Болен маньяком

Прошло уже несколько дней, может быть, даже больше. Факт того, что Парк находился в пустой комнате, не давал ему покоя. Этот выродок уходит на несколько часов, а после снова возвращается, пропахший болью и кровью. Мрачная аура нависает над его искаженным лицом, если это можно назвать человеческим обликом. Хочется разрушить это «уютное гнездышко», где постепенно теряешь рассудок. Грань между реальностью и кратковременными галлюцинациями начинает быстро исчезать. В какой-то степени можно понять и даже посочувствовать Глускину. Он не был жестоким убийцей или насильником в прошлой жизни. Маунт-Мэссив изменил его, очень сильно изменил... К сожалению, попытки кричать и как-то повлиять на ситуацию перестали быть актуальными. Непрекращающаяся головная боль и слабость лишили его желания жить. Когда Глускин был в комнате, он всегда занимался пошивом платья. Эдди обещал, что оно будет великолепным, особенно на Вейлоне. Стоит представить, как эти руки блуждают по телу, цепляют фату, а затем целуют, оставляя на лице неприятные следы от крови. От таких мыслей хочется рвать волосы на голове, но сейчас это просто бесполезно и не принесет морального удовлетворения. Лишь боль и очередное разочарование в себе, в этом монстре, который со спокойной душой продолжает свою работу, сидя за столом. Возможно, настал тот момент, когда не остается ничего другого, кроме как верить в Бога. Вейлон никогда не считал, что вера во Всевышнего - это излишняя фанатичность. Вера - это нечто личное, то, что не показываешь на людях. Когда Вейлон говорил, что все будет хорошо, он сжимался, обнимая свои тощие колени, и жалобно скулил, прося помощи. Ему жутко хотелось есть, поглощать пищу с огромным аппетитом, как хищник, который после нескольких дней выслеживания, наконец добравшись до своей жертвы, начал разрывать ее на куски и жадно пожирать, пока это не вызовет ощутимый дискомфорт. Иногда на Глускина накатывало добродушие, и он угощал его едой и напитками, найденными в стенах лечебницы. Поначалу Парк с большим отвращением относился к таким угощениям. Но сильная боль в животе затмила его внимание на таких мелочах, как брезгливость. Все мысли были только о том, как быстрее утолить волчий голод. Через пару дней, стоя на коленях, Парк молил о помощи, выпрашивая столь заветную бутылку воды и немного еды. Он был готов растоптать свою гордость и сделать все что угодно, лишь бы выжить. В тот момент Вейлон находился в таком отчаянном положении, что был готов на любые унижения. У него была глупая фобия, связанная со смертью. Он постоянно испытывал беспричинную тревожность. Это мешало ему жить полной жизнью и наслаждаться каждым мгновением скучной, однообразной жизни. Но Парк всегда ценил жизнь и не хотел так просто с ней расставаться. Только не сейчас и не в этом гребаном месте. Приходилось ломать себя, свои привычные рамки комфорта и личные границы, которые так нагло стерли и растоптали, будто ненужную часть элемента личности Парка. Каждое действие Глускина по отношению к Вейлону приносило моральное унижение, которое медленно подталкивало его к завершению этого всего. От каждой мысли о том, чтобы покончить с собой, колени Эдди начинали дрожать, и он чувствовал это. В комнате витал ужасный страх. В такие моменты Глускин, не имея никаких злых намерений, подходил к мужчине и гладил его по бледной щеке своими холодными пальцами. Хотелось плакать от этих прикосновений, но этого не происходило. Было очень странно осознавать, что этот знак внимания действительно успокаивал и вызывал чувство умиротворения, из-за которого хотелось прижаться ближе, чтобы тебя немного обняли и провели ладонью по спине, создавая узоры. Но всегда приходилось сдерживать свои нежные порывы внезапной любвеобильности. Разлепив глаза от внезапного резкого крика, Вейлон встрепенулся и слегка приподнялся на локтях. Увидев перед собой мистера Глускина, Парк устало потер лицо и только через минуту осознал, что именно он держит в руках. Свадебное платье, пусть и немного грязное, но все еще белоснежное, было в его крепких руках, покрытых красными пятнами. «Это для тебя, дорогой. Ты будешь самым красивым на нашей свадьбе!» — громко воскликнул маньяк. Парень тяжело вздохнул и сжал простыни, понимая, что бежать ему некуда. Сопротивляться - только себе хуже сделать. «Тебе не нравится?» — удивился мужчина, изогнув бровь. Парк, бросив взгляд, полный отчаяния, старался не смотреть мужчине в глаза, наполненные искренней любовью и безумием. — Ответь мне, милый. — Нравится. — Тогда прими подарок. Если прислониться к груди Парка, можно услышать, как с треском сгорает его пылающее сердце. Он не девушка и не любит подобные вещи. Как он этого не понимает? Чертов маньяк! Принимая свое поражение, Вейлон с презрением к самому себе взял презент. Он поспешил стянуть с себя одежду, пока Глускин отвернулся. Парк не хотел, чтобы его видели обнаженным. Только не сейчас. «Нужна помощь?» — бесцеремонно спросил маньяк, бесшумно приблизившись и положив ладонь на теплую спину жертвы. Подцепив бегунок, Эдди застегнул молнию до конца, а после радостно улыбнулся. «Тебе комфортно?» — спросил жених в ожидании ответа. Хотелось высказать всю обиду, которая стояла комом в горле. Вместо тысячи слов он решил промолчать. Ему не хотелось поддерживать этот бессмысленный диалог со стеной. «Ты такой прекрасный», — прошептал Эдди, и Вейлон закрыл глаза от столь неожиданного и откровенного движения со стороны мужчины. Парк почувствовал, как ладонь Эдди непринужденно скользит по его ягодице. На щеках появился легкий румянец, что вызвало некоторое беспокойство. Тихое и монотонное нашептывание различных нежных слов вызвало бесконечную волну мурашек. Руки бесконтрольно обвивали широкую спину в попытках избавиться от нарастающей неловкости. Неожиданно для себя он заскулил, одновременно отстраняясь. «Дорогой!» — Эдди рефлекторно схватил его за талию и обнял. Сопротивляться было бессмысленно. Вейлон чувствовал себя игрушкой в его руках, которая может быстро надоесть и ее придется выбросить, как ненужную вещь. Хотелось бы верить, что у этой истории будет счастливый конец - конец, в котором они полюбят друг друга и отдадутся своим чувствам. Парк будет задыхаться от каждого страстного толчка, наполненного любовью и похотью. Случится ли это когда-нибудь? Вейлон готов поклясться, что да. Теперь он болен - болен от любви к маньяку.