Шевалье пережил своего покровителя всего на год, но за всю жизнь ни одна из двух жен Месье не смогла получить столько любви от мужа, сколько получил её де Лоррен.
Ночь в Париже
22 ноября 2022 г. в 21:33
Светлая ночь в Париже для его жителей значила многое. Когда на небе сияют звезды ярче солнца, как миллиард его зеркал на черной простыни небосвода, можно было предположить, что каждая из них что-то отражает. Например, звезда загорается с каждым новорожденным ребенком, отождествляя себя как его путеводитель в нелегкой жизни и судьбе. Или наоборот, звезды рассыпаются по небу в знак памяти усопшим, как тысячи свечей на панихиде, с символичным черным фоном. Молодой герцог Анжуйский не думал ни о живых, ни о мертвых.
Стоя на балконе своих владений Пале-Рояль, глядя на тянущийся вдаль горизонт, Филипп пребывал в скверном расположении духа. За спиной шумела живая музыка, перемешанная с противным скрипом полов, смехом гостей и великим разнообразием французских диалектов.
Филипп вытянул руку с бокалом вина перед лицом и стал смотреть сквозь красный напиток все на тот же горизонт. Он не выглядел как-то иначе, ни ярче, ни бледнее, просто красный, ничего другого. Ветер со стороны Парижа встряхивал кудрявые волосы, заигрывая с ними и завывая в ушах. Не выдержав одиночества, Месье вернулся в гостиную.
Он знал, что гости бесцеремонно поджигают сигары и трубки, снимая золотые канделябры, что белые занавески уже давно стали укрытием наглых любовников и любовниц, услугами которых до недавнего времени не брезговал и сам герцог. Эти очаровательные девушки и халеные графы с баронами все никак не могли заполнить сердце юного Филиппа. Сердце его брата было всецело отдано Франции и трону, Луи не нуждался в любви, ему бы с Испанией примирения найти. А Филипп страдал, и в порыве горя отдавался утехам без любви.
Только один раз он смотрел на человека с неподдельным интересом, и тогда ему показалось, что любовь играет с ним злую шутку. «Где ж это видано, думал герцог, чтоб брат короля искал утешения неприкаянной души в объятиях совсем юного, ангелоподобного шевалье?»
Вспомнив о том случае, когда впервые в его жизни появился светло-русый мальчишка с хитрым прищуром и чистой шеей, Филипп точно в агонии стал осматриваться. «Где же он, думал Месье, неужто в своих покоях?»
Среди комнат поместья Пале-Рояль были и те, которые герцог жаловал своим друзьям, любовникам (какого бы они не были пола), но вот шевалье он пока не мог отнести ни к одной из представленных категорий.
В коридорах, которыми был пронизан особняк, нельзя было и вдохнуть, то гости с их невыносимыми парфюмами, то прислуга, а про нее и речи не идет. Только к торцу крыла, куда герцог уверенно направлялся, он перестал закрывать лицо рукой, чтобы отогнать от себя пары розы на спирту.
Покои шевалье Лотарингского, на слуху приверженца семейной традиции считать себя потомками Каролингов, находились в самом торце особняка, и вид из окон был соответствующий, все тот же, на который удрученный Месье весь вечер смотрел в тоске.
Герцог опустил голову и склонился перед дверью. Скорее всего, Филипп Лотарингский уже спит невинным детским сном, как бы это издевательски не звучало, а это означало, что впредь никогда шевалье не узнает, что волнует Его Высочество. На свой страх и риск, герцог все же осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
Кровать со стоящим рядом на подставке канделябром была прикрыта с двух сторон ширмами. Напротив было окно, слегка открытое и незашторенное. Силуэт шевалье герцог увидел в свете свечей, который лег на ширму. Лотарингский стоял в белой ночной рубашке и, вестимо, красовался перед зеркалом, всячески тормоша руками кудрявые волосы.
Не чувствуя опасности, герцог набрался не присущей ему от природы смелости и зашел в комнату, бесшумно закрывая дверь, его выдали полы, предательски проскрипевшие у него под ногами. Шевалье от испуга бросил зеркало на кровать и выглянул из-за ширмы.
Волосы взъерошенные, кудри были слабозавитые и блестели от свечей за спиной. Контур их напоминал нимб или солнечную корону.
— Ваше Высочество? — обеспокоился Лотарингский, не выходя из-за перегородки.
Его Высочество, раздосадованный столь быстро начавшимся диалогом, попытался объясниться: — Я не увидел тебя на вечере, испугался, что ты впервые в жизни пропускаешь все веселье.
Шевалье беззаботно усмехнулся, запрокидывая голову, и вернулся к кровати. Месье же следом медленно пошел вперед.
— Мне стало дурно, и я посчитал разумным отлежаться. — сказал де Лоррен и задул две свечки, свет стал более комфортным и каким-то романтичным, интригующим, — Вам без меня скучно?
Герцог остановился у окна и в смущении понурил голову. Шевалье заметил это, оставив несчастное зеркало, подошел к Месье и постарался заглянуть ему в глаза. Коснувшись нежными пальцами подбородка Филиппа, Лотарингский улыбнулся и сказал: — Глядите веселей! Вы — единственный брат короля, отчего Вам грустить?
Месье словно почувствовал, когда шевалье решит убрать руку, и положил ладонь на укрытое фланелевым рукавом предплечье. Де Лоррен с опаской взглянул на герцога, а тот в отчаянии выдохнул.
— Не поверишь, но есть от чего. — с горьким ощущением на сердце признался Филипп и провел ладонью от локтя до кончика пальцев, — Я — брат короля, но по сути я никто, и звать меня никак. Все детство меня одевали в девчачьи платья, только чтобы оттенить Луи. Ведь о каких потребностях может идти речь, когда ты всего-лишь брат короля, а не король.
Шевалье с сочувствием выслушал исповедание герцога и поджал губы от неимения достойных слов поддержки. Вряд ли он, младший сын конюшего, пусть и великого, может представить жизнь Месье во всех его красках. И здесь не нужно усмешек в стиле: «Вы просто не знаете кому по-настоящему плохо, живете сами во дворцах, пьете красное, а кто-то света белого не видит, работая в пыли и грязи!». На вкус и цвет, как говорится, кому-то и фуа-гра под красное вино приедается, а кто-то горд тем, что он рабочий и, представьте себе, не жалуется.
Герцог с облегчением взглянул шевалье в глаза и вовсе растаял. Его невинный, совсем юный взор, озаряющий надеждой, сносил наповал впечатлительного Филиппа, ему стоило бы держаться на ногах.
Лотарингский, снова улыбнувшись со всей нежностью, вернулся к кровати и как ни в чем не бывало занялся прической. Он посчитал, что Месье, излив душу, как всегда уйдет скорейшим образом, но Филипп продолжал стоять, глядя в пол.
— Луи скоро женится и за меня возьмется, отдаст мне в жены какую-нибудь принцессу, а я до сих пор не знаю — нужна ли мне она, либо кто-то другой. — вслух размышлял герцог, — А если другой, то кто это? Я боюсь совершить неправильный выбор.
— Скорее всего, у Вас нет этого выбора, Вы не Бог знает кто, за Вас давно уже все решили. — хладнокровно прокомментировал шевалье и оперся об стену, — И если король не женит Вас, то сами Вы никогда не женитесь.
Филипп усмехнулся при мысли, насколько Лотарингский прав, однако признаться себе в этом было невероятно сложно.
— Может, мне и не нужна никакая жена? — спросил у самого себя герцог и поднял голову.
В нескольких шагах от себя он снова увидел шевалье, взволнованного, но не подающего вида. Стоило несколько секунд посмотреть ему в глаза, как де Лоррен начинал абстрагироваться.
Месье, чувствуя как саднит в груди, как спирает носоглотку, все равно продолжал осматривать Лотарингского, обхватывая взглядом его запястья и подсвеченные золотом волосы. Разглядывая каждый миллиметр, Филипп вводил юношу в экстаз и замешательство одновременно. Но и сам герцог не мог адекватно себя вести. Он молча затянулся ночным воздухом с улицы и собрался на выход.
Шевалье посчитал это странным и вовремя окликнул его: — Погодите!
Филипп беспрекословно остановился и обернулся к Лотарингскому, шевалье в свою очередь вышел к нему из-за ширмы и на безопасном расстоянии в несколько шагов задал один единственный вопрос: — Ваше Высочество, скажите честно: я Вам нравлюсь?
Вопрос прошелся как ножом по сердцу герцога, ему даже стало не по себе, он опешил и замер, ощущения были схожи с теми, когда человека оглушает залпом. Месье слишком долго собирал по крупицам ответ, и Лотарингский принял решение взять все в свои руки.
Шевалье подошел к Филиппу на расстояние согнутой в локте руки, положил ладони на ткань обшитого серебряными нитками платья и сказал: — Не знаю насчет Вас, но Вы мне — да.
Не дав проявиться никакой реакции, Лотарингский вытянул шею и совершенно по-детски, осторожно оставил бледный поцелуй на бархатных губах Месье и отстранился. Юноша понимал, что сейчас он испытывал Фортуну, но не понимал, что испытывает Филипп.
Герцог с трудом мог сдержать улыбки, он, ошарашенный решительностью шевалье, похожего на ангела, подхватил его за локоть и с благодарностью воссоединился с юношей в настоящем поцелуе, которого он жаждал больше всего на свете.
Музыка в главном салоне не умолкала, лишь бледные свечи тухли, а вечер, медленно переходящий в дебош и бесстыдную вакханалию, продолжался, и никто так и не узнал куда ушел виновник торжества, с кем остался в эту ночь и с тех пор до конца своих дней.