожно всхлипывая и едва сдерживая рыдания в голос, она прикоснулась к его губам своими, тёплыми, алыми, дрожащими. Живыми губами. Таков был второй и последний поцелуй Жана и Микасы Кирштайн.