***
Было начало декабря, точнее, вечер восьмого числа. Я возвращался с работы зверски голодный и вымотанный долгими нудными, но, без сомнений, плодотворными переговорами со шведами. Эти наглые викинги вытрахали моим юристам, а заодно и мне, все мозги. Пришлось даже пойти на некоторые уступки, только бы прекратить бессмысленные споры. Но и этого оказалось мало. Воодушевлённые своей маленькой победой, они решили раскрутить меня на банкет по случаю заключения удачного контракта и принялись на все лады расписывать прелести русской бани и соблазнять девицами сомнительной наружности и поведения. Будто я бань не видел. В России я вырос или где? Девиц я тоже повидал всяких, поэтому при первой же удобной возможности спихнул этих сверхдеятельных скандинавов на своих заместителей и незаметно смылся. Тихо сыпал снег, оседая мелкой моросью на лобовом стекле. За хмурыми облаками пряталась золотистая луна. По сторонам от дороги чернели недостроенные коттеджи. На обочинах возвышались редкие одинокие ели. Повседневный, уже приевшийся пейзаж, только затянутый сумраком. В нашем проулке опять не включили фонари, и приходилось пробираться в потёмках. Чёрт бы побрал эти новые экологические посёлки! Свет фар выхватил из темноты знакомый забор, и, свернув на подъездную дорожку, я остановил машину. В общем, как говорится: ничто не предвещало неожиданных поворотов судьбы. Мой домик в стиле швейцарского шале находился в отдалении, почти в лесу, окружённый высоченными соснами, чернеющими между стволов куцыми ёлками и беспроглядным мраком. Да, место я выбрал замечательное: подальше от городского шума, смога и людей. Воздух здесь был чистый, лес неистоптанный, и живописное озеро имелось за участком. Всё началось с пульта от гаражных ворот, который ни с того ни с сего вдруг перестал работать и на каждое нажатие лишь мелодично пищал. В раздражении отщёлкнув ремень безопасности, я выбрался наружу и, не ожидая от Вселенной подвоха, направился к калитке. Над головой, со зловещим треском рассыпавшись искрами, мигнул фонарь. Я прислушался к тишине: ни шелеста ветра, ни скрипа сосен. Только густая снежная пелена и звенящее напряжением безмолвие окружали меня. Возникло гадкое ощущение, что сейчас из чащи выйдут какие-нибудь Белые Ходоки во главе с Королём Ночи и сцапают меня. Но среди деревьев таился сумрак и пустота. А спустя мгновение я застыл как вкопанный, разглядев в клубах снежной пыли приближающегося здоровенного белого пса. Он словно взялся из ниоткуда. Остановившись возле кустика, пёс, отфыркиваясь, обнюхал его и, бессовестно задрав лапу, демонстративно сделал свои собачьи дела. А затем, вывалив влажный язык из клыкастой пасти, потрусил ко мне, радостно размахивая хвостом. Будто я был его любимым хозяином. Подойдя совсем близко, он ткнулся мокрым носом в руку и нагло уселся рядом. Я же, ни жив ни мёртв от ужаса, буквально сроднился с забором. В левой икре закололо и заныло; сердце ёкнуло, подпрыгивая где-то в глотке, того и гляди готовое покинуть моё одеревеневшее тело. Пальцы непроизвольно разжались, позволяя ключам с глухим стуком упасть на снег. Конечно, не хотелось бы перед какой-то шавкой показывать слабость, дабы не уронить своего достоинства, но паника душным захватом уже подступила к горлу вместе с тошнотой, а в коленях появилась неприятная дрожь. Пёс, не обращая на моё состояние никакого внимания, подтянул к себе ключи, аккуратно подхватил их зубами и сунулся ко мне. Я, честно говоря, охренел, напрочь позабыв о страхе, и осторожно забрал связку. Ещё и ляпнул: «Спасибо». Пёс, как ни в чём не бывало, отвернулся и уставился куда-то вдаль. Нет, ну нормально вообще? Я, значит, трясся тут, как заячий хвост, а он сидел себе и морду воротил. Может, выжидал чего? Я вдруг припомнил, что заехав по пути с работы в супермаркет, купил какие-то мясные полуфабрикаты, которые должны были лежать в пакетах в багажнике внедорожника. И я надеялся, что этим можно будет задобрить косматое чудовище и потихоньку улизнуть. Только вот проблема была в том, что я вздохнуть боялся, не то что двинуться. Прочистив горло, я сипло окликнул псину: — Эй! Как тебя там… Шарик! И сделал едва заметный шаг в сторону машины. Пёс даже ухом не повёл, только презрительно скривился. Вот натурально, как Вовка, когда ему приходилось терпеть мои подколки. Может, и этот оскорбился, что я его Шариком назвал? Ладно, зайдём с другого бока. — Бобик! — Ноль реакции. — Тузик? — с надеждой спросил я, медленно продвигаясь к багажнику, но пёс задрал нос и презрительно фыркнул, всем видом показывая, куда я могу засунуть свое остроумие. Скажите, пожалуйста, какие мы привередливые! Да любая дворняга почла бы за честь носить такие ёмкие имена, а этот… Можно было попробовать что-нибудь более благородное. Хотя вряд ли его звали сэр Уильям Донахью III какой-нибудь. Это уж было бы слишком. Ноги стали подмерзать. Всё-таки декабрь на дворе, а мои ботиночки на тонкой подошве никак не предназначались для длительных знакомств с бродячими собаками. Вот только на бродягу этот зверь не походил. Несмотря на темень, я заметил, что кобель был породистым, ухоженным и, что немаловажно — носил ошейник. Наверное, прибежал с соседней улицы, там почти все дома были заселены. Я знал, что некоторые хозяева писали на ошейниках не только клички своих питомцев, а также адреса, но в данном случае на везение рассчитывать не приходилось. Страшно было хватать пса за шкирку и детально изучать. Ещё подумает, что я вздумал покуситься на его дворянскую честь. Хотя, какая разница, каких он кровей? Жрать-то все одинаково хотели. И всё же интересно было, как его звали? На ум пришёл один старенький фильм с Джеймсом Белуши, который я недавно пересматривал. Там, правда, была овчарка, но я всё-таки решил попробовать. Чем чёрт не шутит? — Джерри! Пёс резко дёрнулся в мою сторону, от чего я вздрогнул, покрываясь противными мурашками, и с любопытством вылупился. Он наклонил голову, и я готов был поклясться, что ещё и бровь вопросительно изогнул! Ну, если бы она была как у человека. Неужели угадал? — Так ты Джерри? Пёс буркнул что-то совсем не дружественное и равнодушно отвернулся. Ага, значит мимо. Но на эту кличку он среагировал. Нужно было подобрать что-то созвучное. Может… Джек? Тоже вроде был в каком-то фильме… — Джек! — не задумываясь, выдал я и тут же пожалел. Вскочив, пёс громогласно рявкнул, резво оббежал вокруг машины, а потом прыгнул на меня, вдавливая своим весом в пассажирскую дверь. Опешив от такой бесцеремонности, я чуть не обделался в ту же секунду и только судорожно пытался вдохнуть хоть немного воздуха. А этот наглец, недолго думая, широко лизнул меня от подбородка до самого лба, слез и радостно закрутился волчком. Я, конечно, был счастлив до усрачки, что мы, наконец, познакомились, только в этот момент предпочёл бы провалиться сквозь землю и вынырнуть где-нибудь подальше, желательно у себя в доме. Но дружелюбное поведение пса послужило сигналом, что опасаться мне в принципе нечего. Джек гарцевал юным жеребцом, путаясь под ногами, и повизгивал, будто знал, что я принёс ему что-то вкусненькое. Я всё же нашёл в себе силы отлипнуть от кузова. Вытер рукавом лицо, бочком протиснулся к багажнику и достал пакеты. Джек, не забывая следить за мной, гонялся за кончиком мохнатого хвоста и выглядел как вполне себе мирный питомец, встречающий заботливого хозяина. От облегчения, что в ближайшее время мне не грозит жестокая расправа, я был согласен на какое-то время превратиться в такового и охотно поделиться едой. Вытащив кулёк с сардельками, я развязал его и отодрал пару штук. Джек, заметив мои нехитрые манипуляции, замер, нетерпеливо переминаясь и поскуливая от предвкушения. Я кинул ему одну сардельку, поставил машину на сигнализацию и стал продумывать стратегический план отступления. До калитки оставалось с десяток шагов, и главное было отвлечь внимание пса. Он слопал подаяние за милую душу и повернулся ко мне, плотоядно облизываясь. Пожертвовав ещё одну сардельку, я постарался закинуть её куда-нибудь подальше. Джек глянул на меня укоризненно, но бросился за добычей, освобождая путь для манёвра. Но только я чесанул к двери, непослушными пальцами перебирая связку ключей, как позади послышалось тяжёлое сопение и хруст сминаемого снега. Я обернулся и увидел, как этот гад, зажав в зубах добычу и задорно хлопая ушами, со всей дури нёсся прямо на меня. Прислонившись к забору и ощущая, как по спине растекается ледяной пот, я вцепился в ручки пакетов, выставляя их перед собой как защиту. Мне всего-то оставалось замок открыть и сигануть внутрь. Но сделать это, когда белобрысое чудовище в опасной близости застыло на расставленных лапах, было проблематично. Да уж, сегодняшний день щедро одарил меня нервными потрясениями! А я, между прочим, тоже был голоден, хотел в туалет, в душ, да и домой мне надо было срочно. Но разве объяснишь? Пока я раздумывал, пёс изничтожил вторую сардельку и с игривым азартом охотника уставился на меня в ожидании. Нет, вы только посмотрите на него! Этому попрошайке всё мало! Но когда он поднял лапу и жалостно тявкнул, моё сердце дрогнуло и даже наполнилось каким-то подобием симпатии. С покорным вздохом я снова залез в пакет и по-братски разделил оставшиеся четыре сардельки пополам. Ладно уж, на ужин мне и двух хватит, а пёс, похоже, сильно оголодал. Хозяева у него, конечно, мудаки конченые, раз выкинули такого красавца. А вдруг он всё-таки сам убежал и теперь не мог найти обратную дорогу? Пришёл-то он из леса. Замёрз, поди, бедолага. Но я хмыкнул, одёргивая себя. Ещё не хватало сентиментальные нюни распустить. Все собаки — монстры, и точка! Забросив сардельки куда-то за кусты, я на мгновение засмотрелся, как Джек грациозно бежит за ними. Но внутренний голос возопил во мне, чтобы я перестал пялиться, как идиот, и уматывал побыстрее. У меня даже получилось с первого раза открыть замок. Я рванул от себя дверь и тут же подпёр её с обратной стороны. И только когда щёлкнул засов, почувствовал себя в безопасности. Проигнорировав отчаянный и больше обиженный лай, я ломанулся к крыльцу, не ощущая под собой ног от счастья, и ввалился в дом. Свет мягко осветил холл. В нос ударил тёплый запах дерева и обжитого уюта. Никогда ещё родные стены так не радовали меня! Сиамский кот Кактус, одновременно зевая и истерично вопя, выполз из гостиной и приветственно потёрся о штанину. Ещё один ненасытный рот! Пока варились сардельки и разогревались макароны, я переоделся и накормил кота. Спокойно поужинал, увлечённо наблюдая, как агент Малдер с компанией клонов бегали от инопланетного охотника за головами, вымыл посуду, принял душ и со спокойной совестью завалился в кровать. Несмотря на усталость и день, полный не самых приятных событий, уснуть не получалось. Встреча на подъездной дорожке, наверное, окончательно выбила меня из колеи. Надо сказать, что вся эта ситуация больше нервировала, хотя под конец я немного проникся жалостью к Джеку. А ещё меня поразили его человеческие повадки. Будто бы он понимал, о чём я с ним разговаривал, и каким-то образом угадывал мои мысли. Но это всё глупости. Такая ерунда могла привидеться лишь от страха. Потому я и пытался общаться с животным, прикинувшись полным идиотом! Когда чувствуешь опасность за свою жизнь, ещё и не так спляшешь. Конечно, меня раздирало любопытство, какой породы был пёс, но я в этом ни черта не шарил. Узнай я наверняка, что бы это могло изменить? Поэтому, посоветовав себе поменьше думать о всякой херне, я постарался заснуть. И только я устроился поудобнее, как тут же услышал за окном протяжный вой. Подскочив с кровати, я выглянул на улицу. Джек, таращась в затянутое тучами хмурое небо, сидел у машины; то ли звёзды выискивал, то ли выл на луну. Внезапно он повернул морду и уставился на меня. Даже с такого расстояния чувствовался его тяжёлый, пристальный взгляд. Я испуганно отпрянул и, метнувшись в постель, укутался до подбородка. Нет, я точно чокнулся. Взрослый, разумный мужик, а прятался под одеялом от собаки, которая где-то там, за забором, как последний трус. Это всё нервы. Я отвернулся от окна, улёгся как следует и прикрыл веки. Джек тут же возник в памяти во всех подробностях: красивый, что ни говори, и определённо ухоженный, не сказать, что воспитанный, но глаза у него были необычайно умные и понимающие. И он вовсе не выглядел опасным! Умом я это понимал, но застарелые, основательно пустившие свои корни фобии так быстро не могли исчезнуть. Удивляло, что он никуда не уходил, а терпеливо ждал на холоде, под падающим снегом. И где-то глубоко внутри кольнуло внезапное предчувствие, что караулил он именно меня. И сердце снова сжалось от щемящей тоски.***
Ночью крепко подморозило. Наутро засыпанный снегом проулок выглядел чистым и нетронутым. Лес, притихший под тяжестью белых шапок, казался сказочным и таинственным. И только ветер гудел, раскачивая верхушки косматых сосен, да гонял по земле синеватую змейку позёмки. Со стороны озера сквозило сыростью. Оттуда же, затянув край подлеска, клоками подбирался к дороге густой туман. И надо сказать: выглядело это немного жутковато. Отлипнув от созерцания безжизненного пейзажа, я принялся расчищать внедорожник. Брошенный под открытым небом, он походил на огромный, сверкающий в сиянии луны сугроб. С соседней улицы прилетел разноголосый лай, и сразу вспомнился Джек. Я был немного удивлён, что он не крутился под ногами, выпрашивая что-нибудь из еды. Замёрз, наверное, и удрал куда-нибудь в более тёплое место. С утра всё произошедшее накануне представлялось чудны́м сном. Конец года выдался напряжённым, работы навалилось — только успевай разгребать, оттого и уставал сильно. Мало ли что мне могло примерещиться в таком состоянии. Но, опять же, четыре скормленные сардельки просто так из головы не выкинешь! Я дошёл до просеки, свистнул и подождал немного, вглядываясь в белёсую тьму. Но никто так и не откликнулся. Возможно, Джек и не прятался вовсе, а давно вернулся к своему хозяину. Хорошо бы так оно и было. Щёки и нос стало подмораживать. Забравшись в машину, я включил обогрев, выкрутил погромче звук магнитолы и вырулил в сторону офиса. А вечером, подъезжая к дому, заметил в свете фар знакомый силуэт. Джек поджидал меня на подъездной дорожке, выплясывая от нетерпения, а когда я вылез из салона, радостно облаял и облизал ладони, как старому другу. Ну как после такого радушного приёма не пожертвовать охлаждёнными стейками из индейки! В благодарность Джек позволил почесать себя за ухом и погладить по спине. Мы даже немного пообщались, если это вообще можно было так назвать, когда на все мои вопросы он согласно тявкал. Но на секунду мне показалось, что я начал понимать его. Подмёрзнув, я потрепал его по загривку, попрощался, как полагается, пожав лапу, и направился к калитке, отмечая, что больше не пытался спасаться бегством. «Кормящую руку даже волк не кусает». Так говаривала моя бабушка. Уже в дверях я оглянулся и вновь увидел полные тоски глаза Джека. Позови я его, он бы с радостью, повизгивая, ринулся следом. И — клянусь! — я отчётливо захотел этого, но, сжав зубы, отвернулся и поплёлся домой. За ночь я дважды просыпался. Сложно было объяснить самому себе, какая сила выталкивала меня из постели и тащила к окну. Джек так же сидел и разглядывал небо, а мы с Кактусом наблюдали за ним и по очереди вздыхали. Внушительный и спокойный вид пса дарил необъяснимую уверенность и тихую радость. А утром меня неизменно встречали пустой проулок, мрачные застывшие сосны и звенящая тишина. Но я был уверен, что он вернётся.***
Наши «свидания» с Джеком продолжались до середины декабря. Как-то раз мы по-дружески выбрались в лес на прогулку. Я, наконец-то достав новые лыжи и вооружившись внезапно проснувшимся энтузиазмом, принялся прокладывать лыжню. Просеку изрядно занесло, полозья лыж проваливались под наст, но скользили легко и споро. Вокруг царили безмолвие и умиротворение. Солнце бледными лучами просачивалось сквозь плотные верхушки сосен. Под ноги, окрашивая снег в глубокий синий, ложились длинные тени. Молодые ёлочки и сосенки, будто укутанные пуховыми платками, напоминали розовые и желтоватые головки сахарной ваты, беспорядочно натыканные между темнеющих стволов. Джек с азартом первопроходца скакал по девственно нетронутому подлеску, местами проваливаясь почти до ушей. Но это не мешало ему с громким лаем гонять куцых белок и мелких птичек. Напрыгавшись, он выбирался на просеку, долго отряхивался, разбрасывая по сторонам налипшие на шерсть снежные комья. Подбегал ко мне за каким-нибудь лакомством, а потом с новыми силами зарывался в сугробы и жрал снег, как распоясавшийся шкет. Интересно, собаки болеют ангиной? На обратном пути мы прошлись по берегу чернеющего незамёрзшей полыньёй озера. У кромки две взъерошенные вороны терзали дохлую рыбину. Джек, порыкивая и поглядывая с подозрением, обошёл их и уселся в сторонке. Глядя на сверкающие в водной ряби солнечные блики, я подумал, что неплохо было бы купить к лету лодку. Хотелось сплавать на другой берег и посмотреть, что скрывалось за нависающими неприступными скалами и густым лесом. И на рыбалку будет сподручнее выбираться. Отстегнув лыжи и закинув их на плечо, я немного постоял рядом с Джеком, слушая бойкий перестук дятлов и истеричные крики воробьёв, дерущихся на краснеющей гроздьями ягод рябине. Дышалось как-то особенно легко, и наслаждаться единением с природой, чувствуя под пальцами горячую шерсть Джека, было приятно и спокойно. Да и к нашей близости так привыкалось легче. Но чаще всего он дожидался меня на дороге и, завидев машину, мчался навстречу. Он так искренне радовался моему возвращению, так нетерпеливо гарцевал вокруг, ожидая свой законный ужин, что я в какой-то момент почувствовал себя его истинным хозяином и даже прослезился от умиления. Джек деловито лез мордой в пакеты и безошибочно находил упаковки сосисок или котлет, подцеплял их зубами и совал мне в руки: мол, давай скорее, корми, я уже заждался. Потом мы, как обычно, разговаривали, всё больше проникаясь симпатией друг к другу. Когда я уходил, он каждый раз с отчаянной тоской смотрел мне в след своими невероятно зелёными, будто человеческими глазами. Ночами неизменно охранял мой сон, а к утру исчезал, будто его и не было. И каждый раз, глядя на него, такого брошенного и одинокого, душа обливалось кровью, и внутри зарождалось какое-то щемящее и очень странное чувство.***
Ближе к двадцатым числам морозы ударили совсем уж бесчеловечные. Столбик термометра скатился ниже отметки двадцать пять градусов. Стало невыносимо наблюдать, как Джек, переступая с лапы на лапу, мёрз на улице и ждал. В том, что он приходил только ради меня, не возникало сомнений, достаточно было посмотреть на его улыбающуюся морду, и всё сразу становилось понятно. Мы привязались друг к другу за эти недели, между нами установилось какое-то интимное понимание. Наверное, поэтому в его умном, доверчивом взгляде я безошибочно читал надежду. До поздней ночи я маялся бессонницей, взвешивая все за и против, даже с котом поделился своей безумной идеей. И, не получив явного сопротивления, всё-таки решился забрать Джека домой. Я по привычке поднялся с постели, завязав волосы в небрежный узел; Кактус тут же сиганул следом, занимая наблюдательный пост. Если Джек окажется за воротами, я больше не буду смотреть, как он страдает. Но, подойдя к окну, я нахмурился и рефлекторно напрягся. Какой-то мужик в мохнатом тулупе нараспашку и в сдвинутой на затылок ушанке нападал на моего Джека, пытаясь ухватиться за ошейник. Пёс, поджав уши и припав к земле, скалил ощеренную пасть и рычал. Я не слышал ни звука, но отлично чувствовал исходившие от животного страх и ярость. Кактус зашипел и заскрёб когтями стекло, словно хотел броситься на помощь. И когда незнакомец всё же умудрился поймать Джека, мне стало по-настоящему страшно. Пулей рванув вниз и чуть не выпав из тапочек, я накинул дублёнку и выбежал из дома, желая одного — спасти, забрать себе. А то добегается вот так, а потом станет начинкой для какой-нибудь шаурмы. Джек надрывно заливался скулящим лаем, а я, не размениваясь на размышления, схватил из-под навеса первое попавшееся полено и с громким воплем распахнул калитку: — Эй! А ну оставь собаку в покое! Мужик, кривой, как турецкая сабля, яростно взревел и полыхнул на меня воспалёнными глазами. От этого взгляда, полного лютой ненависти, волосы встали дыбом на всех местах. Живодёр, как есть. Я уверенно перехватил полено, готовый защищать собаку до последнего. И этой заминки хватило, чтобы Джек вывернулся из цепких обветренных пальцев и дал дёру в подлесок, прямиком через сугробы. Разразившись отборным матом, пьянчужка сплюнул и с заносом, опасно кренясь к земле, помчался вдогонку. Не успел я глазом моргнуть, как оба исчезли за деревьями. А в воздухе остался резкий запах перегара да куча следов на снегу. Поёжившись, скорее не от холода, а от какого-то колючего и липкого предчувствия, я растёр ладонями лицо, убирая растрепавшиеся волосы. Оглядевшись по сторонам и увидев привычный пустынный пейзаж, я, как был, в тапках на босу ногу и в расстёгнутой дублёнке, сверкая голой волосатой грудью, добежал до просеки и, вглядываясь в зияющую пустоту, заорал: — Джек! Дже-е-ек! — И закашлялся, сорвав голос. Крупные редкие снежинки, кружась в магическом танце, медленно оседали на землю. Стало слишком тихо. Но эта тишина давила на плечи и была обманчива. С запада уже подбирались сизые тучи — предвестники сильных снегопадов. От пробирающего до костей холода зазнобило. Я поспешно запахнул дублёнку, сжимая края заледеневшими пальцами. Ждать неизвестно чего и мёрзнуть не было смысла. Откинув полено и постоянно оглядываясь на просеку, я вернулся к воротам. А к утру разгулялась жуткая буря. Ветер, швыряя во все стороны снежную крупу, с такой силой врезался в окна, что они ходили ходуном. Во дворе с гулким рокотом трещали сосны. Ветки яблони, растущей перед террасой, бились в стёкла, елозя с протяжным скрипом. Заснуть никак не удавалось. То Кактус поминутно дёргался под одеялом, напуганный буйством стихии, то мысли мерзкие лезли в голову. Чувство вины за случившееся разрослось до немыслимых размеров, и до звонка будильника я только и делал, что занимался самоедством. А потом Джек пропал. Он не встретил меня после работы и на следующий вечер тоже не объявился. Никаких собачьих следов поблизости я не нашёл. Спустя пару дней я не выдержал бесполезного самобичевания и ринулся на поиски. Обошёл соседние улицы, сбегал до лесной опушки, спустился к озеру и даже жителей посёлка поспрашивал, но те только мотали головами да пожимали плечами. Вот где его черти носили? Непонятно. Ни о чём плохом думать не хотелось, но я подозревал, что его исчезновение было связано с тем странным мужиком. Каждый раз перед сном, надеясь на чудо, я выбирался на просеку и бродил в потёмках, выкрикивая Джека. Но он не показывался. А ведь я успел привыкнуть к своему мохнатому другу и теперь удивлялся, насколько мне его не хватало.***
Накануне неожиданно для декабря потеплело чуть ли не в плюс. Весь день шёл мокрый снег, переходящий в мерзкий дождь. Однако промозглый ветер люто обмораживал кожу, облепляя колкой сыростью. А наутро резко ударивший морозец превратил вчерашнее месиво в опасную ледяную катушку. По городу растянулись неимоверные пробки, и даже пешеходы передвигались со скоростью спящих улиток. Предновогодняя суета необъяснимым образом превращала людей в каких-то беспрестанно тупящих безумцев. Обычный поход за продуктами превращался в тяжкое испытание, чего уж говорить про дороги. Неудивительно, что в посёлок я заехал почти ночью. Свет в проулке так и не включили, зато соседу напротив, видимо, надоело шарахаться в потёмках, и он обвешал свою трехэтажную кирпичную громадину разноцветными гирляндами до самой трубы. Иллюминация была как на ярмарке. Ещё издали я заметил и мигающие огни, и несущегося навстречу Джека. Сердце радостно подпрыгнуло и заметалось пойманным воробьём за рёбрами. Обрадовавшись, я упустил момент, когда пёс на бешеной скорости выскочил из-за возвышающейся на добрый метр насыпи щебёнки и сиганул наперерез, прямиком под колёса. Я резко даванул на тормоз; тяжёлый внедорожник повело боком, протащило по наледи, как на санках, и швырнуло на собаку. — Нет! — заорал я, перекрикивая магнитолу, и отчётливо услышал глухой хруст. Джек отпрыгнул или его откинуло, я так и не понял, и, кувыркнувшись, резво вскочил. Я в ужасе вывалился из машины, кидаясь ему на помощь. — Что же ты творишь, обормот? Но Джек уже твёрдо стоял на лапах, яростно виляя хвостом и хватая меня зубами за рукав. Потом вдруг, поджав уши и поскуливая, прыгнул на калитку и заскрёб когтями по железу, словно во что бы то ни стало хотел попасть внутрь. Словно чувствовал какую-то опасность. Не успел я открыть калитку, как он тут же метнулся к крыльцу, нетерпеливо лая у двери. Мне же пришлось возвращаться к машине, выруливать из сугроба и заезжать в гараж. Бампер треснул, очевидно он и послужил причиной хруста, который я услышал. Но это были сущие мелочи по сравнению с тем, что Джек вернулся живой. Когда я распахнул входную дверь дома, пёс рванул прямиком под лестницу, чуть не сбивая меня с ног, и забился за коробки с неразобранными вещами, сверкая из темноты блестящими глазами. Чего этот дуралей так испугался? Ума не приложу. Пришлось выманивать его колбасой. Настороженно принюхиваясь к незнакомым запахам, Джек крадучись обошёл первый этаж, сунулся мордой во все углы и жутко переполошил спрятавшегося за занавесками в гостиной Кактуса. Тот, увидев на своей территории незнакомую зверюгу, с протяжным воем выпрыгнул из засады, вздыбил воинственно шерсть на загривке и, зашипев со всей мочи на «злостного оккупанта», на правах хозяина шарахнул его лапой по носу. Джек обиженно взвизгнул, сиганул обратно в своё убежище и затаился. Подхватив возбуждённого и упирающегося кота, я уволок его в кабинет и строго-настрого приказал не тревожить гостя, а проявить понимание и радушие. Кактус, впрочем, взглядом сообщив всё, что об этом думает, демонстративно повернулся ко мне задом, протестующе вздёрнул хвост и забился под письменный стол, недовольно таращась оттуда. Увидев, что конфронтация успешно достигла завершающей стадии, я направился на кухню готовить ужин. На голодный желудок мирных отношений вряд ли добьёшься! Следующие несколько дней выдались суматошными. Джек не показывался из своего «убежища», даже к еде не подходил, пока я сам не приносил ему миску. Приходилось большую часть времени работать из дома и присматривать за псом, периодически отгоняя от него не в меру любопытного и агрессивного Кактуса. На все попытки вразумить кота, этот саботажник отвечал отчаянным неповиновением и каждый раз глядел на меня глазами, полными упрёков: мол, зачем было впускать этого монстра? Он же сожрёт всю нашу еду! Приходилось то и дело растаскивать этих оболтусов. И если поначалу Джек зажимался и терпел гнусные нападки, то впоследствии и он не выдержал. Однажды он так рявкнул на Кактуса за искусанное ухо, что бедный кошак только к ужину осмелился вылезти из котельной. После этого Кактус с похвальным рвением проникся уважением к новому жильцу и всячески стал проявлять дружелюбие. Намывал Джеку нос, придерживая морду лапой, спал рядом, согревая своим теплом, и тайком таскал колбасу. Как-то раз, придя с работы, я застал верхом на Джеке кота, вылизывающего ему загривок, впадинки за ушами и макушку. Пёс же, блаженно жмурясь, тихонько бил хвостом от удовольствия и скалился. Ну, прямо идиллия! В один из вечеров, когда я под любимый сериал занимался ужином, Джек наконец-то выполз из-под лестницы, приковылял на кухню и приветственно боднул меня лбом в бедро. — Ну что, очухался, дружище? — Радостно усмехнувшись, я присел на корточки и потрепал Джека за ухом. Он вывернулся, потянулся мордой к столу, на котором лежала открытая упаковка говяжьих стейков, и облизнулся. — Э, нет! Это для меня. А у вас сегодня в меню овощи и куриные сердечки. — Он лизнул меня от подбородка до виска и протестующе тявкнул. Тут же примчался возмущённо орущий Кактус и с недовольной мордой, мол, как вы посмели забыть про меня, втиснулся между нами. Встал передними лапами на коленку и ткнулся мокрым носом мне в подбородок. Громко мурлыкая, кот потёрся об мои колючие щёки, демонстрируя тем самым, что он здесь появился раньше, а потому — главнее. Позже, когда я поставил на пол миски, он с надменной деловитостью обнюхал содержимое и, убедившись, что везде наложено одинаково, благосклонно позволил псу приблизиться. И сам зачавкал, торопясь и издавая воинственное урчание. Но Джек и не думал покушаться на чужую еду. Похоже, он немного побаивался моего полоумного кота. После ужина, закончив с домашними делами, я устроился с ноутбуком на кровати и включил очередную серию «Секретных материалов». Джек дремал, положив голову мне на грудь, а я, опустив руку ему на загривок и пропуская сквозь пальцы мягкую шерсть, тихонько почёсывал его по холке. Кактус, изогнувшись рогаликом, был занят важными кошачьими делами: то игрался с фантиком, то намывал себе моську, а то и вовсе принимался с остервенением мусолить кончик собачьего хвоста. И эта безмятежная идиллия воспринималась как нечто правильное, естественное, уже привычное и «своё», но в то же время необъяснимо сакральное. Как долгожданный подарок мироздания. Ночью Джек впервые сам запросился на улицу. До этого наши прогулки больше напоминали партизанские вылазки в тылу врага. Упирающийся всеми лапами пёс топтался на пороге, категорически отказываясь выползать наружу, и никакие уговоры не помогали. Не тащить же его на себе силой! Он и так всякий раз награждал меня укоризненным взглядом, будто я на живодёрню его волок. И только зов природы заставлял его, поджав уши и озираясь по сторонам, бежать до ближайшего кустика, а затем пулей возвращаться в безопасный дом. Но в этот раз, специально одевшись потеплее, я без каких-либо трудностей вывел его на воздух. Джек был спокоен. Плотная декабрьская ночь окутывала нас неестественной тишиной. С неба, сплошь усыпанного звёздами, тускло светил убывающий месяц. Под ботинками уютно похрустывал снег, и, что странно — холода не чувствовалось. Даже лёгкого дуновения ветерка не ощущалось. Мир замер. И в этом загадочном бездействии скрывалась какая-то особенная зимняя магия. Не спеша мы добрели до озера. Вода в полынье, подёрнутой туманом, отливала свинцом и беспокойно плескалась, как будто там, на дне, лениво ворочалось огромное спящее чудовище. Вдоль берега, как часовые на посту, рядком выстроились мохнатые, засыпанные по самые верхушки, ёлки. Из подлеска головокружительно сладко тянуло хвоей и древесной смолой. Среди чёрных стволов, там, где царила густая тьма, неторопливо обнюхивая кочки и пни, рыскал Джек. Его светящийся серебром силуэт, мелькающий то тут, то там, казался невесомым и призрачным. Я поднял с земли шишку и зашвырнул в просвет между двумя соснами. Она с глухим треском отрикошетила и упала в сугроб. Джек встрепенулся, покрутил головой и потрусил ко мне. Он уселся у моих ног, всем своим видом выражая полнейшее удовлетворение. Я тут же погрузил пальцы в его мягкую прохладную шерсть, тихонько почёсывая по загривку. И эти незатейливые движения дарили покой. Он был здесь, со мной. Реальный, как никогда. Задрав головы, мы ещё немного полюбовались на красоту звёздного неба, послушали раскатистый шум сосен, а потом Джек схватил меня зубами за рукав и, как на буксире, потащил в сторону дома. Может, он до сих пор чего-то опасался? Но прогулка нам обоим пошла на пользу: стоило забраться в тёплую постель, как мы сразу же уснули. А наутро вся моя жизнь перевернулась к чертям собачьим.***
Проснулся я от того, что Кактус своей мохнатой тушкой неприятно давил на волосы, а его колючий язык больно шоркал по одному и тому же месту на лбу. Скинув его с головы, я раскинул руки и собирался было потянуться, как ощутил под ладонью что-то горячее, гладкое и живое. Скосив глаза, я отпрянул и с изумлением уставился на спящего на животе незнакомого и полностью обнажённого человека. Охренел я, конечно, знатно! Спросонья я не сразу въехал и какое-то время, тупо раскрыв рот, таращился на чужое тело, пытаясь разобраться, сплю я или попросту спятил. Я судорожно стал перебирать в памяти события прошлого вечера. Вспомнил, как приехал с работы (трезвый между прочим!), как меня встретил мой домашний зоопарк, ужин, прогулку с Джеком… Но вот чего я точно не помнил, что приволок домой какого-то… парня? На ум почему-то пришёл кадр из старого советского фильма. Но при этом ситуация не выглядела такой уж комичной. «Вор, который устал и лёг поспать в ограбленной квартире…» Разумеется, я не собирался поливать его из чайника, но первым делом решил проверить входную дверь. Потихоньку выбравшись из-под одеяла, я на цыпочках метнулся вниз. Дверь была закрыта на оба замка, сигнализация работала исправно, и следов взлома не наблюдалось. Хотя… На всякий случай я тщательно осмотрел окна и даже выглянул на террасу. Постоял немного, ёжась от холода, и недоумевая, как этот «домушник» смог забраться внутрь, вернулся в спальню. Парень всё так же безмятежно спал, оттопырив тощий зад и согнув ногу в колене. Кактус, по-хозяйски распластавшись на его спине, без зазрения совести вылизывал лапы. И это поражало больше всего, поскольку он не выносил чужаков. Даже к моей матери относился настороженно и при каждой возможности так и норовил куснуть её за пятки. Однако к ней у кота был корыстный интерес — еда, зато к другим он на пушечный выстрел не приближался, а порой и стойко оборонял свою территорию от постороннего вторжения. А тут, смотрите-ка! Прямо сроднились. Кот, почувствовав мой взгляд, лениво поднял морду, зевнул и заёрзал хвостом по голой заднице. Я ненадолго залип, мельком оценив её упругость и компактные размеры, но, тряхнув головой, одёрнул себя. Похоже, мой таинственный гость был блондином, хотя волосы находились в настолько ужасном состоянии, что я мог запросто ошибиться. А вот под ними, на шее, виднелся массивный кожаный ошейник. И это наталкивало на определённые, но не вполне здоровые мысли. Я же не сошёл с ума? Но как тогда объяснить, что вместо собаки в моём доме, мало того, в моей постели лежало вот… это? Разве что инопланетяне подкинули. Решив, что наиболее действенный способ узнать хоть что-то — спросить, я приблизился к парню и дёрнул его за плечо. — Эй… подкидыш. Ну-ка просыпайся! Кактус, широко зевнув, скатился с тощей спины. Парень сладко потянулся, выгнувшись дугой, повернулся на бок и, зашипев, подскочил. — Да чтоб тебя! — сонно проворчал он, растирая икры. — Всё время забываю, как у людей сводит мышцы. — Мне не послышалось? Он сказал: у людей? Затем вскинулся на меня и, нахмурившись, пробубнил: — Ну, чего уставился? Никогда мужика без одежды не видел, что ли? Это была самая откровенная наглость, какую только можно было вообразить. Задохнувшись от возмущения, я не сразу нашёлся с ответом. — Вообще-то, — прокашлялся я, — ты находишься в моём доме и лежишь в моей постели. — Ага… — Он растерянно оглядел комнату и вздохнул. — А где мне быть по-твоему, если ты сам меня притащил? — вяло огрызнулся он, а потом зевая выдал: — Кстати, матрас у тебя удобный, спать одно удовольствие. Я, знаешь ли, видал лежанки и похуже. А есть что пожрать? Щас бы вот тех сарделек вкусных слопать, — мечтательно протянул. — Я такой голодный… Он уселся, по-турецки скрестив ноги и, хлопая ресницами, с надеждой улыбнулся. А я, опешив, вылупился на него. Передо мной сидела поразительно точная киношная копия Фродо Бэггинса, только чумазая, блондинистая и зеленоглазая. Хотя, скорее он смахивал на завсегдатая ночлежек: худющий и бледный, весь покрытый россыпью синяков и царапин, грязный и источающий сногсшибательный запах псины. При этом лицо его с ярким следом от подушки на впалой щеке было по-детски трогательным и наивным, а пронзительный взгляд светился необычайной, словно вымытой летним дождём, сочной зеленью. Я никогда в жизни не видел подобных глаз. Только у Джека они были вот такими фантастическими. Но это совпадение было слишком невероятно. — Ты кто? Улыбка моментально растаяла, и парень мрачно потупился. Долго молчал, пряча лицо и теребя край одеяла, вызывая у меня тем самым лёгкое раздражение. Это что, государственная тайна? Я подумал, что надо бы спросить у него документы, но потом посчитал это бесполезной затеей. Не исключено, что он был не в себе, вон глаза какие шальные. — Ты не поверишь… Парень скорбно вздохнул, а я не удержался от ехидства: — А ты попытайся меня убедить. — Джек я, — после недолгого молчания буркнул он и с вызовом зыркнул. Ну да, а я президент Никарагуа! Он расстегнул ошейник, резво подскакивая, но, запутавшись в простыне, рухнул мне на грудь. Не поймай я его, он бы звезданулся на пол. — Ты что, пьяный? — Я машинально принюхался, но алкоголем от него не пахло. — Нет! — Он мотнул всклоченными вихрами, пытаясь встать ровнее. — Непривычно на двух-то ногах. — И, не давая опомниться, сунул ремешок мне под нос. — Гляди, тут написано: Джек! Но можешь звать меня, как захочешь. Выхватив ошейник, я попятился и шлёпнулся на стул. Парень пожал плечами, выказывая полное равнодушие к моему состоянию, и снова забрался на кровать. Кактус пристроился рядом. На ремешке красивыми буквами с завитушками сверкало золотое тиснение. Надпись и правда указывала, что с кличкой я всё же не ошибся. Но он был прав: я не поверил. Это ничего не доказывало. Однако вылупленные на меня глаза светились неподдельным торжеством, как будто одних только слов и этого куска кожи было достаточно, чтобы всё объяснить. — Вижу… Эта штука была на шее пса, которого я… — Тут меня долбануло внезапным озарением: бегая по комнатам, я не увидел Джека. В спальне его тоже не было. — Которого ты куда-то дел! Где он? Не дожидаясь ответа, я ломанулся в гостиную, но там было пусто. Заглянул под лестницу, отодвинул коробки — никого. Парень на пару с Кактусом преследовали попятам, пока я метался по дому в поисках здоровенной собаки. В душу закралась неприятная догадка, и, развернувшись к застывшей у лестницы парочке, я злобно прошипел: — Ты что, гадёныш, выпустил Джека на улицу? Он ошарашенно замер и медленно замотал головой. Отшвырнув ошейник, я ринулся к двери, распахнул её настежь и выбежал на крыльцо. Меня тут же окатило холодом, который я проигнорировал, как и разметавшиеся волосы, противно липнущие на лицо. Мои вопли, наверное, раздавались на весь посёлок, пока я звал Джека. Но до меня вместе с сырым ветром долетело лишь гулкое эхо, тонувшее в протяжных криках птиц. Из проёма робко выглядывали перепуганные Кактус и этот вот… голый и всклоченный. Вернувшись, я схватил мальчишку за плечи и изо всех сил встряхнул: — Отвечай немедленно: где мой пёс? Где Джек? — Парень всхлипнул от боли, попытался вырваться, но мне было всё равно на его терзания. Я готов был придушить его за такой бесчеловечный поступок. Но решил для начала разобраться с мелким рецидивистом и пойти поискать пса. — Ну? Даже не думай врать, а то хуже будет! — пригрозил я, прекрасно понимая, что ничего не сделаю. — В карман спрятал. У меня их тут целая куча! — огрызнулся парень и развёл руки. Нет, вы посмотрите на этого гада, он ещё и дерзить надумал! Я невольно залюбовался его ладным телом подростка и нервно сглотнул, добравшись взглядом до… Неважно. — Я так и знал, что не поверишь. Я твой Джек! Больше мне нечего сказать. Ну, это было уже слишком! Одновременно хотелось и врезать ему, и… обнять. — Совсем нечего? — Парень неуверенно кивнул, но смело посмотрел на меня. — Отлично! Тогда собирай свои вещички и уматывай отсюда! — И как же мне уматывать? У меня одежды нет… — жалобно прохныкал он, и это только сильнее разозлило. — Хватит придуриваться! — оборвал его я. — Как-то ведь ты сюда попал? — Я и сам не заметил, как начал орать. — Ты же меня и привёл… — воинственно ввернул он, выпячивая тощую грудь. — Я здесь, между прочим, целую неделю живу! — И гордо вздёрнул подбородок. Отпустив его, я устало прислонился к стене. Вся злость моментально сдулась, на её место пришла растерянность. Я не знал, что делать. То ли он был сумасшедший, то ли перед моим носом происходила какая-то чертовщина. Некоторое время мы напряжённо молчали и сверлили друг друга угрюмыми взглядами. А потом он с обречённой покорностью отыскал ошейник, нацепил его на худющую шею и поплёлся к двери. Потрескавшиеся губы дрогнули и скривились; послышался громкий всхлип. Вот только подростковых истерик мне здесь не хватало. Парень поднял на меня влажные глаза, и что-то до боли знакомое показалось в этом тоскливом взгляде. Сердце уже в который раз дрогнуло и зачастило от сладкого и жгучего предчувствия. Кактус, скорбно мяукнув, в два прыжка добрался до места трагедии и заюлил между костлявых лодыжек парня, ластясь боками. — Почему я должен тебе верить? — Потому что у меня честные глаза! — с яростной отвагой возразил парень и невинно так, по-девчачьи хлопнул слипшимися ресницами. Я оглядел его бессовестную наготу от макушки до посиневших ступней, которые он потирал друг об друга. Он зябко ёжился, обхватив плечи тонкими пальцами, и шмыгал. Цирк с конями, ей-богу! Я перестал что-либо понимать. Передо мной явно разыгрывали спектакль, чтобы вызвать жалость, и мой собственный кот играл в этом представлении не последнюю роль. Надо отдать им должное, у них здорово получилось. Кактус, протягивая лапы, попросился к мальчишке на руки и только оказался прижатым к груди, как тут же принялся вылизывать его мокрые щёки. Да тут и памятник разрыдается от сострадания. Я обречённо вздохнул, сдаваясь. Выгонять его на лютый мороз, да ещё в таком виде, было не просто бесчеловечно, но и преступно. На нём ведь даже трусов не было. Да и выяснить, что произошло, не помешало бы. Вчера я заснул рядом с собакой, а утром проснулся с незнакомым парнишкой, у которого на шее, как немое доказательство, болтался собачий ошейник. Вряд ли он был адептом БДСМ-культуры. Посторонней одежды действительно нигде не наблюдалось. И я очень сомневался, что он стал бы вот так беззастенчиво разгуливать нагишом. Если он только не являлся членом секты ярых эксгибиционистов. Что тоже сомнительно. Я потянулся к парню, чтобы снять с него эту дурацкую «удавку», но он испуганно отпрянул, вжимаясь в дверь, и пропищал: «Бить будешь?». Дикий, ершистый зверёныш, да и только! Усмехнувшись, я вытер с его бледных, испачканных щёк дорожки от слёз, отобрал недовольного Кактуса, спустив его на пол, и подтолкнул парня в сторону ванной. — Давай-ка тебя сначала отмоем и приведём в человеческий вид. А то ты словно в бомжатнике обитал. А потом расскажешь свою историю, какой бы фантастической она ни была. Обещаю, что постараюсь понять. — Я торжественно поднял ладонь и вымученно улыбнулся. — И пока ты будешь плескаться, как следует обдумай каждое слово. Врать не советую! — Я погрозил ему пальцем. Парень, кивнув, шустро сиганул в душевую, но я придержал створку. — Сам разберёшься с водой или провести инструктаж? Он мотнул головой, дёрнул на себя ручку, закрываясь и будто бы намекая, что разговор окончен, и врубил воду. Я же направился на кухню готовить еду и кормить Кактуса. Назаводил себе живности, вот теперь и огребал по полной. Кот встретил меня оскорблённой мордой и к своей миске даже не подошёл, демонстративно поворачиваясь задом. А этот-то на что обиделся? За компанию? Ну и чёрт с ним. Захочет — поест. Тоже мне, «народный бунт» устроили. Из холодильника пришлось выгребать всё, что было пригодно для сытного завтрака. Телячьи сардельки, которые так нравились Джеку, я поставил вариться. Тёртый сыр, яйца и молоко взбил блендером, вылил на сковородку и накрыл крышкой. Парня и вправду следовало хорошенько накормить, а то его очередным сквозняком сдует. Пока готовилась еда, я немного прибрался в спальне: сменил постельное бельё, заправил кровать, собрал грязные кружки и обёртки от шоколадок с тумбочки. Вернувшись на кухню, я включил кофеварку и, скрестив на груди руки, бросил задумчивый взгляд в окно. Небо хмурилось, щедро вытряхивая из своих недр крупные хлопья снега, и нависало так низко, что верхушки самых высоких сосен терялись в дымке облаков. Я смотрел на белеющий за забором умиротворённый лес, но даже при свете дня он казался мрачным и загадочным. На соседском коттедже с бешеной скоростью перемигивались новогодние гирлянды. Глядя на них, можно было запросто заработать приступ эпилепсии. Но выглядело нарядно, почти так же, как в старой рекламе «Кока-колы». Наверное, и мне стоило украсить дом к праздникам. Остались считанный дни, а настроения как ни бывало. Впрочем, за прошедшие годы я успел с этим смириться. Привыкший жить сам по себе, большую часть жизни я посвящал работе. Поднимать из руин строительный бизнес покойного отца — задача не из лёгких. Проще было создать что-то новое, но я не мог предать его доверия. Естественно, на всё остальное сил уже не хватало. Наверное, поэтому я не спешил окунаться в отношения. Мама да друг детства Вовка были самыми близкими людьми на всём белом свете, и других приближать не хотелось. Но иногда, особенно в праздники, одиночество тяготило сильнее всего. Даже независимому человеку необходим кто-нибудь рядом. Кто-нибудь ласковый и понимающий, с кем можно и прожитый день обсудить, и помолчать, кого можно обнять, кто согреет своим теплом. У других ведь как-то получалось знакомиться, влюбляться, заводить детей… А мне как будто этого и не нужно вовсе. Но хуже одиночества лишь быстротечность времени. Оно так стремительно утекало, что становилось не по себе. Не успею оглянуться, как подкрадётся старость. А там-то уж точно больше ничего не будет нужно. Ни семьи, ни любви. Конечно, рядом был Кактус, который здорово облегчал мою добровольную изоляцию, но он тварь бессловесная, и всего-то проку от него, что слушал внимательно и под ногами шастал. А тут вдруг появился Джек! Ласковый и понимающий, как под заказ. Но и он неожиданно исчез, оставив вместо себя вот это странное, но милое и беспомощное существо, которому полагалось дать какое-то человеческое имя. Не называть же его по кличке. Только вот что со всем этим делать — я пока не представлял.***
Из коридора послышалось торопливое шлёпанье босых ступней по паркету. В дверях нарисовалось отмытое и растрёпанное чудо с блаженной улыбкой на губах, мокрое и опять голое. У меня аж скулы свело. Он издевался, что ли? Хоть бы срамоту полотенцем прикрыл. Я отволок его обратно, насухо вытер под злобное сопение и подыскал кое-что из одежды. А то коситься на его, чего уж греха таить, привлекательные причиндалы было чревато. Не хотелось бы окосеть от такой красоты. А вот с волосами на голове пришлось распрощаться. Вооружившись ножницами, я, как мог, аккуратно состриг свалявшиеся колтуны, полюбовался на творение рук своих, а потом, еле сдерживая смех, обкромсал остальные кудри. Получилось… неплохо. Куда лучше, чем было. На кухню парень рванул вперёд меня. Он так оголодал, что умял завтрак с добавкой, да ещё и тарелку вылизал. Выхлестал две кружки кофе с молоком в прикуску с шоколадными пряниками и только тогда сыто откинулся на спинку стула. С аппетитом у этого зверёныша явно не было проблем. Он сонно хлопал своими невозможными глазами и заразительно зевал, грозясь прямо на месте впасть в режим гибернации. Но у меня насчёт него были другие планы. — Теперь, когда ты сытый и довольный… Женя. Я могу тебя так называть? — При этих словах он хмыкнул и пожал плечами. Этот жест я расценил как согласие. Да и какая, в общем-то разница? Имя как имя, нормальное, вроде, почти созвучное. — Давай спокойно поговорим, как взрослые, здравомыслящие люди. Мальчишка лучезарно улыбнулся, обнажая идеально ровные белые зубы, кивнул и резво потрусил в гостиную. Кот вприпрыжку ринулся вдогонку. Ну и я за ними. Забравшись на диван с ногами, Женя замотался в плед, как в кокон, и замер в ожидании. Хитрожопый Кактус, словно только его и ждали, запрыгнул следом, свернулся клубочком у него на коленях и со всем вниманием уставился на меня. Предатель! Только этого мне ещё не хватало. Они, словно давние единомышленники, имели такой заговорщицкий вид, что проведи я голосование, кому оставаться, уверен, оказался бы в меньшинстве. Эти двое уже сдружились за моей спиной. — Хорошо, — осторожно начал я. — Давай представим, что я тебе поверил. Что дальше? Женя после моих слов просветлел лицом и с внезапным воодушевлением пошёл в наступление. — Помоги мне! — Каким образом? — Я скептически изогнул бровь. — Сплясать с бубном шаманский танец на растущую луну? Совершить обряд жертвоприношения белок на лесном пне? Спеть песни «Раммштайн» задом наперёд? — Он с подозрительным прищуром покосился на меня. — А может, душу тебе отдать? — Не душу, — тут же радостно встрепенулся он. — Сердце! Ты должен влюбиться в меня, и тогда я навсегда превращусь в человека! Моя челюсть стремительно улетела вниз. Это шутка такая? Я внимательно посмотрел на него и не увидел ни грамма насмешки. Говорил он вполне серьёзно. И пока я раздумывал, какую долю сарказма вложить в свой ответ, он принялся пересказывать до боли знакомую, но давно позабытую легенду. И где-то посередине рассказа я вдруг почувствовал, как моя «кукушка» плавно съезжает набекрень. Я даже рот открыл, чтобы возмутиться, но Женя, как ни в чём не бывало, продолжал самозабвенно нести ахинею: — Понимаешь, времени осталось мало. Нужно успеть до конца года. А то придётся ещё столько же бегать на четвереньках и чесаться от блох. А мне до жути надоело быть собакой. Не хочу больше шляться по лесам и жрать всякую гадость на помойках. Не хочу, чтобы меня пинали, били палками и сажали на цепь. Хочу тёплое жильё, мягкую кровать, полный холодильник еды и телек. — Он на одном дыхании выпалил свою странную речь и умолк, будто ему воздуха не хватило. А потом с восхищением обвёл взглядом гостиную. — У тебя тут миленько и уютно. — Неужели? — насмешливо хмыкнул я. — Ну да. Вон сколько места и всё такое прикольное. Я останусь жить с тобой. Нам будет весело, вот увидишь. Ты и сам не заметишь, как влюбишься. Прикольное? Останется со мной? Второй раз охреневать у меня уже не было сил. Я, как и любой ребёнок, в детстве зачитывался фантазийными рассказами про оборотней, магов-перевёртышей и различных волшебных существ. Одна только сказка про снежного пса чего стоила. Да и сейчас массмедиа досыта кормила людей подобной фигнёй. Но одно дело современное развлекательное искусство, основанное на вымысле, и совсем другое — когда приходилось сталкиваться с этим вымыслом в реальной жизни. И представить, что животное вот так лихо превратится в человека посреди мегаполиса, было сложно. Все эти байки из склепа смахивали на хреновый сценарий средневекового хоррора, написанный юным экзальтированным подростком. — Это какая-то ерунда! Абсурд! Мне кажется, ты перечитал сказок или у тебя с башкой проблемы. — Женя, насупившись, почесал обкромсанную макушку и обиженно отвернулся. — В то, что ты рассказываешь, невозможно поверить. Не бывает оборотней, волшебников или магов, домовых и другой подобной нечисти. Если живое существо умирает — это конец. Никто ни в кого не переселяется, не превращается и вообще… Но что «вообще», я так и не смог сформулировать. Вся эта фантастическая чушь находилась где-то за гранью разумного. Мне вдруг захотелось накачаться алкоголем до потери сознания и вырубиться, а потом очнуться и понять, что всё это было пьяным сном. При этом я старался не думать о том, как странно началось это утро. Я привык доверять интуиции, и она настойчиво подсказывала верить. Но разум твердил иначе. — Почему я? В мире столько людей, но ты почему-то появился именно в моём доме. Я что, какой-то особенный? — Ну… ты красивый, — немного подумав, выдал он. Да, это веский аргумент. — А ещё очень добрый и одинокий. На это я только хмыкнул. Что тут скажешь? Я мог бы до посинения возмущаться и что-то доказывать. Вот только смысла в этом не видел. Важнее было расспросить его о родителях, узнать, сколько ему лет, откуда он взялся. Но и эти вопросы вставали комом поперёк глотки. Я словно чувствовал, что он не ответит. Женя, надув губы, молчал и хмуро прожигал своим колдовским взглядом. Чёрт! Вот опять колдовским… Нет, это всё дьявольщина какая-то. — Не обижайся. Просто… Я не знаю, как на всё это реагировать. Я жил своей жизнью, распланированной, привычной. А тут ты… Свалился на меня, как снег на голову. Я, знаешь ли, не был готов к таким сюрпризам. — Разве ты не хочешь быть счастливым? — буркнул он. — Да я охренеть как счастлив! — нервно хохотнул я. — У меня есть всё, о чём только можно мечтать! И без твоей вот этой вот абракадабры. Дом, замечательная работа, друзья, здоровье… — А как же любовь? — Вопрос прозвучал так робко и доверчиво, что я на секунду смутился. — Наверное, мне не встретился ещё такой… — Но я же встретился! — Женя резко подался навстречу, сверкая улыбкой. — Это здорово, что я у тебя появился! Я захлебнулся заготовленной фразой. Он был настолько наглый, что все тщательно выстроенные доводы разбивались вдребезги об эту непомерную самоуверенность. Но в этот момент в нём проскользнуло что-то неумолимо похожее на Джека: такой же изучающий взгляд, наклон головы, несдержанность порывов. Его огромные глаза горели восторгом, он с таким воодушевлением верил в собственные слова, что рушить его мечты было бы скотством. Но я настырно не хотел соглашаться. Это же дурдом какой-то! — Прости, «Рапунцель», но люди не влюбляются по щелчку пальцев или по чьему-то желанию. Я могу тебе гарантировать сказочный секс, но не любовь до гроба. — Мы смерили друг друга снисходительными взглядами. Я понимал, что ему нечего ловить, но он всем своим видом излучал непреклонную решимость. Я попробовал последний аргумент, впрочем, не больно-то надеясь на успех: — А тебя не смущает, что мы одного пола? Я мужчина, а ты… вообще непонятно кто. Женя открыто смотрел на меня, почти не мигая, и его зелёные омуты всё глубже затягивали в какую-то магическую трясину. Я вдруг отчётливо представил нашу жизнь с ним, и это было такой естественной мыслью, что я немного растерялся. Хотя, должен признать, даже в моём воображении это выглядело занятно. Парнишка был симпатичным, и клоками торчащие белобрысые вихры не портили впечатление. По крайней мере, меня его половая принадлежность в смущение не приводила. — Не-а, — с ехидной улыбкой, наконец, ответил он. Я недоверчиво рассмеялся. Самомнения ему, конечно, было не занимать, но я отнюдь не тянул на роль спасителя. Он немного помолчал, погладил кота, от чего тот вытянул лапы, вывернулся каким-то немыслимым кренделем и затарахтел, как старенький дизельный генератор. — Нет никакой разницы, когда любишь! К тому же мы целовались… — Что-что? — опешил я от такого заявления. Он не переставал меня изумлять. Какой-то частью мозга я допускал, что весь этот бред сумасшедшего мог оказаться правдой. Раньше блюдечко с наливным яблочком тоже считалось вымыслом, а теперь у каждого был компьютер со скайпом! Я даже почти смирился, что меня без моего ведома назначили «прекрасным рыцарем», который должен спасти «принцессу» от волшебных чар. Но лобызаний с посторонним мужиком я бы точно не забыл! — Чего ты выдумываешь? Когда это мы успели? — Я лизнул тебя, когда увидел возле машины. Ты меня ещё Тузиком обозвал. А потом накормил вкусными сардельками, — мечтательно заключил Женя. — Совсем спятил? — вскричал я, потеряв контроль, а он вздрогнул. Я помнил то состояние, когда чуть Богу душу не отдал от страха. Волна негодования задним числом вскипела во мне. — Я собак боюсь, как огня. Ты меня чуть до инфаркта не довёл! — А я откуда знал, что ты такой изнеженный? — набросился он в ответ, сгоняя с коленей недовольного Кактуса. — Казался нормальным, смелым… Я и есть нормальный! И очень даже смелый! Кто ж виноват, что с собаками у меня не заладилось. И всё же, как он узнал? Разве что сам присутствовал или… Неужели он и вправду был Джеком? Это же бред чистой воды! Но робкий голосок интуиции всё настойчивей нудел, что парень не врал. Хотя всё это казалось запутанным и сложным. — А лизаться было обязательно? — уже более примирительно проворчал я. — Ну как же… — Он энергично закивал. — Разве люди не должны целоваться, когда любят? А спустя секунду — я не успел даже рта раскрыть, чтобы высказать очередное нравоучение — его вздрагивающее тело очутилось в моих объятиях. И я сам не понял, как это получилось. Возможно, потому, что глаза его распахнулись так неожиданно, окуная в какой-то дикий хаос изумрудного блеска и глубины, потому что от соблазнительной близости губ, от россыпи мелких веснушек стало тепло и легко. А может, он околдовал меня? Но как же приятно было держать его в своих руках, как же сладко было вдыхать его запах. И стало абсолютно плевать, животное он в самом деле или кто-то ещё. — Ты не сможешь передо мной устоять… — торопливо шептал он. — Я буду облизывать каждую родинку на твоём теле, и ты всё равно влюбишься! Мы всегда будем вместе! Я потянулся к нему и погладил по щеке, она приятно окрасились румянцем, а аккуратный рот раскрылся в ожидании и ткнулся мне в губы, на выдохе целуя. Его прикосновение было неуклюжим, но таким ласковым. — Ты уже целовался с кем-нибудь до меня, великий соблазнитель? — с насмешкой отстранил я его. Он ошарашенно затряс головой, пугаясь собственной горячности. — Хочешь, научу? — Последовал такой же ошарашенный, но полный отваги кивок. Он даже вспотел от напряжения, а столько одновременных эмоций, промелькнувших на его лице, я никогда не видел. Чистый залп фейерверка. Как бы не рвануло от первого поцелуя-то. Я только наклонился к нему, а он, вцепившись в мои волосы, мазнул языком по моим губам. Вот прямо по-собачьи. А потом зажмурился и… понеслось. С таким упоением я никогда не целовался. Когда по-настоящему не хватало воздуха и сердце выплясывало под рёбрами. Мои ладони вовсю хозяйничали на его горячущей влажной спине, оглаживали бока и так и лезли на поясницу, туда, где им не следовало находиться. Я плохо соображал, что вытворял. В голове удивительно опустело, всё содержимое как ветром выдуло. Ощущения и так были на пределе из-за всего, а тут Женька со своим бесстыжим языком. Ну как было не откликнуться? От нехватки воздуха и от абсурдности всего происходящего я начал приходить в себя. Что-то не то мы творили! Он же собака, хоть и человек. А скорее наивный и чересчур восторженный подросток. С трудом оторвавшись, я встряхнулся, прогоняя бесовское наваждение. — Что же мне делать с тобой, Женька-Джек? — Его широко распахнутые глаза красноречиво говорили, что он примет любое моё решение, и даже в «Мордор» почешет, если только вместе. Он не оставлял мне шансов. — Ладно, живи пока… — Женя вцепился в мою футболку, хулиганисто улыбаясь. Он светился от счастья ярче светодиодной лампочки, и разбивать его наивные собачье-человечьи мечты я не планировал. Но всё же слегка осадил: — На время! Договорились? Но он не ответил, продолжая так же восхищённо смотреть на меня. В его взгляде плясали черти, и мне предстояло со всеми познакомиться и найти взаимопонимание. Я дал себе зарок ни за что не верить и не влюбляться в кого попало. Вот только этот ненормальный, наглый и самоуверенный мальчишка видел меня насквозь и, похоже, всё для себя решил.***
И, как водится в правильной сказке: стали мы жить-поживать и довольно неплохо уживались, потихоньку привыкая друг к другу. Я больше осторожничал, а Женька — беспечная душа, вёл себя так, словно мы были давнишними любовниками. С изяществом бульдозера он, как и обещал, принялся активно меня окучивать. То есть пёр напролом, не замечая препятствий. Каждое утро, будто ошпаренный, подскакивал раньше будильника и принимался немилосердно меня тормошить. Затем подхватывал на руки Кактуса и, заразительно зевая, шлёпал на кухню. К тому времени, как я выползал из постели, дом наполнялся радостными звуками, запахами кофе и горячих бутербродов. После завтрака плёлся за мной в ванную и, прислонившись к дверному косяку, с загадочным видом наблюдал, как я умывался. Я то и дело ловил сонную улыбку в отражении зеркала. Потом помогал одеваться: пока я застёгивал пуговицы на рубашке, он, забавно сморщив веснушчатый нос, деловито выбирал галстук. На работу меня выпроваживали целой делегацией, и это была самая безобидная часть коварного плана по моему соблазнению. В первый раз он застал меня врасплох, прилипнув намертво, словно между нами двухсторонний скотч приклеили. Я в себя не успел прийти, а он уже жадно присосался пиявкой, напрочь игнорируя моё протестующее мычание. В конце концов, поняв безрезультатность попыток призвать его к порядку, я попросту смирился. Всё равно ведь не отодрать. Целовался он упоительно. С непривычки у меня ноги подкашивались. При этом заряжал такой бодрой энергией, что вместе с настроением поднималось всё, что можно. А потом, шепнув на прощание: «Буду ждать», со смехом наперегонки с Кактусом нёсся досыпать. Мне оставалось только закатывать глаза и надеяться, что к моему возвращению эти оболтусы не разнесут дом по брёвнышку. Вечером всё повторялось. Не успевал я переступить порог, как Женька на полном ходу врезался в меня, будто весь день, как преданный пёс, ждал у дверей. Вис на шее, тёрся о колючую щёку и, наконец, впивался губами. Нацеловавшись вволю, он выхватывал пакеты с продуктами, тащил их на кухню и потрошил, попутно засовывая любопытный нос во все коробочки и баночки. Пока я переодевался, мыл руки, он в сопровождении Кактуса шастал следом, торопливо, взахлёб делясь новостями. А их, как ни странно, было достаточно — он ведь только-только начал познавать этот дивный мир. И я внимал, развесив уши, как будто это было самое интересное, что я когда-либо слышал. Надо отдать должное, с появлением Женьки дни наполнились новизной ощущений и уютной суетой и понеслись со скоростью собачей упряжки. Я словно бы выпал из реальности и всё свободное время проводил рядом с ним — хотелось видеть его счастливым. Перестал задерживаться на работе, а в выходные и вовсе про неё забывал. Кто же мог предположить, что я обзаведусь таким сумасшедшим протеже! Женька тоже не давал мне скучать. Если мы не целовались, то обязательно смотрели какой-нибудь фильм или готовили под музыку, совершали набеги на торговые центры или до ломоты в ногах бродили по лесу. На меня поминутно сыпались вопросы, и, наговорившись за день, к ночи я так уставал, что мечтал лишь о тишине и покое. Но, тем не менее, терпеливо отвечал. Надо же было учить его человеческой жизни. А он, в свою очередь, учил меня собачьей преданности, верности и честности. Мне нравился его неиссякаемый задор, его игривость и непоседливость, будто он до сих пор не смог избавиться от собачьих замашек. Кусался, когда хотел что-то отобрать, упрямился, когда что-то не нравилось, и по-звериному рычал, когда злился. А уж когда он наперегонки с ополоумевшим Кактусом вихрем носился по комнатам, то от царившего вокруг хаоса сотрясались стены и окна. Но при этом оба были такие смешные и трогательные, что у меня духу не хватало их отчитывать. Порой они до того заигрывались, что не замечали времени, приходилось взваливать брыкающегося и хохочущего мальчишку на плечо и тащить в кровать. Но он и там не мог угомониться: ласкался без устали и с ума сводил своим тощим и юрким телом. А потом, так и не отлипнув, засыпал, уткнувшись носом в мою шею. И с каким же отчаянным стремлением исполнить свою шутливую угрозу Женька исследовал меня, словно под микроскопом, отыскивая всё новые родинки. Об иных я даже не подозревал, а некоторые находились в таких местах, что я заходился от хохота, когда он щекотал меня своим языком. А он лишь хмурился да ворчал: — Кактус мне говорил, что ты со странностями. Теперь я и сам это вижу… — Кактус говорил? — впадал я в ступор. — Что? Это я странный? — Ой, у тебя родинка спряталась под нижними ресницами! Дай поцелую… И лез лизаться с таким неиссякаемым задором, что сердце замирало от ликования, пальцы сами тянулись прижать его к себе посильнее, а внизу живота зарождалось сладкое и мучительное желание. Хорошо, что у меня не было веснушек, а то на мне живого места бы не осталось. Зато у Женьки они были чудо какие очаровательные, как у того рыжика из Ералаша, словно сбрызнутые оранжевой краской. И пахли они жарким летним солнцем, свежей травой и тихим грибным дождём. Он был необыкновенным человеком. Его реакции, неподдельные, как у ребёнка, были чисты и откровенны. Таких смешанных и ярких чувств, зная, что в моих руках находилась его судьба, его хрупкая ранимая душа, я никогда не испытывал. И только встреча с Женькой, этим снежным ангелом, этим сказочным эльфом, к кому я, несмотря на зарок, был совсем не равнодушен, помогла осознать, какой серой и холодной была моя жизнь. Он стал моим самым желанным новогодним подарком, хотя и сам ходил с таким видом, словно Дед Мороз каждый день ему делал персональные сюрпризы. Думаю, нас можно было назвать счастливой семьёй. Кактусу было с кем шкодить втихаря, мне было с кем обниматься и разговаривать, а у Женьки появилась крыша над головой, кровать, холодильник и телек. Всё, как он мечтал. В конце декабря я привёз из питомника огромную мохнатую пихту, чем вызвал безудержный восторг у домочадцев. Кактус на радостях зажевал нижнюю ветку, изошёл слюнями и учихался до слезящихся глаз от резких ароматов хвои и смолы. Его же стараниями, — то шар укатит, то бантик загонит под диван, — почти до глубокой темноты наряжали дерево игрушками. В конце концов пришлось изгнать кота из гостиной. Поначалу он обиженно удалился в туалет и принялся с остервенением скрести лоток. Но затем сменил гнев на милость: выволок откуда-то засохшую апельсиновую корку и увлечённо гонял её по всему этажу, врезаясь то в мебель, то в косяки. Чтобы не отставать от соседа в креативности, мы обмотали гирляндой яблоню, растущую перед террасой. Ещё парочку гирлянд развесили по периметру, на дверь прикрепили новогодний венок с лентами, шишками и колокольчиками, а на крыльцо поставили светящиеся фигурки оленей и гномов. Уверен, если бы в посёлке проводили конкурс на лучшее новогоднее украшение дома, приз зрительских симпатий был бы наш! Пока я подключал провода, Женька в натянутой набекрень шапке Деда Мороза вместе с котом скакали по сияющим разноцветьем огней сугробам. Поглядывая на них с улыбкой, и у меня внутри шевельнулось что-то похожее на сентиментальное настроение. А когда в мою спину прилетел первый снежок, я не смог остаться в стороне от веселья и с диким хохотом ринулся в атаку. Кактус, получив увесистым комком по макушке, трусливо ретировался в кусты. Мы же, вдоволь извалявшись в снегу, румяные, довольные и чуточку взбудораженные, вернулись в дом. Остаток вечера провели возле камина, отогреваясь горячим шоколадом, теплом от огня и разговорами. В этот момент, решив, наверное, что пришло время открыться полностью, Женька поведал собственную красивую и загадочную, полную опасностей и замечательных приключений историю о снежном псе. Я слушал молча, боясь испортить момент какой-нибудь дебильной шуткой. А потом мне стало не до смеха, потому что он, будто доказывая свои слова, разделся донага и прямо так, без предупреждения, превратился в Джека. Раньше я такое только в голливудских фильмах видел. Это было страшное и одновременно завораживающее зрелище. Его человеческие очертания расплылись, как в дымке, и под ними проступили звериные: лицо вытянулось, из-под верхней губы показались острые клыки, тело сжалось, покрываясь густой белой шерстью, и опустилось на лапы. Я услышал, как по паркету клацнули когти. Джек неуверенно вильнул хвостом и поджал уши, покорно ложась рядом. Его глаза, невероятно зелёные, добрые и печальные, по-прежнему светились надеждой. И я, давно уже не верящий ни в Бога, ни в чёрта, ни в чудеса, глядя на это немыслимое по своей сути перевоплощение, поверил. До самых внутренностей, до самых нервных окончаний. А когда Джек мокро и смачно лизнул меня, я, немного придя в себя от потрясения, обнял его и почувствовал безмерное счастье, что повстречался со сказкой.***
В «чистую зону» терминала «А» набилась порядочная толпа. Все посадочные места были заняты; вдоль стен и окон на полу, кто на сумках, кто на расстеленной верхней одежде, ютились измученные пассажиры. Удушливые запахи пота, алкоголя и парфюмерии смешивались с непрекращающимся гулом голосов, плачем и руганью. Возле секторов выхода на посадку назревало восстание. Сотрудники службы безопасности аэропорта жёстко держали оборону — в самолёты никого не запускали. Неизвестность настораживала, но объяснений так никто и не потрудился дать. После регистрации прошло почти двенадцать часов. Столько же электронное табло оповещало об отмене более десятка рейсов! Интернет и сотовая связь тоже отсутствовали, даже экстренные вызовы были недоступны. Представители авиакомпаний в красных колпаках и обмотанные мишурой, бестолково носились по залу. Кто-то толкал успокоительные речи, кто-то переговаривался с работниками аэропорта, а кто-то растерянно взирал на творившуюся вокруг панику. Наряженная искусственная ель гордо возвышалась посреди зала и выглядела как откровенная насмешка. Особенно над теми, кто уже отчаялся попасть домой. Пока ситуация не казалась критической, и я старался не поддаваться тревоге, пытаясь отвлечься музыкой или принимаясь за чтение очередного фантастического романа. Но мыслями то и дело возвращался к этой дурацкой командировке. Странно, что именно перед новогодними праздниками в самом отдалённом филиале, в одном из производственных цехов произошла серьёзная авария. Ещё и месяца не прошло, как всё оборудование проверяли эксперты, и вдруг такой сбой. Как будто специально кто подстроил! Пришлось раскошеливаться на независимую экспертизу, да ещё и со страховкой разбираться. А если учесть, что перед праздниками никто работать не хотел, то вся эта бумажная волокита завершилась уже ночью тридцать первого числа. Не зря я так противился этой поездке. Тем более оставлять без присмотра едва освоившегося в мире людей мальчишку, да ещё в компании безответственного Кактуса, было рискованно. Женька к этому внезапному затруднению отнёсся подчёркнуто равнодушно, однако я видел, что он не меньше меня нервничал. Заметив моё похоронное выражение лица, он прыснул и тут же заверил, что ничего с ним не случится за пару дней. Но я всё равно не находил себе места. Сердечно попрощавшись с домочадцами и в тысячный раз повторив наставления, я был со смехом выдворен за порог. Оглядел захлопнувшуюся перед носом дверь с покачивающимся венком, обречённо вздохнул и, наконец, уехал. И вот мыкался теперь, как жертва апокалипсиса, и ждал неизвестно чего. Передо мной остановились две девушки в форме авиакомпании Аэрофлот; их встревоженные голоса, срывающиеся на шёпот, отвлекли меня от внутренних терзаний. От них я и узнал, что внезапно начавшийся несколько часов назад обильный снегопад нарушил работу аэропорта. Осадков-то не ожидалось. И лишь благодаря профессионализму диспетчеров и пилотов с трудом удалось посадить один самолёт. А в небе кружили ещё несколько, ожидая, когда им разрешат посадку. А вот это уже было серьёзно! Я посмотрел в окно. За густой пеленой едва просматривался почти упирающийся носом в опору здания ярко-зелёный аэробус авиакомпании S7. Под ним, яростно жестикулируя, сновали тёмные силуэты людей; мигая маячками, двигалась техника. К стеклу перед лицом прибило ветром розовый флаер. «Ваша жизнь и безопасность в руках…» Ну, супер! Всё это напоминало классический фильм-катастрофу: не то метеорит вот-вот грохнется, не то земля под нами провалится. Один хрен всем нам придёт хана. Недоброе предчувствие стало подбираться к горлу. Вокруг происходила какая-то чертовщина. Сквозь толпу, источая алкогольное амбре, проплыл солидный мужичок в дорогом костюме и с галстуком, закинутым на плечо. Он остановился рядом с ёлкой и с шальным блеском в глазах торжественно объявил, что ещё два самолёта успешно приземлились, и с минуты на минуту начнётся посадка на рейсы в порядке очереди. Раздались возгласы облегчения и редкие хлопки. Заплакал ребёнок, вероятно, от счастья. Я же недоверчиво хмыкнул. Часы показывали половину девятого вечера. Если нас в ближайшее время поднимут в воздух, у меня останется мизерный шанс попасть домой до наступления Нового года. Но почему-то верилось в это с трудом. От мерцания новогодних огней, блеска мишуры и вымученных улыбок рябило в глазах, шум в ушах разливался головной болью, и ступни гудели от усталости. Я прошёл в зал ожидания бизнес-класса где было гораздо свободнее, свежее из-за кондиционеров и вкусно пахло выпечкой. Заказав чашку кофе и пару сэндвичей, я устроился на диванчике, вытянув ноги, и в который уже раз попытался пробиться в интернет. Глухо. Ни позвонить, ни написать. Женя, наверное, волновался, ведь я давно уже должен был приехать. Я улыбнулся, вспоминая его, и тут же нахмурился. Только бы он не наделал глупостей, только бы дождался. Но какая-то мистическая сила будто не пускала меня к нему. Наша история изначально была наполнена странностями, которые игнорировать со временем становилось всё труднее. Женька называл это волшебством, а я до сих пор не мог уложить все события в голове. Казалось, что та детская сказка проникла в меня, вытесняя реальность. Наверное, поэтому мне было так важно увидеть его и сказать всё до того, как куранты пробьют полночь. От страха, что он исчезнет, меня бросало в дрожь. Ближе к десяти, наконец-то стали объявлять посадку, и пассажиры, подняв радостный гвалт, потянулись к выходу. Мой рейс был третьим в очереди, поэтому я не особо торопился, отдыхая в тишине и покое. Когда я после тягостного ожидания оказался в самолёте, то не смог сдержать ликования и готов был расцеловать всех стюардесс вместе с пилотами. Проверив телефон и убедившись, что связь всё так же отсутствовала, я переключил его в режим полёта, надел наушники и врубил музыку. И сам не заметил, как проваливался в сон. Два с половиной часа в буквальном смысле пролетели незаметно. Проснулся я от тряски, когда шасси самолёта коснулись взлётно-посадочной полосы. В наушниках звучала всё та же песня: видимо, плейлист заиграл по второму кругу. Выглянув в иллюминатор, я не смог ничего разглядеть за плотной завесой снега. Однако это нисколько не помешало нам благополучно приземлиться. Все закрутилось, как только я оказался в здании аэропорта. Хорошо хоть багаж не нужно было получать. Сделав морду кирпичом и игнорируя возмущения, я нагло ввинтился в огромную очередь поближе к выходу. С потоком людей меня вынесло на улицу в морозную уральскую зиму. На холоде уши и нос сразу замёрзли, но мне было лень доставать шапку из сумки. Я рванул на парковку, где оставил машину, и, пока грел двигатель, снова попытался дозвониться до Женьки. «Абонент вне зоны…». Вот же чёрт! Время неумолимо отсчитывало последние мгновения года, и чтобы успеть до полуночи, мне следовало поспешить. Судя по тому, сколько выпало осадков, в город соваться было бы глупо. Встречать Новый год в пробке не прельщало, поэтому я, не задумываясь, свернул на объездную дорогу. Мне так не терпелось попасть домой, что я готов был наплевать на безопасность и выжать педаль газа до упора. Но сильная метель и снежные заносы мешали мчаться во весь опор. Всё-таки не хотелось бы очутиться перевёрнутым в кювете. Всю дорогу до посёлка я беспрестанно названивал, но абонент в сети так и не появился. От того и к дому я подъехал взвинченный до предела и переполненный страхами. Чего я только не напридумывал, слушая в трубке чужой голос. Осталось от силы минут пятнадцать. Я торопливо выбрался из машины и сразу же заметил его. Он был больше и гораздо старше. Если бы он предстал передо мной в облике человека, уверен, он был бы седым стариком. Но на меня, тяжело ступая массивными лапами, в завихрениях сверкающей голубоватой пыли, надвигался гигантский белоснежный пёс. И надо сказать, выглядел он величественно и устрашающе. Шерсть его была длиннее и завивалась причудливыми спиралями, а в свете звёзд казалась усыпанной бриллиантовой крошкой. Глаза, пронизанные мудростью, светились, как два редких изумруда тёмного и густого цвета. На шее серебрился обод, унизанный каменьями. Таким я его и представлял. Старая легенда ожила прямо перед моим носом. От неожиданности я так и сел на куст, торчащий из сугроба. В задницу больно впилась ветка, но я не обратил на неё внимания, потому что был занят… охреневанием. Пёс лениво повёл мордой в мою сторону, принюхался к морозному воздуху и фыркнул, выдыхая белёсое облачко из клыкастой пасти. Он долго гипнотизировал меня взглядом, будто оценивая. Я бы не удивился, если бы он вдруг заговорил человеческим голосом и, не дай бог, в кого-нибудь превратился. Было в нём что-то необъяснимо схожее с моим Джеком. Чёрт, Женька! Как же я мог забыть? Нужно бежать, а я тут расселся. Я решительно поднялся, отряхнул джинсы и, вдохнув полной грудью, выпалил: — Уходи! Я встретил своего снежного пса. И никому его не отдам. — И ломанулся к воротам. Пёс ещё раз насмешливо (как мне почудилось) фыркнул, а когда я обернулся, он вдруг распался множеством сияющих звёзд, взмывая высоко-высоко в небо и озаряя его яркими всполохами света. Отогнав оцепенение, я загнал машину в гараж и поспешил к сверкающему огнями гирлянд дому. В гостиной горел свет, жёлтыми отблесками падая на наваленные до самых окон сугробы. Из трубы тонкой струйкой курился дым. Вкусно пахло берёзовой растопкой. Неужели Женька сам сумел разжечь камин? Не мешкая, я кинулся внутрь. Не раздеваясь, сразу сунулся в гостиную и замер в дверях. Женя спал, свернувшись клубочком на диване, в гнезде из подушек и пледа. Рядом, свесив хвост, дрых Кактус. Стол был накрыт, на тарелке сиротливо лежал обглоданный кусок сыра — дело лап наглого мохнатого воришки; в вазе посередине яркими пятнами выделялись наложенные горкой мандарины и краснобокие яблоки. Пихта, остро пахну́в смолой, задорно подмигивала фонариками, в её густых ветвях загадочно поблёскивали игрушки. В камине за толстым калёным стеклом, надёжно защищающим пол от искр, жарко потрескивали поленья. Я испытал такое облегчение, что даже выронил сумку. Устало навалился на косяк и улыбнулся. Мельком глянув на часы, я отметил, что в запасе у меня было минут десять, чтобы привести себя в порядок. Время будто замедлилось, давая мне шанс сделать всё правильно. Наскоро приняв душ и переодевшись, я спустился на кухню, достал из холодильника шампанское и тихонько присел рядом с Женей. Погладил его по плечу, взъерошил волосы, а он даже не шелохнулся, только всхлипнул во сне и причмокнул губами. Кактус равнодушно глянул на меня, выгнул спину, потягиваясь, и приветливо мяукнул. Я включил телевизор, чтобы не пропустить поздравление президента. С приглушённым хлопком выкрутил пробку из горлышка и разлил шампанское по бокалам. Женя сонно моргнул и, увидев меня, тут же распахнул глаза. Улыбка озарила его румяное лицо, а руки потянулись ко мне. — Данька… Где же ты был? — затараторил он, жадно вглядываясь в меня. — Я звонил, писал… А связи нет. Я так испугался, что ты не приедешь. Что не успеешь до конца… — Это не имеет значения, Жень, — ласково потрепав его по щеке, улыбнулся я. — Нет, имеет! Это очень важно! Я же сказал, что только… — Да послушай же, ненормальный! — рассмеялся я, уворачиваясь от поцелуев. — Я люблю тебя, мой Джек! И тогда время словно очнулось и полетело вскачь в новый год, в новую счастливую жизнь, оставляя в старой одиночество и тоску. Мир замер на мгновение, окутывая нас магической тишиной, и вдруг взорвался десятками фейерверков. Краем уха я слышал, как с последним ударом курантов заиграл гимн России, зазвучали радостные поздравления из телевизора. Но самым громким и отчётливым был шёпот моего Женьки: — С Новым годом, Данька! Я тебя тоже люблю! Я чувствовал только сладость его губ, жар плотно прижатого тела и бешеный стук наших сердец, бьющихся в унисон. А за окном в снежной вьюге мелькнул и растворился волшебный пёс.