Это я виноват.

Любящее сердце — это самое ужасное, что придумала природа. Почему? Любящее сердце, что не получает любви в ответ — ужасное состояние человека. Когда ты любишь, то готов на все ради этого человека. Даже быть преданной пешкой в его жизни, но быть рядом. — Джисон-а! — проносится по всей аудитории наигранно весёлый голос. Брюнет, до этого дремавший на задней парте, тут же пугливо поднимает голову. Тело невольно содрогается от последующей мягкости, опять же слащаво притворной. — Ты чего такой напуганный? Я ещё даже ничего не сделал. На хрупкий стол сваливается тяжёлый рюкзак, проносясь в миллиметрах от лица юноши. — П-прости, — заикается Хан, тут же убирая руки под стол и начиная теребить край рубашки. Глаза бегают из стороны в сторону, лишь бы не окунаться в эти бездонные, прекрасные, чёрные радужки. Иначе он просто пропадёт. Блондин опирается руками на несчастную парту, что кажется вот-вот надломится, и наклоняется ближе к лицу брюнета, опаляя своим дыханием щеки и уши. — Я тут узнал кое-что интересное, — начинает он. Губы расплываются в издевательской улыбке. Можно сказать, даже в неком оскале. — Я тебе нравлюсь, не так ли? Мир Джисона рушится прямо на глазах, и земля уходит из-под ног. Он не должен был узнать этого. Это просто невозможно. Хан настолько тщательно следил за своими действиями и словами, что просто не мог совершить ошибку. Или мог? — Минхо-хён, — дрожащий шёпот доходит до ушей блондина. А улыбка становится шире, хотя, казалось бы, куда ещё. Старший отстраняется от лица, но руки с парты не убирает, всё также слегка нависая над младшим. — Так всё-таки правда. У меня есть предложение. Не хочешь стать моим парнем? — это было, пожалуй, более неожиданно, нежели тот факт, что Минхо узнал правду. Сердце забилось быстрее. Брюнет молчит, не смея произнести ни звука. Слова застревают в горле, а буквы теряются в недрах памяти. — Давай же. Я же тебе нравлюсь, — блондин не сдаётся, напирая и тоном, и телом, всё больше сокращая расстояние. На воображаемых весах боролись «за» и «против», шепча парню все варианты развития. «Против» шепчет громче всех. Может даже не шепчет, а кричит, что нельзя соглашаться. Парень кажется и не слышит эти крики. — Ладно, — «живём один раз». Здравомыслие улетает в отпуск, прихватив с собой и «против». — Отлично! — нездоровый блеск пробегает в бездонных глазах Минхо. — Жду тебя сегодня после пар у машины. Перед уходом парень треплет макушку Хана и удаляется из аудитории. Джисон же, в свою очередь, обдумывает свой выбор. «Вот так сразу». «Как он узнал об этом?» «Тут явно пахнет нечистым! Чем ты думаешь вообще?» «А может это действительно неспроста». «Он же прикалывается над тобой!» «Не могло же мне так повезти». «Конечно не могло!» «Шанс никогда не равен нулю». «В твоем случае точно равен..» *** Этот несчастный день Хан помнит и вспоминает на протяжении уже почти трёх месяцев. И каждый чёртов день для него оказывается сладостной пыткой. Может, сейчас это чувство гниения исчезнет? Он улыбается этой мысли. *** День 28. Хан не понимает Минхо, хотя, казалось, знает его наизусть. Старший очень добр. Добрый на публике, с другими, но не с Ханом. Оставаясь наедине, он холодеет на глазах. Того доброго взгляда как не бывало. И Джисон теряется первое время. А потом проглатывает и оставляет в себе эту горечь, которая копится и потихоньку, незаметно, отравляет брюнета изнутри. Хотелось скрыться и не выходить никогда. Убежать от всего. Ощущение, как будто он теряет рассудок. А может уже потерял? Хан думал, что знал, на что идёт. Они ходили на свидания, после которых Минхо провожал его до дома. Они обедали вместе. А поцелуи… это самое лучшее, что испытывал Джисон. Они были короткими, но такими воздушными. Но Хан травится. Выгрызает себя изнутри. Что-то скребётся каждый раз в груди. В голове постоянные голоса, что это все неправильно. «Тобой пользуются!» — разве не очевидно? «Он не любит тебя!» — а вдруг? И не может покончить с этим. Не может или не хочет? Это остаётся загадкой даже для него самого. Мечта сбылась — он с Минхо-хёном, но не оправдались ожидания. Розовые очки вдребезги разбились о гранитное сердце Минхо, уже спустя какие-то полмесяца. А дальше путей нет. Или есть? Просто Джисон не хочет их видеть. Он с Минхо-хёном, и этим всё сказано. Не важно как, зато с ним. Не важно почему, потому что он рядом. Просто не важно… Но это «не важно» меркнет каждый раз от яркого сквозняка, веющим от блондина. Сердце колет от мысли, что им пользуются. Оно кровью обливается, когда на него смотрят леденящим взглядом, повелевая замолчать. Он просто пытается быть добрым. Хан знает, что хён не такой грубый; знает, что внутри он прячет комочек добра и тепла. Просто не может показать его. Попытки растопить лёд остаются. И от этого ещё больнее. Он ничем не может помочь. *** Отправной точкой стал именно этот день. День 39. День, когда в голове Хана пронеслась эта мысль. Быстрая, но оставившая неприятный шлейф, от которого становилось дурно. «Зачем думаешь об этом? Ты мечтал о нём!» Но долька этой дурацкой мысли застряла в беспорядочном разуме Хана и не желала сниматься с гвоздя. *** День 58. Хан стал стремительно сбавляться в весе. Он почти не ест, а силы уходят на прогулки до универа и небольшие свидания, которые перестали приносить удовольствие уже давно. Их даже свиданиями не назовёшь. Просто молчаливые посиделки в кафе, где каждый платит из своего кармана. Потому что Хану совести не хватает, чтобы «жить» за счет хёна. Подушка не просыхает от бесконечных рыданий, но является отличным успокоительным и единственным слушателем всех невзгод Хана. А кому он может ещё пожаловаться? Родителям? Им дела нет до него. У матери медовый месяц с новым парнем, а отец наверняка опять где-то шляется. Друзьям? Были бы они. Единственными друзьями юноши были те самые «против» и здравый ум. Однако они на данный момент попивают какие-нибудь коктейли на песчаном берегу океана, далеко отсюда, явно наслаждаясь жизнью, пока сам Джисон не может разобраться в себе. Пока он копает в себе глубокую яму. Он никому не нужен. Его бросили, как ненужную дворняжку. Поиграли и выкинули, оставляя на произвол судьбы. Может поэтому он и потянулся к Минхо? Приходится пользоваться небольшим количеством косметики, чтобы прятать опухшие глаза и проявившиеся из-за недосыпа синяки. *** День 87. Будильник звенит настойчиво, даже не думая прекращать бить по бедным ушам Хана. Веки разлепляются с трудом. Корка засохших слёз склеила ресницы, отчего захотелось вырвать глаза. Выключить будильник удалось не сразу. Старый механизм не хотел поддаваться, однако после небольшой борьбы всё-таки решает сдаться. В квартире воцаряется тишина. Громкая, одинокая, такая родная и домашняя. Хан привык к ней. Только в квартире он может почувствовать себя в безопасности. Здесь была, есть и будет его крепость спокойствия и умиротворения. Ступая босыми ногами по холодному паркету, брюнет пробирается к ванной комнате. На автопилоте чистит зубы, принимает освежающий и бодрящий душ. На скорую руку вытирает волосы полотенцем и идёт обратно в комнату приводить порядок на лице. Немного консилера под глаза, растушевать. Тон тоже нанести тонким выравнивающим слоем. Опухшие глаза сгладить розовыми тенями. Пусть лучше будет нарисованный отёк, нежели естественный. Ну вот и все. Не так уж плохо. Можно выходить в свет. О, нет, ещё одна деталь. Натянуть маску забыл. Маску радостного человека. Кто бы что ни говорил, но его учили сдерживаться и не показывать усталости или изнеможения. Улыбка даёт жизнь другим. Улыбка — признак счастья. Джисон уже настолько отточил это умение, что даже актёр большого театра не отличил бы её от настоящей. О завтраке и речи нет. Аппетита парень совсем не чувствует. Вот-вот должен подъехать Минхо. Хан давно понял, что отношения хёну нужны для статуса. Буквально через минуту приходит сообщение от блондина. «Выходи» А Хан не хочет. Он знает, что ехать они будут в полнейшей тишине. Зато потом Минхо откроет ему дверь, поможет выйти из машины, приобнимет, поцелует. И снова станет притворно тёплым и нежным. Классика. Всё стандартно. Как всегда. Уже тошнит от этого. Но брюнет всё равно спускается. Лучезарно улыбается и садится в автомобиль. — Привет, — все так же улыбается Джисон. Старший, до этого сидевший в телефоне, отрывается, бросает короткий взгляд на Хана. — У меня для тебя сюрприз. Не уходи после пар, — холодом веет страшно. Даже мурашки бегут. Не поздоровался. Зато сюрприз какой-то. Впервые за три месяца. Но от этого легче не становилось. Сознание кричало, что не нужно идти. Только вот слышно его будто через толщу воды. — Хорошо, — не докричалось… На парах Джисона не покидает скребёж в груди. Но ему до безумия интересно. Что же мог подготовить хён? Однажды это любопытство погубит его. Непременно погубит… *** Как и просил Минхо, парень ждёт у главного входа. У Джисона пары кончились раньше, поэтому приходится убивать ещё полтора часа. Но вот звенит звонок, выходят студенты. Хана, скучающего в телефоне, хватают за руку и грубо тащат. Он понимает, что это Минхо только после того, как его усадили в машину. И почему-то на заднее сиденье. Становится неуютно. — Что происходит, хён? Молчание. Тяжёлое настолько, что говорит громче слов. А не поздно ли сбежать? Двигатель глубоко урчит. Поздно. Джисон только успевает пристегнуться и врасти в обивку кожаного сиденья. Также он вспоминает всех существующих и несуществующих богов. И молится им почти до потери памяти. Едут они недолго, но для Хана проходит вечность. Автомобиль остановиливается где-то за городом. Местность Джисону известна смутно. Вроде как он здесь был, а вроде как и не был. Может, просто кажется. — Хён, что происходит? Куда ты меня привёз? — снова пытается брюнет. — Выходи. Сумку оставь. Она тебе не пригодится. И юноша повинуется, чувствуя, что если не сделает это, его на месте казнят. Он осторожно закрывает за собой дверь. На глаза падает какая-то ткань, которая перекрывает доступ к свету. Ни лучика не видно. — Хён? Минхо? — Молчи. Я поведу. Хан доверят. Доверяет всей душой. Каждой частичкой тела доверяет. И снова отдаёт всего себя. Идти сложно. Он просто не знает, чего ожидать. Но через время Минхо останавливает Хана, выдавая: — Садись. Хан вместо этого тянется к узлу ткани на затылке. Его руки тут же отдёргивают. — Садись, — тем же приказным тоном вторит старший. Приходится сесть. Неловко плюхнувшись на землю, Джисон притягивает колени к груди и обхватывает их руками. — Хён? Слышится шевеление сзади. Ловкие пальцы Минхо развязали узел, и повязка падает на шею брюнета. С непривычки приходится жмуриться. Потереть глаза нельзя было, иначе он сотрет всю красоту, что наводил с утра. Наконец зрачок привыкает к освещению, и взору Хана открывается вид на реку. Такую прекрасную и блестящую от закатного солнца, что даже сердце замирает. Снова хочется плакать. Впервые за последние месяцы от увиденной красоты, тепла, разливающегося в груди, и невероятного чувства комфорта. За все время проведённого с Минхо, парень наконец по-настоящему ощущает это. — Это так красиво, — мурашки по телу идут от собственного шёпота. Теперь здесь только он и природа. Юноша так давно не выходил никуда, помимо универа. Элементарная прогулка по парку уже превращалась в мыслях Хана в пытку. Зато сейчас он жалеет, что не выходил. Слишком недооценил всемогущество и красоту природы. Она ведь исцеляет человека. — А ты опять накрашен, — совсем неуместно и не вовремя констатирует Минхо, выбивая Джисона из мыслей. — Мы уже говорили об этом. — Хён, — тут же сжимается в комок юноша, — я нехорошо себя чувствую, поэтому крашусь. И мне комфортней так. — Тебе со мной некомфортно? «Нет». — Комфортно, просто… — Хватит твоих «просто», я сказал прекратить это, — твердый тон заставляет сжаться ещё сильнее и замолчать. Но Хан решает для себя, что хватит. Он не будет больше терпеть это. Хватит с него этого унижения. Как говорится: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Нужно иметь достоинство, в конце концов. Почти без дрожи в голосе юноша выпаливает: — Мне так комфортно. Я хочу краситься. Это мое решение, в котором твоего голоса не учитывали. Тут же жалеет о своих словах. Грубые, мозолистые руки в одно мгновение валят юношу на траву, фиксируя запястья над головой. Попытки отбиться были тщетны. Минхо удерживает одной рукой хрупкие запястья, а другой — колени. Откуда столько силы? А может просто истощённое тело Хана не способно дать сопротивление? Старший опасно наклоняется к лицу Джисона, в котором отражена уже не та решительность, блещущая всего пару секунд назад, а самый настоящий страх. Тело буквально пробивает дрожью. Чужие губы растягиваются в оскале: — Ты похож на девчонку, ты знаешь? — расстояние постепенно сокращается, и становится совсем не по себе. — Раз тебе комфортно, значит понравится и это… Хан ничего не может сделать против этой силы… *** — Отвези меня домой, хён. *** Еле добравшись до квартиры на трясущихся ногах, Хан отпирает дверь. Хлопает ею и скатывается на колени, потому что суставы и мышцы просто не держат. Слёзы уже не текут, они будто исчезли. Испарились. Поясница болит до жути. Одно неверное движение, и всё тело пробивает дичайшей болью. Руки тоже ничего не чувствуют, словно варёные спагетти вместо них. На запястьях еле заметные синяки, которые через пару часов обязательно приобретут багрово-фиолетовый оттенок. Неприятно, противно, мерзко. Собрав все силы в кулак, Джисон аккуратно поднимается. Медленными шагами пробирается к ванной комнате. Включает свет и смотрит в зеркало. А в ответ оттуда глядит худое, бледное лицо. Глаза красные ни то от размазанного макияжа, ни то от слёз. Мешки под ними будто имеют массу в тонну. На голове не волосы, а гнездо, явно кем-то обжитое. На шею смотреть противно и невозможно — вся в синяках. Футболка надорвана. В голове опять проносятся ненавистные сцены и появляются фантомные прикосновения. Брюнет не выдерживает и бежит к унитазу. Его рвёт. Рвёт так, как никогда, хотя он и не ел ничего такого. Вообще не ел. Даже про боль в пояснице забывает. Когда желудок немного приходит в себя и Хана едва ли отпускает, он решает хотя бы принять душ, пока его снова не стошнило. Ощущение липкости по всему телу просто невыносимо. Оно сковывает, поглощает, уничтожает парня. Он хочет избавиться от этого. Борясь с болью и дрожащими ногами, юноше всё-таки удается раздеться. Одежду можно кинуть в печь. Его тоже. Но вместо этого Хан регулирует напор и температуру воды на максимум. Он садится в ванну, притягивая ноги к груди и просто сидит. Сидит, потому что сил больше нет. Глаза замыляются от пара ли или вновь появившихся из неоткуда слёз? Юноша уже не знает. Джисон больше ничего не знает. Он хочет избавиться от всего этого. Еле сжимая мочалку, брюнет пытается стереть все ощущения. Хватка постепенно усиливается, а вместе с тем и сила трения. Хочется содрать кожу. Хочется избавиться от этого чувства. Вышел Хан из душа с красным от расчесывания и опухшим от горячей воды телом. Больше всего пострадали шея и плечи. Нежная кожа была буквально содрана в некоторых местах и кровоточила. Несмотря на все усилия, приложенные Джисоном, фантомные прикосновения не пропали. Брюнет внезапно вспоминает день, когда Минхо подошёл к его парте и предложил стать его парнем. Этот несчастный день Хан помнит и вспоминает на протяжении уже почти трех месяцев. И каждый чёртов день для него оказывается сладостной пыткой. Может сейчас это чувство гниения исчезнет? Он улыбается этой мысли. Хан идет на кухню, оставляя влажную дорожку от капель, падающих с волос. Через боль дотягивается до аптечки. Возвращается в гостиную. Кряхтя садится на пол и вытряхивает всё содержимое маленькой сумочки. Вытягивает какой-то блистер и выдавливает все имеющиеся таблетки. Повторят так и с несколькими другими фольгированными упаковками, пока не наберётся целая горсть. Где-то под всей горой лекарств Хан выуживает маленькое, аккуратно запакованное лезвие. Через минуту на журнальном столике оказывается стакан с водой, ручка и бумажка. «Это я виноват. Я сам виноват.» Это всё, что он пишет. А дальше, не раздумывая, загребает горсть медикаментов и закидывает всё разом в рот. Запивает водой и давится. Но ни в коем случае не выплевывает, умудряется проглотить. Медленно распаковывает лезвие. Долго не может решиться, все водит по синеющему запястью то поднимаясь вверх по вене, то обратно спускаясь. Делает пробный порез — царапина. Через секунду появляются красные бусины крови. Хан делает еще пару царапин. Это действительно расслабляет. Тело становится будто пушинкой. Непроизвольно захотелось спать. И Джисон понимает, что это не его «медитация», а действие таблеток. Он в последний раз проводит лезвием по руке, улыбается и погружается в вечный сон. Наконец он избавится от этого ощущения. *** Когда Минхо приходит в универ на следующий день, он застаёт слишком понурые лица не только своих одногруппников, но и большей части универа. — Что происходит? — спрашивает он у проходящего мимо первокурсника. — Вы не знаете, хён? Один из второкурсников покончил жизнь самоубийством вчера. В университете объявили траур сегодня утром. Минхо хмыкает. Великое дело. Но велит продолжать. — Я не сильно помню, как его зовут.. Хва.. нет, Хон… — парнишка задумывается и спустя минуту его лицо озаряется. — Вспомнил! Хан Джисон! И тут мир Минхо рушится в одно мгновение. Так же как когда-то разрушался сам Хан. В ушах стоит звон. Гула больше не слышно. Только белый шум, поглощающий всё пространство. Он оказывается в белой комнате. Внезапно перед глазами появляется Хан. — Прости меня, хён. Он стоит перед ним в белой свободной футболке, скрывающей изнеможённое и костлявое тело. Его излюбленные потертые джинсы. И совершенно босой. Минхо тут же становится невероятно холодно. Тело сковывает будто льдом. Он смотрит на Джисона и не может ничего сказать. Слова застревают в горле и словно рубят его изнутри. Он протягивает дрожащую руку, и силуэт тут же растворяется. Обращается в дымку и испаряется. Минхо бежит, сам не зная, куда. — Это не ты должен извиняться! Пока Минхо бежит в неизвестность в своем мирке, врачи пытаются спасти жизнь хотя бы одному студенту.