*
Ремус сидел у запылённого окна библиотеки. Обложился книгами и свитками пергамента, словно в попытке спрятаться от чужого внимания. Тонкие лучи декабрьского солнца стекали по хрупким соломенным прядям волос. Свет задерживался в глазах, у самой границы янтарной радужки и зрачка. Сириус устал сидеть и пялиться. Он поднялся, обошёл стол и заглянул Ремусу за плечо, наклонившись. Ладонь легла на прохладную поверхность стола, рядом с порхающей над пергаментом кистью Люпина. — Ого, — пробормотал Сириус, бегло скользя взглядом по аккуратному, мягкому почерку. — Ты явно решил довести МакГонагал до академического… Экстаза. Слово подразумевалось другое, и Ремус это понял. Зажатое между пальцев перо дрогнуло. Сириус чувствовал запах шалфея и хвои уже на своём языке. Он питался присутствием Люпина, как хренов дементор чужими эмоциями. Смешно. — Ты гадкий, — резюмировал Ремус, не отрываясь от конспекта. По тону его голоса можно было решить, что это дежурное напоминание. Подмечание в духе: «На улице такой дубак». — И тебе это нравится, — Сириус расплылся в довольной улыбке и уселся рядом, сдвинув гору книг в сторону. Он не мог не смотреть на Ремуса. На то, как тот слегка хмурился, пытаясь подобрать верное слово, или брался за раскрытый учебник, чтобы с чем-то свериться. — Неа, не нравится, — ответил он, обмакивая кончик пера в чернила. — Но я привык. — Ты жесток. По губам Ремуса проползла короткая улыбка. Он склонился над пергаментом ниже и пробормотал: — Нет. — Да. — Нет. — Пойдём к озеру? — Если там будет Джеймс показушно лобызающийся с Эванс, то я, пожалуй, пас, — Ремус кисло ухмыльнулся и чуть закинул голову назад, чтобы посмотреть на Блэка. Ремус щурился на солнце. На свету его кожа казалась прозрачной. А шрам на носу белым. Словно от фаянсовой тарелки отбили кусочек. Сириус запоздало рассмеялся, хрипло, неподобающе для библиотеки громко. Проходившие мимо когтевранки назвали его придурком. — Никаких Джеймсов и его зазноб. «Только ты и я», — так и льнуло к языку, но Сириус проглотил. Слишком глупо. Слишком слащаво. — Я так понимаю, Питера ты тоже относишь в эту категорию? — шутил Люпин неуверенно, словно опасаясь косых взглядов. Блэк фыркнул, соскакивая со стола и взмахнул палочкой, собирая вещи Ремуса. — Питер — главная зазноба нашего Джима. Самая искренняя поклонница. На этот раз рассмеялся Ремус, сдавленно, пытаясь не привлечь внимание мадам Пинс. В груди Сириуса вновь напомнило о себе жадное, пышущее жаром обожание. Смех Ремуса хотелось записать на пластинку.*
Когда дом заселяет тишина, Сириус жалеет, что такой пластинки у него всё-таки нет. У него их целый ворох, старых, сваленных в кучу. Но проигрывателя нет. Он так и остался в маленькой квартире Ремуса. Сириус застывает, осознавая что впервые за долгое время позволил имени просочиться в мысли. Ремус. Пропитое-разбитое сердце Блэка сжимается. Хочется сделать себе ещё хуже. — Ремус, — шепчет Сириус, обращаясь к пластинке Брамса. С классикой его, как ни странно, познакомил Джеймс. Высушенные ещё со времен заключения пальцы вздрагивают, выпуская пластинку. Сириус бегло смеётся, пряча лицо в ладонях. Он окружён именами покойников. Регулус. Джеймс. Предатель Хвост. Ремус Имя обсыпает полузабытыми мелодиями джаза. Имя оставляет соль на языке. Сириус обводит взбешёнными глазами грязно-зелёную комнату. За шторами тает кислый дневной свет. От мыслей голова тяжелеет, того и гляди свалится с худосочной шеи. Сириус больше не может находиться здесь. Он хватается за палочку и трансгрессирует в замызганную дождём подворотню. Мандариновый свет фонаря борется с жиреющими сумерками. Холода Сириус не чувствует до тех пор, пока не оказывается в чужой, но до родного знакомой квартире. Здесь пахнет почти также. Сосновыми опилками и шалфеем. Не хватает только дымящихся ноток кофейных зёрен. Сириус не знает, что хочет найти, и в чём убедиться. Он отпускает пресный смешок, находя свой пиджак, аккуратно висящий на плечиках. Недолго думая Блэк напяливает его на себя, спасаясь от заползающего через тонкие стены и щели сквозняка. Ноздри щекочет смолистый хвойный запах, почти забытый, так пахла его кожа. На рабочем столе безукоризненный порядок, и Сириус долго не решается прикоснуться к перу, на кончике которого застывшие чернила. Не исчезнет ли то живое, что осталось, дотронься он, не пропадёт ли иллюзорная печать его присутствия? Проигрыватель стоит в крохотной спальне, в которой даже нет кровати, только матрац, прикрытый стареньким одеялом. Сириус плюхается, стучит пальцем по крышке. Отодвигает иголку. Пластинок у Ремуса нет, если не считать те, которые ему дарили Джеймс и Сириус. — Как тебе Queen? На тонких, извилистых губах Люпина проскакивает смущённая улыбка. — Лучше чем предыдущие. Сириус невесело хмыкает. Он рывком поднимается, понимая, что ещё немного и рехнётся здесь. Руки по привычке лезут в карманы пиджака. Пальцев касается что-то тонкое и шершавое. Сириус на ходу разворачивает клочок пергамента. Сердце долго и протяжно воет.*
Тропинку к озеру местами сковывала тонкая наледь. Сириус не упустил возможности выкинуть перед Ремусом очередной финт. Он пронёсся, скользя, по полоске льда, и со смехом — рядом с Люпином ему почему-то всё время хочется смеяться — обернулся. — Хочешь научу? Сириус откинул упавшие на лицо локоны. Вальбурга постоянно грозилась их отстричь к Салазаровой бабушке. — Не терпится надо мной поглумиться? — недоверчиво протянул Ремус, минуя опасный участок. — Вовсе нет, — Сириус неожиданно для себя схватил его за руку. — Просто это весело. Сириуса обжёг взгляд Ремуса: древесное тепло огневиски, цветочная пыльца, тягучая осень под языком — Сириус поймал себя на глупой улыбке. Экая несуразица. — Всё, что тебе нужно это немного разбежаться и дать скольжению сделать всё остальное. Ремус кивнул, насупившись, и поправил смешную шапку со свисающими помпонами. Он разбежался, ступив на лёд. Потом неуклюже дёрнулся и взмахнул руками. Сириус тут же оказался рядом, притягивая Ремуса к себе, удерживая от падения. — Всё в порядке? — спросил Блэк почему-то запыхавшись. Люпин моргнул. Тень растерянности сделало его лицо таким... Внутренности ужалило. Сириус запоздало усмехнулся, выпуская Ремуса из странного подобия на объятия. — Я попробую ещё раз, — пробормотал тот, неловко пряча взгляд. Сириус не понимал, что происходит. Но что-то происходило. Румянец на щеках Люпина явно появился не просто так. Вообще-то он мог появиться от холода. Вообще-то Сириусу не пристало так думать о своём друге. Пошёл снег.*
Сириус делает вид, что ему весело. Фыркает по-доброму, когда пролетающие над ним рождественские ангелы осыпают его искусственным снегом. Меда хлопочет над ним, ерошит по волосам и подмечает ненароком, что наконец-то он похож на человека. Ещё бы! Он специально помыл голову и даже нашёл свежую рубашку. Словом, притворился, что всё тот же Сириус, ветреный и самовлюблённый, которого ничем не проймёшь. Гарри по-змеиному улыбается, но шуток не отпускает. Хвалит вкус пудинга. Сириус тычет вилкой, и зубцы на что-то натыкаются. Андромеда хлопает в ладоши: — Что там у тебя, показывай! — И не забудь загадать желание, — мечтательным тоном напутствует Лавгуд, получая снисходительный взгляд от Гермионы. Сириус усмехается и демонстрирует кнат. — Не забудь про желание, — Андромеда обнимает его со спины и сжимает плечи. Сириус хмыкает. Если бы это работало, он бы загадал... Ох. Неужели он и впрямь верит в это? Вовсе нет. Но Сириус на секунду прикрывает глаза, загадывая Ремуса. Живого. Вот и всё, не важно даже будет ли этот Ремус смотреть на него так, будто находя в лице Блэка весь хренов мир. Не важно, обнимет ли при встрече до хруста костей. Улыбнётся ли, окинув взглядом. Протянет ли с ноткой язвительности: «Выглядишь ещё хуже, чем после Азкабана». Сириус запивает желание глинтвейном, и даже тот горчит. Азкабан был лишь игрой в песочнице, в сравнении с тем, в какой тюрьме сидит теперь Сириус. Сам себе узник, сам себе дементор. Дурак чёртов, как сказала бы Лили. Сириус поднимается из-за стола, привлекая к себе удивлённые взгляды. — Извините, я забыл... Андромеда уже готовится рассердиться и расстроиться разом. — Поздравить Кричера. Гермиона умиляется. Гарри что-то шипит себе под нос. Тедди смеётся, пока Полумна развлекает его заколдованной ложкой. Она заставляет её танцевать вальс с десертным ножом. Сириус уже поздравил ворчливого эльфа ещё утром. Кричер даже расплакался, получив школьный галстук Регулуса, и собирался обнять Сириуса, но вовремя передумал. Дома тихо и темно. Портрет матушки усмехается, провожая его взглядом. Ядовито блестит глазами, но молчит. Видимо, чудеса на Рождество всё-таки случаются. Сириус поднимается. Входит в спальню. Он хватает почти нетронутую пластинку, на обложке которой ещё можно увидеть след от ценника. На губах трескается сухой ветвью улыбка. Старина Эллингтон. В голове так много воспоминаний, что рёбра того гляди сломаются. Тишину кусает хлопок трансгрессии. Сириус исчезает.*
Летом Сириус с Джеймсом любили зависать у Ремуса. Второй из-за магловского проигрывателя. Первый... Сириусу плевать, где именно зависнуть, если рядом Ремус. С его тихим смехом. Тонкими запястьями под рукавами растянутых джемперов. Солнечным чаем в мягких глазах. Тоскливый вьюжный Рихтер наконец смолк. Джеймс подскочил. — О, Годрик! Лили меня убьёт, — он схватился за куртку, взъерошил волосы и нырнул за дверь. Питер проводил его раздосадованным взглядом и стряхнул с рубашки крошки от печенья. Сириус смотрел, как бледные пальцы Ремуса перебирали пластинки. Ему хотелось невесть почему извиниться. И Мерлин знает зачем поблагодарить. — Я обещал маме помочь в саду, так что я пойду, — промямлил Питер. — Удачи, — бросил Сириус, не глядя на него, всё ещё завороженный тем, как на лице Ремуса рождался сосредоточённый трепет. Дверь хлопнула во второй раз. — А, вот она, — выдохнул Люпин, с благоговением вынимая винил из обложки. — Вы когда-нибудь слушали джа-а...аз? Он недоумённо уставился на то место, где только что был Петтигрю. — А куда?.. — Ушёл избавлять грядки матушки от гномов, — Сириус растянулся в скрипучем кресле и фыркнул. — Но я ставлю десять галлеонов на то, что он сейчас подглядывает за Джеймсом, представляя себя на месте Эванс. Ремус нахмурился, бросив на друга укоризненный взгляд. Раздалось трескучее шипение. Ремус отодвинулся от проигрывателя и прикрыл глаза. Комнату наполнили протяжные визги духовых и хлёсткий звон клавишных. Сириус дёрнул бровью. Он не думал, что Ремус слушает такую музыку. Странную, нездешнюю, ничуть не подходящую его тихому, строгому облику. Сириус вскочил на ноги так резко, что Ремус открыл глаза. Он нервно усмехнулся, когда Блэк мягко взял его за руку. — Что ты делаешь? — Мы должны потанцевать. — Я не... Сириус дёрнул его на себя и рассмеялся. — Вздор! Слышать ничего не хочу. Под джаз он ещё никогда в жизни не танцевал, но кто его осудит за неподходящие движения, верно? К тому же Ремус наблюдал за ним зачарованно, и в конце-концов поддался этой нелепице. Они то и дело сталкивались плечами. Задевали колени друг друга. Комната стала казаться ещё меньше, чем была на самом деле. Музыка меняла ритм, опрокидывая внутрь колодца наполненного горячим воздухом духовых. Они смеялись, дурашливо копируя движения друг друга. Скользили по комнате, словно герои чёрно-белого фильма. Песня смолкла. Ремус поймал ладонь Сириуса. Они оба отчего-то раскраснелись, глядя вот так друг на друга, в упор, без возможности поменять направление взгляда. В голове Блэка ещё дребезжали металлические тарелки и бились, бились, разбиваясь и собираясь заново стеклянные клавиши. — Лунатик... — голос немилосердно охрип. Сириус шагнул ближе. Ремус крепче сжал его пальцы, давая распробовать не совсем человеческое тепло кожи. Дрожь коснулась тела. Сириус закрыл глаза и вслепую подался вперёд. Он распознал чайную горечь на чужих губах, мог бы обнаружить и больше, если бы Ремус не ответил, обволакивая пёстрым жаром, от которого заныли мышцы. Сириус почувствовал себя непобедимым. Способным сотворить самое величайшее волшебство на свете. В общем-то, как сказал бы пьяный в стельку Сохатый — его сердце затрепетало выпущенным на волю снитчем. Глупо. Слащаво. Да и гори оно всё в пламени инсендио! У Сириуса в кои-то веки чувства не вызывали брезгливого желания от них избавиться. — Держи, — сказал Ремус после, вручая пластинку. Он смущённо завёл светлую прядь за ухо и пожал плечом. — Может, и тебе понравится старина Эллингтон.*
Может и понравится... Сириус с тем же волнением и осторожностью вынимает пластинку. Опускает иголку. Хоть бы эта штука работала... За помутневшим от пыли окном блестит крупный рождественский снег. Сириус валится на матрац и прижимается спиной к стене. Раздаётся трескучее шипение. Сириус прикрывает глаза. Комнату наполняют протяжные визги духовых и хлёсткий звон клавишных.*
Сириусу в ту ночь не спалось. Ему вообще уже которую неделю вот так вот не спалось. Спасали лишь чёртовы зелья, смешанные с магловским бухлом. Не спасали от разодранного чувства собственной никчёмности. Крестник болтался чёрт знает где вместе со своими друзьями. Такими же детьми, даже школу не окончившими. От Ордена остались щепки. Сириус мог только в обличии пса бегать по тёмным переулкам, вынюхивать. Но, в голове всплывает желчный голос Нюниуса(хренов предатель!): толку от тебя не больше, чем от Наземникуса. Сириус воткнул очередной окурок в пепельницу. Он уже готовился при первой возможности умолять Кингсли взять его на какую-нибудь настоящую вылазку. Потому что это больше невыносимо. Давящую на перепонки тишину взорвал хриплый крик Вальбурги. — Старая карга, — проворчал Сириус, выходя в коридор. — Чего ты разоралась? — ПОЛУКРОВКИ! ОБОРОТНИ... Что случилось с древним и благороднейшим... Он бросил в неё заклятием и медленно обернулся, чувствуя если не знакомый въедливый взгляд, то дымный запах осеннего леса. В темноте у Ремуса глаза светились чуть ярче чем положено у нормального человека. Сириусу хотелось кинуться на него с объятиями, бегло, словно нечаянно приложиться губами к щеке. Но вместо этого Блэк выдавил скользкую ухмылку и привалился плечом к косяку. — Вы только посмотрите, — протянул он. — Кто заявился. — Я тоже рад тебя видеть, Бродяга. Голос у Ремуса усталый, горчащий. — Ты... Один? — Кричер возится где-то на чердаке, — равнодушно ответил Сириус. — Хорошо, — Ремус выдохнул. — Я хотел поговорить. — Я тоже. Извини, что не поздравил с женитьбой, — он скривил губы в подобие улыбки. — А, точно. Ты ведь не удосужился мне сказать. Ремус промолчал. То ли вздохнул, то ли дом слишком старый, вечно всякое мерещится. На кухне в свете ламп, кожа Люпина выглядела бледнее обычного. А на разодранной рубашке засыхали свежие следы крови. — Всё в порядке, — отмахнулся Ремус. Сириус недоверчиво хмыкнул, но изображать из себя мадам Помфри не решился. — Чаю? — Было бы неплохо, — по губам Ремуса проползла измученная полуулыбка. — Спасибо. Сириус ощущал непонятное беспокойство. Даже пальцы дрожали, а в голову лезла всякая чушь. Вроде той, что у Ремуса до сих солнце в глазах плещется, уставшее, стихшее, но солнце. — У нас с Тонкс будет ребёнок. Сириус чудом не уронил чашку, которую доставал с верхней полки — и кто только её так неудобно поставил? — вот так новость. — Я должен рассыпаться в поздравлениях? — оборачиваясь, спросил Сириус. Он отправил движением палочки готовый чай к столу. Ремус мотнул головой, отчего на лоб упали посеребрившиеся пряди. И когда он успел так поседеть? — Напротив, — голос его зазвучал резко и холодно, словно он злился. — В этом нет повода для радости. — Хм... Это что-то новое. — Ты можешь отбросить этот колючий тон? — глухо попросил Ремус. — Я пришёл к другу, а не к кусту терновника. Сириус проглотил вязкий ком скопившейся обиды. Он вздохнул и сел рядом. Наговорил какой-то чепухи про то, что всё отлично, и Ремус справится. В какой-то момент совсем обнаглел и сжал его ладонь. И убедил себя не искать во вскинутых на него глазах отголоски чувства перегоревшего и вымещенного свежим и ярким. Уже прощаясь, Сириус задержался взглядом на ободранной рубашке. Цокнул языком и снял с себя пиджак. Он накинул его на чужие плечи и улыбнулся, давя взметнувшуюся внутри тоску. — Мне тебя не хватает. Ремус опустил взгляд, совсем как в старые добрые времена. — Мне... До свидания, Сириус. Скрипнула дверь, в прихожую на секунду ворвался шелест дождя. Хлопок. Сириус остался один на один с тишиной.*
Второй визит Ремус нанёс спустя полгода. Сириус сидел как на иголках. Он слышал о том, что готовится в Хогвартсе. Он варился в своём горячем нетерпении, предвкушая настоящее дело, а не это прозябание. Ремус извинился за пиджак, который оставил дома. Не отказался от чая. Рассказал о последних новостях, которые Блэк и так знал. Затем он замолчал. Эхо его тихого голоса продолжало блуждать в голове. Сириуса ни с того ни с сего развезло на откровенности. — Ты был влюблён в меня, Лунатик. Ремус неожиданно улыбнулся. — Был. Не стал отрицать. Но откуда взялось это липкое разочарование? Сириус потянулся за сигаретами. — А сейчас? — вот идиот. Кто тебя за язык тянул. — А, не отвечай. Сейчас Тонкс, дети... Кстати, как его назвали? — Тедди. — Дурацкое имя. — Нормальное. Сириус выпустил дым и подпёр голову, вглядываясь в лицо Ремуса. — Если я подохну во время битвы, я хочу чтобы ты знал... Договорить не дал звон поваленной на пол кружки. Ремус побледнел. Плохой знак. — Мерлин! И что на тебя нашло, Блэк, с чего ты вообще... — он поднял кружку. У самой кромки отвалился кусочек. Сущий пустяк. Кружка со шрамом. Сириус постоянно говорил Ремусу, что шрамы украшают гриффиндорцев. Украшают ли они посуду? Хороший вопрос. Сириус избавился от окурка. Люпин сконфуженно потянулся за палочкой. — Ре... — Стой, — Сириус остановил его, перехватив за запястье. — Оставь. — Зачем? — удивлённо спросил Ремус, медленно опуская палочку. Блэк усмехнулся, касаясь выбоины кончиком пальца. — Это будет служить приятным напоминанием о... — О моей неуклюжести? — усмехнулся Ремус, пряча палочку в карман. — Просто о тебе. Одинокими вечерами буду смотреть и вспоминать твою кислую физиономию, и думать о том, как... — голос Сириуса посыпался хриплым смехом, затем он осёкся. — Я люблю тебя. — Что? Ремус застыл, как под Петрификусом или того хуже, взглядом Василиска. Даже взгляд не двигался. — Во дела, — проворчал Сириус. — Я думал у оборотней превосходный слух. Ремус поражённо смотрел на него. Потом тряхнул головой. — Неужели ты не догадывался? — Сириус отбросил показушно небрежный тон. Он подался вперёд, осторожно, боясь спугнуть. Ремус заторможенно усмехнулся, поднимая на него взгляд и тут же пряча его. — Я не знаю, — выдавил он. — Мне казалось, это всё не очень серьёзно. Да и ты стал таким нелюдимым, когда вернулся в Орден, что... — Мы отстранились, — суховатым тоном подтвердил Сириус. — Я... Почему Тонкс? Ремус не ответил, принявшись с преувеличенным вниманием изучать кафель на полу. — Я понимаю, — выдохнул Сириус. — Она была рядом. Эгоистичная часть разума возмутилась: а кто был рядом с тобой? Много кто был. Сириус просто не хотел замечать. И Ремуса тоже упустил из виду. Почему Тонкс? Серьёзно? Может, потому что она не пряталась на чердаке? Сириус отвернулся, чтобы скрыть вылезающие наружу эмоции. Мгновение, и почувствовал прикосновение к щеке — горячее, грубоватое, такое явно не могло примерещиться. Он медленно повернул голову, сталкиваясь с печальным и невыносимо звонким взглядом. Ярче чем джаз. Поцелуй жаркий, горючий. Со вкусом неразбавленного молоком чая. Какое сокрушительное чувство дежавю. Даже забавно. Волосы у Ремуса всё те же на ощупь оказались — мягкие и лёгкие. Шея обжигающе тёплая. Сириус старался напиться его губами, заглушить жажду, потому что опьянеть у него уже получилось. Но поцелуй лишь расцарапал внутренности. Превратил мысли в летучий порох. В сердце словно бомбардой швырнули. — Паршивый из меня друг вышел, — прошептал Сириус, опуская голову на плечо Ремуса. — Не правда. — Правда. — Нет. — Да. Ремус тяжело вздохнул. Сириус бегло приложился губами к его шее и отстранился. — Как думаешь, если бы не всё это дерьмо, — спросил Блэк, мотнув головой в сторону окна. — Думаешь, мы могли бы... Он не стал продолжать. Ремус пожал плечами. — Я не знаю. Он поднялся и криво улыбнулся.. — Я занесу пиджак при случае. К чёрту этот пиджак! Сириус зажмурился и неопределённо кивнул, а потом добавил вдогонку: — И себя занести не забудь. При случае.*
Сириус вынимает из кармана треклятую записку. Перечитывает до тех пор, пока смысл не теряется.Спасибо за чай и разговор. Мне тоже жаль, что мы отдалились.
я тоже люблю тебя
В общем, спасибо.
В комнате становится темно. Люмос целует торопливые вихры почерка. Сириус в который раз представляет голос Ремуса, со всеми мельчайшими интонациями. Рисует перед глазами его лицо. И хочется сжечь письмо. Запустить себе обливиэйтом в висок. Сделать вид, что ничего никогда не было.
Надрывные звуки джаза чертовски не подходят его тухлым, чернильным мыслям. Будь осторожнее. Я знаю твою привычку лезть на рожон.
Сириус вспоминает зелёную вспышку в конце коридора. Собственную мысль, от которой тело стало невесомым, а голова превратилась в медный котёл. Только не Ремус. Мерлин, только не он. Надеюсь, мы ещё увидимся. Думаю, нам есть о чём поговорить.
И какого чёрта, какого чёрта, какого чёрта. Сириус прикладывается затылком об стену. Тупая боль не приносит освобождения.
с любовью с наилучшими пожеланиямис искренней надеждой, что
с любовью, Лунатик
Сириус трёт глаза. У него только с третьего раза получается поджечь сигарету. Песня давно закончилась. За окном продолжал сыпаться снег. Пластинка шипела о том, чудес не бывает. — Можжешшь не жжждать, — говорит она. — Он не появитссся. Не появится. Никогда не увидит своего сына. Не будет, задумавшись, свистеть себе под нос. Не почешет застарелый шрам над ключицей, в злобе не назовёт его Блэком. Не рассмеётся, увидев, что Сириус так ничего и не сделал с той чашкой. — Как это слащаво. Совсем на тебя непохоже. Сказал бы он, криво ухмыляясь. Сириус бы пренебрежительно фыркнул. — Можно подумать, ты так хорошо меня знаешь. Ремус бы выпрямился и хитро прищурил глаза. — Бьюсь об заклад, Эллингтон всё ещё у тебя. — У меня, — не стал бы выёживаться лишний раз Сириус. И его голос бы захрустел, снизился. — Выходит, ты знаешь меня лучше всех, Лунатик. Ремус бы коротко, но до слепоты ярко улыбнулся. Прокрученное и увиденное в голове кровоточит под веками. Гаснет под подошвой сгустившейся темноты. Лицо щиплет, жжёт. В носу свербит. Пластинка продолжает нашёптывать гнусности. Где-то на улице раздаётся рождественский гимн. Сириус разбивается.