Дымящийся песок.

      Тем, кто сводит с ума        без объятий и снов,       Кто стоя рядом играючи       сносит голову с плеч,       тем, кому ерунда       потрясение основ,       кто не ждет и не просит       спичек и свеч.       Тем, кто сводит с ума,        не касаясь души,       растворяясь как тень        под конец сентября        кто уходит впотьмах,        невидим, неслышим,        оставляя лишь тень        в свете злом фонаря. Канцлер Ги. - Тем, кто сводит с ума. Нойтора Джилга, откровенно говоря, не помнил, когда и как Тесла вообще оказался рядом с ним. Просто с относительно недавнего для арранкара времени Нойтора принимал в данность то, что Тесла всегда был сзади, по правое плечо столько, сколько Пятый Эспада себя помнил. Нойтора редко оглядывался назад и почти никогда не замечал арранкаров, которые не являлись Эспадой - даже если и замечал, то исключительно ради того, чтобы с ними сразиться. Но со временем Пятый начал замечать сзади себя одного арранкара, который следовал за ним неотступно - на почтительном расстоянии, не привлекая внимания, но, тем не менее, всегда строго по пятам. Сначала это забавляло - вскоре, начало неистово бесить. Когда Нойтора первый раз прижал тщедушного арранкара, который не мог стать Эспадой, к стене, он задал ему лишь два вопроса. Первый: "С каких пор ты идёшь за мной?", на что парень, едва успев вдохнуть воздуха, не колеблясь, ответил: "Не помню. Кажется, тогда я был ещё адьюкасом". И второй вопрос вытекал из первого: "Зачем ты идёшь за мной?". Безымянный на тот момент арранкар ответил, глядя прямо в глаза, не увиливая и не теряясь: "Потому что хочу. Поэтому иду". В тот день Тесла Линдокруз официально стал первой и единственной фракцией Пятого Эспады, Нойторы Джилги. И оставался им до сих пор, не сделав ни единой попытки позорно сбежать, хотя знал, что все дороги Лас Ночеса ему для этого открыты. - Тесла, кофе! Ещё, Тесла Линдокруз никогда не боялся Нойтору. Уважал, восхищался, смотрел преданными щенячьими глазами, со временем превратившимся в холодные, спокойные, почти ничего не выражающие - но никогда не боялся так, как Нойтору боялись остальные арранкары. И Нойтора мог бы врезать ему пару раз, переломав кости и выбив зубы, чтобы Тесла - проклятый Тесла! - начал его бояться, но - не захотел. Почему-то конкретно от него, от этого, казалось бы, абсолютно бесполезного номера пятьдесят, страха не хотелось. Ни ощущать (хотя, Нойтора и не смог бы - право слово, он и Айзена-то, и Эспаду, и шинигами не боялся никогда, что уж говорить о нумерованных), ни, тем более, видеть по отношению к самому себе. Страх - прямое означение слабости. Фракция Пятого Эспады по определению быть слабой просто не может. Потому что Нойтора сам так захотел. Тесла вошёл в комнату господина с дымящейся чашкой свежесваренного кофе в руках. Тесла, казалось бы, был совершенно идеальным фраьоном. Он был тихим и незаметным, следовал за господином неотступно, но бесшумно, обязательно по правое плечо - потому что Нойтора терпеть не мог, когда кто-то подходил к нему со стороны слепого глаза, что Линдокруз даже не учил и не спрашивал никогда об этом - просто знал и точка. Наизусть знал все интонации голоса Нойторы и не лез, когда его не просили, замечал любые изменения в его выражении лица, мгновенно ретируясь или делая то, что требовалось, а также за несколько секунд мог проанализировать ситуацию и посоветовать - с позволения Нойторы, конечно же - что и как можно сейчас сделать или как можно поступить. Говорил мало, а если говорил, то только с позволения Нойторы, что служило причиной искренней зависти Гриммджоу с его вечно орущей "братвой", которую сложно было назвать фракцией, Халибел с её Тресс-бестиями, которые не затыкались ни днём, ни ночью, и даже Баррагана, который был готов с удовольствием променять одного из своих фрасьонов на спокойного и уравновешенного Теслу, который никогда не путался лишний раз под ногами. До Нойторы даже однажды дошли слухи о том, что сам Улькиорра был бы глубоко не против иметь рядом с собою такого фрасьона, как Тесла, что могло послужить любому обладателю фракции самым высочайшим комплиментом в сторону его фрасьона. Но Нойтора бы никогда и ни за какие плюшки, даже за место Первого Эспады не отдал бы Теслу в другую фракцию. Потому что Нойтора был собственником. И, как известно, такие люди свои вещи никому и никогда не отдают. Тесла Линдокруз всецело и полностью принадлежал Нойторе, он был его вещью. И именно поэтому своего фрасьона он бы никому не отдал, даже за самые высокие блага в этом мире. Хотя, сам Тесла бы ни в какую другую фракцию и не пошёл бы, даже по приказу господина. Сдох бы от его руки, но не предал бы, сучёныш такой. - Себе тоже налей и иди сюда. В какие-то периоды времени Нойторе начинало казаться, что Тесла у него слегка отмороженный, если даже чуть-чуть не отбитый. Он не улыбался. Вообще почти никогда. Изредка, когда сам Нойтора был в великолепном расположении духа, когда побеждал в нескольких схватках подряд или выходил на крайне удачную охоту, Тесла улыбался - самыми краями надтреснутых губ, пока, как он думал, Нойтора не видел - но Пятый, конечно же, видел. Тесла был какой-то слишком безэмоциональный, настолько, что Джилга периодически думал, что во фракции Улькиорры Линдокруз смотрелся бы максимально идентично и гармонично. Тесла не злился, не повышал голоса, не менялся в лице даже тогда, когда получал редкие оплеухи от самого Нойторы - терпел молча, не выдавая ни единой своей эмоции, даже если они у него были вообще. Правда, так было не всегда. Когда-то давно, ещё, наверное, во времена, когда Неллиэль была Третьей Эспадой, Тесла и улыбался, и злился, и костяшки пальцев у него сжимались так, что белели, даже, порой, он мог скривиться или рассмеяться - в то время он ещё не носил ни повязки на глаз, ни перчаток, и волосы у него тогда были длинные, такие, за которые было смешно его дёргать, когда Нойторе становилось совсем уж весело. Всё изменилось в один день, который Пятый Эспада никогда не забудет. Тесла вышел из комнаты и, спустя непродолжительное время, вошёл обратно, с такой же белой чашкой кофе в руках. Он аккуратно присел на колени рядом с кроватью господина и вопросительно взглянул на него целым глазом. - Пей. Нойтора достаточно часто уходил на охоту или на поиски противников в пустыню один - такие походы могли затягиваться на сутки, а то и целые недели, ведь Джилга мог не знать ни сна, ни отдыха в поисках свежей добычи. В такие времена Тесла оставался один в покоях Пятого Эспады, убирался, готовил еду и ел её, всегда оставляя на случай, если господин вернётся, читал, спал, ходил на собрания вместо Нойторы и записывал для него новости или указания, потому что знал, что если господин их не выполнит, у него будут проблемы. Так случилось и в тот незабываемый, по ряду причин, раз. Нойтора вернулся в прекраснейшем расположении духа - он от души сразился около полусотни раз, охота выдалась такой удачной, что дыра на месте глаза хотела петь от переизбытка эйфории, поэтому Джилга сначала даже не обратил внимания на фрасьона, который тихо передвигался по покоям, стараясь сильно не попадаться хозяину на глаза - мало ли, что у него в голове может щёлкнуть, в конце концов, не все же закрома сознания существа можно познать, верно? Нойтора увидел, что с Линдокрузом стало только тогда, когда потребовал еды, ближе к вечеру, лениво ковыряясь в зубах ножом и ожидая, когда Тесла принесёт ему тарелку с горячим ужином. Сначала расслабленный взгляд упал на перчатки до локтя, которые фрасьон никогда, до сегодняшнего момента, не надевал. Теперь уже недоумённый единственный глаз переместился на остриженные волосы и повязку, из-под которой ещё были видны незажившие рубцы, с синими кровоподтёками и царапинами. Всё умиротворение и спокойствие слетело с арранкара подобно тайфуну, унося хрупкую крышу в безоблачные дали. Бешенство, жгущее, непреодолимое, заполнило пустоту в душе, встав в горле каменным комом и разлившись по лицу яростно-алой кровью. - Кто? - задал он один единственный вопрос, схватив фрасьона за затылок острыми пальцами, сжав волосы до почти поросячьего визга и вперившись здоровым глазом в перепуганное лицо нумероса, которого колотила непреодолимая дрожь. - Заэль-Аппоро-сама. - прошептал он одними губами, почти без голоса, блуждая здоровым глазом по перекошенному лицу взбешенного господина. - Потребовал меня в лабораторию через Айзена-сама, чтобы помочь с экспериментом. Подстроил взрыв колбы. Взрывом разъело руки, осколками и остатками химии выело глаз... В тот день Нойтора разъебал к чертям собачьим всю лабораторию Заэля, снёс чуть ли не половину его покоев, переломал и уничтожил все колбы, и, в конце концов, прижал проклятого учёного к стене Санта-Терезой, глядя на него бешеным, злым глазом, сказав лишь одну фразу, которую запомнил весь Лас Ночес, в том числе Гин, Тоусен и Айзен, мгновенно узнавшие о инциденте: - Свою фракцию имею право трогать только я. Хоть пальцем его тронешь - убью голыми руками. Весть об этом происшествии разлетелась по всему Уэко Мундо за считанные часы и даже Нелл, ненавидящая насилие и искренне уверенная, что всё в этом мире можно решить мирным путём, положительно кивнула Нойторе на следующий день, встретившись с ним взглядами в коридоре. Потому что так было правильно. Потому что так должно было быть. Потому что она сама бы поступила также, коснись кто-нибудь Пеше или Дондочакки хоть одним своим поганым пальцем. Потому что фракция для чужого - неприкосновенна. Потому что только хозяин может поднять руку на своего пса. И потому что только хозяин может за своего пса отомстить. - Ты всё ещё готов следовать за мной, даже если тебе придётся умереть за меня? В какой-то момент отношения "хозяин-прислуга" переросли в нечто иное, но, тем не менее, такое же безоговорочно преданное и, конечно же, неоспоримо уважительное. Просто спустя какое-то время Нойторе стало нестерпимо холодно спать одному по ночам, ибо Айзен - проклятый Айзен! - не вздумал озаботиться о том, что новые, относительно человеческие тела его армии, теперь могут мёрзнуть. И Нойтора, который терпеть не мог любые неудобства в отношении себя - и, с недавнего времени, в отношении своей фракции - топорно решил исправить это своим, не лишённым странности, способом. - Тесла! Тот появился в дверях господина спустя пять минут, уже с повязкой на глазу и в перчатках, но, тем не менее, в лазурного цвета, свободной пижаме без рисунков, которую Айзен и Гин любезно предоставили всем своим подчинённым из Мира Живых, также, как и остальную повседневную одежду, в которой арранкары расхаживали в своих покоях в выходные дни. Он не расставался с перчатками и с повязкой почти никогда, только в душ ходил и спал без них. И именно в тот момент это почему-то принесло Нойторе неистовое раздражение. Захотелось всю эту атрибутику "идеального фрасьона" побыстрее снять. - Да, Нойтора-сама? - Мне холодно. - Принести вам ещё несколько одеял? - Я сказал: мне холодно. - повторил Пятый Эспада, с любопытством наблюдая за фрасьоном из-под полуопущенного века. Интересно, дойдёт или нет? Линдокруз искренне непонимающе уставился на господина. До него никак не доходило, что же именно от него требовали. - Что я могу для вас сделать? - Согрей. Без одеял и тряпок. Тесла раздумывал всего лишь минуту - по её истечению он уже лежал в огромной кровати господина, всё-таки достав - для себя - ещё одно одеяло. - Сними. Фрасьон знал, что именно Нойтора имел ввиду, но колебался - он ненавидел, когда Джилга видел его ошпаренные, покрытые зажившими язвами руки и зияющую пустотой глазницу, при взгляде в которую можно было увидеть сосущую темноту - почти такую же, какая зияла на месте души каждого арранкара. - Быстро. Тесла больше не мешкал - всегда исполнял приказы, не оспаривая их и, уже спустя секунду после того, как отложил ненужные принадлежности на тумбочку, оказался сгребён огромными длинными руками Нойторы под его тощее тело, так крепко, что даже дышать было трудно, не то, что двигаться. - Ледяной. Не смей после этого врать мне, что по ночам тебе не холодно. Въебу. Понял? - Да, Нойтора-сама. На следующую ночь Тесла спал в кровати господина без пижамы. На следующую - засыпал, испытав на своём теле все прелести животного секса. Арранкары не могут чувствовать, им этого от природы не дано, Нойтора это знал, как никто другой. Им, арранкарам, не дана способность чувствовать ласку, они не чувствуют нежности, не могут обнять кого-нибудь в порыве чувств. Единственным исключением из этого неоспоримого факта была Нелл - она и злилась, и улыбалась радостно, и плакать умела совсем как люди. Как Ди Рой Ринкер из фракции Гриммджоу, единственный из всех существовавших тогда арранкаров, помнил какие-то отрывки из своей земной жизни, так и Неллиэль умела чувствовать, подобно живым людям. У всех правил есть исключения. В этом правиле Нойтора, к сожалению, исключением не был. Любить арранкарам, естественно, тоже не дано от природы - тем более таким арранкарам, как Нойтора, жестоким садистам без правил, принципов и почти без моральных устоев. Чувствовать арранкары, конечно же, не могут. Но могут испытывать. Не могут чувствовать боль - испытывают её, да с такой силой, что ни один человеческий вой, ни одна человеческая рана с этой болью не может сравниться. Не могут чувствовать нежность по отношению к кому-то - испытывают, да до хруста в рёбрах, оберегают до последнего вздоха, дышат этой нежностью до болезненного скрежета в лёгких, до хрипа, до стона, до тремора в безжизненных руках. Не могут чувствовать преданности - испытывают её на себе, когда преданное до самого конца существо бросается вместо них на спасение, когда преданный до скрежета зубов арранкар кидается в неравный бой, лишь бы спасти, когда преданное существо ползёт за ними на грани исчезновения, но, сука, ползёт, задыхаясь, хрипя и глотая песок, потому что бросить для него - равносильно смерти. Не могут чувствовать секса - испытывают его, да с такой силой, что синяки, укусы и кровоподтёки не сходят неделями, а искусанные губы не заживают месяцами. Эйфорию арранкары испытывают тоже - несравнимую с земной, такую пьянящую и сумасшедшую, что сносит крышу, что визг, стоны и крики даже не хочется затыкать - слушать так вопиюще испытываемую эйфорию от секса, на самом деле, просто лютейшее удовольствие. И сходить с ума арранкары тоже умеют - об этом Нойтора знает не по наслышке и дело тут вовсе не в том, что он - ненормальный маньяк с садистскими замашками и с треснутой на всю не особо-то здоровую голову манией крови. Дело тут в Тесле, который так восхитительно стонет, когда испытывает эйфорию, находясь под его, Нойторы, тощим телом, весь такой податливый и влажный, потный, но от того не менее счастливый. Дело тут в том, что Нойтора сходит с ума, когда ему удаётся научить Теслу не ненавидеть себя без перчаток и повязок, показываясь без них господину даже в будние дни, не ночью, когда искусственное солнце Айзена заходит за горизонт бесконечных пустынь и песков. Дело тут в том, что то, чего не должно было случиться, всё-таки случилось. И, смеет надеяться Нойтора, в первый и последний раз. - Конечно, Нойтора-сама. Я всегда буду следовать за вами, куда бы вы не пошли. И никогда не застану вашу смерть, потому что умру раньше. За вас. - Идиот. Как жаль, что каждое правило имеет свои исключения. И как жаль, что иногда этих исключений бывает несколько. Ведь то, чего не должно было случиться, всё-таки случилось - снова. Хотя Нойтора клялся себе, что это - в первый и последний раз. Дымящийся песок под Теслой как будто бы говорит Нойторе, что его и без того жалкое существование теперь совершенно не имеет смысла. Даже тот шинигами, что победил его, не убеждает Нойтору в том, что нужно встать с живота Теслы, поймать себе пару Пустых, набрать побольше сил и идти дальше в бой - потому что без Линдокруза, который умер ровно пять секунд назад, это совершенно бессмысленно. - Прощай. Увидимся на другой стороне. И Нойтора, падая в забытьё, клянётся себе в том, что найдёт Теслу на этой самой другой стороне, чего бы ему это ни стоило. Ибо нельзя бросать тех, кого умудрился свести с ума, ничего для этого не делая. И нельзя заставлять сошедших с ума видеть под своим телом дымящийся песок. Потому что это непростительно. Даже для арранкара.