Раздражаешь

      Аль-Хайтам не интересовался омегами.       С того самого момента, когда врач сказал ему, что он альфа, появилось резкое желание влезть в какую-нибудь драку, чтобы ему хорошенько ударили в нос. Была надежда, что ему не придется чувствовать эти отвратительно-сладкие запахи, жаль, но в лицо он так и не получил.       Аль-Хайтам усердно старался скрывать собственный запах, пережидая особо ярые ароматические завесы.       А омеги, словно издеваясь, поверх собственных запахов хорошенько умывались духами.       Явно хотели поближе посмотреть, что он ел на завтрак…       У него сильно кружилась голова, и молодой мужчина проклинал себя, их и мир в целом.       Его собственный запах казался ему идеальным. Запах сандала. Легкий, мягко обволакивающий и не назойливый.       Доходило всё это безобразие до того, что когда у омег начинались течки, Аль-Хайтам уходил «на больничный» и очень скоро оказался единственным девственником в своём окружении.       Его это нисколько не смущало. И он специально старался общаться только с альфами.       Их запахи тоже не казались ему уж слишком привлекательными, но его хотя бы не тошнило, а сами альфы не пахли, как цветочная клумба в знойный летний день или магазин со сладостями.       Приторно.       С возрастом стало легче, он научился игнорировать запахи и нашел для себя выход — общаться с бетами. Те ошибочно принимали его за своего. От них не пахло, и он мог хоть немного расслабиться.       Опыта и физиологических потребностей ради, он попробовал секс. Без обязательств, отношений и уж тем более без продолжения в виде детей. Мозгов у него явно хватает.       Было приятно, и если игнорировать некоторые аспекты, в целом, было даже хорошо. Но недостаточно хорошо, чтобы привязать альфу хоть к кому-то.       Он слышал томные вздохи омег в свою сторону, слышал завистливые шепотки альф.       Что поделать? Кто-то делает уклон в знания, кто-то в тело, а кто-то Аль-Хайтам. И без доли скромности, он прекрасно понимает, что он хорош собой.       Желание контактировать с омегами окончательно сошло на нет, когда один из юных цветочных бутонов не решил поиметь наглость, и нервы Аль-Хайтама заодно, и почти ухитрился нарваться на связку.       Аль-Хайтам зарекся больше не контактировать с омегами.       Сперва, его выбор пал на бет, но что-то было не так. Они готовы были его приласкать, готовы были воплотить любую его сексуальную прихоть, но мужчине что-то было не так.       Пресно, как дурацкая сухая булка из столовой.       Тело просило разрядки, а Аль-Хайтам просил чего сам не знал.       В какой-то момент, он временно приютил у себя Кави. Молодой альфа, больше подходящий к омегам.       Стройный, изящный, плавный, но до жути громкий и раздражающий. Он заливисто смеялся, хватаясь за плечо Аль-Хайтама и тот, морщась, скидывал руку архитектора. Кави светился и сиял, светлое пятно раздражало.       Но больше всего Аль-Хайтама раздражали чужие запахи на нём.       Кавех пах морем. Свежо, солоновато. Раздражающе. Его запах забивался в нос ученого, щекотал и нервировал.       Раздражает.       Но почему так хочется вдохнуть его поглубже?       Аль-Хайтам решил, что сдурел под старость лет, старческое слабоумие, отравился, или у него в голове червь, что разъедает ему мозг. Но что-то явно было не так.       Хотелось Кави.       До жути, до каменного возбуждения, до жжения, до сжатых кулаков.       А тот так светло и тепло улыбался, абсолютно не догадываясь, что его сосед уже точит свой кол на него.       И не один раз же точил…       Кави подходил слишком близко, касался его, хлопал по спине.       — Раздражаешь, — Кави растерянно уставился на своего соседа-не-друга и, пожав плечами, ушёл.       А учёный сорвался в ванную, прихватив с собой опрометчиво брошенную накидку Кавеха.       Раздевшись, глубоко вдыхая запах Кави, мужчина застонал, до боли сжимая собственный член, и вяло проводя вверх-вниз.       Морские нотки оседали в глубине носа, приятно покалывали, вызывая только большее возбуждение.       Ему понадобилось пару минут чтобы кончить, вгрызаясь в треклятую накидку.       — Раздражает…       Было слишком хорошо, Аль-Хайтам положил накидку там, где взял, убедился, что его преступление никто не разглядит и на всякий случай обратился к врачу.       — Вы абсолютно здоровы! — Жаль, видимо, это смертельно.       Мужчина начал специально избегать Кави, пустился во все тяжкие, за несколько недель перепробовав больше людей, чем за всю свою жизнь. Отвратительно. Легче не стало, удовольствия было мало, а когда с очередным бетой он словил фантомный запах моря, он понял, что это край.       Нужно было срочно что-то сделать. Срочно. Пока эта болезнь его не добила. Чужие запахи стали ещё отвратительней.       Кави ввалился в их дом слегка пьяный и насквозь пахнущий чем-то отвратительно сладким. Неужели ему так нравится?       Аль-Хайтам зашипел, встал, и поймал того под локоть.       — Как же ты раздражаешь…- Собственный голос прозвучал настолько хрипло, что во рту мгновенно пересохло.       Кави вздрогнул, а после пьяно улыбнулся и повис на нём. Что же, как говорится, не дразни ришболанда мясом?..       Аль-Хайтам дергает его за подбородок и целует. Упивается его губами, на которых ещё остался сладковатый вкус вина, и от этого пьянеет вместе с ним. Хочется обладать, чтобы тот не смел перекрывать свой раздражающий запах чужими.       Кави невнятно стонет ему в губы и пытается оттолкнуть, но мужчина настаивает, пробирается ему под рубашку, царапает короткими ногтями живот архитектора и, на удивление, Кави сдается.       Как они оказались у него на постели, а сам он оказался между раздвинутых ног абсолютно нагого Кавеха, Аль-Хайтам не помнит. Но его это не волнует. Саднящие губы и разгоряченный Кави — главное сейчас.       Как же приятно он пахнет…       Аль-Хайтам, с трудом сдерживаясь, смазывает его и растягивает. Это не омега, и не слайм, сам его не смажешь, смазка ниоткуда не появится.       Кави плавится, удивительно покорно для альфы. Ещё удивительнее, что он сопротивлялся жалкие минуты назад.       — Раздражаешь… — Учёный стонет и с хриплым рыком входит в него почти на всю длину.       Кави вскрикивает и судорожно хватается за него. Больно, Аль-Хайтам понимает, ему тоже больно.       До одури горячий, тесный и, с ума сойти, такой желанный.       Аль-Хайтам едва ли удерживается, чтобы не спустить от простого проникновения. Запах Кави впивается в его нос, дразнит, щекочет, словно хочется чихнуть, но от этого так сладко тянет внизу живота, а перед глазами пляшут цветные пятна.       Аль-Хайтам делает первый толчок, на пробу, и Кави вскидывается, хватаясь за его плечи и, переходя дальше, чуть царапает его спину. Плевать. Ученому до жути хорошо. Он целует своего соседа и тот начинает мелко дрожать.       Он едва как замирает и сгребает дрожащего альфу в свои объятия и слышит, как Кави глубоко вдыхает, утыкаясь ему в шею.       — Расслабься, мне тоже больно, — архитектор скулит, но слушается.       Как только появляется возможность, Аль-Хайтам начинает двигаться, каждое движение отдает мелким фейерверком ощущений и дышать становится тяжело.       Вокруг кружит запах моря смешанный с сандалом. И запах секса. Перед глазами плывет, и Аль-Хайтам едва контролирует своё тело, ну или хотя бы разум.       Пока не слышит тихий шепот Кави над самым своим ухом.       — Ещё…       Больше он ничего не контролирует. Вбиваясь в его тело, пытаясь унять тот животный голод, жадно глотает его стоны, они целуются, кусаются, а потом внутри всё взрывается, отдаваясь звоном в ушах.       Кави что-то говорит. Аль-Хайтам слышит голос архитектора словно через толщу воды.       Все прежние «хорошо и приятно» — были жалким пшиком по сравнению с тем, что он ощутил сегодня.       Он переспал с альфой.       И это было так потрясающе, что мысль о неправильности его действий дошла до него только на следующий день, когда Кави хромая пытался закрыть следы их бурного времяпровождения.       Они не сказали об этом друг другу ни слова. Даже не заикнулись на эту тему, а Аль-Хайтам ещё три дня спал на диване, ибо его собственная постель настолько пропахла Кави, что он не мог даже спокойно там лежать.       Кави же казался всё таким же. Он спорил с кучкой альф в порту. Попался на очередной дешёвый развод, благо Аль-Хайтам успел спугнуть несостоявшегося мошенника. Встречался с омегами и ездил по работе в пустыню.       Что-то конкретно раздражает. Похлеще, чем кислая мина Сайно, когда они встречаются в академии.       Бесит то, что Кави возвращается с чужим запахом. Бесит то, что он начинает часто уходить из дома.       Сильнее всего бесит то, что Аль-Хайтам ничего ему за это не может сделать.       Они оба альфы. То, что между ними произошло просто потребность. Им захотелось, они переспали. Его от природы должны нервировать запахи альф. Потенциальных соперников, с которыми он должен «драться» за сердце какой-нибудь клумбы или зефирки.       Сдерживая рвотный позыв, Аль-Хайтам падает на диван и закрывает лицо книгой.       Отвратительно.       Кажется, он задремал, а когда открыл глаза, первое что бросилось ему в глаза — обнажённый по пояс Кави.       На его спине красовались тонкие, длинные следы от ногтей, шея была искусана и зацелована.       Архитектор вертелся у зеркала и Аль-Хайтам хорошо разглядел его припухшие губы и засос на груди.       Внутри зародилась тихая, холодная ярость. А отвратительный запах кленового сиропа едва не вызвал у учёного рвоту.       Куда делось его море? Кто посмел?       Ну уж нет. Если Аль-Хайтам и смертельно болен, то этот дурацкий альфа с морским бризом будет болеть вместе с ним.       Он вскакивает на ноги, грубо тащит Кавеха в ванную, не слушает его криков и окунает его в воду. Не заботясь о том, что вода холодная, а Кави вопит громче, чем зазывалы на рынке, он берет мыло и безбожно начинает отмывать его, стремясь смыть этот убогий запах с чужой кожи. Ему позволено пахнуть только морем и сандалом.       И глубоко плевать ему, что они оба альфы. Пускай весь мир катится в бездну со своими дурацкими делениями.       Кави шипит, бьется и брызгается. Но Аль-Хайтам непреклонен. Он отмывает его и впивается взглядом глаза в глаза.       Кави замирает, смотрит раздражённо, но молчит.       Их перепалка взглядом длится не более тридцати секунд, Кави срывается с места, опрокидывает Аль-Хайтама на спину и садится на его бедра.       — Какой же ты отвратительный! — Кричит он и жадно целует ученого.       Тот слегка опешил, но быстро перехватил инициативу. Кави не дает ему возможность встать, остервенело срывает одежду и с себя и с учёного. Оба успели возбудиться, как подростки, от простого поцелуя у обоих стоит так, что больно.       Секс на полу в ванной — это не то, чего они хотели, но то, что они заслужили.       — Раздражаешь… — шепчет Аль-Хайтам вдыхая великолепный запах моря и целует Кави в висок.       — Ты тоже… — С придыханием отвечает архитектор уткнувшись носом в шею Аль-Хайтама, туда, где стучит пульс, где сильнее всего пахнет сандалом.       Ну альфы и альфы, чего бубнить-то?