0
Даже самая яркая звезда в небосводе угасает, когда приходит время. Но на месте умершей зарождается новая — та, что светит гораздо краше, гораздо ярче. Однако и она, угасает…1
— Говорят, у Барабаса появился новый актёр! — насмешливо объявил Арлекин, глядя на своих коллег. — Как… новый?.. — глаза юного Пьеро расширились от ужаса. Всё это походило на очередной розыгрыш от шута сего театра, в котором он вёл беспробудное соперничество с главной звездой. С тем, кто буквально заставлял всех зрителей вскакивать с мест благодаря своему ярчайшему таланту. Все беспокойно переглядывались, судорожно выдыхая, лишь мальчик с золотистыми волосами слушал Арлекина почти что с каменным лицом, не выдавая ни единой эмоции. — А ты чего молчишь, Буратино? — вдруг поинтересовался шут. — Неужто не боишься? — А чего боятся, Арлекин? Пополнение — это хорошо! — с детской радостью произнёс белобрысый. Арлекин недоверчиво сузил глаза, будто пытался найти подвох в его широкой улыбке, которая, как ему казалось, была слишком наигранной. Но он ошибался⁚ коллега действительно выглядел довольным. Шут отпрянул, когда услышал голос синеволосой девушки. — А когда же он приедет? — спросила она. — Завтра, Мальвина, завтра, — ответил он, еле отцепив свой взгляд от звезды театра. — Если это единственная новость на сегодня, то я пойду! — отчеканил Буратино, перестав очаровательно улыбаться. Не дожидаясь ответа, юноша пошёл в сторону выхода неспешными шажками, словно он и не хотел уходить, желал обернутся и увидеть на их лицах улыбку. Однако присутствующие были обеспокоены и напуганы. Дверь со скрипом захлопнулась, а Пьеро тут же захныкал, словно маленький ребёнок. — Ох, как мне жаль нашего Буратино! Он ведь боится, что его заменят, считает себя никчёмным, но держится… — Пьеро прикрыл своё влажное лицо длинным рукавом. — Цыц! — скомандовал вдруг Арлекин. — Не хнычь раньше времени, никто не заменит нашего остроносого… Шут осёкся, опустив голову. Его огромные бубны падали на опечаленное лицо. Он словно боялся признать горькую правду, разбивающее его хрупкое сердце, но сейчас самое время согласиться с очевидным. — Даже я, — наконец дополнил он, поднимая голову. Арлекин не верил своим собственным ушам. Принятие правды, мешавшей ему спать и есть, далось ему удивительно легко. Однако, в глубине души шут понимал, что не сможет признать своё поражение перед Буратино, и эта смелость улетучится, когда он вновь увидит блондина на сцене. «Я говорю это вслух для того, чтобы успокоить Пьеро — ничего более…» — эта мысль шарманкой крутилось в голове, пока он глядел на удивлённые лица друзей. — Что? — Ничего-ничего, — ухмыляясь, ответила Мальвина. Она была довольна — её щёки, казалось, покрылись румянцем. — Ни слова Буратино, ясно? — процедил он, уловив всю суть этой загадочной ухмылки. Но девушка ничего не ответила, тут же переключившись к Пьеро, который до сих пор не мог унять свои крокодильи слёзы, стекающее по бледным щекам. Арлекин так же молчал, переместив свой взгляд на дверь с надписью «Выход». — Надеюсь, что ты справишься, остроносый, — ярко-зелёная табличка потухла, став серой.2
Каждый неспешный шаг по деревянному полу отдавался гулом в ушах. Все остальное звуки притихли. Он слышал лишь биение свое сердца. — Раз… — правая нога поддалась вперёд. — Два… — затем левая. И так по второму кругу. Его лицо всё ещё украшала улыбка, но совсем не такая как раньше: она помрачнела, слившись с грустной симфонией. «А ты, чего молчишь, Буратино, неужто не боишься?» Холодная вода омыла лицо юноши, смывая весь окрас, все цвета находившиеся на лице. Маска постепенно стекала маленькими каплями по угловатому подбородку. Под ней стала заметна такая же восхитительная белоснежная кожа, но уже без того багрового румянца на щеках. Теперь он обнажил настоящего себя⁚ простой мальчишка без всяких особенных черт. Но всё же одна вещь будет вместе с ним до самого конца, и её уж точно не скроешь даже под всей этой маской. — Остроносый, — Буратино аккуратно дотронулся до носа, отчётливо воспроизводя слова шута в красном одеянии. — И правда… острый. Изо рта выходил горячий воздух, который скрывал нос в отражении, образуя мутное пятно. Теперь его не видно. «А чего бояться, Арлекин?» Голова коснулась тёплой подушки, такой пушистой, убаюкивающей и так затуманенное сознание актёра. Веки сомкнулись. Он провалился в глубокий, бесконечный кошмар. «А чего же мне бояться, Буратино? Скажи мне, чего ты страшишься, Буратино? Действительно опасаешься больше всего…» — Я не боюсь! Слышишь? Не боюсь! — голос перешёл на хрип словно по щелчку пальца. «Неужели так уж всё просто, а? Почему же Карабас решил привести его к вам?» — Я… я не знаю… «О нет, ты знаешь. Прекрасно знаешь!» — Нет… Пожалуйста, отпусти меня. «Ответь на свой вопрос, Буратино» — Я не знаю! Я, правда, не знаю! «Он гораздо талантливее тебя, и скоро займёт твоё почётное место, точно так же как и ты занял моё, вот увидишь. И тогда Барабас вышвырнет тебя из театра, а он станет новым Буратино. С таким же острым и длинным носом как у тебя. Ты просто деревянная кукла в его руках, марионетка, которую можно заменить другой марионеткой, представляешь? А теперь проснись и убедись в этом сам». — Нет!3
Блондин вскочил с кровати, обливаясь каплями пота, медленно стекающими вниз с широкого лба. Солнечные лучи ударили прямо в лицо, словно согревая его побледневшее от страха лицо. Сглотнув ком, он с трудом скинул с себя одеяло и, прилагая массу усилий, поднялся с места. Всё вокруг плыло, как на корабле. Дойдя до купальни, заставил себя залезть в прохладную алюминиевую ванну, чтобы хоть как-то смыть остатки этого кошмара. Напряжение спало — не ушло. Оно усилилось, когда нога вступила на тропинку, такую длинную — до боли знакомую. Затхлый воздух пробирался в лёгкие, ноги же превратились в одни большие ваты. Золотистые локоны блестели, похожие на злато. Но в душе пусто, одиноко, тревожно. Ноги сами тащат его к знакомому месту, но в груди ныло от боли, ведь вступив за порог театра, он увидит его — нового Буратино — более талантливого, длинноносого Буратино. — Я готов встретится с тобой, Буратино. — выдавил он, в последний раз глядя на свою обитель искусства и славы.4
— Ну что, Бу-ра-ти-но, готов встретиться со своей судьбой? — спросил Арлекин, у самого входа, явно упиваясь бледностью злейшего друга. Актёр ничего не ответил, лишь легонько толкнул шута за плечо и направился за кулисы, пока Арлекин провожал его поникшим взглядом. Сердце билось в бешеных конвульсиях, стало безумно жарко в том костюме, который он носил почти ежедневно, горький ком вновь вернулся, сдавив горло. Хотелось развернуться и уйти отсюда, уйти и никогда больше не возвращаться, свернуться калачиком, лежать, пока собственные конечности не станут неметь. Однако он знал, что должен уйти достойно и по собственной воле, а не из-за прихоти шута. — Буратино! — он услышал голос знакомой актрисы. — Мы здесь. Он здесь… — Он там? — лёгкий кивок в сторону закрытой двери. — Там, — кивнула Мальвина. — Жутко волнуется. Барабас сказал, что он очень стеснительный и закрытый человек. Ты ведь понимаешь к чему я клоню, верно? — Да, Мальвина, я буду аккуратнее. — И вежливее! — настойчиво добавила девушка. Буратино благодарно кивнул подруге, похлопывая её по плечам. Затем блондин направился к запертой двери удивительно быстрым шагом. Через несколько секунд он оказался прямо у двери. Юноша застыл, не в силах перебороть нахлынувшие чувства — всё смешалось в одну огромную кучу. Тонкие пальцы обхватили ручку мёртвой хваткой, сжимая в кулаке. Веки закрылись, а лёгкие набрали воздух. Дверь приоткрылась. Теперь, он стоит нос к носу с новым Буратино, который и не являлся им от слова «совсем». Перед ним предстал совершенно обычный юноша, с чёрными, словно смоль волосами, зачёсанными назад, и голубыми, словно небо, глазами. Неизвестный вскочил с места, будто ужаленный. Глаза блестели от восхищения. Ему было на вид не больше восемнадцати. — Добрый день, — тихо поприветствовал он, хлопая глазами. — Добрый, — ответил блондин, медленно закрывая дверь за собой. Глядя ему в глаза, Буратино увидел в них восхищение, радость и… страх? Страх чего? Актёр аккуратно сел напротив своего нового товарища, оглядывая с ног до головы. Никто не решался оборвать мёртвую тишину, возникшую между ними. — Как тебя зовут? — Буратино подал голос, сломав невидимую стену. «Буратино» — усмехнулся он, в своём собственном сознании. Однако ответ новичка развеял все его сомнения. — Меня зовут Пиноккио. С самого детства я мечтал о большом театре. Хотел стоять на рядах с такими актёрами как вы, Буратино. Щёки юноши загорелись лёгкими румянцем смещения. Он нервно поправил прядь волос, спадающую на глаза. С уст Буратино сорвался тихий смех. Без всякой насмешки. Это был чистый, детский смех маленького мальчика, которого приятно удивили. — Что ж, можешь считать, что она сбылась. — Но попасть в театр — это одно, а играть — совсем другое. Буратино кивнул. — Вы правы, мистер Пиноккио, это разные вещи. Однако раз вы оказались здесь, то какое-никакое мастерство у вас есть, не так ли? Пиноккио молчал, словно боялся показать свои умения перед тем, кто был просто одержим своей работой и ценил тонкое театральное искусство. — Я… хорошо умею входить в роль, могу запоминать слова на лету. Буратино побледнел, его костюм казался ему настолько тесным, что вот-вот могли вылететь пуговицы на его рубашке. Когда-то он был точно таким же, да и сейчас он вовсе не промах, но неведомая сила внутри заставляла беспокоится. — Правда? — выдавил он из себя. — Можете ли вы сыграть мне что-нибудь? — Нет… пожалуй, нет. — Отчего же? — Мистер Арлекино говорит, что я похож не на актёра, а на какую-то куклу со стеклянными глазами. И я не хочу разочаровать вас, Буратино. Юноша видел, как сильно слова Арлекина впились в сердце мальчишки. Только сейчас, когда Пиноккио заговорил об Арлекине, он заметил, что в нежно-голубых глазах виднелась печаль. — Но я не отчаялся, ведь мне предстояла встреча с вами! — радостно добавил вдруг Пиноккио. — И если вы не против, я бы хотел… Актёр замер в предвкушении, внимательно вглядываясь в глаза Пиноккио. — Хотел бы, что бы вы научили меня искусству вранья. — Не понял? — растерялся он, приподняв плечи. — Что вы имеете ввиду? — Понимаете, я совершенно не умею лукавить, просто не могу. Но вы — искусный лжец, в хорошем смысле этого слова конечно. — Зачем же вам лукавить? — брови изогнулись в непонимании. — Незачем, но я хочу научиться. Несмотря на то, что это не совсем правильно. — Если я соглашусь, вы сможете сыграть мне? Глаза Пиноккио забегали, а губы скривились в лёгкой улыбке. Немного подумав тот молча кивнул, чем вызывал радость у собеседника. Блондин громко хлопнул в ладоши, буквально слетая с места. Он понятия не имел зачем ему это «мастерство вранья», да и до этого не было никакого дела. Но теперь он узнает, так ли страшен чёрт, как его кличат. — Тогда пойдём! — Куда? — заверещал Пиноккио, выпучив глазные яблоки. Он явно не ожидал такого поворота событий. Под клетчатым свитером бешено забилось сердце, в предвкушении чего-то прекрасного и чудного одновременно. Чутьё его не подвело, то, что он предложил, было чем-то невероятным. — Сначала нужно показать Арлекино, что я не такой уж и злой, не так ли? — подмигнув, блондин схватился за руку нового коллеги, ничего толком не объяснив.5
— Буратино! Неужели ты подружился с нашим новым товарищем? Губы Арлекина растянулись в полуулыбке, отчего у Пиноккио всё внутри похолодело: он сжался в комочек, стоял в тени и не лез в то, что происходит между этими двумя. Не решался выйти в свет. Буратино натянул свою фирменную улыбку, сияя от радости. — Не представляешь, насколько быстро это случилось. Я лично поблагодарю Барабаса за такого замечательного и талантливого актёра! — Что же, ты и его игру видел? — Разумеется, кем ты меня считаешь?! — возмутился Буратино, гордо расправив плечи. Арлекин взглянул на молодого человека в тени, сжавшего всем телом, обхватившего себя обеими руками, будто он отчаянно пытался согреться на морозе. Затем он перевёл взгляд на рядом стоящего, непринуждённо топтавшегося на месте, убивая одним лишь стеклянным взглядом. Не дожидаясь ответа, Буратино повёл ученика к выходу, так же схватившись за тонкое запястье. Пиноккио прекрасно знал, что у двух звёзд большого театра отношения всё никак не налаживались. Напротив, при каждой встречи с глазу на глаз ситуация становилась всё хуже и хуже, а посему он не вскрикнул от боли, когда блондин поволок его за собой, а лишь послушно последовал за ним. — И что ты собираешься делать с ним?! — вскричал Арлекин после двухминутного молчания, когда до выхода осталось совсем немного. — Создать второго Буратино! — вскричал остроносый, даже не обращая внимания на Пиноккио, который всё это прекрасно слышал. «Второго Буратино? Что это значит?»6
Золотой ключ завертелся в замочной скважине, открывая взору собственный театр — театр хаоса. Из всех возможных щелей светили лучи ужасного солнца, уничтожая весь антураж безысходности и горя. Буратино небрежно закинул золотой ключик на комод, не замечая собственного кота, который тихо мурчал в углу. Он ничего не замечал, не хотел и не видел. Этот юноша привык к этим мраку, грязи и лицемерию. «Это ведь всего лишь игра». Восхищённые очи Пиноккио блуждали по комнате, рассматривая всё вокруг. Было светло, помещение буквально купалось в тёплых лучах яркого солнышка, что так любезно поделилось своими лучами. Птицы за оком чирикали мелодию на своём животном языке, лёгкий ветер наполнял помещение своим тёплым дыханием. Он был безумно счастлив. — Присаживайтесь, — промолвил Буратино, выходя из своей маленькой кухни. Благодарственно кивнув, голубоглазый уселся на старое кресло. Да, оно хоть и старое, но очень удобное. Пиноккио до сих пор не мог поверить, что находится в гостях у самого Буратино. «Умопомрачительно! Удивительно! Странно…» — Итак, — начал тем временем Буратино, усаживаясь на ещё более древнее кресло, держа в руках расколотую чашку. — Вы не можете лукавить. — Верно, это выше моих сил, — подтверждает Пиноккио. — Я всегда говорю правду, что бы ни случилось. — Это из-за воспитания? — Понятия не имею. У меня просто не получается, просто не могу! Тон голоса тут же повысился, что это всё походило на истерику, некий душевный крик, пропитанный отчаянием и болью. Буратино жалостливо скривился, но это выглядело слишком наиграно, слишком театрально. Он действительно сочувствовал ему, видел в его глазах истинную горечь, а этого он в своей жизни видел неприлично много. С тех самых пор, когда переступил за порог театра и познакомился с призрачным поэтом. Блондин вытащил из своих длинных рукавов два носовых платка и протянул их названному ученику. — Прошу прощения, — сипло промолвил новичок, уткнувшись носом в ткань. — Ничего, навидался горьких слёз. «А ещё, эти платки предназначались для Пьеро на всякий случай, но, увы, не судьба». Наконец, юноша сумел хоть немного успокоится, однако на щеке остались мокрые следы. Он взглянул на звезду театра заплаканными глазами, что будто бы святились в лучах солнца. — Пожалуйста, Буратино, помогите мне, прошу! Я так больше не могу. Я не хочу страдать и унижаться. — Тише, я помогу тебе, обещаю. — Спасибо! — радостно вскрикнул голубоглазый паренёк. — Радоваться пока рано, ты ещё должен сыграть для меня. — Почему вы наврали господину Арлекину? Буратино засмеялся так звонко, что казалось, всё вокруг затряслось, что всё тут же обрело смысл. — Я не наврал, а скрыл. Ты ведь всё ровно сыграешь, не так ли? Блондин сверил его взглядом, щурясь, словно маленькая подлая лисица, игриво улыбаясь. В этом выражении было нечто пугающее, нечто завораживающе, что проникало вглубь сознания. — Конечно… Наверное… Именно с этого дня начался бесконечный круговорот страданий.7
— Сколько вам лет? — устало шепчет Буратино, пристально глядя на юного Пиноккио, обливавшегося собственным потом. Губы сжались в тонкую линию, а глаза вновь наполнялись горькими слезами. Он выдавил из себя измученный всхлип, выглядел маленьким котёнком, загнанным в тёмный угол; горло сдавил огромный ком. — Восемнадцать, — сказал он, виновато опуская голову, словно поникший аленький цветочек. Буратино шумно выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Устало потёр покрасневшее лицо ладонями и прерывисто задышал. — Двадцать. Вы должны был сказать, что Вам двадцать! — Простите, — шмыгая носом, ответил Пиноккио.8
— Вот, пейте, — Буратино протянул бокал, наполненный красной жидкостью почти до краев. — Что это? — брови Пиноккио изогнулись в непонимании, пока руки потянулись за бокалом. — А на что это похоже? В голову пришла ужасающая догадка, загоревшаяся лампочкой где-то в глубине сознания, глаза округлились от страха. — Вы ведь не хотите, чтобы я… — О да-а-а, этого я и хочу, мой дорогой коллега. — Нет-нет, ни в коем случае! Я не пью спиртное! — возразил он, на что Буратино закатил глаза. — Да пейте уже! Может, сработает… Сделав глубокий вдох, тот выпил всё до дна, не оставив ни капельки на донышке. Горький вкус тёмно-красного напитка обжёг горло приторной горечью. Скривив гримасу отвращения, мотнул головой. — Отлично, но этого мало! — он протянул к нему ещё пять бокалов, отчего Пиноккио прикусил нижнюю губу. — Боже упаси… — прошипел он, после заливая алкоголь в рот. Это было его главной ошибкой. — У-у-у, правда? А что же потом приключилось? Пиноккио покачивался из стороны в сторону, смеясь и плача, наблюдая за тем, как маленький сверчок рассказывает свои душераздирающее истории. — Вы сдурели? — вскричал остроносый юноша подбегая к открытому окну. Одним взмахом руки тот тут же выпроводил надоедливого сверчка со своего подоконника, захлопнув за собой открытое окно. — Хэй, почему Вы выгнали Джимини с окна? — Джимини? — удивлённо поинтересовался Буратино, недоверчиво сузив глаза. — Да! — вскрикнул он, — Он рассказывал мне о приключениях маленькой феи. Из-за вас я не дослушал историю! Буратино закатил глаза, подхватив шатающегося ученика под локоть, потащил к кровати. — Так, на сегодня с вас хватит. Пора ложится спать! — Но я не хочу спать… — он икнул. — Я не дослушал… сказку… — Я расскажу вам сказку, только пожалуйста, поспите хоть немного.9
Буратино поволок ученика к постели. Шаг за шагом, словно марионетку. Он пошатывался, как маятник, из стороны в сторону, бормоча под нос имя сверчка, которого выгнали прочь из тёплого помещения. Дверь комнаты приоткрылась, заливая светом лампы. — Я ничтожество… Я даже соврать правильно не могу! — Пиноккио горько усмехнулся, начав плакать в три ручья. Буратино сжал запястье Пиноккио, переворачивая лицом к себе, чтобы видеть поникшие очи. — Слушай сюда, Пиноккио, не хнычь, слышишь? Меня это жутко раздражает! Пиноккио тут же замолк, поджимая губы, дабы сдержать новый поток слёз. Блондин томно выдохнул, прикрыв отяжелевшие веки. Он устал, но вовсе не оттого, что утомился, а оттого, что мучался от вечной пытки. Но он не собирался так просто сдаваться. Буратино никогда не сдаётся!10
Пиноккио взвалился на кровать, а затем заливисто захохотал, словно был в бреду или явно не в себе. Актёр шлёпнул ладонью по широкому лбу, тысячу раз проклиная себя за эту крайне глупую и безнадёжную затею. «А на что я рассчитывал, чёрт побери? На то, что он запоёт, как соловей, из-за какого-то жалкого алкоголя в крови, сыграет «Гамлета» прямо здесь, лёжа в кровати и в неосознанном состоянии? Да ты просто чёртов гений, Буратино!» — О! — крикнул вдруг Пиноккио в полудрёме. — Я вам сыграю! — Что? Нет! Вы хоть понимаете, что просто не сможете связать и двух слов в таком-то состоянии. Глаза Буратино расширялись от удивления. Неужели этот чудак умеет читать мысли других людей? Бред, он бредит как сумасшедший. — Нет- нет, вы не понимаете! Я вряд ли смогу сыграть вам… — повисла тишина, Пиноккио прикрыл веки, словно заснул. Так всё и выглядело, пока он резко не распахнул глаза, выпучив их. Буратино дёрнулся от страха. — Так о чём мы говорили? — непринуждённо спросил юноша, словно у него отшибло всю память. — О том… что вам пора в кроватку. Буратино легонько дотронулся до плеча юноши, но тот неожиданно встрепенулся, резко, почти грубо откинув руку. — Точно, я ведь хотел вам сыграть! О боже мой! Похоже, у меня нет выбора, а жаль… — Я вас выслушаю, если вы пообещаете, что сразу же завалитесь в кровать и наконец отдохнёте! Иначе мне придётся выгнать вас прочь как паршивую собачонку, прямо на улицу, понимаете? А судя по всему, вам идти некуда. Тон походил на приказной, даже на угрожающий. Эта был приказ, который он должен выполнить с первых же секунд. Если бы Буратино объявили о том, что он начнёт вести себя прямо как Арлекин, то он бы наверняка покрутил бы у виска, брезгливо вздёрнув нос. Но, к сожалению, именно его тактика пришлась очень кстати. Пиноккио замер как вкопанный. Он тут же сжался всем телом, будто говоря⁚ «Что же я наделал». Неожиданно, он подал руку в знак согласия, криво улыбаясь собеседнику. — Дого… договорились! И они оба скрепили кисти в рукопожатии, невзирая на всю абсурдность ситуации. А что же им ещё поделать? Пиноккио попытался встать с кровати, но его тут же скрутило, он отшатнулся назад и только благодаря быстрой реакции и крепким рукам устоял на месте. Буратино притянул ученика к себе, держа за тонкое запястье. Лица находились в нескольких жалких сантиметрах от друг друга. Горячее, опьянённое дыхание прыснуло прямо в лицо, отчего блондин сморщился от горького запаха. Смольные мокрые от пота пряди спадали на лицо, закрывая собой выразительные голубые помутневшие глаза. Щёки юноши покрылись ещё более ярким румянцем. Горячая кровь гнала по венам, заставляя содрогаться от каждого прикосновения к белоснежной коже. Буратино разжал длинные пальцы, освобождая Пиноккио от своей хватки, а тот, в свою очередь, попятился назад, хлопая глазами. — Аккуратнее, — равнодушно бросает блондин. Пиноккио ничего не ответил, будто и не услышал вовсе, просто пропустил мимо ушей. Он поплёлся к мягкой постели, упираясь рукой о поверхность кровати. Глаза слипались, но сдаваться юноша явно не собирался, а потому цеплялся за простынь, чтобы не повалится назад. — Начинайте, — скомандовал Буратино. Пиноккио стушевался, но всё же кивнул, соглашаясь. Буратино до последнего предполагал, что парень не сможет вымолвить и словечка. Более того, наивно надеялся на то, что тот свалится на мягкую кровать, не успев закончить бессмысленную тираду. Но все его идеи разрушились о реальность, когда ученик заговорил⁚ О, если б ты, моя тугая плоть, Могла растаять, испарится! О, если бы предвечный не занес Грехи самоубийство! О боже! Боже! Чёрт, это действительно «Гамлет» Буратино выпучил глаза. Он не верил своим собственным ушам, ком сдавил глотку, не давая вдохнуть. Время словно остановилось — песок перестал сыпаться в песочных чесах. Кровь застыла, не желая циркулировать по венам. Всё застыло в одночасье, сомкнувшись в безмолвный круг искусства и мастерства. Горящие глаза полны надежды, что сможет раскрыть настоящий талант молодого человека — нужен лишь опыт. Звуки сверчков за окном резко затихли, на смену пришёл хриплый, но такой нежный голос, ласкающий барабанные перепонки; эмоции, заставляющие содрогнуться любого, даже самого чёрствого человека на земле. Каким ничтожным, плоским и тупым, Мне кажется весь свет в своих стремленьях! О Мерзость! Как не выполотый сад, Дай волю травам, зарастёт бурьяном. С такой же безраздельностью заполнили весь мир Заполнили тёмные начала! — А дальше… а дальше… я забыл, извините. — Пиноккио опустил голову, словно поникший цветок. Но дальше ему говорить и не пришлось: этих строчек было достаточно для того, чтобы увидеть весь огонь желания в глазах напротив. На этом лице искрилась чистейшая улыбка, доходившая до ушей. Отрывка вполне хватило для того, чтобы Буратино восхитился, съёжился, напрягся и содрогнулся всем телом от вожделения и беспокойства. Блондин застыл в гримасе удивления, словно он фарфоровая кукла, что блестит под лунным светом, безмолвно наблюдая за сладким сном своего хозяина. — Всё настолько… плохо? — прохрипел Пиноккио, сжимая в кулак белоснежную простынь, жалостно глядя на кумира, который был не в силах вымолвить хоть что-то, но способен лишь промямлить непонятные звуки, вылетающие из уст словно по волшебству. — Нет! Не смейте говорить такие слова, слышите? Буратино вскочил с места, глядя исподлобья на удивлённого ученика, непонимающе хлопающего глазами. Он был ужасно напуган такой бурной реакцией своего кумира, которого он повстречал лишь благодаря Карабасу, подобравшего амбициозного молодого человека — простого студента, что едва сводит концы с концами. Это всё просто невероятная удача. Не более. Буратино сел рядом и на радостях обхватил руки Пиноккио, отчего тот дёрнулся от неожиданности. — Вы хороший артист, Пиноккио, — мягко начал блондин, всматриваясь в лицо молодого человека. — У вас есть талант. Нужно лишь время для того, чтобы ваши зёрна мастерства превратились во что-то значительно большее. — И вы мне поможете? — тихо промолвил юный артист, скривив тонкие губы в улыбке. — Помогу? — встрепенувшись выдохнул Буратин, явно не ожидая такой просьбы. Его застали врасплох: он чувствовал себя мухой, попавшей в мухоловку, не имевшей ни одного шанса на спасение. Артист приоткрыл уста, не в силах вымолвить ни единого слова. — Вам пора спать. Молодой человек аккуратно поднялся с места, аккуратно уложил своего ученика на мягкую кровать, словно маленького ребёнка, укрыл юношу тёплым одеялом до самых белокурых плеч. Помутневшие голубые глаза с некой нежностью смотрели на артиста. Пиноккио устало улыбнулся, начав походить на чистейшего ангела. Артист хлопнул рукой по укрытому плечу. Буратино выполз с крохотной комнатушки, заставляя себя переставлять ноги, волочить своё непослушное тело, не желающее подчинятся. Ватные ноги приволокли Буратино к порогу, но тело остановилось у самого выхода. — А как же сказка? — сиплый голос оборвал угнетающую тишину. Буратино поджал губы, медленно повернув голову, сверкнув своими карими глазами, растянул уста в ухмылке. — Вы сами по себе сказка, — прошептал блондин, закрывая за собой скрипучую дверь. Пиноккио остался в полной темноте, лишь изредка освещавшейся лунным светом. Под одеялом было очень тепло и уютно, словно он лежал в объятьях близкого человека, которым юноша очень дорожил и которого любил. Разум был абсолютно пуст. Лишь его душистый аромат, его изящнее руки, обхватившие худощавее запястье, его горящие карие очи — всё это всплывало перед глазами; тело сладко содрогалось. Чёрт, это невозможно! Просто не-воз-мож-но! — Так вот до чего доводит мастерство лжи. — усмехнулся Пиноккио, прикрыв отяжелевшие веки. Холодный ветер окутал комнату остроносого, заглядывая в каждый угол, в каждую щель, словно маленький зверёк, ищущий надежное укрытие от всей этой грязи, что сочилась из каждого человеческого отродья. Он бил в грудь, вникая в самые чертоги души. Буратино лежал с открытыми глазами на холодном диване в четных попытках избавится от навязчивых мыслей. Он сжался в позе зародыша, стараясь согреется под одеялом, но попытки были тщетны — оно тоже было холодным. Через широко распахнутый балкон веяло сильнейшее ночное дуновение, что могло помочь молодому человеку трезво мыслить. Но все надежды рухнули после того, как тот попытался осмыслить слова о помощи своего названного ученика. — Помогу ли? Разум опустел, не в силах сложить «дважды два». Эти глаза, наполненные искренней радостью, что так и убивали душу, проникая вглубь, доводя до полнейшего безумия. Эта улыбка, так похожая на его собственную, но такую наивную, почти которую он запечатал в сознании. — Помогу ли? Эта детская непосредственность, которая может испарится при встрече с жестокой и тёмной реальностью. Мечта, осуществившаяся, но ставшая не тем, чем казалось на первый взгляд. Чистую и до ужаса податливую душу человека можно очернить словно белоснежную бумагу, на которою по человеческой неосторожности попадают синие чернила, расползающиеся по разным сторонам. Достаточно лишь одной капли для того, чтобы испортить картину; для того, чтобы испортить бумагу; для того, чтобы испортить человеческую натуру. — Помогу ли? Этот потенциал… потенциал, словно цветок, такой нежный и ранимый. Потенциал — это семя, которое растёт с каждым днём, принося свои плоды хозяину будто бы благодаря за всю ту заботу, что он проявил. Однако растение можно убить, сделать так, чтобы его лепестки не раскрылись, восхищая чудесным ароматом и ярко-красным оттенком, что так соблазняют опыляющих букашек. Листки почернеют, градом падая на рыхлую землю. И тогда, только тогда, цветок потеряет своё очарование. «Что мне делать с этим цветком? Что я смогу сделать для него? Принесёт ли он мне плоды или… погибель… Одна оплошность может разрушить всё. Всё то, что ты имел, чем дорожил, любил, ценил. Ошибка может привести к длинному туннелю, в конце которого нет никакого света и желанного спасения. Выбор — вот что решает твоё прошлое, настоящее и будущее. Всего одна ошибка и всё вокруг развалится, словно картонный домик прямо перед глазами» «Нужно ли мне это? Зачем мне так рисковать ради какого-то дилетанта? Дилетанта… Дилетанта ли? Нет, бред да и только!» К чёрту. К чёрту всё! Всё то, что было в прошлом теперь не важно, главное — будущее. Я смогу вырастить из семени цветок, смогу стать тем, в ком мальчишка нуждается больше всего, смогу закончить эту слепую войну, длившуюся уже много лет, смогу привнести свой вклад как никто другой. — Помогу ли? Помогу!