Впервые в жизни

Сегодня с самого утра мы с моей хорошей Mommy пришли на пристань. Хотели поехать машиной, но она настояла на прогулке. Я ничуть не разочарован, что взял отгул у продюсера; погода сдержанно теплая и слегка ветренная, а вообще пасмурно. Неприятного воздуха не чувствую совсем, будто нахожусь у себя дома. Ладно, не у себя - у нас с ней. Мамочка (а так она сама просит себя называть, чему я не берусь перечить) проснулась значительно раньше меня. Я это понял еще до того, как не обнаружил ее на лежавшей рядом подушке в кровати: по комнатам нашего скромного съемного домика стелился запах пресной радужной форели и вареной кукурузы. Моя девушка, мне уже так кажется, во плоти святая, и я не смею сказать ни одного дурного слово про ее готовку, как и про эту почти материнскую заботу о домашнем уюте. Мы завтракали молча, но не напряженно... Её шутливо бегающий по предметам и моему лицу взгляд умилительно для меня разряжал обстановку. Под его натиском я не смог уже как обычно спокойно уйти на съемочную площадку. Вообще, сегодня заболели двое кадров, так что мое присутствие сыграет в прямом смысле крошечную роль - ни одной сцены без остальных отснять не получится. Руководствуясь этим, я тогда при ней позвонил своему главному продюсеру. Он старый и почетный чувачок, но должен понимать, что у меня, в отличие от него, еще есть все шансы на семью и личную жизнь. Так и сложилось: он похмыкал в трубку, собираясь начать ворчать по-дедовски, словно отчитывая меня за шобутной горячий нрав, но тут же фоном для нас обоих захлопотала Мамочка... Она спрашивала так любезно, мол, а отпустили ли меня, а пойдем ли мы теперь куда-то, что, ошарашенный и не в силах противиться сыгранной наивности, продюсер сдался. Он повесил трубку, буркнув, что завтра я должен стоять в студии как штык. Я удовлетворенно этим посмотрел на любимую: -Времени до ужина. Валяйся - не хочу!- Я был так рад, что не сразу заметил, как наигранное тонкое и кроткое лицо моей спутницы сменилось чуть злосчастливым и дерзким: -Да, я тоже не хочу. Собирай монатки, и, если не со мной, прогуляешься один. Напомни, когда мы вдвоем выходили в последний раз?- Боже, синьорина, ты меня загоняешь в тупик. Но что сказать? Ты очаровательна и опасно хороша, чтобы я смел повышать тон. Я хмыкнул и улыбнулся, поставив проводной телефон на стойку и положив руки за затылок. Мамочка заметно хмурела... Не желая ее расстроить и обидеть, пришлось согласиться без боя с тем, что я, видно, слишком рано решил, что сегодня получится отоспаться. Она хлопнула ладонями друг о друга, смотря на меня пускай и снизу вверх, но одержав очевидную нам обоим победу. Эх, я так наивно купался на её обаяние... Пристань сегодня была пуста: рыбаки попросту не выходили. Наступил несезон, ведь рыба уплыла нереститься, и делать тут людям было нечего. Нас с моей пассией это не беспокоило от слова совсем. Мы потоптались на берегу, а потом она сняла босоножки и ходила просто так, хотя песок был смешан с жуткими на вид водорослями, но ей это не мешало. Я вышел к одной из ножек пристани, оперевшись на нее локтем. Со стороны сегодня было куда приятнее наблюдать, чем обычно: ни солнце, ни ночная темнота не затмевали мне обзор. -Ты не хочешь подойти ко мне?- Она спросила неожиданно, когда я уже совсем расслабился и не искал себе дело. Я не заставил ее ожидать долго: -Не хочу. Тут мало людей, и если не я, то кто будет тобой любоваться?- За это получил показательный жест на вроде удара кулаком по руке, что заставило меня без разбора найти ответы своим вопросам и примкнуть к ней. Нет, я не был каблуком, не боялся ее... Просто очень любил. Впервые в жизни я так любил, вроде как по-взрослому. Думал, скоро уйду в отставку и будем жарить оладьи и варить кофе в турке хоть каждый день, обсуждая, что бы нам почитать и куда б наведаться вечером. Тем днем все мои мечты рухнули. Когда мы вернулись с ранней прогулки, а она длилась до обеда, то я, переодевшись, ушел в душ. Она в то время жарила омлет с кинзой, морковью, фасолью и горохом. Он у нее всегда получался отменным. После душа я не удосужился отобедать в ее компании. Знаете, решил, что сегодня можно вздремнуть подольше, и ничего не случится. Мы тогда жили в окрестностях озера Лейк-Джордж, штат Нью-Йорк, и потому ожидать чего-то ужасающего мне не приходилось - слишком уж это тихое и ласковое место. Я проснулся в двадцать часов. Ну, восемь вечера, получается. Поразительно - выспался на ночь вперед(и как это раньше у меня получалось?). А раз ночь обещала быть бессонной и веселой, я решительно поднялся, чтобы уведомить Мамочку об этом - пускай тоже выспится, пока есть время. Тем не менее, когда я вышел из спальни в зал, все, что чувствовалось - холодный пол под ногами и сквозной ветер из незакрытого где-то окна. Я сделал несколько уверенных шагов в зал и заглянул в него, но там тоже было тихо. Тихо и пусто. Точно не так, как я хотел бы того... Я шел уже быстрее и напористее, но с точно выраженным беспокойством: дважды заглядывал в кухню, еще раз прошелся по залу, зашел в спальню, где сам недавно был. Моего внимания не избежали даже ванная и кладовка. Ее не было. Я был напуган. Я поднял на руки проводной телефон и, чуть дрожа от накатившего волнения, набирал номер продюсера: это не тот человек, который бы решил эту проблему, но тогда от чего-то мне казалось единственно верным позвонить именно ему. Продюсер, услышав мой потерянный голос, накричал на меня в полной серьезности и по-отцовски, так что ясность ума вернулась тогда почти сразу! Потом он начал стараться говорить по делу: -Слушай. Слушай сюда! Выйди в коридор. Положи телефон и выйди в коридор,- И я его внимательно слушал и слушался, будто, если точно следовать всем его указаниям, проблема действительно исчезнет сама собой. Он продолжал, уже крича, чтобы мне было слышно его через оставленную в комнате трубку. -Дверь открыта?! Джитсу, поищи ее во дворе! Ты слышишь?- Я слышал, но кричать в ответ не мог из-за вставшего в горле кома. Я вышел во двор, но искать было, собственно, нечего из того, что я назвал бы хорошим: на земле прорезался след от колес нашего автомобиля, на котором она уехала, или кто-то ее увез. В подтверждение последнего у самого места парковки я нашел вывалившуюся бойку каблука. В тот момент я уже не мог думать трезво: у меня в голове воображение рисовало самые безобразные методы похищения и того, что же теперь может быть с моей дорогой Мамочкой. Я буквально сел на пол, прямо на песок, и вдумчиво, хотя ничего думать не получалось, косился в сторону. На фоне все еще кричал продюсер, а потом ему это, вероятно, надоело, и он повесил трубку. Через полтора часа ко мне приехал он лично с отрядом полиции и скорой помощью. Чудесно, когда ты популярен и молод, и всем есть дело до тебя и твоих проблем. Жаль, что самих проблем от этого не становится меньше. Продюсер приводил меня в чувства как мог, не подключая работников скорой, которые в итоге быстро умотали, ведь они, очевидно, были не нужны. Меня увезли в полицейский отдел. До трех часов утра там я давал показания и составлял заявление о пропаже человека. Я был убит. Мы обыскивали каждый переулок, расспрашивали всех вокруг. Я размещал объявление в газетах и на стендах, пришлось даже оставить съемное жилье и переехать в Нью-Йорк: в том доме все слишком напоминало о ней, да и в городе я мог быстрее сотрудничать с поисковыми отрядами и полицией. К сожалению, с тех пор прошло четыре года, а я ее все еще так и не повстречал. Я живу дальше, но не опускаю руки, ведь чувствую... чувствую и верю - она жива, здорова и точно меня помнит.