«Будь осторожна, дева щита Лагерта, бывшая кюна Каттегата. Желания, исполняемые богами, не всегда оказываются тем, чего мы, в Мидгарде, ищем».
Когда много лет назад Провидец произнес эти слова, Лагерта думала – старик сошел с ума. По правде говоря, вся деревня считала его безумцем, но никто не признавался вслух. Он, с его почерневшими губами, вытекшими глазами и коллекцией зелий и припарок, загромождающими маленькую хижину на склоне холма, которую едва ли можно было назвать домом. Лачужка с костями животных, свисающими с лесов, как украшения – такое «жилище» не подходило даже свиньям, и все же народ Каттегата всегда стекался туда, дабы увидеть Провидца.
Лагерта ничем не отличалась от остальных, искавших ответы на вопросы. Она нуждалась в том, чтобы Провидец рассказал ей, что уготовили боги, чего бы это ни стоило. Предсказания Провидца часто являли собой загадки, которые вряд ли скрывали за собой закономерность. Помимо размышлений об истинном значении его слов, цена, которую пришлось платить за его общество – сравнительно невысока.
Какая беда могла приключиться, если просто облизать его ладонь? Возможно, та же беда, которая произошла из-за проведенного ритуала во имя богини много лет назад?
Лагерте следовало быть умнее, не доверять столь слепо, особенно если в она имела дело с гальдр. От колдовства никогда нельзя ждать чего-то хорошего, даже если оно благословлено самой Фрейей. Лагерта была не в своем уме. Она желала, чтобы Рагнар испытал ту же боль, что съедала ее саму.
Когда у новой кюны Каттегата родился первенец, сын по имени Уббе, Рагнар был вне себя от счастья, и его радость раздавила ее еще больше. Лагерта вспомнила, как видела этот блеск в его глазах, когда на свет появились их дети. При рождении Бьерна жрицы Фригг, помогавшие при родах, отметили, каким красивым он был и каким ему суждено было стать великим воином. Когда появилась Гида, Рагнар провозгласил, что сама богиня будет завидовать красоте их дочери.
И Рагнара, и Лагерту переполняла гордость.
Оба раза Лагерта видела, как глаза Рагнара сияли, словно звезды в Асгарде. Она с нетерпением ждала снова узреть этот блеск в его кристально-синих глазах с рождением их третьего ребенка.
Их сын, мальчик, которого Лагерта назвала Элуфом – хотя он не дожил до того момента, чтобы услышать, как его называют этим именем – был так похож на Бьерна.
Элуф родился слишком рано.
Он стал камнем преткновения для их союза. Его смерть не заставила Рагнара остаться.
Вот почему Лагерта назвала его Элуфом, пусть и хранила это имя в глубине сердца. Ибо он всегда будет ее вечным наследником, даже если его отец позабыл клятвы, данные своей семье.
Лагерта старалась сохранить их семью. О, как она старалась. Кюна Каттегата пыталась спасти свой брак, так же, как она пыталась спасти своего мертворожденного сына. Она молилась Фрейе и Фригг о силе и защите. Она держалась за все, что любила так крепко, как только могла, душила Рагнара своей любовью с той же силой, с какой сжимала бедра, желая убедиться, что ее драгоценный Элуф остался внутри нее.
Но ее хватка ослабла, и когда он приблизился к Мидгарду, он разорвал ее на части изнутри.
Нерожденный мальчик очень сильно походил на Рагнара Лодброка.
Ее драгоценный сын покинул ее, так же поступил и его отец. Одержимость Рагнара Англией сделала его клятвы вернуться к простой фермерской жизни, какую они вели, несбыточной мечтой. Разве человек с такими амбициями мог довольствоваться двумя детьми, женой и маленькой усадьбой?
Лагерта готова была поклясться – с каждым днем Рагнар отдалялся от нее все дальше и дальше. Именно его одержимость, вкупе с непомерными амбициями, не позволяла ему быть рядом с ней, когда она нуждалась в нем больше всего.
Втайне она ненавидела его.
Во время свадьбы Рагнару было предсказано пророчество о том, что у него будет много великих сыновей.
Именно это пророчество дало им силы построить дом, сохранить любовь и счастье в прошлой жизни. Лагерта всегда свято верила, что она будет матерью этих сыновей; боги уже благословили их с Бьерном.
Она никогда и думать смела, что ей придется переживать душевную боль, видя, как в глазах Рагнара танцевала гордость за сыновей, рожденных от другой женщины.
Рождение первенца от новой жены – ужасная новость, но потом боги дали им еще, и еще. С каждым рождением здорового дитя – внутри Лагерта распадалась, умирала.
Почему эта соперница должна забрать все, что принадлежало ей по праву?
Эта женщина, эта вёльва, приехала в дом бывшей кюны и процветала от ее боли. Лагерта любила Рагнара с самого начала, когда у них ничего не было, когда они еще были никем. Она поддерживала его, боролась вместе с ним за власть – похоронила двоих его детей, и все ради того, чтобы ее заменила....принцесса?
Какое право они имели быть счастливыми? Какое право имели сыновья Аслауг жить, когда ее любимый Элуф не жил? Боги не могли быть настолько жестокими.
И только горе заставляло ее делать это – постоянно ходить к кургану, трогать землю, в которой лежали ее любимые Гида и Элуф, отчаянно пытаясь заставить мягкие цветы расти в мерзлой почве, покрывавшей их кости. Пусть хоть ледяной ветер, проносившийся зимой по долине, пусть хоть запах гниющего дерева от затонувших драккаров, поднимающегося со дна озера весной, она была там, стояла на коленях у их памятника, шепотом говорила со своими детьми.
Лагерте нужен был только знак – хоть какой-то, что валькирии отвели их души Одину и получили дозволение войти в Вальхаллу по праву своих предков.
Лагерта узнала о том, что Фрейя ответила на ее зов, когда ее взору, в сумерках, явился дух. Дождь закончился, лишь слегка моросил, а запах земли отдавал свежестью. Земля, по которой Лагерта часами проводила руками, плакала и разговорила с детьми, была мягкой на ощупь.
Рука на ее плече была нежной, а голос на ухо – шепот. Женщина была похожа на саму Фрею. Она сказала ей, что Гида в безопасности, валькирии забрали ее в свои ряды.
Ведьма с голосом богини также рассказала Лагерте о том, как снова увидеть сына и отомстить тем, кто ее унизил. Столько лет она молилась об этой возможности. Лагерта просила, нет, умоляла богов помочь ей исцелить разбитое сердце, и вот Фрейя откликнулась на ее молитвы.
Все, что ей нужно было сделать – вскрыть землю и вытащить окровавленную тряпку Элуфа.
И достать прядь волос Аслауг, которая снова была беременна, четвертым сыном Рагнара. Как только Лагерта заполучит эти вещи, она должна была сжечь их в открытом пламени, а богиня сделает все остальное.
Все было проще некуда. Земля стала мягкой – копать легко, а вот на сердце тяжело. Нарушать покой детей не хотелось, но Лагерта была готова наступить себе на горло ради заветной цели.
Если это поможет прекратить боль, она сделает все, что угодно.
Лагерта была доброй и милой с кюной, пожелала счастья и здоровья ее будущему ребенку. Села с ней за один стол и отобедала, подсела к ней ближе и обняла, зарываясь пальцами в волосы. Как легко, как просто.
Рагнар же радовался, созерцая эту картину – две его возлюбленные ладили друг с другом. Лагерта прекрасно сыграла свою роль.
Разведенное пламя все разгоралось, делалось жарче. Заветные предметы были брошены в огонь. Лагерта закрыла глаза и заклинала Фрейю прислушаться к ее молитвам.
В тот самый момент кюна Аслауг застонала от боли, понимая – эта беременность иная, не такая, как другие.
***
— Я все прекрасно понимаю. И хочу отомстить.
Ей и раньше казалось, что она видела нечто знакомое в его глазах, но такое мимолетное, что она предпочла не замечать. После ритуала в лесу Лагерта почти не думала о Рагнаре, его кюне и ораве сыновей. Ее мальчик, Бьерн Железнобокий, показал себя могучим воином, и ее слава тоже росла. Она захватила Хедебю. Ее насыщенная жизнь не давала ей и повода размышлять о ушедшем Рагнаре или его женушке.
Да, Лагерта чувствовала себя немного виноватой, когда младший сын, Ивар, родился калекой. Лагерта знала, как разочарован был Рагнар, понимающий, что его сын никогда не сможет стать настоящим викингом. Какой стыд обрушился на его голову. Такой же стыд он должен был испытывать за то, что бросил свою первую семью.
И боль, которую кюне пришлось испытать, воспитывая ребенка, которому нужна была вся материнская любовь и забота. Лагерта была уверена, что эта боль вряд ли сравнится с той, которую она испытывала, потеряв не одного, а двух детей от того самого мужчины, которого Аслауг называла мужем. Не говоря уже о том, что тот же самый муж не видел их смерти.
Богиня выполнила свое обещание, о чем бы ни предупреждал Провидец.
И все же, в мальчишке-калеке было что-то… Неправильное. Словно окутанный мраком, отмеченный поустроенней силой. И бесконечно задумчивый. Скрытый, но страдания его были видны за версту. Не только физические, но и душевные – они плескались в его синих-синих глазах. Лагерта видела это в редкие моменты, когда им удавалось поговорить.
Только в тот день, когда Ивар скользил по полу Большого Зала среди гостей, пока кюна Лагерта обращалась к своим подданным, она поняла все до конца.
Каждый раз, когда его ножи вонзались в деревянный пол и он подползал ближе к ней, его глаза становились все яснее. Она уже видела эти глаза раньше. Не глаза Ивара, и даже не Рагнара, а чьи-то другие – знакомые, до боли знакомые, не совсем его.
Мальчишка, Ивар, сидел на табурете и смотрел на нее с ярой ненавистью.
Элуф?
Она шагнула вниз.
Элуф?
Она сошла со своего трона.
Элуф?
Она сошла со своего трона и попыталась говорить спокойно.
Элуф?
Она сошла со своего трона и попыталась говорить спокойно, положив руку на плечо Ивара, будто желая через него дотронуться до своего сына.
Как получилось, что ее сын вселился в тело этого мальчика? Почему он говорил с ней таким ненавистным тоном? Слова, о мести за смерть Аслауг, принадлежали не Ивару, а Элуфу. Лагерта поняла это по холодному, мертвому блеску его глаз.
Лагерта видела его раньше. Ей показалось, что она узнала быструю вспышку между ярким глубоким синим цветом глаз Ивара и мутными озерами, скрытыми глубоко внутри. Неужели это были глаза Элуфа, смотревшие на нее все это время?
Неужели, ее дитя говорило ей, что хочет убить ее?
Но он хотел. И говорил все это время.
Элуф, ее милый ребенок, которому не позволили жить — жил внутри Ивара Рагнарссона. Он сеял хаос везде, куда бы ни пошел. Он был властным и злобным. Он был гениален и жесток. Он был прекрасен и разрушителен.
Элуф принес боль и смерть.
Это было не то, что обещала богиня. Так не должно было случиться. Рагнар должен был страдать так, как страдала Лагерта, она не хотела, чтобы страдал весь мир. Лагерта никогда не хотела воскрешать своего мальчика после его мирной смерти и возрождать его в разрушителя Каттегата.
Наблюдая за тем, как пламя лижет крыши домов, расположенных недалеко от центра Каттегата, Лагерта чувствовала гнилостный запах мертвецов, лежащих на улице, смешанный с горящей смолой и обугленными останками ее соотечественников. Она вспомнила, как Провидица предупреждал ее.
Говорила ли с ней Фрейя много лет назад? Или же хитрец-Локи? Какое право она имела просить богов о мести? Судьба Рагнара была в божественных руках, а не ее.
Во всем этом была ее вина. Все эти смерти – ее вина.
И знание, что она встретит свою смерть от руки одного из его сыновей. Но от кого именно: Бьерна, Уббе, Хвитсерка, Ивара или Элуфа?
О Один, что она наделала?
***
— Ты – бог.
Свесив ноги с телеги, Ивар смотрел, как Каттегат становился крохотной, размытой точкой.
Необъяснимый гнев в нем был пока что утолен. Внутренний голос, который заставлял его сердце биться быстрее, а челюсть сжиматься, казалось, был спокоен. Он мог отдохнуть; хотя бы на мгновение, но отдохнуть.
Ивар знал, что это не последний раз, когда он видит свой дом, так же как знал, что никто больше не будет сомневаться в нем.
Может быть, на этот раз, когда голос умолкнет, он сможет обрести счастье. Он думал, что обрел его с Фрейдис, но голос звучал громче, чем она. В конце концов, голос оказался прав. Она была такой же, как и все остальные, препятствием на его пути к величию. Ее нужно было убить.
В одном она была права: он был богом.
Не в буквальном смысле, теперь Ивар понял. Он был порожден богами. Он был создан из семени своего отца, в утробе своей матери и соединен со знаниями Хель, которые дал ему его брат.
В будущем он совершит много великих дел. Каттегат – только начало.
Мир никогда не забудет Ивара Бескостного.
Его брат всегда говорил ему о том, чтобы он был беспощадным.
