Начало истории
— Ну как, вы в деле?! — Фудзико, разрумянившаяся после эмоционального рассказа, сияющими глазами оглядела всех членов люпеновской банды. Дзиген надвинул шляпу дальше некуда и так скривил губы, что можно было и не спрашивать. Люпен смотрел на нее недовольно и даже сердито, и только Гоэмон проявил слабый интерес. — Не вижу энтузиазма, — попыталась подначить их Фудзико, — это же интересно, захватывающе и очень прибыльно. Гоэмон! Гоэмон было вскинулся, но покосился на недовольных напарников и тоже сник. — Ну давай же, Гоэмон, тебе ведь такое нравится, — Фудзико не собиралась так просто сдаваться, — плевать на этих зануд! У Дзигена задергался глаз, но под шляпой это заметил только Люпен. Впрочем, у него и самого того гляди, могло что-то задергаться. — Фудзико, милашка, — Люпен вскочил с кресла, подхватил воровку под локоток и поволок на кухню. По дороге успел перехватить предупреждающий взгляд Дзигена и тут же одним неуловимым мимическим движением ответил ему: «да сам знаю!» — Люпен! — Фудзико на кухне вырвалась из цепких рук вора и возмущенно уставилась на него, — чего еще? — Ты еще спрашиваешь, — страшным шепотом, косясь на дверь, начал Люпен, — тебе мало прошлого раза? Мы только-только в себя пришли. Я до сих пор в холодном поту просыпаюсь, когда мне почудится какое-то царапанье. А Дзиген… — Ой, Люпен, не придумывай, тебя-то тут не было. Дзиген бы только рад был, если бы Гоэмон снова в котика превратился. — Где гарантия, что это будет милый котик. Может какой-нибудь паук ядовитый или жаба. Да какая разница. Мы с Дзигеном твердо решили — больше никаких древних статуэток! Это хорошо, что все хорошо закончилось, а если бы что-то пошло не так! — Ну Люпен, что может пойти не так с таким профи, как ты, — Фудзико решила пустить в ход лесть, — да и я тоже теперь спец по расколдовываниям. — Что подошло для одного случая, может не подойти в другом, незачем попусту рисковать. — Почему же попусту, за эту статуэтку мне предлагают хорошие деньги. Собственно говоря, может она никакая и не древняя. Есть мнения, что это очень талантливая подделка. — Ну и зачем тебе подделка? — Я же говорю, есть заказчик. А риска никакого — если это подделка, то никто ни в кого не превратится, — Фудзико ласково и нежно посмотрела на вора, — Люпен, ну пожалуйста, будь паинькой, и тогда я тебя отблагодарю. — Фудзико погладила вора пальчиком по щеке, и приняла свой самый соблазнительно-многообещающий вид. Обычно в таких случаях Люпен мгновенно таял и готов был ради нее на любое безумство, но тут вдруг вор проявил неожиданную твердость. — Нет! — он отвел глаза, стараясь не смотреть на Фудзико, и даже руки за спину спрятал, — не будем мы в этом участвовать! И тебе я тоже запрещаю! Фудзико сжала губы. Зря он это сказал. Она, может быть, еще и поуламывала, и пособлазняла великого вора, но после таких слов… Да кто он такой, чтобы что-то ей запрещать. Пусть своими напарничками командует. Но вслух свои мысли озвучивать не стала. Улыбнулась Люпену, потрепала его по щечке: «Как скажешь, милый». Люпен расцвел, не заметив тонкой издевки в ее голосе.Основная часть
Люпен проснулся от кого-то шума. Он не преувеличивал, когда рассказывал Фудзико про пробуждения в холодном поту. Слишком живы были воспоминания месячной давности, когда Гоэмон превратился в кота. Да даже и не совсем кота, а в нечто среднее между маленьким ребенком и ушастым хвостатым котиком. Тогда, будучи сильно нетрезвым, Гоэмон умудрился активировать древнее заклинание, связанное с тотемной статуэткой, которую они украли. И целую неделю был непонятно кем, а Люпен с ног сбился, разыскивая «противоядие». Дзиген же и Фудзико остались присматривать за Гоэмоном. Он наслушался рассказов и того, и другого, своими глазами увидел ободранные руки Фудзико и еще хлеще ободранные стены гостиной. Да, кроме ужасов, были и приятные моменты, о которых напарники упоминали как-то неохотно, вскользь. Сам Люпен немного жалел, что в отличие от них не нагладился Гоэмона, но даже ради возможности безнаказанно тискать и ласкать котика-Гоэмончика, он бы не стал повторять подобный эксперимент. Все-таки жизнь и благополучие друга подвергались нешуточной опасности. И вот сейчас он сидел на кровати и настороженно прислушивался. Что за шум его разбудил? В животе заурчало. Люпен облегченно перевел дух. Пустой желудок- лучший будильник. Вчера легли поздно. У них была пижамная вечеринка. Ну, то есть они ждали Фудзико. Точнее, ждал ее Люпен, но одному ждать скучно, вот Люпен напарников к этому делу и подключил. Они уже ложились спать, когда Люпен получил смс от любимой женщины: «Я ее все же украла, еду к вам». Люпен сразу понял, какую «ее» Фудзико имеет в виду. Конечно, воровка и не подумала его слушаться и украла ту, то ли подделку, то ли вправду древнюю статуэтку. Дождаться Фудзико было необходимо. От волнения Люпен себе места не находил. Чтобы отвлечься и скоротать ожидание, он усадил напарников играть в карты. Дзиген, в пижаме и колпачке, зевал и ворчал, что лучше бы Люпен складывал пасьянс на Фудзико, а его оставил в покое и дал поспать. Гоэмон переносил все стоически. Люпен и сам уже был в своей любимой пижаме с сердечками, вот только ему было не до сна, слишком он был взвинчен. — Эгей, ребята, — вдруг воскликнул он, — да у нас же пижамная вечеринка! Дзиген, где там твое виски, Гоэмон, доставай сакэ. Сейчас устроим веселье! Гоэмон посмотрел на вора неодобрительно. После той грандиозной пьянки, когда они отмечали кражу тотемных статуэток, он узнал, что такое похмелье. Несколько дней он чувствовал себя как будто не в своем теле, повсюду преследовал мерзкий запах и даже будто вкус сырой рыбы, в голове был сумбур, видения и сны. Но как он ни пытался вспомнить что-то конкретное, ничего не получалось. Ему совсем не понравилось это его состояние, поэтому он решил впредь быть более воздержанным. Дзиген тоже высказался неодобрительно насчет распития спиртных напитков в два часа ночи, когда все нормальные люди спят, но все же, принес бутылку. Люпен не особо любил виски и никогда не мог пить его так бестрепетно, как напарник, все время хотелось чем-то закусить. Но сейчас он даже не заметил обжигающего вкуса. Дзиген, поглядев, как Люпен глотает виски, словно воду, вздохнул и отобрал у вора бутылку. А в четвертом часу пришло новое смс: «Не жди, устала, душ и спать. Не вздумай приезжать». Люпен объявил отбой, и они разошлись по спальням. Люпен думал, что не сможет заснуть, но виски сделало свое дело, и вор провалился в сон. Сейчас было утро. Он прошел в ванную, умылся, хотел переодеться в свой желтый махровый халат, но на крючке его не было. «Куда он подевался?», — удивился вор. Дзиген и Гоэмон к вещам относились щепетильно, чужой халат ни за что бы не надели. Люпен заглянул в стиралку, в корзину с грязным бельем — халата не было. — Пить надо меньше, — сказал он сам себе, разумеется, в шутку и показал язык своему отражению. Выглядел он, на свой субъективный взгляд, свежо и молодо. Бессонная ночь и виски не оставили на улыбчивом лице Люпена никаких следов. Выходя из ванной, он услышал звон разбитой тарелки. "А вот Дзигену точно пить надо меньше, — расстроено подумал Люпен, — руки уже по утрам дрожат" . Он перевел взгляд на собственные пальцы. Уф, все в порядке, а то вор с трясущимися руками, это как-то не комильфо. Все так же в пижаме, Люпен решительно зашагал на кухню. — Дзиге…- начал он с порога кухни и потрясенно застыл в дверях. Потому что на кухне был не Дзиген, и даже не Гоэмон. В слишком длинном для нее махровом желтом халате и не менее неподходящих по размеру гэта Гоэмона, на кухне обнаружилась Фудзико. Роскошные волосы были собраны в пучок, собственно, только по рыжим волосам он ее и узнал. — Люпен, пить надо меньше, уже из рук все падает, — с этим недовольным возгласом Дзиген налетел на стоящего в дверях Люпена. Одними глазами Люпен показал на Фудзико, сосредоточенно орудующую у плиты. Дзиген ответил ему недоуменным взглядом. — Люпен, Дзиген, я ведь предупреждал вас о вредных последствиях неумеренного пития, — глухим ото сна и от этого еще более внушительным голосом произнес Гоэмон, проталкивая обоих приятелей в глубину кухни, — и кто из вас разбил тарелку и взял мои гэта? — Ох, — Фудзико наконец-то повернулась к троице лицом, — простите меня, это я разбила тарелку. Прошу, не сердитесь на меня за мою неловкость, это было непредумышленно. — Фудзико обвела всю компанию радостным взглядом и радушно улыбнулась, — Доброе утро! Затем подумала и поклонилась каждому персонально: — Доброе утро, Дзиген-сан, надеюсь, ты хорошо спал; — Доброе утро, Люпен-тян, я рада видеть тебя в добром здравии; — Доброе утро, Гоэмон-кун, прости, что одела твои гэта. Первым пришел в себя Дзиген: — Фудзико-сан решила поиграть в примерную японку? А что это ты там готовишь? Мисо-суп, суши, рисовые шарики онигири? — Я пеку те блинчики, которыми ты кормил меня, когда Люпен уехал в Мавританию, а Гоэмон… — Они называются палачинта, — поспешно перебил ее Дзиген, бросая на воровку яростные взгляды. Договорились же, о той истории с превращением Гоэмона ни слова, а эта женщина готова все разболтать. — Ну вот я их и делаю, но первый блин, как известно, комом, — Фудзико простодушно улыбнулась. Люпен с Дзигеном пододвинулись к плите. Да, и первый, и второй, да и третий блин были комом. — А ты тесто хорошо перемешала? А минералку с газом добавила? А плиту как следует разогрела? — деловито начал допытываться Дзиген. Фудзико беспомощно уставилась на стрелка. — Ну ладно, Фудзико, давай ты с Люпеном в японскую семью поиграешь, — Дзиген попытался оттеснить воровку от плиты, — а я уж тут за тебя доделаю. — Да ты что, — Фудзико округлила глаза, — так нельзя. Приготовление пищи - это женская обязанность. Мужчинам на кухне делать нечего. Нет, нет, я приготовлю завтрак и накормлю вас. Фудзико и в самом деле не собиралась уступать свое место у плиты. Гоэмон одобрительно кивнул. Он всегда верил, что однажды Фудзико осознает свою женскую сущность и предназначение. Ради такого и свои гэта отдать ей не жаль. Дзиген посмотрел на Люпена с тревогой. Между ними завязалась безмолвная и почти невидимая глазу беседа. Люпен положил Фудзико ладонь на лоб. — Ой, Люпен, не мешай! — отмахнулась от него Фудзико. Люпен посмотрел на напарника и, повинуясь очередному беззвучному указанию, поцеловал Фудзико в щеку. Фудзико ласково улыбнулась: — Не отвлекайте меня мальчики, вы же, наверное, такие голодные. Подождите еще чуть-чуть, и я вас накормлю. Идите пока умойтесь, почистите зубы и переоденьтесь. Я скоро. Троице ничего не оставалось, как покинуть кухню, оставив Фудзико хозяйствовать. — Ну что? — Дзиген вопросительно уставился на Люпена. — Чего «что», — не понял Люпен, — и зачем ты просил меня ее поцеловать? — Не просил я ничего такого, я хотел, чтоб ты ей лоб потрогал, может у нее жар, и она это все в бреду творит. И губами ко лбу прикоснуться, чтобы точнее температуру определить. Матери детям так всегда делают. А у тебя одни поцелуйчики на уме. Люпен вздохнул, положил одну руку на лоб Дзигену, другую Гоэмону: — Нормальная у нее температура, лоб не горячее, чем у вас. Если только мы тоже все не бреду. Может это у нас жар? Дзиген, потрогай мне лоб, можешь даже губами. — Люпен, — Дзиген закатил глаза, — не придуривайся. Мне не обязательно тебя трогать, я и так вижу, что ты в порядке, и я, и Гоэмон тоже. А Фудзико, может это она так тонко издевается? — Ну, — Люпен почесал в затылке, — От нее всего можно ожидать. Но давайте что ли, правда, умоемся, если кто не умылся, и переоденемся. Пижамная вечеринка-то закончилась. Фудзико пригласила их к столу в гостиной. Накрыла его не слишком чистой скатертью (другой в доме не нашлось). Разлила чай по чашкам. Поставила перед каждым розеточку с абрикосовым джемом. Блины высились неровной стопкой. Выглядели они не слишком аппетитно. Люпен с грустью вспомнил стряпню повара в дедовском замке. Да что там в замке, палачинта Дзигена по сравнению с «этим», выглядела шедевром кулинарного искусства. Фудзико смотрела на них с ожиданием и очень мило краснела. Обижать любимую женщину не хотелось, и Люпен принялся уписывать блинчики за обе щеки и нахваливать. Он с тревогой поглядывал на напарников. Для них-то Фудзико не была любимой женщиной, но неужели они не оценят ее старания? Гоэмон признавал только японские дораяки, но решил, что следует поощрить столь правильный порыв Фудзико, и сказал, что это очень вкусно. Дзиген машинально заталкивал блинчики в рот и совсем не чувствовал их вкуса. — Я понимаю, у меня не так много практики, но я обязательно научусь их готовить не хуже тебя, Дзиген-сан, — Фудзико была сама искренность. — Конечно, Фудзико-тян, — Люпен растроганно смотрел на любимую женщину, — тебе стоит немного потренироваться, и все получится в лучшем виде, вон Гоэмон подтвердит. — Я постоянно тренируюсь, — подтвердил Гоэмон, — но до сих пор не достиг совершенства. Дзиген подумал, что это звучит не сильно обнадеживающе, и ему стало жаль Люпена. Когда тот женится на Фудзико, ему придется или забыть про домашнюю еду и питаться исключительно в ресторане, или готовить самому. А иногда он, Дзиген, будет приходить к ним в гости, чтобы напечь блинчиков, ну или провести для Фудзико мастер-класс. Представив все это, Дзиген не смог удержаться от легкой полуулыбки, что не ускользнула от внимательных глаз Фудзико. — Ну, вот, и тебе, Дзиген-сан, понравилось! — Фудзико просияла. Она собрала грязную посуду, заявив, что это ее забота. На кухне послышался шум воды и звон. — К тому времени, как Фудзико надоест играть в домохозяйку, мы без посуды останемся, — проворчал Дзиген. — А вот не надо язвить, — тут же вступился за любимую женщину Люпен, — разве ты не заметил, как искренне она все делает, она не играет, не разыгрывает нас, не издевается. — Может быть, Фудзико решила стать гейшей? — предположил Гоэмон. — А что, похоже, — Дзиген обрадовался, что нашлось вполне правдоподобное объяснение всем этим странностям, — может не на самом деле, а разучивает роль гейши. — Я бы даже сказал, вживается в нее, — Люпену такая версия тоже понравилась. Меж тем возня на кухне прекратилась, Фудзико мышкой прошмыгнула в ванну и вышла от туда в джинсах и застегнутой на все пуговицы ковбойке. Люпен вспомнил, что когда искал свой желтый халат, видел в ванной эту одежду. Она была аккуратно свернута, и он предположил, что это вещи Дзигена. Хотел еще пошутить по этому поводу, что вот, мол, наконец-то американец будет носить настоящую американскую одежду. — Я в магазин, — прокричала Фудзико уже из коридора, — вам что-нибудь купить? — Свежую газету, пиво, сигареты, — обрадовался Дзиген. Покорная и послушная Фудзико, просто грех этим не воспользоваться, — а еще у нас мясо кончается, сахара нет, хлеба, и… — У нас все есть, Фудзико! — Люпен строго посмотрел на напарника, — может тебя на машине отвезти? — Я все поняла, Дзиген-сан, я сама, Люпен-тян. Хлопнула дверь. Фудзико умчалась в магазин. — Держу пари, она накупит тряпок, безделушек и думать забудет, что она теперь гейша. И кстати, почему это я «сан»? — Но ты же среди нас самый старый, — с серьезным видом ответил Люпен. — Нет, просто Фудзико уважает Дзигена, — выдал свою версию Гоэмон. — Все правильно, старших надо уважать, — тут же согласился с ним Люпен, — но не расстраивайся, для меня ты всегда Дзиген-тян. Дзиген хотел возмутиться, но Люпен так добродушно улыбался, что он махнул на него рукой и пошел на кухню. Фудзико и правда вымыла всю посуду и рассовала ее по шкафам. Мусора не было, очевидно захватила с собой. И вообще в кухне было чисто, не придерешься. Дзиген подумал, что возможно Фудзико вовсе не так безнадежна, как кажется на первый взгляд. От вчерашней бессонной ночи и тяжести в животе на всех троих напарников напала лень. Гоэмон то ли медитировал, то ли дремал. Люпен пытался работать над неким новым усовершенствованием, но постоянно отвлекался, чтобы позубоскалить с Дзигеном, который лениво щелкал телевизионным пультом, не задерживаясь подолгу ни на одном канале. Хлопнула входная дверь. Воры переглянулись, машинально потянувшись каждый к своему оружию. — А вот и я, — радостной птичкой Фудзико впорхнула в комнату. В руках у нее был объемный бумажный пакет, из которого она принялась выгружать покупки: сигареты, пиво, газету, журнал со сканвордами, багет, пачку сахара, замороженный стейк. — Ни хрена себе, — не сдержался Люпен, — и все Дзигену! А мне что, нет ничего? Фудзико порылась в пакете и протянула Люпену батончик «Сникерс», виновато посмотрела на Гоэмона: — Прости Гоэмон-кун, там не было ничего японского. Гоэмон, вновь погрузившийся в медитацию, ничего не ответил, но Фудзико уже в комнате и не было. Погремев чем-то на кухне, она вновь скрылась в ванной и вышла от туда в новом наряде: умеренной длины серый с зелеными цветочками халатик, на голове в тон ему косыночка, на ногах зеленые тапочки-шлепки. — Люпен, где у вас пылесос? Швабра? Веник? Люпен озадаченно хлопал глазами, и Фудзико перевела вопросительный взгляд на Дзигена. — В кладовке, узкая дверь рядом с кухней. Через некоторое время из коридора послышалось гуденье пылесоса. Шум приближался, и вот Фудзико уже в гостиной. Вид у нее был сосредоточенный и строгий. — Ноги! — отрывисто командовала она, и мужчины послушно поднимали ноги, чтобы она могла под ними пропылесосить. Пропылесосив гостиную, она вознамерилась продолжить уборку на втором этаже, в спальнях. Люпену с трудом удалось отговорить ее от этой затеи. Затем Фудзико вытерла пыль и приволокла ведро с водой и тряпку. — Могли бы моющий пылесос купить, — укорила она Люпена. — А у нас кто в карты продул, тот и моющий пылесос, — рассмеялся вор, — и хватит уже, Фудзико, устала ведь. — Что это хватит, — не согласился с ним Дзиген, — раз в жизни можно и полы помыть. Мужчины переместились на кухню, а Фудзико принялась за мытье полов. — Знаешь, Люпен, еще немного, и мы с Гоэмоном начнем тебе завидовать, — Дзиген открыл купленную Фудзико пачку и достал сигарету, — такая хозяйственная жена достанется, только что готовить не умеет, а остальное все на уровне. Думаю, и ночью она тебя приятно удивит. Люпен позаимствовал у Дзигена сигарету, затянулся и ничего не ответил. Пока он еще не мог определиться, нравится ли ему новая Фудзико или нет. — Если она еще постирает белье, погладит его, — разглагольствовал Дзиген, — обувь почистит, в ванне приберется, помоет там все, то цены ей не будет! — Фудзико не обязана нас обслуживать, — возразил ему Люпен, — ну меня еще может быть, а уж вас точно нет. — Ой, Люпен не надо, — Дзиген поморщился, — она всегда на все готовенькое прилетает. Может в кои-то веки, и поработать по дому. — Знаешь, Дзиген, это, по-моему, не мне жениться пора, — Люпен иронично посмотрел на напарника. — А я подумаю, Люпен, — тут же откликнулся тот. — Фудзико занята, — поспешил предупредить Люпен. — Боже мой, на твоей Фудзико свет клином не сошелся, у меня достаточно других кандидатур. Люпен недовольно поглядел на напарников. Что это на них нашло. Вначале один превратился в кота, теперь Фудзико вдруг стала домохозяйкой, а еще и Дзиген грозится стать примерным семьянином. И тут в голове Люпена мелькнула странная мысль, даже краешек мысли, за который он немедленно ухватился. Он опасливо покосился на медитирующего Гоэмона. Нет, при нем это лучше не обсуждать. — Дзиген, — Люпен схватил напарника за рукав и потащил из кухни, — есть разговор. — Да не переживай, Люпен, — Дзиген решил успокоить взволнованного вора, — я не собираюсь жениться вот прямо сейчас, когда-нибудь потом… — Я не об этом, — Люпен остановился в конце коридора, у входной двери, — может все дело в статуэтке? Не хотел при Гоэмоне говорить, но может Фудзико тоже превратилась? — Превратилась? Во-первых, если бы она и вправду превратилась в любящую, заботливую, хозяйственную женщину, то это было бы совсем не плохо. Во-вторых, нет таких статуэток. В женщину-кошку или какое чудовище- такое может быть. И в-третьих — посмотрим, надолго ли ее хватит. Сейчас придет и швырнет тебе мокрую грязную тряпку прямо в рожу, вот и все превращение. — Хоть бы, — вздохнул Люпен. — Дурак ты, — вынес свой вердикт напарник, — радуйся и пользуйся. Тряпку Фудзико ни в кого не кинула. Она ее вымыла и повесила сушиться. Она вся раскраснелась, волосы растрепались, но останавливаться не собиралась. Внутри поселился странный зуд деятельности. Пора было готовить обед. На обед должен был быть суп. Фудзико много раз пробовала различные виды супов, но сама никогда ничего подобного не готовила. Можно было поискать рецепт в интернете, но не хотелось тратить на это время. Поэтому она выгребла из холодильника все овощи, которые там нашла, почистила их, порезала крупными кусками и кинула в кастрюлю с водой. Подумав, добавила туда немного риса, макарон, кетчупа, соли и перца. Закрыла кастрюлю крышкой. Пока варится суп, можно было заняться другими делами. — Люпен-тян, может тебе надо что-нибудь зашить? Люпен, который возбужденно и в красках описывал напарникам свою новую задумку, застыл с открытым ртом. — Рот ему зашей, — усмехнулся Дзиген, — болтает а то много. — Я серьезно, — укорила его Фудзико, — может какая дырка. Или могу пуговицу пришить, а Дзиген-сан? — Хватит уже меня так звать, — не выдержал Дзиген, — и пуговицы у меня все на месте. Чтобы порадовать Фудзико, Люпен уже был готов незаметно оторвать от пиджака пуговицу, только вот сумеет ли Фудзико ее пришить? Да и незачем любимой женщине колоть иголкой свои милые пальчики. — Фудзико, сядь, отдохни, — Люпен чуть ли не силой усадил воровку в кресло, — посмотри телевизор, — он вручил ей пульт. Фудзико хотела отказаться, но чтобы сделать Люпену приятное, решила немного посмотреть телевизор. И тут же зависла на шоу, где с помощью анализа ДНК искали потерянных много лет назад детей. По другой программе шло не менее интересное шоу, где звезды эстрады рассказывали о своей нелегкой судьбе, попутно доставая скелеты из своих шкафов. Вообще, по телевизору показывали кучу занимательных вещей, о которых Фудзико раньше и не подозревала. И сериалы какие захватывающие, особенно мелодрамы. Люпену поначалу удивила такая заинтересованность Фудзико телепрограммами, но потом он подумал, что, в сущности, очень мало знает о своей любимой женщине. Как знать, чем она занимается, когда остается одна. Может, вышивает крестиком и смотрит «мыльные оперы». Дзиген принюхался: — А чем это пахнет? — Ой, — вскинулась Фудзико, — я же суп варить поставила. Бросив пульт, она убежала на кухню. Суп удался еще хуже блинчиков. Скорее он был похож на кашу. — Может, оставим его на ужин? — предложил Люпен, — будет у нас «рис по-гавайски». — А может, в кафе сходим? — высказал свое предложение Дзиген, — или пиццу закажем. — Или суши, — добавил Гоэмон. — Это дорого, — отмела все предложения Фудзико, — и неправильно. Есть надо домашнюю пищу, сделанную собственными руками, приготовленную с душой и любовью. Я вот вам еще пирог испеку! — Не надо! — в один голос выкрикнули все трое. — Это для фигуры вредно, — нашелся Люпен. — Ты что, считаешь, что я толстая?! — глаза Фудзико наполнились слезами, — да, я давно не была в фитнесс-клубе, но это все потому, что я только о тебе думаю, кручусь по дому, как белка в колесе. Это подай, то убери. Как пчелка тружусь. — Ой, Фудзико, не переигрывай, — хмыкнул Дзиген. Фудзико удивленно уставилась на него. Она не играла, но при этом сама понять не могла, с чего вдруг такого наговорила. — Фудзико, давай я тебя в ресторан свожу, — предложил Люпен. — Нет, это расточительство, никакого повода ведь нет, — рассудительно отказалась Фудзико, — да и некогда мне, посуду еще мыть. И платья у меня нет, а еще прическу делать, ну этот ресторан. Куда уютней дома, у телевизора, в компании близких людей. — Боже, Люпен, она еще и экономная, — улучив момент, прошептал Дзиген Люпену, — и скромницей стала, нет, я реально начинаю завидовать. Люпен ответил ему недоуменным и совсем нерадостным взглядом. Вечер пролетел незаметно. Смотрели телевизор, разгадывали сканворды, болтали. Перед сном Фудзико напоила всех чаем с печеньем и джемом. А потом деловито, как будто так и надо, направилась в спальню Люпена. Фудзико лежала в постели обнаженная и невыносимо прекрасная. Она ждала его, как в самой сладкой фантазии: покорная и… Покорная. Мало ли что там, в мечтах, но покорность была совсем не в духе Фудзико. Люпен, уже успевший снять рубашку и расстегнуть брюки, притормозил. — Ну где ты, мой господин, я жду! — сладким голосом позвала его Фудзико. «Господин, ну надо же», — Люпен довольно ухмыльнулся, но тут же снова застыл. А ведь сказано это было абсолютно серьезно. — Фудзико, милая, ты сегодня столько работала, ты не устала? — Люпен вдруг решил уточнить, — ты точно этого хочешь? — Это совершенно неважно, устала я или нет, и чего я хочу, — Фудзико была предельно серьезна, — долг женщины- это удовлетворить своего мужчину. Женщина для того и создана природой, чтобы обеспечить для своего мужчины уют в доме, вкусно накормить, ну и ублажить в постели. Иди ко мне, и я выполню любое твое желание! Эта речь оказала на Люпена действие сродни удару боксерской перчаткой, что однажды Фудзико использовала против его поползновений на ее честь. Фудзико по-своему истолковала его нерешительность: — Или я должна удовлетворить всех мужчин в этом доме? — она с сомнением посмотрела на Люпена и сделала попытку встать, — но мне казалось, что ты — главный мужчина моей жизни. — Фудзико, хватит, ты не гейша, я не господин, ты никому ничего не должна! — Люпен старался не смотреть на Фудзико, ибо она была до невозможности притягательна. — С чего ты взял, Люпен, что я — гейша? Никогда ничего общего не имела, и иметь не собираюсь с этими распутницами. Я честная женщина. Я принадлежу только тебе. Я должна сделать тебя счастливым. Предназначение истинной женщины- жить для своего мужчины. У нее нет своих желаний- только желания ее господина. Его радость- ее радость, его слово- закон, его одобрение- лучшая награда. — Фудзико, ты устала, полежи, отдохни, я приду, но позже, — Люпен подхватил свою одежду в охапку и выскочил из комнаты. Одеваясь в гостиной, он чувствовал себя распоследним идиотом, упускающим такую возможность! Осторожно, на цыпочках, он прокрался к спальне Дзигена, поскребся в дверь и тут же приоткрыл ее: — Дзиген, ты не спишь? Спускайся в гостиную, только тихо. И оденься. Тут же дверь закрыл, с вожделением и тоской посмотрел на дверь в соседнюю комнату, где сейчас на его кровати лежала самая желанная женщина на свете, героическим усилием усмирил себя и заторопился в гостиную. Дзиген пришел следом. — Что, отшили? — тут же предположил он, — кончилась сказка? Только я при чем? Ночуй вон на диване, а на продолжение пижамной вечеринки даже не рассчитывай, я спать хочу. — Да какие пижамы, — Люпен махнул рукой.- Ох, Дзиген, видел бы ты ее! Вот уж точно сказка. Представляешь, она лежит, ждет меня и готова выполнить любое мое желание! — Я что-то не пойму, — стрелок и, правда, совсем запутался, — разве ты не этого хотел, вернее постоянно хочешь? У тебя что, какие-то проблемы по мужской части? — Лучше бы уж у меня были проблемы, — горестно заявил Люпен, — понимаешь, это не она. Фудзико никогда бы такого не сказала, да ты сам вспомни, когда это она меня слушалась? Она как будто под гипнозом. Я так не хочу, это как принуждение. Как воспользоваться, понимаешь? — Люпен беспомощно посмотрел на напарника. — Понимаю, — Дзиген действительно его понял, — и что ты предлагаешь? — Мы должны съездить к Фудзико домой и посмотреть на эту статуэтку. — А что это нам даст? — Не знаю, — Люпен пожал плечами, — может я что-то смогу понять. В любом случае я не могу тут оставаться. Знать, что Фудзико, лежит и ждет меня, и терпеть — это невыносимо! — Ну, поехали, рыцарь, что с тобой сделаешь, — сказано это было без капли иронии. Дверь Люпен открыл ключом, позаимствованным из сумочки Фудзико. В квартире был полумрак. Сквозь легкие тюлевые шторы проникал свет луны и звезд. Статуэтка стояла на столе и тоже светилась. По рассказам Фудзико, Люпен так и не смог уяснить, что она из себя представляет. То ли праматерь землю, то ли славянскую Макошь. Он думал, что это будет грубо вытесанная каменная баба с большим животом. Но статуэтка была по-своему изящна. При этом, она не была похожа ни на греческую, ни на римскую скульптуру. Фигура женщины без лица, она совсем не выглядела угрожающей. — Дзиген, — прошептал Люпен, — есть версия, что это никакая не древность, а работа Веры Мухиной. — Ага, — так же шепотом ответил Дзиген, — колхозница без рабочего. Что-то не похожа. — Все-то ты знаешь, — восхитился Люпен напарником, — я просто это к тому, что нет в ней никакой магии и никакой опасности. Люпен приблизился. Странно, безликая, она притягивала взгляд. Он протянул руку и осторожно провел пальцем по мягким изгибам святящегося тела. Она была похожа на Фудзико. И на невинную Клариссу, и на простушку Лизу, и на смертоносную Элен, и на решительную Марию. На всех женщин разом. Дзиген смотрел, как Люпен, словно зачарованный, водит и водит пальцем по статуэтке, и свет, этот призрачный свет, что исходил от статуи, начинает распространяться и на него. Вот уже стала слабо светиться рука, которой он касался фигурки, потом свечение перекинулось на волосы. Дзиген не выдержал, схватил Люпена за другую, несветящуюся руку и оттащил от статуэтки. — Люпен, пошли отсюда, мне страшно, — Дзиген вовсе не был трусом, но когда дело касалось таких вот потусторонних вещей, ему всегда становилось не по себе, и он не стыдился в этом признаться. — Чего же тут страшного, Дзиген, — Люпен говорил певуче, а глаза его светились, — она прекрасна! — Я боюсь, как бы мы сами в женщин не превратились! — Бородатая женщина, — Люпен улыбнулся светящимися губами, — да, это и впрямь страшно! — При чем тут моя борода, сматываться надо! — Действительно, — Люпен, казалось, пребывал в каком-то трансе, — бороды скорее всего не будет. Вот у Гоэмона вырос же хвост, а у тебя борода выпадет. Из тебя получится худая, костлявая, высокая женщина. О, манекенщица. Они там все ходячие вешалки для одежды. Так что будешь шагать по подиуму на радость какому-то кутюрье. А из меня получится красивая женщина, с грудью и бедрами. Только представь, в какой малине окажется Гоэмон. Две очаровательных женщины и одна манекенщица! — От такой малины Гоэмон себе харакири сделает. — Точно, — Люпен все также светился, — давай и Гоэмона превратим. Из него самая лучшая женщина получится, прекрасная японка. — Нет, Люпен, не надо, то в кота, то в женщину. Хватит с Гоэмона стрессов. Да и нам тоже это не надо, пошли. — А разве ты, хоть иногда, не хотел, чтобы я превратился в женщину? — Люпен несколько игриво хлопнул ресницами и поддался к напарнику. — Нет, еще одной Фудзико я не вынесу. — Какой Фудзико, той, что была раньше, или той, что сейчас? — Мысль о Фудзико, спящей в его постели, почти вернула Люпена к действительности. Но он бросил взгляд на статуэтку и уже не мог отвести его. — Знаешь, Дзиген, а я, пожалуй, превращусь. Столько раз переодевался, а тут смогу узнать все изнутри, по-настоящему. — Люпен! — Да, решено, я просто обязан попробовать… — Люпен! — Когда еще представиться такая возможность… Дзиген вздохнул. Больше всего на свете он ненавидел рукоприкладство по отношению к близким людям. Но что делать, если слова не помогают. От резкого хука слева Люпен дернулся, но не упал, подхваченный дружескими руками. Свечение слетело с него, взгляд прояснился. — Спасибо, друг, — Люпен помотал головой, потрогал челюсть, — можно было бы и по нежнее, ну да ладно. Просто приворожила. — Люпен снял пиджак и, стараясь не глядеть на статуэтку, завернул ее в него. — Надеюсь, пиджак не напитается ее чарами. Впрочем, у Фудзико тут должен быть кофр, а еще поищи какую-нибудь салфетку, что ли. Пиджак мне тоже дорог. Когда они вернулись домой, все еще была ночь. Люпен подумал об обворожительной, лучше всякой статуэтки, живой, теплой, манящей Фудзико в своей постели и содрогнулся. Его тянуло к ней со страшной силой, но ведь он твердо решил, что в эту ночь ничего между ними не будет. — Дзиген, не оставляй меня одного, — почти взмолился Люпен, — давай в карты поиграем. Дзигену хотелось спать. Он всегда считал себя «жаворонком», хотя из-за работы приходилось вести почти ночной образ жизни. И даже во времена отдыха, между кражами, выспаться, подчас, не удавалось. Вот и сейчас. Он понимал друга, и поэтому они уселись играть в карты. Когда за окном начало чуть-чуть светать, Люпен безнадежно проигрывал. Он встал перед выбором — сдаться или смухлевать, когда заметил, что Дзиген уже спит. Спит сидя и держа карты в руках. Люпен уложил напарника на диван, вытащил из руки карты, под голову сунул подушечку, накрыл пледом. Просмотрел карты, убедившись в неминуемости своего проигрыша. Мысленно покраснев, поменял карты и положил их на стол рубашкой вверх. Теперь, если они продолжат игру утром, все будет не так однозначно, если конечно, Дзиген не вспомнит свою комбинацию. А утро все еще не наступило. Дзиген проснулся от какого-то движения рядом. Попытался выхватить револьвер, но запутался в подоткнутом со всех боков пледе и чуть не свалился с дивана. Поднял глаза на источник шума и забыл про револьвер. На краешке дивана, у него в ногах, сидела кошмарная женщина. У нее была невероятных размеров грудь, грозящая порвать тонкую белую футболку с изображением супермена. Помнится, такая нелепая футболка была у Люпена. Дзиген опасливо подтянул ноги и сел на диване. Из положения лежа он мог лицезреть только необъятный бюст, теперь же смог увидеть лицо. Несмотря на яркий, даже вульгарный макияж, лицо казалось знакомым. — Лю-пен?! — стрелок не мог поверить своим глазам. — Увы, — отозвалась большегрудая девица и тряхнула длинными, ниже плеч, темными волосами. События прошедшей ночи молнией промелькнули в мозгу стрелка. Неужели это все же произошло? Он вспомнил, что Гоэмон тоже превращался в кота и обратно, во время ночного сна. Дзигена прошиб холодный пот и, замирая от ужаса, он схватился рукой за подбородок. Борода была на месте. Тогда он скосил глаза вниз и даже рукой провел по груди — там все было плоско, разве что ребра выпирали. Осталось проверить еще одно весьма важное для мужчины место. Дзиген уже протянул руку, чтобы пощупать и убедиться, что там тоже ничего не пропало, но заметил лукавый взгляд девицы-Люпена и дрожащие от сдерживаемого смеха губы. — Люпен, твою ж мать! — Дзиген завел руку за спину. Девица напряглась: — Что вы себе позволяете, — запищала она, — не вздумайте в меня стрелять! Но Дзиген искал вовсе и не револьвер. Он вытащил из-за спины маленькую подушечку, намереваясь швырнуть ее в ненормального вора. Посмотрел на него, посмотрел, и вдруг сложился пополам от хохота. — Дзиген, — Люпен заговорил уже своим голосом, — как ты догадался? — Люпен, ты, ты…- от смеха Дзиген даже выговорить ничего не мог. Люпен подсел поближе и встряхнул напарника за плечо в попытке добиться внятного ответа: — Дзиген, где я прокололся, ты же поверил вначале, говори! — Люпен, — Дзиген вытер выступившие от смеха слезы, — ты идиот! Только твоя извращенная фантазия могла сотворить такие буфера. Люпен с сомнением поглядел на напарника и любовно огладил бюст: — Ничего ты не понимаешь, от такой женщины любой мужчина придет в дикий восторг, — пропищал он тоненьким голоском. Дзиген хотел ответить, что от подобного вымени в восторг может придти только какой-нибудь фермер, ну и один озабоченный вор, но его грубо прервали. — А это что за шалава! — В дверях гостиной стояла Фудзико, грозно уперев руки в бока. Была она все в том же халатике, с бигудями в рыжих волосах и вся пылала от праведного гнева. — Дзиген, как ты смеешь приводить в наш дом всяких шлюх! — Не виноватый я, — поспешил отбиться от нападок стрелок, — он, она, ну оно само пришло. — Как вы смеете оскорблять честную девушку! — писклявым голосом возмутился Люпен, — и вообще, женщина, ваше место на кухне, у плиты! А у нас, у нас, может быть, любовь, вот! — Ах ты дрянь! — окончательно вышла из себя Фудзико, — какая такая любовь, лахудра ты размалеванная, шваль подзаборная, сучка ты крашенная! С этими словами она вцепилась в роскошную шевелюру девицы. Гоэмон, привлеченный шумом, осторожно проскользнул в комнату. Люпена он узнал сразу. Все его переодевания для самурая не имели значения, ибо он умел видеть внутреннюю сущность. А к разнообразным причудам великого вора он давно привык и ничему не удивлялся. — Как думаешь, Гоэмон, — обратился к нему Дзиген, — что окажется более стойким: супер-клей, которым приклеен парик или супер-бюст? — Думаю, что до того, как снять с Люпена скальп, Фудзико все же его узнает, — рассудил самурай. Впрочем, под напором разъяренной женщины, Люпен капитулировал куда быстрее. Парик съехал на левый глаз, бюст перекосило вправо. — Люпен, извращенец! — Фудзико яростно сжимала кулаки. В ладони явственно ощущалась ручка скалки или сковороды, но за этой утварью надо было бежать на кухню. Впрочем, на кухню так и так надо идти, готовить завтрак для любимого мужчины… Стоп! Фудзико сдула упавшую на глаза челку. О чем это она, какой еще завтрак. Сроду она никаких завтраков не готовила. Фудзико застыла. Она все вспомнила. Вспомнила как пекла блинчики и с улыбкой угощала ими люпеновскую банду, как пылесосила и мыла полы, как бегала в магазин за покупками и купила там этот, красующийся на ней, серо-зеленый ужас. Как она обслуживала этих троих придурков, как улыбалась им. А потом она вспомнила вечер, как она лежала на кровати в чем мать родила и предлагала себя Люпену. Ей стало невыносимо стыдно и горько, в глазах закипели злые слезы. Она почти с ненавистью смотрела на притихшую троицу. — Фудзико, — Люпен уже понял, что Фудзико сама по себе расколдовалась, но в отличие от Гоэмона, все помнила. И он знал, о чем она думает, — ничего ночью не было. Я же видел, что ты сама не своя. Люпен, даже если бы захотел, не смог бы сейчас выразить свои тогдашние ощущения, да он и не любил ничего объяснять. Он вообще ужасно не любил обнажать свои чувства, а тем более облекать их в слова. Поэтому выдал самое простое, на его взгляд оправдание, да к тому же это была чистая правда: — Я всю ночь провел с Дзигеном! Фудзико вытаращила глаза. — Ну не в таком, конечно, виде, — поспешил успокоить ее Люпен. Он поправил парик и выровнял перекошенный бюст, — мы в карты играли. Но Фудзико его уже не слушала. Так же как некоторое время назад Дзегена, ее накрыла волна неудержимого смеха. Вчерашний день, все ее нелепое поведение вдруг отошли на второй план. Она давно так не смеялась, она вообще не помнила, чтобы когда-то так смеялась. Наверное, это было что-то нервное, но ей все равно стало легче. И она не была бы сама собой, если бы не отщелкала по-быстрому на свой смартфон пару снимков. Где-то в глубинах необъятной груди Люпена завибрировал мобильный. Люпен полез за пазуху, достал телефон и уставился на экран. — Слушай меня, Люпен, — угрожающе произнесла Фудзико, — если ты не то что кому-то расскажешь, а хотя бы вспомнишь об этой истории, то эти снимки я размещу… — Вау, какая прелесть! — перебил ее восторженный возглас Люпена, — только сэлфи не хватает. Дзиген, улыбочку! Прильнув к не успевшему проявить свою хваленую реакцию и увернуться партнеру, Люпен тоже защелкал смартфоном. — Смотри, Дзиген, классно получилось. Я отправлю эти фотографии всем твоим бывшим, пусть успокоятся, наконец. Хотя, увидав тебя с такой красоткой, они чего доброго, еще больше активизируются. Да, Фудзико, о чем ты там говорила? Фудзико прикусила губу от досады. Этого вора ничем не проймешь. Но если он посмеет шутить над ней, то она уж отыщет способ с ним поквитаться. Она прошлась по комнате, посмотрела на лежащие на столике карты. — Ну и кто проигрывает, кто у нас сегодня моющий пылесос? — Фудзико-тян, ты вчера так тут все намыла, месяц можно не убираться, — и не понять то ли Люпен издевается, то ли это комплимент такой. Гоэмон, убедившись, что все в порядке, никто никого убивать не собирается, отправился на улицу тренироваться. Люпен тут же стал серьезным: — Я ведь предупреждал тебя, Фудзико, чтобы ты не связывалась с той статуэткой. А ты не послушалась и вот результат. Мы с Дзигеном думаем, что это из-за нее все произошло. Мы ночью к тебе домой ездили, и прикинь, Дзиген даже испугался, что мы в женщин можем превратиться. Ну, вот я и решил его разыграть. Ох, ты бы его только видела! Теперь-то я знаю его главную слабость, и чем он дорожит больше всего. Он первым делом кинулся проверять бороду, а уж потом… — Люпен! — резко перебила его Фудзико, — ты без спросу заходил в мою квартиру, хозяйничал там! — Это все ради тебя, Фудзикексик, я ведь тебя только такую люблю. Настоящую. Вот Дзиген, он бы был не против оставить тебя домохозяйкой, а я нет! Я люблю тебя со всеми недостатками, такой, какая ты есть! — Нет у меня никаких недостатков, и вообще, в гробу я твою любовь видала! Признавайся, куда ты мою статуэтку дел! Я попрошу у Гоэмона его меч, и порублю ее на куски или, вон пусть Дзиген мне молоток даст, я расколочу ее вдребезги, Дзиген, эй, слышишь! А Дзиген задумался, и тоже о статуэтке. Многие мужчины не отказались бы от такой полезной штуки. Пооблучал ей строптивую женушку, и она целый день шелковая. Вот Люпен говорит, что любит Фудзико такой, настоящей. Но как узнать, какая из женских ипостасей более настоящая? Нет, в таких сложных вещах без бутылки не разобраться. Дзиген, по успевшей уже за один день сформироваться привычке, хотел попросить Фудзико, чтоб метнулась к холодильнику, но услышав ее кровожадные вопли про меч и молоток, передумал. Она ему и так еще все припомнит: и «Дзиген-сан», и пиво с сигаретами, и мытье полов.Окончание истории
У Люпена зазвонил мобильник, с помощью специальной программы определился номер- миллиардер, хозяин заводов и пароходов, мистер Ибн Абдурахман Мустафа Оглы. Олигарх, пропустив приветствия и предисловия, сразу заговорил о деле: — Я знаю, что она у тебя, вор. Фудзико ее для меня украла. Я плачу за нее пять миллионов. — Не продается, — тут же отрубил Люпен, догадавшись, что речь идет о пресловутой женской статуэтке, — я ее оставил для личного пользования. — Дорогой, слушай, зачем тебе, — богач резко сменил тон и заговорил почти ласково, — тебя женщины любят, ты молодой, красивый. Пожалей старика, мне очень надо. — Между прочим, — строгим тоном начал Люпен, — я в курсе, что у вас есть жена, кажется уже седьмая, молодая и красивая. Деньги манят женщин куда сильнее всяких чар. — Деньги любит, — покаянно согласился олигарх, — меня не любит. Капризная, злая. Красивая — персик, ягодка, лань. Хочу, чтоб ласковая была. — А вы сами-то ее любите? — невинно поинтересовался Люпен. — Я ж говорю, персик, ягодка, глаз не отвести. Красавица, спортсменка, умница. Замуж звал — ласковой кошечкой была, женой стала — когти выпустила. Хочу только ее, но нежную, чтоб любой мой каприз исполняла. Чтоб лозой гнулась, травой стелилась, только обо мне думала, хочу, чтоб настоящей женщиной стала. — Ничем не могу помочь, по правде говоря, я статуэтку уничтожил. Совет могу дать- если любите, то любите такой, какая есть, а не любите, разводитесь. Восьмую жену ищите. Адью! — Люпен нажал отбой. — Объявился заказчик статуэтки, — догадался Дзиген, — и, похоже, в курсе ее свойств. — Ага, некий Ибн Абдурахман Мустафа Оглы. — Слыхал я про такого. Жестко ты с ним, — одобрил Дзиген напарника. — А что, ни здрасьте, ни как поживаешь, сразу попер, — усмехнулся Люпен, — привык командовать. Прикинь, шесть жен бросил, теперь седьмую хочет сделать послушной лапочкой. — Ну, тех шестерых он вроде и не бросил, у него гарем, только они в немилости или надоели, а вот седьмая — любимая. — Дзиген, откуда ты все знаешь? — Люпен вопросительно округлил глаза. — Вчера Фудзико как раз про него передачу смотрела, — ответил Дзиген, — и я тут подумал, ты прав. Любить человека надо таким, какой он есть, а не переделывать под себя. Как говорится, беленькими нас всякий полюбит, а вот черненькими… Кстати, ты ее действительно уничтожил? — Дзигееен, — Люпен восхищенно уставился на напарника, — это ты от природы такой умный или на досуге книжки почитываешь? Я, признаться, думал, что ты только стрелять, пить и курить умеешь. — Люпен лукаво улыбнулся. — Но ты не волнуйся, для меня все это совсем не важно. Я-то люблю тебя таким, какой ты есть. — А Фудзико? — А Фудзико только такой и люблю! На вопрос про статуэтку Люпен так и не ответил, но Дзиген не сомневался, что Люпен не будет уничтожать столь ценный артефакт. Никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться. Только бы на себе не использовал. И на них с Гоэмоном. А вот в превращенной Фудзико все-таки была некая притягательность. И может быть, хоть иногда, раз в год, в качестве подарка на день рождения, превращать ее… Дзиген не стал додумывать свою мысль, в конце концов, это женщина Люпена. А ему, может вправду жениться, тогда будет кому хозяйничать по дому… Да ну, глупость какая, и что это на него нашло. Лучше моющий пылесос купить, а еще лучше… — Люпен, а мы ведь так и не доиграли, — Дзиген перевернул карты и внимательно в них всмотрелся, — Люпен! Тоже мне, катала, я прекрасно помню свои карты! — Ох, Дзиген-тян, — Люпен всплеснул руками, — у тебя еще и память отменная. Просто одни сплошные достоинства! — Лесть тебе не поможет. Ужин готовишь ты!