пальцы в замках, сердца в цветах

на ресницах лечебная пыль, в глубине костей воспоминания и любовь. а. м.

У Сынмина пальцы измазаны в замазке, а у Хёнджина растекались сады цветов. Разные. Гибискусы, виноградные крапины, кипарисы, астры, форзиции, реже лотосы и огромные пространства роз. Пальцев всего десять, и Хёнджин старается заполнить чернильными растениями каждый. А Сынмин крушится от болезненной физики. Вечные белые пробелы в записях не дают покоя перфекционизму. Но не даёт покоя и непонимание элементарных формул. И ещё Хёнджин. Хёнджин, сидящий перед Сынмином (на второй парте первого ряда, возле двери, чтобы постоянно сносить всех с ног, лишь бы покинуть серые кабинеты первым) копил в пенале ручки. Сначала были лишь синие, шариковые, для письма, но не так давно Сынмин стал подмечать зелёные, фиолетовые и золотые цвета. К слову, изначально он заметил их на пальцах. Он выглядел длиннющую виноградную лозу на мизинце и заворожился. Это было около недели назад. Они не общались, если не считать распросов о домашке и уточнением кабинетов в этом школьном Коците, но Сынмин интересовался и привыкал. К цветам. И грифельным волосам. Физика закончилась белыми ягнятами на пальцах горе-космолога. И золотыми шипами роз для познающего счастье юности ветеринара. Будущих космолога и ветеринара, к слову. Главное не вытирать с доски сознания цель-мечту и понять физику. — Ты похож на щенка. Хёнджин смотрел в глазную душу. Заглядывал в самую глубь — искал что-то. А может расшифровывал. Он терпел добрые три недели и наконец, сознался. Смотрел на Сынмина (горе-космолога) и запоминал детали. Спустя четыре дня он купил два корректора, надеясь, что у щенка закончатся, и он попросит у кого-то. — Ты меня собакой назвал? — Щенком. Они милые. Ты не любишь? — Люблю. А у тебя, кажется, астра на пальце. — Ох. Звонок через минуту — Хёнджин достал телефон, под чехлом которого мертвично спали лепесток лотоса, лезвие (для карандаша) и небольшое количество стикеров с кроликами. И пара с щенками. — Я хочу поговорить с тобой. Очень. Давай встретимся после уроков, пожалуйста? — Сегодня нету допов по физике, тебе повезло. На лавочке возле школы? — Договорились, щеночек! Сынмин лишь закатил глаза и лунно улыбнулся. За окном напротив сбегались тучи и распевались ветреные песни. Кажется, в одиночное сердце что-то въелось. Или лучше сказать, вросло. После уроков будущий ветеринар и больной (в душе) щенок встретились и высказались о мечтах. О планетах, японской музыке, летних каникулах, о глупом неудобстве зимних перчаток, Корсике, стрекозах, немного о любви и много о цветах. Ещё через неделю физика была объяснена и понята, (оказывается Хёнджин умный, просто не желая вступать в серое общество, скрывается. он яркий) а на стеклянных пальцах разрослись фиолетовые розы и золотые сердца. Сынмин, правда, был счастлив. Он подумал, что во сне спас вселенную, раз она даровала ему Хёнджина. Он делился с ним. Восхищался пёстростью и страстью этого цветочного Солнца. Они слушали разную музыку, любили разный шоколад и смотрели в детстве разные мультики, но они полюбили. Хёнджин сначала не понял этого, но спустя два месяца Леди Судьба до него докричалась. Он написал картину и завёл маленького золотистого лабрадора. А Сынмин вообще не понимал, что происходит. Он испытывал к Хёнджину слишком сильную и единственную в жизни тягу к касаниям. И словам. Он действительно был влюблён с самого начала, но ему банально не доставало социальных навыков, чтобы определить грань. И спустя четыре месяца с первого разговора о планетах, японской музыке, летних каникулах, о глупом неудобстве зимних перчаток, Корсике, стрекозах, немного о любви и много о цветах, он понял, признался себе. И Хёнджину. У того от этой абсолютно волшебной новости шарики-глаза чудом не выкатились, «밀키스» чуть не поплыл по разрисованному розовыми и жёлтыми мелками асфальту. Они долго обнимались в тот день, дольше, чем обычно. И недолго плакали, любовь и шкатулки с перьями и бусинами успокаивали. Они дарили друг другу книги, вязанные шарфы, раскраски, цветы и поцелуи. Дарили любовь.