Человек искусства

Почему-то сидеть сейчас здесь, в дремучем лесу, в самое заднице нашей необъятной, в компании трёх парней, которых она знает всего два дня, кажется максимально естественным. Она сидит у толстого ствола дерева. Слева Шмон что-то напевает себе под нос и поджаривает кусочек хлеба, удерживая его тонкой палкой над огнём, напротив Гоша, уложив голову на рюкзак, переодически зевает, а справа Сева тихо сопит на своей сумке. В середине слегка потрескивает пламя костра, который удалось развести именно ей, за что заслужила ещё большее уважение своих спутников. А потому что пары по ОБЖ никогда не прогуливала. Курьянова посильнее натягивает на плечи куртку Шмона, которую он любезно предоставил единственной даме в их компании, в эту прохладную ночь. - Шмон, - почти шёпотом начинает художница. - М? - А тебя правда Вячеслав зовут? - Ну да, - медленно вертит импровизированный шампур с хлебом на конце, - А ты думала, что у меня "Шмон" в паспорте написано? - хрипло смеётся музыкант, вспоминая, что сектанты вообще-то сожгли их с Гошей паспорта. И потом это станет большой проблемой. - Нет, - смущённо улыбается, - Просто я даже не задумывалась над этим. У меня прям мир перевернулся. - Значит будем знакомы, - Шмон улыбается в ответ и протягивает к ней палку, - Держи. - Спасибо, - она кончиками пальцев снимает ломтик хлеба, чуть не уронив его на землю. - Осторожней, горячо, - слишком поздно предупреждает Слава. Она кивает и в пару укусов доедает угощение. Гоша, устав бороться со сном, всё-таки укладывается на холодную землю. Громко зевает и засыпает. А Шмону и Марте что-то не спится. Они продолжают сидеть, любоваться огнём, звёздным небом и ночной тишиной. И друг другом. Слава делает вид, что разглядывает языки пламени, иногда опускает глаза в ноги, запрокидывает голову вверх - всё, для того, чтобы на секунду суметь зацепить её взглядом. Всего мгновение, которого хватает для того, чтобы полностью её рассмотреть. А после вновь искать причину повернуть куда-либо голову, чтоб Марта опять попала в поле его зрения. Её весёлые курдряшки, сейчас собранные в высокий хвост, добрые глаза, по-особенному блестящие в этот вечер, светлая кожа, кажущаяся почти медной из-за огня перед ними, хрупкие плечи и руки, укутанные в его куртку, тонкие пальчики, переберающие какую-то травинку, длинные ноги, обтянутые тёмными джинсами и обутые в чёрные конверсы. Она очень красивая. Именно сейчас, глубокой ночью, эта мысль просто перекрывает его. Шмон ведь человек искусства. И он всегда замечает прекрасное вокруг себя. А буквально два дня назад он встретил человека, олицетворяющее всё очаровательное в этом мире. И ему просто хочется на неё смотреть и писать, писать, писать. А потом играть. Про неё, для неё, ради неё. Марта тоже хочет писать. Но не как Шмон. Ей хочется карандаш или кисть в руки и холст на коленки, а потом долго-долго вырисовывать портрет тёмноволосого гитариста. Его глаза такого идеального голубого оттенка, который ей никогда не удастся замешать, прямые пряди, обрамляющие щетинистое лицо, самые прекрасный нос, который его приходилось когда-либо видеть, потрескавшиеся губы, будто выведенные тонкой кистью. Но её сумки с вещами и красками тоже сожгли сектанты. А она подожгла их деревню. И безумно довольна собой за эту шалость. Око за око, уроды. Поэтому ей тоже только остаётся вертеть в руках какой-то листочек и исподтишка подглядывать за своим очаровательным музыкантом, которого ей безумно хочется нарисовать. Сидеть вдвоём, в тишине, прерываемой только звуками природы и лёгким сопением парней, оказывается намного комфортнее, чем ребята могли ожидать. Наконец-то наступил момент спокойствия, которого они ждали с самого начала пути. Ведь вся их дорога состояла из кучи неудач. И будь она суеверной, то давно бы отказалась от идеи добраться до Москвы. Но отчего-то ей хочется двигаться дальше. Наверное, потому что два дня назад Марта была обычной, скромной художницей, боявшейся выйти из своей зоны комфорта. Потому и сидела в ресторане, в котором играла рок-группа "Полтора кота", и расписывала одну из стен отвратительными, аляпистыми цветами, от которых её уже начинало тошнить. Но хозяин заведения потребовал от неё строгой копии эскиза, нарисованного им самим. Она и слова поперёк не могла сказать. И как же хорошо, что именно в тот вечер Владимир остановил её и парней по дороге домой. Именно в тот момент, когда в ней кипела небывала злость на саму себя и свою нерешительность, он предожил им всем поехать в Москву. Не будь она тогда настолько возбуждённой, то вряд ли бы согласилась. Но она согласилась! Она действительно решилась поехать в Москву, где её никто не ждёт, без всяких гарантий на успех. Ещё и ребята уговорили поехать всем вместе. Курьянова не знает чем думала, когда согласилась поехать автостопом в Москву с незнакомыми парнями. Но она бесконечно благодарна себе в прошлом за эту решительность. Перебрав в мыслях всё произошедшее Марта вернулась к настоящему, где она в тишине сидит в компании безумно милого музыканта. Они продолжают незаметно подглядывать друг за другом. Но вся лёгкость разрушается стоит им столкнуться взглядами. Оба сконфужино отворачиваются и делят свалившуюся на них неловкость на двоих. Молчат. Думают. Нервничают. - А ты давно рисуешь? Шмон решает попытаться разрулить ситуацию, а не ждать, когда Марта покраснеет до корней волос. - С самого детства, - негромко отвечает художница, но смотреть в его сторону не спешит. - Просто нашу музыку ты уже слышала, а я, кроме того недоразумения на стене, ничего не видел. Нечестно как-то, - жмёт плечами и ждёт когда-то она обратит на него свой взор. - Ну да, - тихо смеётся и лезет в телефон. Что-то тыкает на экране, а после протягивает его Славе, - Держи. В смартфоне открыта целая папка с множеством фотографий её работ. Весь экран пестрит огромным количеством цветных квадратиков. И их более 500! Шмон просматривает их все. И в каждую долго вглядывается, приближает некоторые участки, чтобы получше рассмотреть. Убивает на это занятие почти полчаса, если доверять чувству времени Марты. И честно говоря, эта заинтересованность её творчеством приятно удивляет и пробуждает что-то внутри. Она продолжает делать вид, что смотрит в черноту леса перед собой или играет со шнурками от кед, но на самом деле, разумеется, внимательно следит за реакцией своего знакомого. И конечно же, ей очень приятно видеть его мягкую улыбку и как расширяются его глаза, когда он рассматривает особенно сложные её картины. - Даже не знаю, что сказать, - он протягивает обратно телефон, - Это очень круто. Просто вау! - Спасибо. Шмон видит, как смущена художница, но рад, что она не отворачивается от него. И они продолжают смотреть друг на друга. - А мне нравится ваша музыка, - неожиданно для самой себя выдаёт Курьянова. - Что? - Ваша музыка. Мне она правда нравится. И тогда, у ресторана, я говорила чистую правду. Я на самом деле думаю, что вы очень талантливые. Это в нашей дыре люди не понимают искусства, а в Москве у вас есть все шансы пробиться. Я это точно знаю. Марта проговаривает это всё на одном дыхание, почти не слыша того, что болтает. Но когда заканчивает и осознаёт, что наговорила, то готова подписаться под каждым словом. А Шмон смотрит на неё и не понимает, как за пару предложений художница, сидящая перед ним, стала ещё более прекрасной и восхитительной. - Вау. Ничего лучше придумать он не смог. - Спасибо. - За правду не благодарят, - резко отрезает она и расплывается в улыбке. Слава тоже хочет сказать что-то колкое в ответ, но всё как-то вылетает из головы. Он продолжает тупо пялится в её профиль и улыбаться, как последний дебил. Казалось бы, человек творческий и должен генерировать что-нибудь эдакое прямо в моменте. Но не в данной ситуации. Сейчас ему почему-то вспоминаются строки Пушкина и Блока, которые он учил когда-то очень давно. И про мимолётное виденье, и про гения чистой красоты, и про девичий стан, шелками схваченный, и про очи синие бездонный. Русская поэзия, к которой он всегда был равнодушен, но учил потому, что того требовала учительница литературы, женщина старой закалки, как нельзя лучше описывает необыкновенную художницу. И он уже решается озвучить гениальный комплимент, основанный на стихотворениях, но всю романтику разрушает злой Гоша. - Да все уже поняли какие вы оба охренительные. Как вы только уродились то такими талантливыми, - музыкант поворачивает голову в сторону друзей, весь взлохмаченный, словно воробушек, - Слышьте, гении, тут обычные смертные спать пытаются. Так что завалитесь и талантливо молчите. - Извини, Гош. Мы сейчас тоже спать ляжем, - тихо обещает Марта, а в ответ слышит лишь глухое угуканье. Больше они не произносят ни слова, а ограничиваются красноречивыми взглядами. Но кажется, даже беззвучно, Марта услышала то, что хотел донести до неё Шмон. Потому что засыпает она, отвернувшись к дереву, с улыбкой девчонки, влюблённой в необычного музыканта.