Нужные люди

Знакомое лицо Чонин видит в толпе совершенно случайно, но именно эта случайность дает ему понять, что спрятаться от себя невозможно, как бы ты ни старался. Лицо этого человека Чонин запомнил на всю жизнь, ведь именно он стал причиной его кошмара наяву, стал его сожалением и символом отчаяния. Чонин смотрит на его улыбку и надеется на то, что улыбаются не ему, что его не заметили, не узнали, не запомнили. Становится тошно от мысли, что хоть кто-то может видеть в нем не просто странного студента, а того самого мальчика. После поступления Чонин решил не выделяться. На его лице редко можно увидеть улыбку, на вопросы он отвечает коротко и по делу, не переспрашивает и не говорит больше положенного, если это не ответ на вопрос преподавателя. Одногруппники сторонятся его, как и он их. В университете нет людей, с которыми он близок. Даже преподаватели, с которыми он пишет статьи и научные работы, не сильно стараются наладить с ним контакт. Ничего не происходит вплоть до второго курса, когда Чонин, не имея возможности отказаться, записывается на факультатив по коммуникациям, где происходит то, чего Чонин никогда не хотел больше пережить. В аудитории становится шумно после звонка, все быстро собирают сумки, договариваются о совместном обеде. Чонин только склоняет голову и с отвращением наблюдает за всем этим с заднего ряда. Наушники помогут хоть немного избавиться от галдежа. Но не успевает он даже распутать провод, когда видит резкое движение со стороны, а следом за ним — звонкий голос. — Приветик, я — Сынмин, мы в паре. Я хотел бы начать и закончить работу как можно скорее, поэтому, если ты не против, давай начнем сегодня, — дружелюбно тараторит однокурсник, протягивая руку. Насколько Чонин помнит, Сынмин учится на лингвистическом и они одногодки. Чонин хмурится, чертыхается и игнорирует протянутую руку. — Мы можем работать отдельно. Я скину тебе свою часть, как закончу. Чонин не ждет, пока Сынмин что-то ответит, быстро собирается и уходит, не обращая внимания на оскорбленное и сконфуженное лицо парня. Радует, что он не пытается следовать за ним и настаивать на своем. Вечером в библиотеке Чонин выбирает несколько книг, которые могли бы ему пригодиться и спокойно садится за стол в глубине комнаты, чтобы избавиться от возможности столкнуться с кем бы то ни было. Но судьба не оказывается к нему так благосклонна, ведь спустя пару минут, из-за спины появляется рука, указывающая на стул напротив. — Это мое место, — тихо, но довольно внушительно говорит человек, стоящий позади Чонина. Чонин непонимающе хмурится, оглядывается и замечает торчащую из-под стола лямку рюкзака. И как он сразу внимания не обратил. Чонин хочет встать и уйти, но человек просто садится рядом, спокойно вчитываясь в свою книгу. Чонин узнает в нем Хван Хенджина — своего сокурсника с факультета наук. Он довольно пугающий, когда вот так тихо почти неподвижно сидит рядом. Чонин унимает нервную дрожь и быстро собирает вещи, чтобы уйти. И Чонин знал, что не к добру вся эта череда происшествий, потому что сразу после он врезается в чье-то сильное плечо. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает появившийся из ниоткуда человек. В его глазах мелькает какое-то узнавание, чего Чонин никак не может объяснить Этого парня Чонин тоже знает. Старшекурсник Ли Минхо с медицины. Он популярен в определенных кругах, потому что умный и красивый, а еще помогает младшим. Чонина начинает трясти только сильнее, когда он понимает, что его знают. Это плохо. Это очень-очень плохо. Тошнота подкатывает к горлу, Чонин торопится вырвать свою руку и сбежать подальше. Обед остается в раковине, а Чонин тихо рыдает в кабинке, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Только бы его не нашли. Но за дверями ничего не происходит, и Чонин позволяет себе шумно выдохнуть и забиться в рыданиях. *** Заткнись. Заткнись! Заткнисьзаткнисьзаткнись! Чонин распахивает глаза. Он пытается вдохнуть, но легкие до боли сжимаются, не позволяя воздуху заполнить их. Чонин хрипит, хватается за горло, сжимает одеяло и жмурит глаза, позволяя крупным каплям стечь по щекам. Он прижимает руки к груди, слабо раскачивается в стороны и постепенно приходит в себя, наконец делая слабый вдох. Он должен быть тише. Как можно тише и незаметнее. Никаких знакомств, никаких разговоров, никаких друзей. Только незаметность и скрытность, только одиночество может его спасти. *** — А ну стой! — кричит Сынмин, когда Чонин снова игнорирует его попытку совместно поработать над проектом. Чонин ускоряет шаг, почти переходя на бег, но неуклюже врезается в кого-то. Руки крепко хватают его за плечи, и Чонин чувствует едкий холод, бегущий по телу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Они не знают. Они не могут знать. — Попался! Спасибо, Джинни, — весело щебечет Сынмин и забрасывает руку на плечо Чонина. Хенджин угукает в ответ и немного кивает головой, все так же не меняя своего спокойного уверенного выражения. — Теперь точно не сбежишь. Чонин с силой сжимает челюсть, стараясь дышать ровнее. Они не знают. Он бросает холодный отстраненный взгляд на Сынмина, немного закатывает глаза и поджимает губы. Если он будет недружелюбным, они отстанут. И ничего не узнают. — Понимаешь ли, Ян Чонин… — Сынмин делает театральную паузу, недовольно вздыхает, будто собираясь повторить что-то в сто десятый раз непонимающему ребенку, а потом легонько ударяет кулаком в его грудь. — Это парный проект, черт возьми! Ты не можешь сделать свою часть в одиночку, а потом притвориться, что так и надо. Профессор четко дала понять, что главное — взаимодействие и работа в команде. Я не собираюсь терять баллы из-за того, что ты не пылаешь духом товарищества. Чонин выдыхает. Они не знают, даже не догадываются. Но проблема все еще в том, что Сынмин, кажется, отступать не намерен. Чонин кривится, цыкает, закатывает глаза, в общем делает все, чтобы показать свое отвращение к окружившим его парням. Они только щурятся, Сынмин даже поджимает губы, все еще ожидая его ответа. — Я поработаю с тобой в команде, — шипит Чонин, с силой вырываясь из «объятий» и спешит уйти прочь. Никому нельзя доверять. *** Чонин сталкивается со взглядом того человека абсолютно случайно. Он работает над проектом под гнетущее молчание Сынмина и его вечной тени — Хенджина. Не понятно как и зачем этот тихий серьезный парень постоянно следует за невыносимо шумным Сынмином, но Чонину немного легче от его присутствия, потому что весь Сынмин буквально сосредоточен на нем и проекте, уделяя Чонину самую малость своего внимания. Тот человек сидит далеко от них, но его глаза Чонина гипнотизируют, заставляя то и дело попадать в ловушку и отвлекаться. Чонин закусывает губы, стараясь сдержать слезы страха и насильно заставляет себя уткнуться в книгу. Сынмин с Хенджином то ли делают вид, то ли реально не замечают того, как его трясет, но оно и к лучшему — не будет расспросов — никто не узнает. Чонин надеется, что тот человек не захочет приблизиться к нему. *** — Э-эх! Наконец-то сдали! — Сынмин потягивается, когда звенит звонок и преподаватель выходит из аудитории. Они отстрелялись где-то в середине пары, но Сынмин упорно держал себя в руках. Чонин качает головой и слабо улыбается. Пришлось приложить максимально возможное количество усилий, чтобы весь месяц терпеть этого парня рядом. Чонин с ужасом минут по пять настраивал себя в туалете перед зеркалом перед каждой встречей. Сынмин всегда был шумным и общительным, постоянно спрашивал его о том, как идет работа над проектом, заглядывал в его записи и лез с советами, даже если Чонин не просил. Не менее раздражающим было и то, что на каждом их занятии присутствовал еще как минимум Хенджин, как максимум — трое незнакомых до этого Чонину парней и тот самый Ли Минхо. И, о ужас, они были чертовыми друзьями, поэтому каждая встреча заканчивалась шумом и руганью работников библиотеки. В конце-концов, Сынмин затащил его в свой дом, где эта компания была постоянными гостями. Даже не гостями, а будто хозяевами. Чонин с трудом переживал каждую встречу, когда толпа шумных парней то и дело отвлекала их от работы, заставляя обратить на себя внимание. У Феликса с Джисоном, ребят с факультета Хенджина, которые тоже взяли факультатив по коммуникациям, было то же задание, но они умудрялись все время рубиться в игры, а потом делали все в последнюю ночь, когда Сынмин чуть ли не силой заставил Чонина остаться в своем доме, потому что «поздно и страшно, куда ты один». С какого-то перепугу Сынмин решил, что они друзья, хотя Чонин всем видом давал понять, что это ему не интересно. Он хочет спокойно доучиться, выпуститься, стать скучным, серым и невзрачным клерком, на которого никто не будет обращать внимания, который умрет в одиночестве в своей квартире. Да, это был бы лучший исход его жизни. Но Сынмин чертовски непробиваемый, поэтому Чонину деваться некуда. — Давайте отпразднуем? — предлагает Джисон, на плечо которого тут же ложится рука весело орущего в согласии Феликса. Они оба вприпрыжку бегут к выходу из аудитории, останавливаются, отбивая друг другу «пять», а потом оборачиваются, ожидая, когда Сынмин с Чонином их нагонят. Сынмин неожиданно хватает Чонина за руку и бежит в сторону друзей, слишком активно отбивая им «пять» несколько раз. Чонин нехотя поднимает руки, по которым тут же по очереди ударяют три раза. Чонин натянуто улыбается, а остальные кажутся еще более веселыми и воодушевленными. — Сегодня позовем Чана! Я соскучился! — вскрикивает Сынмин, воинственно глядя на остальных. — Этот хрыч так давно нас динамит, — ноет Джисон. — Выпивка за его счет! — Ты просто жмот, — гогочет Феликс, ударяя друга по плечу. — Я расскажу ему, что ты о нем совсем не заботишься. Феликс показывает Джисону язык, а потом быстро убегает, когда Джисон замахивается, чтобы ударить его ногой под зад. — Только попробуй! Чонин неуверенно жмется, стараясь не вступать в потасовку, но Сынмин все еще его не отпускает, ведя за собой. — Сегодня будет еще более шумно, чем обычно, — улыбается Сынмин, немного щурясь от яркого солнца. — Ты справишься? Чонин не понимает, что имеет ввиду Сынмин, но кивает на всякий случай. Он очень не хочет идти на эту вечеринку, но у него никто не спрашивает. На самом деле его перестали спрашивать день на третий, затащив в столовую за общий стол. Там он и познакомился практически со всей компанией. Хенджин ему понравился больше всех, потому что в основном молчал и кивал, если спрашивали. Джисон с Феликсом были шумными, неразлучными, словно сиамские близнецы и до ужаса раздражающими. Чанбин был немного застенчивым, но только первые минуты знакомства, потом он уже во всю расспрашивал Чонина о его жизни, но быстро сдался, когда понял, что ничего толкового из него не вытянет. С Минхо они встретились чуть больше недели назад, потому что он был очень занят учебой. Теперь он узнал еще и про какого-то Чана. Новое лицо не к добру. — Чан на практике был последние недели, только иногда в универе появлялся. Он классный, тебе понравится. Он всем нравится, вообще-то. Он как Минхо, только чуть более теплый и разговорчивый, — Сынмин улыбается нежно, говоря о друге, и у Чонина нет выбора, кроме как поверить. Он не должен, потому что никому доверять нельзя, но верит. Он точно пожалеет об этом позже. Вечеринка начинается, как только они переступают порог квартиры. Как Чонин понял, у каждого в этом доме есть свое место. Сынмин сидит на диване с Хенджином и полуразвалившимся Джисоном, Чанбин — на мягкой подушке между диваном и одним из кресел, кресло Чана до этого момента всегда было свободно, а Минхо сидел на своем, Феликс лежал на большой мягкой игрушке напротив всех. Чонину досталось место рядом с креслом Чана. Сынмин любезно дал ему одеяло, пообещав в скором времени придумать или купить что-нибудь более удобное. Чонин неуверенно кивал на это и натянуто улыбался одними губами, надеясь, что ему не придется задерживаться надолго и после окончания работы над проектом о нем забудут. — Так это Чонин? Я — Чан. Чонин оборачивается на знакомый голос и на секунду его уши закладывает. Почему этот человек здесь, почему это должен быть именно он? Чонин сжимает челюсть, старается унять нервную дрожь и крепко сжимает пальцы, впиваясь ногтями в ладони. Он старается, правда старается дышать ровно и не подавать виду, но по лицу Чана видно, что выходит просто отвратительно. Чан хмурится, вздыхает и садится в кресло, не говоря больше ничего. Ребята неловко отводят глаза, но тут же стараются избавиться от напряженной атмосферы. Но Чонину это вообще не помогает. Чан постоянно смотрит на него, улыбается и кивает, предлагая напитки и еду. Чонин понимает, что его так просто не отпустят. Он все еще мысленно проверяет себя: они ведь не знают? Вечер проходит спокойно. Парни шумят, выпивают, общаются между собой. Чонин тихо сидит на своем месте, старается не пить алкоголь, но все равно чувствует жар и напрягающую расслабленность. А расслабляться нельзя, не здесь и не сейчас. Нельзя говорить, нельзя привлекать внимание. Его надежды рушатся, когда, забив на общий гул, Чан наклоняется, с улыбкой спрашивая, не нужно ли ему подышать. Чонин смотрит в сторону балкона, потом на Чана, снова на балкон, а потом покорно идет за ним, пока остальные не понятно почему затихают. — Тебе холодно? — Чан явно замечает его нервную дрожь, принимая ее за естественную физиологическую реакцию. Чонин кивает, но никак не ожидает, что Чан стянет свою кофту и накинет ему на плечи. Чонин сжимает челюсть и впивается ногтями в ладонь. — Ты довольно молчаливый. В школе совсем другим был. Чонин замирает, его взгляд стекленеет, дыхание прерывается. Губы Чонина начинают сильно дрожать, дышать становится труднее, а ноги постепенно начинают отказывать, но Чонин держится из последних сил. Он знает. Он все знает. Он точно все знает. Чан учился в его школе чуть больше двух месяцев. Они не были знакомы, хотя Чонин очень хотел стать друзьями. Чан был классным. Он катался на скейте, играл в баскетбол, на отлично писал контрольные и собирал вокруг себя кучу поклонников. А еще Чан помогал, если видел, что это нужно. И Чан застал начало именно того периода, когда жизнь Чонина превратилась в Ад. *** Чан переводится в их школу под конец семестра. Это глупо, но кто такой Чонин, чтобы копаться в чужих причинах. У Чана забавные темные кудряшки, широкая, до безумия красивая улыбка и рюкзак, увешанный всевозможными значками и брелоками. Чонин невольно задерживает на нем взгляд куда дольше приличного интереса. Подойти захотелось дня через три, когда Чонин окончательно понял, что тянет его к Чану безумно. Он мнется, нерешительно теребит пальцы и не подходит в очередной раз. Слишком страшно, слишком сильно дрожат колени, слишком немеет язык. Чонин только застенчиво улыбается, ловя его взгляд в коридоре и сбегает в клуб животноводства, чтобы тихо кормить рыбок в большом аквариуме и слушать подколы по поводу своего слишком хорошего настроения. — Я гей, — говорит Чонин однажды своему лучшему другу. Надо выговориться, немного спустить напряжение. Им по пятнадцать, Чонин еще толком не понял жизнь, но в этом он был пока что полностью уверен. Не без труда к нему пришло это осознание. — Тогда поцелуй меня, — игриво тянет друг, и Чонин тянется, почти касаясь его губ, так, в шутку, он ведь на самом деле не хотел этого. Он не думал, к чему это может привести. — Блядь, ты серьезно? Я думал, это шутка. Это отвратительно, больше не приближайся ко мне! Чонин хочет остановить его, сказать, что все не так, но уже поздно. Дело сделано и обратной дороги нет. Чонин понял, что у него никогда не было лучшего друга спустя две недели после злосчастного разговора. Сначала это были странные долгие взгляды, потом перешептывания, вскоре появились насмешки. Чонин с силой сжимал кулаки, когда ему в спину летело очередное оскорбление. В итоге побитым оказывался он, потому что драться даже один на один было непосильной задачей для хилого и никогда до этого не конфликтовавшего ни с кем Чонина. — Мама, можно сменить школу? — Чонин тяжело всхлипывал в теплых объятиях матери после очередного тяжелого дня. Мама гладила его по волосам, шептала тихое «потерпи, осталось совсем чуть-чуть до старшей школы», и снова уходила в работу. Чонин оставался один в абсолютном непонимании и переполняющей боли. *** — Сюда иди! Не вырывайся! — орет сонбэ, таща Чонина за волосы в отдаленную часть двора школы. Его друзья посмеиваются и толкают Чонина, когда ему удается немного увернуться. Рядом только склад и инвентарная. И никто ничего не услышит. — Отпусти! Я не боюсь тебя! Завтра учителя обо всем узнают, и посмотрим, осмелишься ли ты подойти еще. Чонин дрожит от страха, его язык немеет, но он упрямо вырывается и смотрит на сонбэ с такой яростью в глазах, что тот даже на мгновение теряется, но потом его губы растягиваются в ехидной улыбке, он хватает Чонина за лицо и спокойно, без тени сомнения шепчет: — А ты уверен, что учителя захотят защищать такого отброса, как ты? Стоит мне рассказать им — тебя тут же исключат. Это запишут в твое личное дело. Ян Чонин, ты уверен, что хочешь этого? Тебе нигде нет места. Чонин сжимает челюсть. Страшно. Так безумно страшно, когда трое старших смотрят с такой злобой, с такой решительностью и отвращением. — Что я вам сделал? — Что сделал? А ты не понимаешь? Ты мерзкий, и этого достаточно. Надо было молчать, и ничего этого бы не случилось. Это все твоя вина, так что завались и не рыпайся. — Что здесь происходит? Чан появляется очень неожиданно и непонятно откуда. Чонин сначала радуется, смотрит с надеждой, а потом его прошибает холодным потом. Если они скажут, Чан уйдет. И это был бы не самый худший вариант. Он не знает, что делать, беспомощно смотрит то на новичка, то на сонбэ, а потом опускает взгляд. Они правы. Они во всем правы. — Вы адекватные над ребенком издеваться? В ширину вырасти выросли, а мозга с годами не прибавилось? Слова Чана отзываются ноющей болью в сердце. Это он сейчас так говорит. Чонин сильно закусывает губу, прямо до крови, с трудом держит слезы и повержено смотрит в пол. Он наконец понял всю безвыходность. — А ты не знаешь разве? Он… — Мне плевать! Вы запугиваете своего хубэ. Если бы он был действительно плохим человеком, с ним разбирались бы учителя. Отпусти его! — Чан дергает руку сонбэ, срывая ее с воротника Чонина. Чонин тяжело дышит, пытаясь не подавать признаков жизни. — Учитель уже идет сюда, так что вам лучше свалить по-хорошему. — Блять! Сонбэ пинает мусорный бак и уходит, кивая своим друзьям. Чонин все еще пытается не шевелиться. Чан кладет ладонь на его макушку, мягко похлопывая. Чонин от этого жеста немного отмирает, начиная трястись от пережитого стресса. Это был не первый раз, но так страшно ему еще не было. — Пошли в медпункт? Этот парень такой мерзкий. Как он мог издеваться над своим младшим? Чан продолжает причитать, ведя его по коридору, и даже тогда, когда медсестра бегает по кабинету в поисках нужных мазей. Чонин не отвечает ему, только нос виновато трет и глаза периодически поднимает, чтобы понять настроение старшего. — Улыбнись. У тебя очень милая улыбка, — смеется Чан тыча его в щеку. Чонин чувствует, как краснеет и немного отворачивается, пытаясь скрыть смущение. Это звучит приятно, хотя Чонин уверен, что все понял совсем не так, как Чан имел ввиду. Чонин сбегает до того, как Чан успевает спросить еще хоть что-нибудь. Потом Чан иногда улыбается ему, когда они сталкиваются в коридорах. Чонин не сразу замечает, что что-то не так. Сначала он не придает значения тому, что больше не видит Чана в коридорах. Чонин принял решение больше никогда к нему не приближаться, чтобы случайно не выдать себя, так что это даже к лучшему. А потом, в одну из стычек с сонбэ, Чонин узнает, что Чан перевелся. Его бросили, снова оставив в одиночестве. *** — Эй, гаденыш! Смеешь убегать? — кричит сонбэ, когда Чонин со всех ног бежит, куда глаза глядят. Ему восемнадцать, он уже перевелся в старшую школу, но старые знакомые не дали ему спокойно отучиться последние годы. Легкие Чонина болят от нехватки кислорода, перед глазами пелена испуганных слез, а пальцы крепко прижимают к груди мокрую и грязную сумку. Чонин и сам не лучше. Его подкараулили после школы, собирались избить на месте, но Чонин довольно быстро сообразил, что либо он выплюнет легкие, либо попрощается с жизнью. Он не знал как долго и куда бежит, но топот ног позади был все громче, а перед глазами становилось все темнее, ноги тяжелели с каждым шагом. В итоге Чонин просто упал, думая о том, что бороться смысла нет: его такого все равно нигде, никто и никогда не примет. — Попался! Его хватают за шкирку, пару раз бьют наотмашь по лицу и тащат в ближайшее заброшенное здание. Зачем, спрашивается, бежал в эту сторону. Надо было в город, к людям, где всем наплевать, но хотя бы шум поднять можно, чтобы от преследования избавиться. А он, глупый такой, в дебри полез. Видимо, тут он за свою глупость и поплатится. В здании темно, только с улицы через дыры, в которых должны быть окна, попадает свет от уличных фонарей, сыро, пахнет плесенью и землей, а еще страшно до трясучки. Потому что далеко от города, потому что, если он умудрится выжить после нападения, загнется от инфекции или из-за того, что не сможет никуда уйти. Просто так бесславно и сдохнет здесь, как мусорная крыса. — Эй, раз тебе нравятся мужики, ты должен быть не против, если мы сделаем это с тобой, — мерзко хихикает один из старших. Чонин не уверен, в каком они классе, но точно знает, что выпускники. Им ничего не сделают за избиение или изнасилование паршивого пацаненка. Постараются замять, чтобы будущее не портить. — Н-нет, пожалуйста. Отпустите меня, — слабо трепыхается Чонин. Из-за слез он даже очертаний людей рядом не видит. Его хватают за лицо, грубо сжимая щеки, а потом он чувствует вязкую жидкость на коже. Слюна медленно стекает от глаза по щеке, и Чонин морщится от неприятного чувства, когда она касается раны. Он старается прикрыться руками, когда его бьют в голову, поджимает ноги, чтобы не попало в живот. Его так трясет, когда он слышит лязг ремня, а все, что он может, это повторять, словно молитву жалкое «не надо». — Заткнись! Мне противна даже сама мысль о том, чтобы прикасаться к тебе. Сонбэ затягивает ремень на его шее, пока остальные держат его за руки и ноги. Кожа крепко пережимает гортань и с каждой секундой оставляет все меньше шансов на вдох. Чонин безуспешно открывает рот, но у него получается только хрипеть и тихо пищать. Старшие смеются и продолжают держать. — Если будешь тихим, мы оставим тебя в живых. Так что молчи, Ян Чонин, молчи и не дергайся. Его шею наконец отпускают, но не надолго. Горло саднит от резких коротких вдохов, а потом становится еще больнее, когда этим же ремнем его приковывают к какой-то железке. Ботинок больно врезается в пах, заставляя Чонина корчится и тихо поскуливать. Он старается быть тихим, но не всегда получается. Каждое движение заставляет край ремня впиваться в шею сильнее. Чонин пальцами хватается за него, но не сдвигает даже на миллиметр. — Отобьем ему яйца? Они все равно не нужны такому как он, — с насмешкой предлагает один из сонбэ. У Чонина уже нет ни сил, ни желания о чем-либо просить. Он тихо глотает слезы и даже не дергается, когда его ногой бьют по лицу. — Ты там умер? Ну и черт с тобой. Чонин чувствует как горячая жидкость растекается от макушки к ушам и лицу. Он с трудом сдерживает задушенный всхлип, когда сонбэ застегивает ширинку и уходит за своими друзьями. Запах мочи неприятно врезается в нос, и все, что может сделать Чонин — плотно зажать рот, чтобы не попало хотя бы туда. Ему восемнадцать, и он четко понимает, что никогда и никому в жизни больше не позволит к себе приблизиться. *** — Эй, что такое? — Чан трясет его за плечо, вырывая из ужасающих воспоминаний. В его взгляде Чонин не видит отвращения или насмешки. Чан не знает, почему над ним издевались. Чонин выдыхает. — Все хорошо, — Чонин натянуто улыбается, отмахивается и всматривается вдаль. Однажды Чан спас его. Спас и пропал из его жизни навсегда. Чонин даже не успел поблагодарить, потому что сбежал, словно трусливый щенок, которому прижали хвост. Жаль, что все было куда серьезнее прижатого хвоста. — Ты помнишь меня? — Конечно. Таких как ты не забывают. Чонин не знает, о чем он, и знать не хочет. Если он не будет уточнять, все может обойтись. — Выглядишь расстроенным. Слушай, ребята могут казаться надоедливыми, я и сам от них устаю, но постарайся привыкнуть. Знаю, школа не дала тебе хороших воспоминаний о друзьях, но здесь все по-другому. Здесь никто не собирается издеваться над тобой. Мы можем подружиться, правда ведь? Чан все еще улыбается. Искренне так, неосведомленно. Чонин кивает, но глаза опускает. Он не знает, поэтому говорит так. Никто из них не знает, поэтому так спокойно с ним разговаривают и улыбаются ему. Но они точно узнают, если Чонин останется. Чонин не может остаться. Контакты теряются со временем, так что нужно просто немного потерпеть. *** — Не хочешь поужинать у меня? В один из вечеров эта шумная компания снова выволокла его на прогулку. Чонин не хотел, но они знали его адрес, а мама, как только увидела веселых и жизнерадостных парней тут же вытолкала Чонина из комнаты, заставив пойти с ними. Чонин плелся немного позади, все больше и больше осознавая пропасть между ними. Чан благородно держался неподалеку, не позволяя Чонину выскользнуть из поля зрения. А потом все разошлись, оставив их одних. Чонин засобирался домой, а Чан схватил его за руку, вопросительно заглядывая в глаза. О каком ужине в его доме идет речь? — Мама сказала, чтобы я привел друзей, но эти оболтусы разбежались до того, как я успел предложить. Остаешься только ты, — Чан смотрит преданно и немного просяще, будто ужин с Чонином — единственная мечта его жизни. — Она очень расстроится, если я приду один. Чонин набирает в грудь побольше воздуха, чтобы коротко, четко и громко отказать, но выходит только тихо, несмело согласиться, отводя нерешительный взгляд. Чан чуть ли не прыгает от радости и тащит его к остановке. До его дома они добираются быстро. Мама Чана будто ждет их, сразу же открывая дверь после первого звонка. Чонин вежливо кланяется, принимает дружелюбные объятия и благодарит за гостеприимство. Отец Чана улыбается, а его сестра с братом громко приветствуют незнакомца, наперебой выкрикивая имена, вместе с этим прося Чана исчезнуть и не попадаться на глаза. Он только смеется, хватая их за шеи и крепко прижимая к груди. — Такой милый и вежливый мальчик. Прямо как Чан и рассказывал. Очень рады наконец познакомиться, Чонин-а, — улыбается госпожа Бан. Она гладит Чонина по голове, с удовольствием отмечая, что его волосы мягкие и шелковистые, не как у Чана и других членов семьи. Чонин заметно смущается и прикусывает губу, чтобы скрыть улыбку. За столом так же шумно, как в компании ребят. Они излучают такую же энергетику, только чуть более спокойную и домашнюю. Чонин наблюдает за этим и постепенно сам успокаивается. В голове становится пусто и легко впервые за долгое время. — Чонин, а ты придешь еще? — спрашивает Ханна, дуя губы и сводя брови домиком. — Не клейся к нему, — насмешливо шепчет Лукас, тут же получая подзатыльник. — Не доставайте Чонина, — немного строго отчитывает их Чан. — А ты не ревнуй так очевидно, — в унисон насмехаются брат с сестрой, ударяясь кулаками в победном жесте. Чонин сразу же теряет аппетит. От шуток до раскрытия правды очень тонкая грань, которую переступить легче, чем моргнуть. — Хочу ревновать и буду. Не ваше дело, — Чан показывает обоим язык, возвращаясь к еде. Родители посмеиваются, но тут же принимают игриво строгий вид, отчитывая детей за такое поведение. — А Чана уже поздно в приют сдать, чтобы взять вместо него Чонина? Он не такой противный, — кривится Лукас, брезгливо указывая на брата. — Меня поздно, а вот ты еще успеваешь, — отбивается Чан. — Стоп, хватит, никого сдавать в приют не нужно. Мы потянем еще одного сына, — господин Бан подмигивает Чонину, а Чан хлопает отца по плечу. — Ну все, теперь ты обязан появляться на семейном ужине хотя бы раз в неделю, — Чан улыбается тепло и треплет его по волосам, глядя прямо в глаза. У Чонина перехватывает дыхание, но уже не пугающе, не до кислородного голодания, а волнительно так, до покрасневших кончиков ушей. — Ладно, — неразборчиво бурчит он, стараясь запихнуть в рот побольше еды, чтобы его не заставили говорить еще что-то. Он, конечно же, давится, но со всех сторон сразу же подают воду, а по спине гладит и похлопывает теплая большая ладонь. *** Чувство того, что должно произойти что-то неладное не отпускает Чонина с неделю. От него уже почти четыре месяца не хотят отставать, и с каждым днем Чонин становится все более нервным, раздражительным и настороженным. Парни зовут выпить на выходных, Чонин соглашается по привычке. Он все еще не пишет ничего в общий чат, хотя все читает. Чонин знает, что у них есть другой, без него, и это заставляет его думать о многих вещах. Например, Чонин нехотя признается себе, что привык к постоянному шуму, он даже позволяет себе улыбаться, когда парни делают какие-то глупости, а иногда, очень редко, он присоединяется ненадолго, чтобы потом обессиленно забиться в свой угол и все так же продолжать наблюдать со стороны. Чонин признает, что все его попытки отдалиться были с самого начала безуспешны, потому что ребят слишком много, они все напирают на него со своей дружбой и не принимают никаких попыток отдалиться. Но знать, что у них есть от него секреты больно. Больно по многим причинам. Чонин постоянно думает о том, что они скрывают, что говорят и что думают у него за спиной. И от этого никуда не деться. Но спросить еще страшнее, чем жить с мыслью о том, что все не по-настоящему. — Внимание, тост! Вы все дебилы, но мои любимые дебилы, поэтому я пью за вас! — полупьяно восклицает Чанбин, еле стоя на ногах и похихикивая не понятно из-за чего. Все галдят из-за ласкового оскорбления и те, кто может дотянутся шлепают Чанбина по ногам и торсу. Чонин тоже пьяно хихикает. Он четко осознает, что выпил куда больше, чем мог себе позволить, но почему-то делать с этим ничего не хочет и заливает в себя очередную стопку. Быть пьяным так легко, весело и спокойно. В голове целое ничего и Чонин может наслаждаться всем происходящим без вечных загонов. — А теперь играем в «Кто король»! — неожиданно подрывается спящий до этого Сынмин. Он, сильно шатаясь и почти заваливаясь через каждые три шага быстро семенит вглубь дома, а потом так же быстро возвращается с игровым набором. Чонин не чувствует подвоха, остальные взволнованы и радостно стучат по притянутому из гостиной столу или полу. Так сам Сынмин попадается первым и цитирует библию сексуальным голосом, Джисон и Чанбин сидят в одной майке на двоих три минуты, беспрестанно пыхтя о том, как это неудобно, а Минхо декларирует стихи о любви на немецком, встав на стул. Чонин очень удачно избегает заданий и ни разу не становится «Королем». Это дает надежду на хорошее завершение вечера. Но бывают дни, когда все идет не по плану. — А теперь номер пять целует номер два. В засос, — заговорчески шепчет Минхо, поигрывая бровями и с вызовом глядя на всех вокруг. — Это так тупо, — хихикает Джисон, заглядывая в свой номер, — Ну и кто первые «счастливчики» на сегодня? — Минхо, ты не должен был давать такое задание. Еще ведь рано совсем, а ты уже к самому интересному, — нудит Сынмин, допивая остатки сока в своей кружке. — Да ладно. Вы просто стухли, потом чего поинтересней придумаем. Ну так кто? — Минхо счастливо оглядывает всех вокруг, пока не натыкается взглядом на Чана, держащего палочку с цифрой пять. Чонин пьяно хихикает. До него все еще не доходит суть происходящего, когда парни переглядываются, выясняя, кого еще постигла участь освежителя атмосферы. Он не понимает почему все смотрят на него, пока не опускает взгляд к номеру на своей палочке. И все, что успевает Чонин — испуганно взвизгнуть, когда Чан целует его в губы. Чонина знобит. Он мелко дрожит и потеет, руки не слушаются, как и рот, который все еще терзают губы Чана. Он вмиг трезвеет. Из глаз непроизвольно начинают течь слезы, все смеются и громко кричат, но у Чонина в голове пустота. Его провели. — Мерзость! — вскрикивает Чонин. Чонин не понимает, как у него получается вывернуться из рук Чана. Чан смотрит на него нечитаемым взглядом, но у Чонина нет времени выяснять, а извиняться — желания. Он подскакивает на ноги, быстро выбегая из дома, и снова бежит в неизвестном направлении. Когда дышать становится нечем, он садится посреди дороги и заходится в истерических рыданиях. За что они так с ним? Зачем нужно было давать ему надежду, чтобы после так жестоко растоптать и выбросить. Чонин с самого начала не должен был им доверять. И почему он думал, что его жизнь может наладиться, когда он такой? Какая глупость. *** Чонин успешно закрывает факультатив по коммуникациям, даже ни разу не столкнувшись с людьми, которые так бессовестно насмехались над ним. Преподаватель любезно позволяет ему не посещать пары в обмен на большое количество заданий, и Чонин очень благодарен ей. В остальное время в университете они почти не сталкиваются. Чонин всегда замечает их первым: они как всегда шумные, много смеются и шутливо дерутся. Чонин сглатывает подступающий к горлу ком, несколько секунд тоскливо провожает их взглядом и сбегает так быстро, как может. — Чонин? — Сынмин окликает его в полупустом коридоре перед самым началом пары. Чонин испуганно замирает, не смея обернуться. Его трясет, приступ тошноты сдерживать очень трудно, но он пытается сделать вид, что его здесь нет, что это не он. — Не говори с ним, Минни, мы для него «мерзкие», — цедит Хенджин, и Чонин слышит удаляющиеся шаги: одни ровные и уверенные, вторые непостоянные и нерешительные. Чонин наконец срывается на бег, закрываясь в ближайшем туалете. Он не ел дня два, и теперь его желудок болезненно сжимается, выдавливая наружу желчь и воду. Он сидит так неизвестно сколько времени, но в итоге просто встает и уходит домой. Ему не помешает прогулка. На улице уже темно, время почти девять вечера, Чонин неуверенно оглядывается по сторонам, когда заходит в переулок. Было очень плохой идеей идти по таким дебрям. Невдалеке слышится шум музыки и голоса. Где-то там клуб, в котором полно народа. Чонин трясет головой, сгоняя беспочвенный страх, и чуть более уверенно ступает дальше. — Ян Чонин? — слышится насмешливый оклик откуда-то со стороны, и Чонин резко оборачивается, встречаясь взглядом со своим школьным кошмаром. — Давно не виделись, да? Как поживаешь? Парень выбрасывает недокуренную сигарету под ноги, направляясь в сторону Чонина. Он один, но это не делает его менее пугающим. Чонин делает несколько шагов назад на негнущихся ногах, но спотыкается и заваливается на землю. — Рефлексы сработали, что ли, — насмехается человек, возвышаясь над ним. — Это от страха или тебе так мужика не хватает, что ты готов перед первым встречным разложится? Чонин трясет головой, не в силах вымолвить и слова. Он бы начал кричать, звать на помощь и рыдать, моля о пощаде, но в голове эхом раздается чертово «заткнись», и подкрепляется усвоенным за столько лет «тебе никто не поможет». Чонин поджимает ноги и накрывает голову руками, ожидая первый удар. Раздается шум, но Чонин боится поднять голову, чтобы узнать, что происходит. Он отчетливо слышит звуки борьбы, но ничего не чувствует, а потом все затихает. Ничего не происходит несколько минут. У Чонина в ушах звенит, он не может понять, где он и кто перед ним. Когда его усаживают, Чонин видит только лицо Чана перед собой. — Я знаю, что мерзкий, знаю, что отвратительный, но прошу, пожалуйста, не бросайте меня. Я буду тихим, вы меня не заметите, только, пожалуйста, не бросайте, — скулит Чонин, крепко обхватывая Чана за шею. Его трясет и он не понимает, что произошло, не знает, что произойдет дальше, все, что он может — цепляться за человека, который долгое время был для него символом отчаяния. Когда Чонин чувствует касание к спине, он резко отстраняется, понимая, что натворил. Кого он умоляет и о чем. Он вырывается, пытается сбежать, но стоящие вокруг него парни не пускают, крепко удерживая на месте. Чонин безвольно повисает у них в руках, надеясь, что бить будут не сильно. Его крепко сжимают между тел, а потом куда-то ведут. Чонин не видит и не слышит. Все, что он может — затаиться и надеяться на лучшее. В доме Сынмина непозволительно тихо. Ни один не решается начать разговор. Чонина усаживают в кресло, после чего все рассаживаются по местам, и только Чан остается сидеть на подлокотнике. Чонин совершенно не понимает, что происходит. Он несмело оглядывается, замечая, что его внимательно разглядывают. Чонин отводит взгляд, сжимается сильнее и старается не дышать. Его голову прислоняют к груди, и он наконец слышит хоть что-то. Переполошенный стук сердца человека, который его обнимает. Грудь Чана при каждом вдохе сдвигает голову Чонина. В ушах шумит, перед глазами плывет, голова раскалывается. Чонин пытается дышать, но каждый раз срывается на хрип. — Что у тебя за проблемы с тем мужиком? — раздраженно спрашивает Джисон, нетерпеливо дергая Чонина за руку. — Я от тебя на шаг не отойду, если такое постоянно происходит! Чонин неуверенно машет головой, пытаясь отказаться, но Джисон хмурится, хлопает его по бедру и дает понять, что отказов не принимает. — Это мой сонбэ, — через силу выдавливает Чонин. Его голос дрожит, хрипит, да и силы в нем совсем нет, но Чонин продолжает. Хуже уже точно не будет. — Он издевался надо мной в школе. — Урою гада! — вскрикивает Чанбин, подрываясь куда-то, но остальные хватают его за плечи, усаживая на место. Полиция разберется, напоминают они. — За что издевался-то? Чан говорил, что ты был милашкой, — печаль в голосе Сынмина слышится четче, чем гнев. — Я… — Чонин чувствует ускользающее здравомыслие. Ему терять так-то нечего, он ежедневно терпит боль в своем сердце, так что еще немного неприятностей с ним ничего не сделают. Он понимает, что обманывает себя подобными мыслями. — Не говори, если не хочешь. Мы выслушаем тебя в любой момент, — Минхо кивает и улыбается грустно, давая понять, что они рядом. — Мне нравятся мужчины, — еле слышно шепчет Чонин, опуская голову. Он задерживает дыхание, ожидая реакции. В комнате становится тихо и очень напряженно. Чонин сглатывает. — Я убью этого гондона! — орет Минхо, подрываясь с места, за ним вскакивает Чанбин, настроенный настолько же воинственно, но Чан и Хенджин с Сынмином не дают им уйти далеко, в то время как Феликс с Джисоном выкрикивают что-то им в поддержку, вроде как тоже собираясь куда-то идти. — А ну все сели! — рявкает Чан, и все тут же расползаются по своим местам. Чонин чувствует, как внутри что-то обрывается. Его не высмеяли, не обругали, над ним не начали издеваться, не выгнали, не избили, не… Они встали на его защиту. Чонин рыдает так громко, как не рыдал даже тогда, когда думал, что его жизнь закончена. Чан за плечи прижимает его к себе, гладит по голове и шепчет что-то утешительное. Чонин не понимает что, но это и не важно. Он в порядке, он в полном порядке. — Мы с Хенджином встречаемся, — рассказывает Сынмин, когда Чонин немного приходит в себя и с благодарностью принимает чашку с ромашковым чаем из его рук. Чонин удивлен, даже поражен. Ему было настолько некомфортно из-за самого себя, что он не мог заметить очевидных вещей. Сынмин с Хенджином не скрывались даже, как оказалось. — Тот раунд был нечестным с самого начала. Никто не прятал цифру, кроме тебя, — Минхо поджимает губы и виновато хмурится, перебирая бахрому на покрывале. — Прости, мы не думали, что так получится. Чонин кивает. Вины ничьей, по сути, нет, но все же эти слова утешают его совсем чуть-чуть. Даже если это было подстроено, они, вроде как, не собирались обижать его специально. Чан снова гладит его по голове, немного зарываясь пальцами в волосы. Чонин чувствует ту нежность, которой пропитано это прикосновение, и неосознанно льнет ближе. Внутренний покой прерывает вернувшееся к парням хорошее настроение и последовавший за этим гул. Чонин вздрагивает, отстраняется и собирается уступить Чану его место, но тот отрицательно кивает и уходит вглубь квартиры. — Твои щенячьи глазки говорят о многом, — задумчиво выдает Феликс, потирая подбородок и щурясь. — Да, так и вижу их сладкое будущее с огромным аквариумом и миллионом рыбок, — поддакивает Джисон с точно такой же интонацией и копируя позу Феликса. Чонин непонимающе хмурится. Во-первых, о каком розовом будущем идет речь, а во-вторых, как они, черт возьми, узнали про рыбок? Остальные загадочно улыбаются, явно не собираясь ему ничего объяснять. Чонин дуется и по привычке сжимается, немного отворачиваясь. Хорошо, что все снова как раньше. *** Каким-то образом получается так, что совместные посиделки перетекают в групповые, а после — личные. Они с Чаном остаются наедине слишком часто и слишком неожиданно. Ребята так тихо и незаметно сливаются один за другим, что Чонин даже понять не успевает, как оказывается сидящим на скамейке в парке почти в обнимку с Чаном. Они, правда, сидят слишком близко, впритык, Чонин чувствует запах его духов и слышит дыхание, потому что на улице абсолютно пусто и тихо, а еще темно и немного прохладно. Чан улыбается, когда ловит на себе его взгляд, долго смотрит в ответ, не позволяя разорвать контакта, и сплетает пальцы, нежно гладя по голове. Чонин никогда не видел, чтобы Чан делал так с остальными, и от этого сердце трепещет с новой силой, как в то время, когда они впервые встретились. — Так, тебе больше не страшно? — серьезно спрашивает Чан, обхватывая его лицо рукой. Чонин немного дергается от неожиданности, а еще сглатывает, потому что Чан чересчур близко и будто пытается завладеть его личным пространством. — Д-да, — неловко блеет Чонин, с трудом отводя глаза и глядя на все еще переплетенные пальцы. Чувство тепла в груди усиливается, превращаясь в самый настоящий жар, который идет все выше и выше, пока не заставляет его горло сжаться от переизбытка ощущений. — Тогда, ты не сбежишь, если я скажу кое-что? — Чан придвигается еще немного, настолько, чтобы Чонин чувствовал его теплое дыхание на своем лице. Дыхание Чонина от этого слегка учащается, но он старается держать это под контролем. Чонин медленно кивает и вздрагивает от пробежавших по телу мурашек. Еще немного, и он упадет в обморок прямо на месте, так и не дождавшись слов Чана. — Ты ведь знаешь, что у нас в компании нет предубеждений? — Чан дожидается еще одного несмелого кивка. — Сынмин и Хенджин встречаются, и ребята давно знают об этом. Ты ведь видишь, что все к ним хорошо относятся? — Чан говорит медленно, давая Чонину время на обработку информации, держит зрительный контакт и еле заметно гладит большим пальцем его лицо. Чонин снова кивает, — Помимо Сынмина, Хенджина и тебя, у нас есть еще один гей, — Чан дожидается нового заинтересованного кивка и сталкивается носом с носом Чонина. Чонин задерживает дыхание, слегка удивленно разглядывая находящееся непозволительно близко лицо. — Ты нравишься мне, Чонин. Чан улыбается несмело, с нетерпением ждет ответ и покусывает губы, растянутые в неловкой улыбке. Чонин глубоко вдыхает, выдыхает, потом снова вдыхает. Не заметить было сложно. Теперь, когда он открылся людям, которых может смело назвать друзьями, с его глаз будто слетели темные очки, весь мир заиграл новыми красками, а люди вокруг стали чуть более понятны и просты. И Чонин видел каждый жест, каждый взгляд, слышал каждое слово, произнесенное с заботой и теплом. Он отвечал тем же. Не так явно и открыто, но давал понять, что не отвергает. Чонин сокращает то небольшое расстояние, оставленное Чаном для него. Возможностью сбежать он ни за что не воспользуется. Не теперь. Чан крепче сжимает его лицо в руке, смелее двигает губами и слегка мычит, посмеивается от радости, не в силах сдержать эмоций. Чонин отрывается слишком быстро, хочет рассмотреть его лицо в этот момент, его счастливые глаза и милую улыбку. А потом снова целует, на этот раз не позволяя всему закончиться так стремительно. — Итак, сегодня ты ночуешь у меня? — Чан немного наклоняет голову и улыбается пытливо, поглаживая Чонина за ухом. Чонин льнет к прикосновению, немного щурясь и вздрагивая от щекотки. — С чего это? — он непослушно кривит губы, с силой опуская уголки вниз, но его брови насмешливо сдвигаются вверх. Еще немного, и он показал бы язык. — Твои теща с тестем соскучились. Я обещал привести тебя на ужин, — объясняет Чан. — Когда это твои родители успели стать ими? Мы даже не встречаемся, — все продолжает вредничать Чонин, слегка отворачиваясь. — А я должен это сказать? — чуть насмешливо спрашивает Чан, пытаясь заставить Чонина почувствовать себя глупым ребенком. — Хочешь, скажу я? — пожимает плечами Чонин. Он даже не шутит. — Хочу, — Чан кивает одобрительно и почти благоговейно замирает, в ожидании слов Чонина. Он, кажется, даже дышать перестает, чтобы расслышать каждый слог. — Чан-и, будешь моим парнем? — весело усмехается Чонин, беря его лицо в свои руки. Гладкие щеки приятно ощущаются в ладонях, и Чонин ждет момента, когда сможет их поцеловать. — А что ты мне за это дашь? — теперь очередь Чана поерничать. — Избавлю от мгновенной кары за невыполненное обещание? — ни чуть не ведется Чонин. Он сейчас в более выгодном положении любимчика чановой семьи. — Ты правда можешь не пойти? Какой жестокий, — Чан куксится, опускает глаза к бедрам и даже убирает руку с лица Чонина. Чонину нравится это милое наигранное выражение. — Так да или да? — медленно тянет Чонин, приподнимая чужое лицо и приближаясь вплотную. — М-м, думаю, определенно «да»! Чонин снова целует его, с нетерпением вжимаясь в губы. Даже если они немного задержатся, стоит Чонину извиниться, ни одного упрека они не услышат, так что можно посидеть на этой удобной скамейке в парке чуть подольше. Или дело не в скамейке, а в кое-ком еще?