My heartbeat on the radio wave

      — …Так что, отвечая на вопрос random133cake, сейчас нет технологий, которые бы позволили автомобилям летать так, как это показано в кино. Если же такие технологии и появятся в будущем, то, уверен, экзамен на права будет адским. Но не расстраивайся, random133cake! Ты всё ещё можешь обеспечить себе незабываемый полёт, выехав из окна высотной парковки! А если тебе нужен красивый мужчина на переднем пассажирском сидении — только свистни! Хотя я должен предупредить, что данный способ полёта имеет некоторые необратимые последствия…       В окошко студии сердито постучали. Дазай поднял голову и наткнулся на яростный взгляд Куникиды.       — Как не жаль мне это говорить, — сказал он, посылая ослепительную улыбку мужчине по ту сторону стекла, — но моё время в эфире подходит к концу. С вами была программа «Исповедь неполноценного человека» и её незаменимый ведущий — Дазай Осаму. Напоминаю, что традиционная тема нашего понедельника — наука и техника. В четверг я вернусь к вам с темой «История, культура и повседневность», пятничная программа будет посвящена чудесам природы, живой и неживой, а в субботу я расскажу вам об искусстве и его новинках, будь то литература, кино, манга или видеоигры. Также напоминаю, что вы можете задавать мне вопросы по соответствующим темам в твиттере с хэштегами «sraydogsradio» и «ningenshikkaku» — на самые интересные я с удовольствием отвечу в конце программы. Через пятнадцать минут в нашем эфире — Ёсано Акико с программой «Ты не умрёшь», которая ответит на все волнующие вас вопросы о здоровье, даже если это вопросы восемнадцать плюс. А я, Дазай Осаму, на сегодня прощаюсь с вами под песню Luck Life — Namae wo Yobu yo. Доброй ночи, — закончил он под нарастающую музыку.       Огонёк, оповещающий о прямом эфире, погас. Дазай стянул с головы наушники и довольно потянулся.       — Дазай, сколько раз тебе говорить, прекрати шутить о смерти в прямом эфире! — прошипел Куникида, приоткрывая дверь.       — Не получится, Куникида, и ты сам это знаешь, — беспечно откликнулся Дазай, подбирая рюкзак и выходя из студии, — Это моя фишка! Часть моего радио-амплуа! Помнишь сентябрьский отзыв? Та дамочка похвалила мою харизму и сказала, что я…       — Самый очаровательный и жизнерадостный образец чёрного юмора в истории студенческого радио, да-да, — со вздохом закончил Куникида, — это было два месяца назад, Дазай, прекрати уже хвастаться этим. Однажды твои шуточки выйдут нам боком, — пробурчал он себе под нос.       — Тебе нужно перестать беспокоиться по пустякам, Куникида-кун, а то морщины появятся, — отмахнулся Дазай, — Кстати говоря, что ты здесь делаешь в такое время? Твоя программа закончилась почти два часа назад.       — У меня тот же вопрос, — звонко цокая каблуками, в комнату клуба вошла Ёсано со стаканом кофе в руках, — Ночь — время грешников, Куникида, — зловеще промурлыкала она, вешая пальто на крючок, — невинных мальчиков здесь ждёт лишь гибель.       Куникида раздражённо вздохнул.       — Я после тренировки. Хотел сообщить, что завтра у нас собрание клуба, в полдевятого, сразу после моего эфира.       — Мог бы и в чат написать.       — И напишу. Но я хотел убедиться, что сообщение дойдёт до всех, — Куникида поправил свои очки в строгой оправе и кинул выразительный взгляд в сторону Дазая.       — Не понимаю, на что ты намекаешь, Куникида-кун.       — Ну конечно.       — По какому поводу собрание? — спросила молчавшая до этого Гин.       — У нас есть кандидат на место Оды, — Куникида обернулся к сидевшему за пультом технику, — Я помню, что у тебя занятия, ты можешь не приходить.       — А, точно, — кивнули ему в ответ, — брат говорил, что нашёл кого-то.       — Эй-эй-эй, погодите-ка секундочку, — вмешался в разговор Дазай, — что ещё за кандидат на место Одасаку?       — Какой-то парень с факультета физики, сэмпай Акутагавы-куна, — повернулся к нему Куникида, — Акутагава-кун рассказал ему про клуб, и тот заинтересовался.       — Знаю я это «заинтересовался», — усмехнулся Дазай, — придёт, посмотрит и уйдёт. Стоит ли ради этого устраивать собрание?       — Возможно, если каждый из нас проявит себя на собрании, как пунктуальный, собранный и серьёзный человек, который с ответственностью подходит ко всему, чем мы здесь занимаемся, — произнёс Куникида, делая акценты на словах и сверля товарища по клубу суровым взглядом, — то мы сможем произвести хорошее впечатление и заполучить нового участника.       — От твоего занудства, Куникида, он точно сбежит.       — Я не зануда, ты, машина для траты бинтов! Всё потому, что ты…       — И зачем нам вообще новый участник? — прервал Дазай готовящуюся возмущённую тираду, — Мы и так отлично справляемся.       — Дазай, мы это уже обсуждали, — Куникида устало сжал пальцами переносицу, — после выпуска Оды у нас несколько крупных дыр в эфирном времени. Мы пытались заполнить их, увеличив количество часов, но это слишком большая нагрузка. И ты, кстати, больше всех тогда ныл. А ещё нам могут урезать финансирование — а оно у нас и так небольшое.       Дазай с жалобными глазами повернулся к Ёсано.       — Ёсано…       — Прости, дорогой, но я согласна с Куникидой, — пожала плечами та, спокойно попивая кофе, — чтобы хоть как-то развиваться, нам нужны новые участники. Ты и сам всё прекрасно понимаешь.       Дазай фыркнул. Конечно же, он всё понимает. Но всё-таки…       — Предатели! — заныл он, — Как вы можете так легко заменять Одасаку!       — Я уверена, что Ода будет только рад тому, что клуб не стоит на месте, — закатила глаза Ёсано, — И вообще, хватит жаловаться — ты чуть ли не каждые выходные с ним видишься, чаще, чем кто-либо из нас.       — Дело не в этом! — надулся Дазай, — Никто не может заменить Одасаку и его программу! Что этот новый парень может нам предложить?       — Акутагава-кун говорил, что он хотел бы вести передачу про музыку, — Куникида задумчиво заглянул в свою записную книжку.       — Ужас! — ахнул Дазай, — Он же забьёт наш ночной эфир попсой!       — Почему обязательно попсой?       — Слушай, я сама его придушу, если он будет включать здесь всякое мейнстримное дерьмо, — сказала Ёсано, — Но ведь попса тоже бывает разная. А вообще, кто бы говорил, Дазай. Я видела твой плейлист.       — Думаю, мы не сможем ничего сказать, пока не встретимся с этим человеком лично, — вмешалась в разговор Гин, — может, он действительно не подойдёт нам. Или мы не подойдём ему. Но нужно же хотя бы попробовать?       — Самая мудрая мысль за сегодня, — кивнула Ёсано, и Дазай с неохотой мысленно с ней согласился.       — Вот и славно, — с облегчением вздохнул Куникида, — Значит, завтра в полдевятого. Не опаздывать, — он послал Дазаю ещё один выразительный взгляд и, взмахнув в воздухе хвостом светлых волос, исчез за дверью.       — Это ужасно-о-о! — протянул тот, плюхаясь на диван, — Все против меня!       — Никто не против тебя, детка, — усмехнулась Ёсано, допивая свой кофе, — но мы и не против новичка. Мы ведь даже не видели его. Почему ты так взвинчен? — она повертела пустой стаканчик, разглядывая след от помады, и прицельным броском отправила его в мусорное ведро.       — Я просто расстроен, что наш новенький — мужчина, а не какая-нибудь красотка, — развёл руками Дазай.       Ёсано вскинула аккуратную бровь.       — Мы все знаем, что на самом деле тебе нет разницы. Так всё-таки?       Дазай не сразу нашёлся с ответом, бездумно теребя бинты на запястье. Он и сам толком не мог сказать, почему. Не то чтобы он был настолько против новичка — клубу действительно не хватало людей. Но всё же…       Что-то в том, что место Одасаку, заботливого и безопасного Одасаку, его лучшего друга, займёт какой-то незнакомец, что-то в том, что Дазаю снова придётся выстраивать здоровые товарищеские отношения с кем-то новым, в то время как ему понадобилось около двух лет, чтобы почувствовать себя полностью комфортно в клубе, что-то в том, как жизнь неумолимо текла вперёд, игнорируя тех, кто не мог, а иногда и не хотел за ней поспевать — всё это оставляло Дазая с неясной тоской и зудящей неуверенностью. Было сложнее игнорировать эти чувства сейчас, под конец дня, когда он был уставшим и хотел просто повалиться на пол и уснуть.       — Дазай?       Он понял, что слишком долго молчит, поймав на себе испытывающий взгляд Ёсано.       — Просто у меня плохое предчувствие, — прощебетал он, весело улыбаясь, — мой гороскоп на завтра сулит мне сильное потрясение.       Ёсано вздохнула, оставляя попытки добиться от него правды.       — Что ж, мой гороскоп говорит, чтобы я отправила вас двоих по домам, а сама готовилась к эфиру, — она сделала побуждающий жест рукой, — Давайте, выметайтесь.       — Я оставила тебе все нужные настройки и подключила телефон, — Гин закончила шнуровать огромные кожаные сапоги, которые сбросила на время работы за столом, и встала, разглаживая своё воздушное многослойное платье светло-серого цвета.       Техники никогда не ждали ведущих последних эфиров — теперь это была только Ёсано, раньше это был ещё и Одасаку. Их программы начинались где-то в десять, в пол-одиннадцатого вечера и могли продолжаться за полночь, не имея никаких строгих ограничений по времени. И если Акутагава-старший ещё мог иногда засидеться, то Гин, единственная несовершеннолетняя в их клубе, всегда уходила вместе с Дазаем, который провожал её до дома.       — Спасибо, солнышко, — Ёсано послала ей ласковую улыбку и повернулась к Дазаю, — Дазай, не вздумай вырубаться на диване. Дуй домой и спи там.       — Ну маааам… — захныкал бинтованный, и правда ощущая сонливость.       — Хочешь, чтобы я была твоей мамочкой? — женщина поиграла бровями.       — Почему у тебя всё приобретает сексуальный подтекст?       — Завидуй молча, сладкий. Давай, давай, пока я не сделала тебя героем моей сегодняшней программы.       Дазай нехотя поднялся с дивана и снял с вешалки свой бежевый плащ.       Когда они с Гин вышли на улицу и направились к выходу с обширной территории Университета Хоккайдо, было уже пол-одиннадцатого. Ноябрь только начался, но ночи стремительно становились всё холоднее, и Дазай в который раз ощутил разницу между климатами Токио и Саппоро, когда резкий порыв ветра заставил Гин нахохлиться, пряча руки в карманах шипастой кожанки, а его самого плотнее закутаться в плащ.       Но Дазай никогда не возражал против холода.       — Ты рано, — сказала Ёсано, когда на следующий день он вошёл в клубную комнату.       — Так ты приветствуешь своих друзей, да? — спросил Дазай с видом оскорблённого достоинства, — Неужели это так странно?       Хотя она, конечно, была права. Дазай был известен своей непунктуальностью. В первый свой год в клубе он постоянно рушил тайминг передач на полчаса, а то и больше, в какой-то момент поставив Куникиду на грань нервного срыва. Со временем задержки сократились до десяти минут — достаточно, чтобы по-прежнему раздражать главного идеалиста, но и не так много, чтобы действительно кого-то расстроить. В итоге все привыкли к опозданиям Дазая, которые стали неотъемлемым элементом стабильной работы.       Тем удивительнее был сегодняшний день. Странная нервозность, вселившаяся в Дазая со вчерашнего вечера, привела его в клубную комнату не просто вовремя, а даже раньше — Куникида всё ещё был в студии, заканчивал свою новостную передачу. Воспользовавшись тем, что глава клуба (всё ещё немного странно называть так Куникиду) не смотрит, Ёсано печатала на клубном принтере что-то, что в равной степени могло быть и медицинским проектом, и активистской брошюрой.       — Да, странно, — сказала она, — и ты сам в этом виноват. Серьёзно, что ты здесь делаешь так рано?       — Он пфвосто февеневнищал ива новеньхогхо, — пробубнил Рампо, роняя крошки печенья на обивку дивана.       Дазай бросил ему купленную заранее упаковку конфет.       — Что-что? — переспросила Ёсано.       — Ничего, — сказал Рампо, сглотнув, и спрятал конфеты в свою сумку, — я просто поздоровался.       — Хоть кто-то, — горестно вздохнул бинтованный.       — Добрый вечер, Дазай-сан, — послышался тихий хриплый голос.       Это подал признаки жизни старший Акутагава. В своей готической одежде (вычурная рубашка, шейный платок и всё такое), он выглядел очень сюрреалистично, скрючившись за столом, полным приборов и проводов.       — Немного запоздало, Рюноске, но спасибо!       Дазай повесил свой плащ и плюхнулся на диван рядом с Рампо, втягиваясь в их с Ёсано бесцельную болтовню. Спустя пару минут, ровно по расписанию, из студии вышел Куникида. Увидев бинтованного, он снял очки, тщательно протёр их и надел обратно.       — Что ты здесь делаешь? — спросил он, когда Дазай никуда не исчез.       — Вам всем обязательно быть такими грубыми? — плаксиво откликнулся тот, — Если вы не хотите меня видеть, могли бы так и сказать!       — Нет-нет, — смутился Куникида, — я ничего такого не имел в виду. То есть, я удивлён, конечно, но я не хотел сказать, будто тебе здесь не рады…       — Расслабься, детка, он просто издевается над тобой, — фыркнула Ёсано, незаметно пряча стопку распечатанных листов в свою сумку.       Глава клуба перевёл взгляд с Дазая на Ёсано и обратно и раздражённо вздохнул.       — Что ж, давайте не будем отвлекаться. Мы и так потратили лишнюю минуту, а наш новичок вот-вот придёт. Нужно навести здесь порядок, — он выразительно взглянул круг из крошек вокруг Рампо.       — О! — воскликнул Дазай, — Я знаю, что мы сделаем! Давайте споём ему «Вы наш гость»!       — Дазай, мы не будем приветствовать новичка диснеевской песней. Вообще какой-либо песней.       — Вот поэтому тебе так трудно найти новых участников, Куникида-кун. Давно доказано, что песня — лучший способ, чтобы поприветствовать человека, сообщить ему всю нужную информацию в запоминающейся форме и создать дружелюбную атмосферу.       — Правда? — Куникида открыл свой блокнот и начал поспешно в нём строчить, — Я этого не знал…       — Я шучу.       Ручка Куникиды с треском сломалась пополам. С воплем «Дазай!» он схватил бинтованного за шею, рывком поднимая того с дивана, и стал трясти, рыча от злости. Ёсано закатила глаза, Рампо продолжил невозмутимо жевать, Акутагава даже не поднял голову от компьютера, а сам Дазай только задушено захихикал в ответ на лившиеся на него потоком оскорбления.       Некоторые вещи никогда не меняются.       Кто-то выразительно кашлянул, заставив всех пятерых дружно повернуть свои головы в сторону двери.       — Весело здесь у вас, — сказал незнакомец, взиравший на развернувшуюся сцену со смесью скепсиса и любопытства.       Дазай моргнул. Все мысли как-то незаметно улетучились у него из головы, пока он смотрел и смотрел на гостя, подмечая каждую мелочь. Тот был невысоким, однако бордовая рубашка, которую он носил, обтягивала его тело во всех нужных местах, подчёркивая крепкие мышцы рук и груди. Точно также облепляли его ноги чёрные рваные джинсы, поддерживаемые ремнём с заклёпками и несколькими рядами цепей. Верхнюю одежду — кожаную куртку — незнакомец держал на плече, зацепившись пальцем за петельку и демонстрируя таким образом свои руки, облачённые в перчатки без пальцев. Завершали образ кожаный чокер, обхвативший чужое горло, и шляпа с декоративной цепочкой. Из-под шляпы выбивались непослушные волосы — длинные, ложащиеся хвостом на плечо с одной стороны и более короткие с другой (как если бы незнакомец выбрил один висок, а потом оставил волосы свободно отрастать). Они были удивительного светло-рыжего цвета, отливающего карамелью в свете комнатных ламп.       Наблюдая за сиянием этих необыкновенных волос, Дазай почувствовал, как что-то внутри него сжалось. Он обводил мужчину взглядом снова и снова, не в силах оторваться, отмечая всё больше деталей — пирсинг на ушах, пронзительный блеск голубых глаз, чёрный лак на ногтях, дерзкий изгиб губ — и с каждым новым наблюдением всё сильнее ощущая странную щекотку в глубине своего живота и уже немного паникуя из-за этого.       — Добрый вечер, сэмпай, — голос Рюноске вывел всех из ступора.       Куникида отпустил Дазая и неловко откашлялся.       — Здравствуйте. Вы по поводу вступления в клуб, да? Извините за эту сцену. Проходите, располагайтесь.       «Вот оно что», — с облегчением подумал Дазай. Теперь он понял, что это за чувство. Незнакомец был тем самым парнем, который метил на место Одасаку, и похоже, что все опасения Дазая на его счёт оправдались. Низкий, даже крошечный, с дурацкими волосами, уложенными в дурацкую причёску, одетый в безвкусную одежду с нелепым количеством кожи и металла, новенький был так отвратителен, что Дазай с первого взгляда на него ощутил неприязнь — настолько сильную, что аж живот скрутило.       Гость кивнул Куникиде, помахал Акутагаве и, пройдя в комнату, повесил свою куртку рядом с плащом Дазая, заставив того внутренне содрогнуться.       — Меня зовут Куникида Доппо, я нынешний глава клуба, — вежливо представился Куникида, протягивая незнакомцу руку, — а вы…?       — Накахара Чуя, для большинства просто Чуя, — они пожали руки, — И не нужно формальностей, мы одного возраста.       «Чуя», — мысленно повторил Дазай, пробуя имя на вкус. Ужасное, надоедливое, жаждущее внимания имя слизняком извивалось на его языке, упрашивая произнести его ещё раз.       — Приятно познакомиться, Чуя. Пожалуйста, присаживайся.       Все переместились за прямоугольный стол в середине комнаты.       — Итак, — Куникида поправил очки и открыл свой блокнот, — скажи, ты когда-нибудь раньше слушал наш канал?       — Может, пару раз, — пожал плечами Чуя, — но обычно я не слушаю радио.       Дазай хмыкнул. Наверняка Чуя был из тех придурков, которые считали, что радио устарело.       — Тогда позволь рассказать, чем мы вообще здесь занимаемся. Нас финансирует университет, и у нас есть руководитель из педсостава, но мы не выполняем какие-либо заказы. У меня короткая передача новостей, и это, наверное, самая формальная часть.       Куникида произнёс это с противоречивым выражением лица. С одной стороны, он был самым ответственным парнем в их клубе, блюстителем правил, который всегда старался держать лицо, и больше всего он жаждал таких же серьёзности и организованности от всех остальных. С другой стороны, Куникида тоже был своего рода бунтарём, который отстаивал свои идеалы, даже если это значило пойти против руководства университета. Именно поэтому он пошёл не в редакцию газеты, как хотел изначально, а послушался совета своего сэмпая с факультета педагогики, Оды Сакуноске, и вступил в радио-клуб.       — Мы просто стараемся делать то, что интересно аудитории и нам самим.       — И какие темы у вас есть? — спросил Чуя, оглядывая всех.       — У Ёсано-сан передача про здоровье…       — Я рассказываю, как лечить похмелье, избавляться от прыщей и делать безопасный бондаж, — перебила его Ёсано и с хищной улыбкой протянула новенькому руку, — Акико Ёсано.       — Я догадался, — Чуя ответил на рукопожатие, отражая её ухмылку, — Как раз твою передачу я и слышал. Ты точно такая же, как я себе представлял.       — О, вот как? — глаза женщины игриво блеснули, — И какой же ты меня представлял?       Куникида кашлянул, прерывая их.       — Рампо у нас ведёт расследования в прямом эфире, — продолжил он.       — Я Рампо Эдогава, — брюнет небрежно стряхнул крошки от печенья со своего пончо и стал открывать коробку с моти, — Но ты можешь звать меня Величайший детектив.       Чуя недоверчиво фыркнул. «Дурак», — подумал про себя Дазай. Только идиоты недооценивали Рампо. Этот парень мог выглядеть настоящим ребёнком, но он буквально раскрывал любые загадки — а это далеко не всегда были измены, случались и правда невероятные и запутанные истории — не покидая радиостудии. И хотя и он, и Дазай оба поступили в университет Хоккайдо на стипендию, Дазай без каких-либо возражений признавал превосходство Рампо.       — А ты…? — взгляд Чуи внезапно обратился к Дазаю.       У того вдруг щёки обожгло жаром, а язык словно бы присох к нёбу.       — Эй? — позвал Чуя, — Ты умеешь говорить?       Замечательно. Этот ужасный новенький не только заставил тело Дазая подавать странные сигналы, но и лишил его привычного красноречия. Просто отвратительно.       — Прости, что ты спросил? — он широко улыбнулся, — Ты такой маленький, что я еле тебя слышу.       — Ха?! — воскликнул Чуя, и его лицо скривилось, как изюм, — В чём, блядь, твоя проблема?       Куникида снова прочистил горло.       — Не обращай внимания, — примирительно сказал он, — это Дазай, он наш местный клоун. Возвращаясь к вопросу — тематику члены клуба выбирают сами, также как и название и формат. В пределах разумного, конечно. У тебя уже есть какие-нибудь идеи?       — Да, — Чуя бросил ещё один испепеляющий взгляд в сторону бинтованного и снова повернулся к Куникиде, — да, я хотел бы вести музыкальную передачу. У меня есть пара мыслей, хотя я не совсем уверен, как это всё в итоге будет выглядеть. То есть, звучать.       — Хорошо, — Куникида сделал пометку в своём блокноте, — вернёмся к этому чуть позже. Скажи, у тебя есть какой-нибудь опыт в схожей сфере? Выступления, публикации?       — Ну, раньше я играл в группе. Но если говорить о выступлениях с речью, то нет — у меня нет хорошего портфолио для вас, ребята, — Чуя немного неловко улыбнулся.       — Это не обязательно, — ещё одна пометка, — у нас нет сверхвысоких требований к новичкам.       Это так. Их маленькое студенческое радио было создано горсткой энтузиастов, на скромное финансирование от университета, который на самом деле не сильно был в них заинтересован. Никто не требовал от них профессионализма. На самом деле, Дазай был единственным, кто учился журналистике.       — Всё, что имеет значение — захотят ли тебя слушать, и захочешь ли ты сам остаться. Итак, Чуя, — Куникида сложил руки на столе, внимательно глядя на новенького, — почему ты хочешь вступить в наш клуб?       Чуя ответил не сразу — теребя пальцами, он некоторое время молчал, уставившись на стол и задумчиво пожёвывая губы.       — Я совру, если скажу, что я всегда мечтал заниматься радио — я даже не думал об этом. Как я уже сказал, раньше я играл в группе, и после того, как она распалась, мне было просто нечего делать. Я всё ещё хотел заниматься чем-то, связанным с музыкой, может, снимать видео или делать подкасты, но я не знал, куда идти с этим, пока Акутагава-кун не рассказал мне про ваш клуб и про то, что вы ищете людей. И я подумал — почему бы и нет? К тому же… — он запнулся, нахмурившись.       — К тому же…? — подтолкнул его Куникида.       Чуя выпрямился на стуле.       — Я открытый гей, — заявил он, с вызовом сверкая глазами, — из того, что я слышал о вас, ребята, я подумал, у вас не будет с этим проблем.       Сердце Дазая почему-то вдруг пропустило удар. Ёсано хохотнула. Рампо фыркнул.       — Конечно, нет, — горячо заверил Куникида, — ты не слушал нас, так что не знаешь, но когда я говорил, что мы учитываем интересы аудитории, я имел в виду всю аудиторию, во всём её многообразии. Настоящий работник медиа не должен позволять себе быть дискриминирующим.       По лёгкой обвинительной интонации в его голосе Дазай понял, что тот вспомнил о газетчиках.       — Немного жаль, что я не смогу заполучить твою красивую задницу, — вздохнула Ёсано безо всякого реального сожаления, — но Куникида говорит правду. Я считаю, что журналистов, как и врачей, не должны допускать к работе, если они не френдли. А вообще, — она посмотрела на Чую с дружелюбной насмешкой, — тебе следует проверить свой радар, малыш. Тут буквально нет ни одного гетеро.       — Я не малыш, — проворчал Чуя, заметно расслабляясь.       — Как скажешь, сладкий.       «О, нет», — подумал Дазай. Похоже, что Чуя завоевал расположение Ёсано — несправедливо быстро, потому что самому Дазаю понадобилась неделя, чтобы получить от неё слащавое прозвище.       Но, если на секунду забыть о его раздражении, вся эта ситуация была довольно забавной. У радио-клуба «Бродячие псы» действительно сложилась определённая репутация, связанная с тем, что он по какой-то неведомой причине привлекал членов ЛГБТК+. Причём, совершенно случайно. Дазай не знал, что он би, пока не вступил в клуб. Не то чтобы это многое изменило в его жизни — его единственные серьёзные отношения закончились в старшей школе.       Дазай затеребил бинты, стараясь отвлечься от непрошенных воспоминаний.       — Что ж, думаю, мы обсудили основные моменты, — Куникида продолжал делать заметки в блокноте, — последнее, что осталось — график. У нас сейчас несколько окон с десяти вечера и позже. Раньше никак не получится, уж точно не в этом семестре.       Дазай немного воодушевился. График вечернего радио действительно подходил далеко не каждому. Конечно, каждый семестр его немного корректировали, но основной расклад оставался неизменным. Куникида открывал канал передачей новостей. Потом шли либо Дазай, либо Рампо, которым традиционно доставалось более раннее время — первый был жаворонком, а второму часто ставили нулевые пары (а Рампо, при всей его нелюбви к учёбе, всё ещё нужен был диплом для получения лицензии детектива). Ночь принадлежала Ёсано, которая умело жонглировала своими часами сна, успевая и учиться, и работать, и вести передачу, и отдыхать, и потрясающе выглядеть. Помимо неё, с подобным графиком мог справиться только Одасаку.       Вряд ли Чуя сможет так же.       — Это не проблема, — сказал Чуя.       — Отлично, — кивнул Куникида, — тогда, думаю, мы закончили.       — Кто за то, чтобы Чуя вступил к нам, поднимите руку, — встряла Ёсано и сама подняла руку.       Акутагава последовал её примеру, Куникида закатил глаза, но тоже поднял руку. Рампо пробормотал что-то вроде «это будет весело» и присоединился к ним.       Затем все повернулись к Дазаю.       — Что? — выпалил он, — Я не хочу, чтобы он вступал к нам. Он похож на слизняка.       — Говорит тот, кто выглядит, как дохлая рыба, — выплюнул Чуя.       — Говори, что хочешь, чиби, но я не стану голосовать за тебя, так что можешь вернуться в свой чиби-мир.       — Кого ты назвал чиби, ты, ёбаный кусок…       — Эм, Дазай, — вмешалась Ёсано, — Ты же знаешь, что это шуточное голосование, верно? Мы не какая-то секта.       — И почему ты вообще так против? — недоумевал Куникида.       — Меня тошнит от него!       Это даже не было ложью. Присутствие Чуи действительно заставляло Дазая чувствовать себя больным.       — Ясно, — глава клуба страдальчески сжал переносицу пальцами, — что ж, Чуя, если ты не занят сегодня вечером, то я тебе всё объясню и ты сделаешь пробное выступление после передачи Рампо.       — Хорошо.       — Эй, не игнорируйте меня!       — Добро пожаловать в радио-клуб «Бродячие псы», — сказал Куникида, не обращая на Дазая совершенно никакого внимания.       Это просто кошмар.       — Это просто кошмар, Одасаку! Моя жизнь разрушена!       — Почему?       Искренний интерес и почти буддистское спокойствие лучшего друга, как всегда, подействовали на Дазая воодушевляющее.       — Этот мерзкий чиби теперь часть нашего клуба! Он втёрся всем в доверие и теперь наверняка настраивает их против меня! И он оставил повсюду в комнате свои чиби-флюиды, так что даже если я не вижу его ужасное лицо, я чувствую его отвратительный запах!       Дазай не слушал пробный эфир Чуи, но, похоже, что всё прошло хорошо, так как на следующий день тот уже числился в составе «Бродячих псов». Куникида добавил его в чат клуба, а Гин сделала твит о появлении новой передачи с дурацким названием «Смутная печаль». Дазай тут же начал писать возмущённые сообщения в чат, что вылилось в срач с Чуей на двести с лишним сообщений, за который они оба поймали бан. Дазай устроил персональную истерику каждому члену клуба, но те не только не восприняли его протесты в серьёз, но и прямо заявили, что им Чуя понравился. И, как будто этих несчастий было мало, новая передача получила часы по вторникам, пятницам и субботам, а это значило, что Дазай был вынужден сталкиваться с Чуей минимум два раза в неделю.       — Дазай-сан, Ода-сан, — мальчик-официант с неаккуратной стрижкой подошёл к столику, — вот ваш заказ!       — Спасибо, Ацуши, — кивнул Ода, принимая подносы.       — Привет, Ацуши-кун! Как делишки? Как там твой реферат?       — На отлично, — Ацуши улыбнулся бинтованному, — Слушал вас на этой неделе, Дазай-сан. Как всегда, потрясающе! Особенно мне понравилась ваша передача в пятницу, когда вы рассказывали о белых тиграх. Было очень интересно!       Ацуши учился в том же колледже, что и Гин, и подрабатывал в кафе Узумаки по выходным. Он был всеобщим любимчиком, но сам из всех людей почему-то особенно привязался к Дазаю. Сказать, что тот был тронут, значит ничего не сказать.       — Спасибо, Ацуши-кун! Я как раз вспоминал о тебе, когда готовил материал. Ты вылитый белый тигрёнок.       — Если вы так говорите, — Ацуши смущённо рассмеялся, — У вас появился новенький, да? Я слушал эту новую музыкальную программу — ведущий действительно хорош.       Улыбка Дазая дрогнула.       — Что ж, думаю, мне пора возвращаться к работе, — заторопился официант, интуитивно уловив изменение в чужом настроении, — Приятного аппетита.       — Белые тигры, да? Ему и правда нравится твоя передача, — сказал Ода, когда Ацуши отошёл.       — Ацуши очень добр, — пожал плечами Дазай, — мы оба знаем, что в моей передаче нет ничего особенного.       — Я так не думаю, — возразил Ода, но спорить дальше не стал — они достаточно часто вели этот разговор.       Некоторое время они молчали, наслаждаясь хоккайдским рамэном. Дазай задумчиво следил за каплями, ползущими по стёклам окон.       Сегодня в Саппоро было холодно и дождливо — волосы Дазая и Оды были всё ещё влажными после улицы. Кафе Узумаки в такую погоду казалось особенно привлекательным для посетителей, с его уютными диванчиками, мягким тёплым светом и спокойной музыкой. Оно напоминало Дазаю бар Люпин, в котором они с Одасаку и Анго — тогда Анго ещё был с ними — засиживались на первом курсе. Это было до того, как все решили, что Дазаю нужно меньше выпивать и больше есть.       — Так ты объяснишь мне, — сказал наконец Ода, — почему ты так ненавидишь новичка?       У Дазая, как всегда, возникло желание просто отшутиться. Но у Одасаку, доброго и прямолинейного Одасаку, с его спокойным взглядом, потрёпанным пальто и небрежной щетиной, была удивительная способность — он вызывал у Дазая Осаму желание честно отвечать на вопросы.       Дазай устало вздохнул. Если бы только у него был ответ на этот вопрос.       — Я не знаю.       Он сделал паузу, пытаясь подобрать слова. Ода спокойно ждал.       — Я не знаю, — повторил Дазай, — всё в нём меня одинаково бесит. Как только я его увидел, я просто… меня будто молнией ударило. Не помню, чтоб когда-либо кого-то так ненавидел. Я хочу, чтобы чиби-Чуя был как можно дальше от меня, и одновременно с этим хочу, чтобы он всегда был рядом, чтобы я мог беспокоить его так же сильно, как он беспокоит меня. Это так сложно, — он со стоном уронил голову на стол.       Когда он снова поднял её в ожидании ответа от Оды, у друга было очень сложное выражение лица.       — Дазай, — сказал он, — может, тебе стоит узнать его получше?       Дазай в недоумении хлопнул ресницами.       — Зачем?       — Ты знаешь его меньше недели, и за это время вы общались лично не дольше получаса. Возможно, тебе нужно присмотреться к нему, чтобы понять, почему ты… — Ода запнулся, — почему он вызывает у тебя такую реакцию.       Дазай фыркнул.       — За кого ты меня принимаешь, Одасаку? Я уже просмотрел все его странички в соцсетях. Мне нужно больше информации, если я хочу испортить жизнь слизняка так же, как он испортил мою.       Он выжал из интернета всё, что только можно было. Нашёл информацию о группах, в которых Чуя играл, выяснил имена его друзей, бывших бойфрендов и ближайших родственников, узнал, какую музыку он слушает и какую еду любит, и просмотрел неоправданно большое количество мемов о физике и французских цитат.       Этого было недостаточно.       — О, я имел в виду немного не это, — сказал Ода, — тебе нужно узнать, что он за человек. Пообщайся с ним немного. Или хотя бы послушай его передачу для начала.       Дазай застыл, не понимая, как он сам до этого не додумался. И правда, разве можно нарыть серьёзный компромат только лишь с помощью соцсетей? Чтобы залезть Чуе под кожу и выведать все его тёмные мысли, нужно что-то посерьёзнее.       — О, да, — он коварно захихикал, — так я и сделаю.       — Почему мне кажется, что ты совсем меня не понял…       Дальше разговор перетёк в другое русло. Дазай посвятил друга в последние события из жизни бродячих псов и пожаловался на грядущую сессию. Ода рассказал о своей работе в начальной школе, о книге, которую он недавно прочитал, и о том, как хорош карри в новом кафе у его дома. Когда они закончили с рамэном, Ацуши принёс им десерт и горячие напитки — чёрный кофе для Оды и чай для Дазая. Мужчины поболтали о всякой случайной чепухе, а затем, когда все темы для разговоров иссякли, ещё долго сидели в уютной тишине.       Они просидели в кафе Узумаки почти два часа, прежде чем наконец расстаться — Одасаку сел на автобус до пригорода, а Дазай медленно пошёл в сторону дома. Он чувствовал себя тёплым, сытым и спокойным. Это всё ещё было немного непривычно, но это было… хорошо.       Добравшись до нужного дома, Дазай свернул во внутренний двор и увидел, что рядом с лестницей на второй этаж кто-то стоит и курит. Это был ухоженный пожилой мужчина, похожий на классического мафиози из фильмов.       — Добрый вечер, Дазай, — при его приближении мужчина выпустил в воздух последнюю порцию дыма и поспешил затушить сигарету.       — Добрый вечер, Хироцу-сан, — студент вежливо поздоровался с домовладельцем, — как идут дела?       — Потихоньку, — пожал плечами Хироцу, — Я тут случайно слишком много собы приготовил. Хочешь?       — Я только недавно поел рамэна.       — Ничего, — отмахнулся мужчина, — поставишь в холодильник и потом съешь.       Не слушая возражений, он взял миску, стоявшую на лестнице, и всучил её Дазаю.       Когда Дазай только приехал в Саппоро из Токио, он долго искал съёмную квартиру. Студенту непросто найти хорошее жильё. А Дазай в то время был не просто студентом, он был студентом без гроша в кармане, не способным выполнять стабильную работу и живущем за счёт помощи родственников, человеком, который и о себе-то позаботиться не мог, не то что о порядке в квартире, восемнадцатилетним парнем, который пил днями напролёт и то и дело порывался повеситься на первой попавшейся ветке. Неудивительно, что арендодатели часто даже не рассматривали кандидатуру Дазая. Он уже почти отчаялся, когда вдруг появился Хироцу. Пообщавшись немного с Дазаем, он внезапно предложил сдать тому несколько пустующих комнат над своей табачной лавкой, при чём за совершенно смешную цену. Дазай до сих пор не понимал его мотивов.       Поблагодарив Хироцу, Дазай поднялся к себе.       Комнаты, которые он снимал, были небольшими и скудно обставленными: футон, шкаф, стол со стулом да самые обыкновенные бытовые удобства — вот и всё убранство. Но Дазая всё устраивало. Ему никогда не приходилось жаловаться на ремонт или излишний шум, а это уже было больше, чем он осмеливался просить. Ну а вещи… не так уж и много личных вещей у него было.       Дазай поставил тяжёлую миску (как много Хироцу приготовил?) в холодильник и поспешил плюхнуться на футон с ноутбуком. Как и ожидалось, оперативная Гин уже отредактировала запись самого первого, пробного эфира Чуи и опубликовала свежую ссылку на архив. Дазай довольно хмыкнул — у него не только было, что послушать, пока он работает над очередным заказом, он также мог получить вдохновение для новых пакостей Чуе.       Кликнув на кнопку воспроизведения, он открыл новый документ. Порою музыка объемлет дух, как море: О бледная звезда, Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе, К тебе я рвусь тогда; И грудь и лёгкие крепчают в яром споре, И, парус свой вия, По бешеным хребтам померкнувшего моря Взбирается ладья. Трепещет грудь моя, полна безумной страстью, И вихрь меня влечет над гибельною пастью, Но вдруг затихнет всё — И вот над пропастью бездонной и зеркальной Опять колеблет дух спокойный и печальный Отчаянье своё!       Дазай замер над клавиатурой, невидящими глазами глядя на на мигающий курсив.       — Так писал о музыке французский поэт Шарль Бодлер. И это страстное стихотворение — лишь капля в море того, что было сказано о музыке. Философы, журналисты, писатели и сами музыканты — все они пытались объяснить, что же такое музыка для человека. Иногда получалось удачно, иногда не очень. Лично я не думаю, что музыку нужно объяснять. Она говорит сама за себя.       Дазай снова открыл вкладку с записью и проверил название. Это просто не мог быть Чуя.       — Меня зовут Чуя Накахара, и это первый выпуск моей передачи «Смутная печаль». Это передача о музыке, но если вы ждёте услышать здесь свою любимую попсу, которая и так лезет изо всех щелей, то я вас разочарую. Я здесь не ради вас и вашего дурного вкуса. Я здесь ради себя самого. Мне плевать, если вы, придурки, не захотите меня слушать. Я просто хочу рассказать о музыке, о настоящей музыке и её забытых сокровищах. Это музыка, которой питается моя душа. Музыка, в которую я влюблён.       Но это был Чуя. Его грубая откровенная манера говорить, его естественный хоккайдский диалект, его глубокий хрипловатый голос. И вместе с тем, это был Чуя, которого Дазай ещё не знал. В первый раз он слышал, чтобы Чуя говорил о чём-то так. В первый раз он слышал, чтобы Чуя читал стихи, в первый раз он слышал, чтобы Чуя говорил с такой страстью, с такой тоской и нежностью.       «Он как будто в любви признаётся», — подумал Дазай, и в горле у него внезапно пересохло. Последнее, о чём ему хотелось думать, это брачные ритуалы слизняков.       — И первой песней, которая прозвучит в моей передаче, станет песня, в существование которой я до сих пор не могу поверить. Это песня группы Queen — и клянусь, я выбью из вас всё дерьмо, если вы спросите, кто это. Песня была записана ещё в 1988, в рамках работы над альбомом The Miracle, но в итоговый список композиций так и не вошла и была забыта на долгий срок. И только в этом году, спустя более тридцати лет со смерти Фредди, песню буквально восстановили по кусочкам и наконец выпустили. В первый раз я слушал её, затаив дыхание. Пролежав столько лет в море забвения, из крошечной пылинки она превратилась в настоящую жемчужину. «Маленькая жемчужина от Фредди» — именно так назвал её Роджер Тейлор. В нашем эфире — «Face it alone»…       Целиком выпуск длился почти час — довольно много для новичка, на самом деле. Ближе к концу было слышно, что Чуя стал уставать — его язык заплетался, он запинался и делал паузы — но мужественно продержался до самого конца.       Когда затих последний аккорд последней песни, Дазай ещё некоторое время сидел в полной тишине, бессмысленно уставившись на по-прежнему пустой документ. Сердце громко билось в его груди.       «Теперь я ещё больше ненавижу Чую», — сказал он сам себе.       И включил запись заново.       Как-то незаметно время перевалилось через середину ноября и теперь неумолимо двигалось к его концу. Закончив с десяток чужих курсовых и рефератов и передав их заказчикам за щедрое вознаграждение, Дазай несколько дней бездельничал, прежде чем наконец решил взяться за собственную учёбу.       Решить-то он решил, вот только его собственный мозг категорически не хотел соглашаться с этой идеей, убеждая его и дальше прокрастинировать. Работать над текстами для радио тоже не хотелось — да и случаи, когда он действительно вёл передачу по сценарию, можно было пересчитать по пальцам. Наконец Дазай со вздохом закрыл крышку ноутбука и отправился на прогулку в надежде прочистить голову.       Он прошёлся по парку Одори, наслаждаясь печальной красотой увядающей природы, съел немного сладкого картофеля из уличной лавки и, подумав немного, направился в сторону телевизионной башни Саппоро. В это время года здесь было не так много туристов, и Дазай, купив билет без лишних очередей, поднялся на лифте на обзорную площадку.       Первым, что он увидел, было заходящее солнце, залившее всю площадку нежным золотистым светом.       Вторым, что он увидел, были рыжие волосы, такие же яркие и сияющие, как и это солнце.       Чуя стоял у одного из окон, засунув руки в карманы и покачивая головой в такт музыке, играющей в наушниках. Угол, под которым он стоял, позволял Дазаю более или менее видеть его лицо, то, как он смешно щурился от солнца и мягко улыбался своим мыслям. Дазай застыл, как истукан. Часть его желала подойти и хлопнуть другого мужчину по плечам, заставить того подпрыгнуть и завизжать, как маленькая девочка. Но тело Дазая просто отказывалось двигаться. Он стоял и смотрел, смотрел, смотрел, чувствуя, будто в его груди полыхает пожар.       Чуя, словно бы почувствовав, что на него смотрят, обернулся. При виде бинтованного его лицо сначала приняло комичное выражение удивления, а затем сделалось кислым, как лимон.       — Да вы издеваетесь, — сказал он.       Прошло около двух недель с появления Чуи в радио-клубе, и их с Дазаем отношения окончательно пришли к состоянию стабильной вражды. Теперь, уходя из студии по четвергам и субботам, Дазай оставлял на стуле кнопки и прятал микрофон куда повыше. Чуя в свою очередь приходил пораньше, чтобы подменить воду в бутылке на газированную и прилепить на плащ Дазая какую-нибудь пакость. Они кривились, видя друг друга, постоянно норовили придумать прозвище или шутку пообиднее, писали друг другу оскорбительные сообщения (лично, потому что ни один из них не хотел снова получить бан от Куникиды) и жаловались друг на друга в твиттере.       Всего две недели, а Дазай уже и не помнил, на что похожа жизнь без надоедливого рыжего слизняка. Особенно учитывая то, что он послушал каждый выпуск «Смутной печали» по нескольку раз — чтобы в будущем с помощью этого досадить чиби, конечно же.       — Какого хуя тебе надо от меня? — спросил Чуя, снимая наушники.       — У Чуи завышенная самооценка, — фыркнул Дазай, — Я просто пришёл полюбоваться видом. Это известное место.       — И тебе обязательно было прийти сюда именно сегодня, — пробурчал Чуя, — как будто бы ты ни разу не был здесь.       На самом деле, Дазай не часто посещал телевизионную башню. В первое его посещение она его совершенно не впечатлила — всё-таки, он не раз бывал в Токийской телебашне, ему было, с чем сравнивать. Но вид всё же был хорош. Так что впоследствии Дазай ещё пару раз заглядывал в телебашню Саппоро, когда у него было подходящее настроение.       Но кто бы мог подумать, что из двух миллионов человек, живущих в этом городе, сегодня он встретит здесь именно Чую?       — Я рад не больше тебя, — сказал он Чуе, — Что слизняк делает в таком месте? Нравится смотреть на людей сверху вниз? У тебя комплекс Наполеона, или что?       — С каждым словом, которое вылетает из твоего рта, у меня всё сильнее чешутся руки.       — Ты не пробовал их мыть?       — Пошёл нахуй.       — Ой, ой, как грубо. Это всё, что ты можешь придумать своим маленьким чиби-мозгом?       — Аргх! — рыкнул Чуя, — Я даже не старался! Не хватало ещё тратить энергию на бесполезную перебинтованную скумбрию.       — Ты прав, тебе нужно поберечься, — глубокомысленно кивнул Дазай, — если Чуя будет много думать, его мозг перегреется и в конце концов взорвётся.       — Хватит называть меня тупым!       — Я не называл.       — Напрямую нет, но ты имел это в виду!       — Удивлён, что чиби умеет читать между строк, — усмехнулся Дазай, — Всё-таки он и правда тупой.       — Я не тупой, — раздражённо прорычал рыжеволосый, — что ты вообще обо мне знаешь?       — Я знаю, что Чуя — грубый деревенщина, — фыркнул бинтованный, — как тебя вообще в университет взяли?       Выражение лица Чуи заставило его насторожиться — уж слишком серьёзным оно было.       — Я не тупой, — повторил Чуя.       «Неужели это и правда его задело?», — в недоумении подумал Дазай.       — Может, я и не родился в мегаполисе, но это не даёт тебе права думать, будто ты умнее меня!       — Ну, из нас двоих я стипендиат, — заметил Дазай.       — Ну конечно, — зло ухмыльнулся Чуя, — Если ты такой ахуенно умный, то что же ты не остался в Токио?       Ох. Это то, что Дазай действительно ненавидел.       — Чуя не знает, о чём говорит, — сказал он, и сам поморщился от того, насколько неуверенно звучал его собственный голос.       — А я думаю, что знаю.       Чуя вскинул голову, глядя прямо на Дазая полными обиды и разочарования глазами.       — Я долго терпел твоё дерьмо, думал, ты просто выёбываешься, раз уж я занял место твоего друга и всё такое. Но знаешь, это как бы не повод быть заносчивым мудаком. А это именно то, что ты есть — ты заносчивый мудак, Дазай Осаму. Обыкновенный заносчивый столичный мудак, который на самом деле ничего из себя не представляет, — он шагнул вперёд, тыча пальцем в чужую грудь, — Взять хоть твою передачу. Она так популярна лишь потому, что ты красавчик и тебя любят девушки, а в остальном она такая же пустышка, как и ты сам. Поправь меня, если я не прав, но разве хороший журналист не должен обладать чем-то большим, чем просто смазливая мордашка?       «Но ты даже не слушал мою передачу», — подумал Дазай.       «Но ведь он не так уж и не прав», — добавил противный голосок в его голове.       Действительно ли он добился успеха лишь как «красавчик»? Но ведь он даже не был таким красивым. Дазай видел себя в зеркале — да, у него были симпатичные черты лица, но это всё. Он не умел ухаживать за собой, его кожа часто была сухой, на щеках и подбородке осталось несколько шрамов от подростковых угрей, от него не всегда приятно пахло, а его волосы постоянно были в беспорядке. Он был по-прежнему худощав и не очень силён физически, даже при том, что многие люди в его окружении то и дело пытались его накормить. А если бы кто-то увидел, что у него под бинтами…       Красавчик? Не смешите. Вся популярность Дазая строилась на том, что он убедил людей в том, что он популярен. Он был не более, чем харизматичным манипулятором.       — Да, я просто какой-то панк из провинции, — продолжал тем временем Чуя, — Но знаешь что, блядь? Я добился всего сам, исключительно своим трудом, без харизмы и рекомендаций токийского мальчика.       Чуя вдруг выдохнул и устало ссутулился, будто эта тирада отняла у него все силы.       — Просто… иди нахуй.       Он нацепил наушники обратно и, толкнув Дазая плечом, затопал к лифту.       Дазай стоял неподвижно, пока не услышал звук закрывающихся дверей. Потом, чувствуя какое-то необъяснимое оцепенение, медленно подошёл к стеклу. На горизонте вовсю пылал закат, но он уже не казался таким уж ярким.       В первый день декабря, как по расписанию, пошёл первый настоящий снег. Не те ноябрьские полумокрые хлопья, которые стремительно таяли, оставляя за собой слякоть и грязные лужи, а чистый белый пушистый снег. К вечеру температура упала до минус четырёх. Дазай шёл к зданию студенческих СМИ, дрожа как осиновый лист. Его старое тонкое пальто, которое он носил, на самом деле было демисезонным. У Дазая ещё была тёплая парка, но он отказывался надевать её, пока температура не падала ниже минус десяти. Это будто создавало некоторый контраст, давало небольшую иллюзию тепла. Ёсано называла его логику бредом, но Дазай лучше знал свои пределы. Тем более, что в какой-то степени ему немного нравилось мёрзнуть. Во всяком случае, холод лучше, чем жара. Дазай ненавидел лето в Токио, не мог пить и есть слишком горячее и терпеть не мог, когда его собственная кожа была чересчур тёплой.       В клубе его встретили Акутагава-старший и Куникида. Между передачами были перерывы по пятнадцать минут — для небольшого количества музыки и большого количества рекламы (реклама позволяла бродячим псам выручить немного денег сверх финансирования университетом, но никто из участников не хотел, чтобы её вставляли в середину программ), а Дазай приходил впритык или вообще с опозданием, но глава клуба всегда мужественно ждал, чтобы передать ему ключи. И немного поорать на него, конечно.       Хотя в этот раз обошлось без воплей. Тяжело вздохнув, Куникида щёлкнул переключателем на обогревателе и, дождавшись, пока Дазай переобуется и повесит своё пальто, без лишних слов втолкнул его в студию. Дазай, хихикнул, плюхаясь в кресло. Сквозь стекло он мог видеть, как Куникида переставляет его одежду и обувь ближе к батарее. Такая мамочка.       — Добрый вечер, дамы, господа, небинарные люди и те, кто не ассоциирует себя ни с чем из этого. С вами передача «Исповедь неполноценного человека» и её незаменимый ведущий, Дазай Осаму.       И он действительно был незаменим. Это была его передача, и какой бы бездарной она не была, никто не мог вести её так же, как и он. Не просто так она называлась «Исповедь неполноценного человека».       — Сегодня у нас четверг, и вы знаете, что это значит! Это значит, что сегодня у нас рубрика «История, культура, повседневность» — рубрика о прошлом и настоящем, о том, что их различает и объединяет. В начале я, как всегда, расскажу о том, чем знаменателен сегодняшний день. Затем я перейду непосредственно к теме сегодняшнего выпуска, а в конце программы, по традиции, отвечу на ваши вопросы.       «О чём ты хочешь рассказать?» — вспомнился ему вопрос Куникиды, который он задал ему в его первый день. И Дазай не смог ответить. Каждый раз, когда кто-то спрашивал, чего он хочет, мысли как-то сразу вылетали из головы. И тем более, он не мог сказать, о чём он хочет говорить. Было так много вещей, о которых было, что сказать, и Дазай просто не способен был выбрать что-то одно.       Была ли это жадность? Было ли это безразличие? Было ли это элементарное отсутствие у Дазая собственных стремлений? Кто знает.       «Да о чём угодно», — сказал он Куникиде со смехом. Он надеялся, что тот просто скажет ему, что делать, а Дазай просто бездумно выполнит это. Но Куникида, этот неисправимый перфекционист, только кивнул, набросал ему схему из четырёх блоков, чтобы было, на что ориентироваться, и сказал выбрать что-нибудь до следующего вечера.       Ни он, ни Ода, ни кто-либо ещё в радио-клубе — они никогда не выбирали за него.       — Сегодня 1 декабря 2022 года. Начиная с 1988 в этот день отмечается Всемирный день борьбы со СПИДом. Его целью является повышение осведомлённости о ВИЧ и СПИДе, а также демонстрация международной солидарности перед лицом этой проблемы. Хочу напомнить вам, что у моей коллеги, Ёсано Акико, есть подборка материалов на эту тему, и мы дублируем эту подборку в твиттере нашего радиоканала. Также хочу сказать, что «Ты не умрёшь» сегодня пройдёт в расширенном формате, так что доктор Ёсано с удовольствием ответит на все волнующие вас вопросы. Сам я не врач, так что могу лишь повторить факты, которые давным-давно должны были стать прописными истинами. Вы не заразитесь ВИЧ, работая и обучаясь рядом инфицированным, читая с ним книги из одной библиотеки и играя вместе с ним в одной бейсбольной команде. Более того, вы можете обниматься с этим человеком, спать с ним в одной постели и пить с ним из одной чашки. Человек с ВИЧ может прожить полноценную и долгую жизнь, если только захочет.       Дазай вспомнил, как говорил то же самое в прошлом году. А потом он, Одасаку и Анго сидели в кафе Узумаки, и Анго неловко попросил его не делать больше подобных заявлений, потому что они вредят профилактике заражения.       Анго мог пойти нахуй.       — Ещё сегодня отмечается День Антарктиды. Самый южный континент Земли был открыт в 1820 г. русскими мореплавателями М.П. Лазаревым и Ф.Ф. Беллинсгаузеном. Он до сих пор считается самым малоизученным на планете. Дата Дня Антарктиды приурочена к подписанию 1 декабря 1959 г. международного договора об Антарктике, который закрепляет использование материка исключительно в мирных целях. Обязательно послушайте мою завтрашнюю программу — я с удовольствием расскажу вам всё, что знаю об антарктической природе. А знаю я немало — честно говоря, в детстве я мечтал уехать в Антарктиду. Я бы мог выйти на улицу, лечь среди сияющих льдов, как Белоснежка в хрустальный гроб, и уснуть навечно, убаюканный светом северного сияния… Но в Хоккайдо тоже ничего так.       Хоккайдо был лучше Антаркиды хотя бы потому, что в Антарктиде было слишком холодно даже для Дазая. А ещё там не было такого великолепного краба. И не было бродячих псов. Не было Одасаку с его добрыми глазами и любовью к острому карри, не было Куникиды, который бы злился на Дазая за его розыгрыши, не было Ёсано с её раскрепощённым юмором, не было Рампо, с которым всегда было интересно общаться, не было Акутагавы-гота и Акутагавы-панка и не было глупого Чуи (Дазай не хотел включать чиби в список, но что уж тут поделаешь, раз тот идёт в комплекте).       В Антарктиде не было всего того, что Дазай так ценил сейчас в своей жизни.       — Хочу передать привет всем фанатам детективов, потому что именно сегодня в 1887 году издательством Ward and Lock в журнале Beeton’s Christmas Annual было опубликовано первое произведение о Шерлоке Холмсе — «Этюд в багровых тонах». 27-летний Артур Конан Дойл написал повесть всего за три недели, но он столкнулся со множеством отказов, прежде чем она была опубликована. Подумать только, а ведь сейчас Шерлока Холмса не знают разве что младенцы. Вот так недооценённые книги меняют мир… Ах, кажется, я превращаюсь в моего друга Одасаку.       Не было человека, который любил бы книги больше, чем Одасаку. Именно благодаря книгам Дазай с ним и познакомился.       Это случилось спустя полгода после его поступления. Дазай пришёл в библиотеку в поисках материалов для своего исследования на тему образа самоубийства в японской литературе. Одасаку тогда работал волонтёром в библиотеке, и он потратил четыре часа на то, чтобы помочь Дазаю, как будто это было самой естественной вещью на свете.       Так Дазай, унылый одинокий парень из Токио, нашёл своего первого лучшего друга. А потом этот друг привёл его в место, где Дазай нашёл ещё друзей, а также любимое занятие, некоторое подобие дома и хоть какой-то смысл пожить подольше.       Вот так книги могут изменить жизнь людей — даже если это книги о самоубийствах.       — Но на самом деле не нужны никакие знаменательные даты, чтобы первое декабря было особенным. Ведь это первый день зимы. А зима — время волшебства. Вы меня знаете, дорогие слушатели, я обожаю мистику. И поэтому сегодняшнюю свою передачу я посвящу сказкам, мифам и легендам о зиме.       Дазай откинулся на спинку кресла, с головой погружаясь в вещание.       Ёсано называла это «радио-астралом». Дазай называл это «заболтаться». Потому что это то, что он делал каждый раз, приходя в студию — он болтал. Изливал в эфир все свои знания о вещах, которые большинству людей были до лампочки — будь то белые тигры, сказки, теории о летающих автомобилях и права ВИЧ-инфицированных.       Но это была его исповедь, а значит, он мог говорить о чём угодно, не заботясь о том, кто его слушает. Так что Дазай расслабился и целиком перенёсся в мир, где царили ветер Борей, старуха Бейра, проказник Джек Фрост, красавица Юки-онна и другие.       Обратно в реальность он вернулся где-то за десять минут до конца эфира, чтобы ответить на вопросы из твиттера. Были среди них и интересные, и откровенно дурацкие, и провокационные. А бывали и просьбы о помощи.       — Вопрос от monkey-fish. «Знаю, это вопрос не по теме передачи, он скорее личный, но я всё же надеюсь, что вы ответите», — прочитал Дазай, — «Ещё только начало декабря, но родители уже говорят о том, чтобы я приехала к ним на новогодние праздники. Но здесь, в Саппоро, мои парень и девушка, и я очень хочу провести праздники с ними. У меня не было каминг-аута перед родителями, так что я не знаю, как объяснить родителям мой отказ. Они говорят так, будто дело уже решённое — у нас всегда было принято встречать праздники дома, с семьёй. К тому же, я их единственный ребёнок, и я не хочу оставлять их в одиночестве. Посоветуйте, как быть».       Он задумчиво почесал подбородок, вспоминая последний раз, когда собственные родные приглашали его на новогодние праздники. В первую свою зиму в Саппоро Дазай сказал родителям, что будет праздновать с друзьями, и провёл праздники, напиваясь в своей квартире. На следующий год один из его братьев позвонил, чтобы узнать, присоединится ли Дазай к семье в этом году, на что тот снова ответил, что будет с друзьями. И на второй раз это уже была правда — бродячие псы всем составом ездили на лыжный курорт, и хотя Дазай тогда сломал себе руку, эти праздники были не в пример лучше предыдущих.       В этом году ни родители, ни его братья или сёстры уже не спрашивали.       — Знаете, я никогда не говорил, что вы не можете задавать личные вопросы. В разумных пределах, конечно, — на всякий случай уточнил он, — Милая monkey-fish, я могу предложить тебе размышлять вот как. Твой выбор — это выбор не между партнёрами и роднёй. В первую очередь ты должна сосредоточиться на своих собственных чувствах от каждого варианта. Подумай о том, где ты хочешь быть. Не хочу быть банальным, но твой дом не обязательно там, где ты родилась. Дом там, где твоё сердце… А вообще, есть решение ещё проще, ты можешь провести Рождество со своими партнёрами, а Новый год — с родителями. И выбирать не придётся.       Взглянув на время, Дазай удовлетворённо выдохнул. Пора была заканчивать. Он выпрямился на стуле, и вдруг уловил боковым зрением какое-то яркое пятно по ту сторону стекла.       Дазай поднял голову и столкнулся взглядом с Чуей.       Тот моргнул, не сразу осознавая, что его заметили. Потом вдруг покраснел, отводя глаза, и, развернувшись, поспешно ушёл.       Дазай, не помня себя, оттарабанил своё обычное прощание и, еле дождавшись музыки, выбежал из студии. Но Чуи уже не было.       — Не меня ищешь, красавчик? — пошутила Ёсано, расслабленно ожидавшая на диване.       — Что здесь делал чиби? — спросил Дазай, не обращая внимания на её реплику.       — Я попросила его поменять картридж, — пожала плечами женщина.       — Но ты же умеешь это делать, — не понял Дазай.       Не говоря уже о том, что хоть они все и злоупотребляли клубным принтером, краска не должна была кончиться так скоро.       — Ага. Я соврала, — улыбнулась Ёсано, — Знаешь, как это бывает. Вот ты приглашаешь его поменять картридж, а вот вы уже все в краске, на полу…       — Хватит! — прервал её Дазай, неожиданно для самого себя.       Он определённо не собирался представлять себе голого, перемазанного краской Чую.       — Я серьёзно, — сказал он, ощущая непонятный жар на своих щеках, — Что ты задумала?       — Ничего такого, — рассмеялась женщина, — Он сказал, что ещё ни разу не слышал, как ты ведёшь передачу, и я решила, что так дело не пойдёт.       Чуя слушал его. Чуя слушал, как он болтает. Как долго он слушал?       — Но почему? — спросил Дазай.       — Потому что никто не может утверждать, что знает тебя, если он ни разу не слышал твой эфир.       — Зачем слизняку узнавать меня?       Ёсано хихикнула.       — О, детка. Иногда ты такой глупый.       — Ёсано…       — Ладно, ладно, — примирительно подняла руки женщина, — Потом поймёшь. Давай сойдёмся на том, что Чуя был неправ в некоторых своих суждениях о тебе, и мне нужно было, чтобы он это понял.       — Разве не ты всегда говоришь, что люди — не шоколад, чтобы всем нравиться?       Ёсано знала это, как никто другой. Ей постоянно приходилось иметь дело с дерьмовым мнением людей. Каждый раз, когда она посещала пары старых профессоров-сексистов. Каждый раз, когда она вмешивалась в конфликты, когда она беспощадно реагировала на любой ненавистнический комментарий. Каждый раз, когда выяснялось, что очередной мужчина, с которым она спала, засунул голову в задницу именно в тот момент, когда Ёсано предупреждала, что встречается только с женщинами.       Ёсано всегда говорила Дазаю, что он не может контролировать мысли и чувства других людей. Так почему?       — Позволь мне немного побыть эгоисткой, — вздохнула Ёсано, — Ты мой друг, Дазай. Пусть ты и заноза в заднице, ты хороший талантливый парень. И я не хочу, чтобы другой хороший талантливый парень, которого я считаю своим другом, несправедливо хуесосил тебя.       Дазай всё равно не понимал. В чём именно Чуя был несправедлив? И как эфир Дазая должен был его переубедить?       Но что важнее…       — Ты считаешь Чую своим другом?       — …Так, мне пора готовиться к эфиру.       — Стой, ты не ответила!       Сначала Дазай был полон решимости вытянуть из подруги все ответы. Но в итоге он оказался слишком занят тем, что пытался добраться до дома и не превратиться в ледышку, а потом он почти сразу же отправился спать, так что происшествие в студии как-то вылетело у него из головы.       На следующий день, придя в клуб, он обнаружил Чую, сидящего на диване с ноутбуком на коленях.       — Чиби не умеет определять время? — спросил Дазай, странно смущённый.       — Заткнись нахуй, — ответил Чуя, пряча лицо за экраном, — Мне было нечего делать, а здесь хороший вай-фай.       Когда же Дазай вышел из студии после передачи об антарктической природе и начал одеваться, Чуя неожиданно спросил:       — Что это?       — М? — Дазай поднял голову, — Чиби должен выражаться яснее.       — Что это на тебе? — снова спросил Чуя.       — …Моё пальто?       Чуя воззрился на него так, будто он только что заявил, что Земля плоская.       — Ты, блядь, издеваешься надо мной.       На следующий день, в субботу, Чуя тоже был в клубе гораздо раньше, чем необходимо. Стоило Дазаю переобуться и снять пальто, как ему в руки тут же вручили тёплую кружку.       — Что это? — непонимающе спросил он.       — Тебе нужно выражаться яснее, — фыркнул Чуя.       — Зачем ты дал мне кружку?       — А ты как думаешь? — раздражённо произнёс рыжеволосый, — Моя передача сразу после твоей, и я не желаю иметь дело с замороженной рыбой в студии. И хватит на меня пялиться, твой эфир должен был начаться пять минут назад!       В кружке был обычный чай. Простой чёрный чай без сахара, достаточно горячий, чтобы согревать, но не такой обжигающий, чтобы его невозможно было пить.       Именно такой чай и нравился Дазаю.       Он опустошил кружку в первые несколько минут передачи — он и правда сильно замёрз — после чего отставил её в сторону. Но в течение всего эфира его глаза так или иначе возвращались к этой кружке, словно намагниченные. «Возможно», — подумал Дазай, — «только возможно, что сегодня, исключительно сегодня, я ненавижу Чую чуточку меньше».       Это ничего не значило.       Это ничего не значило, как и то, что после эфира Дазая они с Чуей вступили в жаркий спор об играх и в итоге договорились на завтрашний же день устроить дуэль на аркадных автоматах. Как и то, что несмотря на все уловки Дазая, Чуе всё же удалось выиграть четыре игры из тридцати двух, и его отвратительное радостное лицо заставило все внутренности Дазая кувыркаться как в стиральной машинке. Как и то, что Дазай, увлёкшись дуэлью, опоздал на свою регулярную встречу с Одасаку.       — Всё в порядке, — сказал Ода, когда запыхавшийся друг объяснил ему ситуацию, — я рад, что ты заводишь новых друзей.       Дазай издал возмущённый крик.       — Чиби не мой друг! Он всего лишь слизняк, которого я должен был поставить на место!       — Как скажешь.       Они с Чуей не были друзьями. Чуя ему даже не нравился! Если они и писали друг другу в любое время дня и ночи, то лишь потому, что они не могли ждать встречи, чтобы сказать, как они друг друга ненавидят. И то, что в следующие пятницу и субботу Чуя снова заявился в клуб раньше времени с кружкой горячего чая в руке, было просто очень продуманным планом по отравлению Дазая. А если Дазай и помог Чуе с заданием по гуманитарным наукам, то только лишь из желания доказать собственное интеллектуальное превосходство.       Это ничего не значило, даже если Дазай ворочался на своём футоне, не в силах заснуть, и каждый раз, закрывая глаза, видел пылающие волосы и дерзкую улыбку.       Ничего такого.       Дазай не был большим поклонником вечеринок.       Не то чтобы он ненавидел их. Он был на нескольких, пока учился на первом курсе, но это было лишь ради бесплатного алкоголя и компании на одну ночь. В остальном, вечеринки не вызывали у Дазая никаких чувств, кроме скуки.       И всё же в канун Рождества он стоял перед двухэтажным особняком Фицджеральда, бессовестно богатого студента по обмену, с которым он разговаривал от силы пару раз в своей жизни.       Дазай не собирался быть здесь. Однако альтернативы у него не было. В этом году все оказались с головой завалены учёбой, и эта учёба вместе с клубной нагрузкой в итоге высосали из них все силы. Выехать за город, как в прошлом году, не удалось, а придумывать и организовывать что-то самостоятельно не было никакого желания. Так что большинство бродячих псов (кроме Рюноске и Гин, которые праздновали у себя дома вместе с Ацуши) приняли решение присоединиться к рождественской вечеринке Фицджеральда.       Дазай думал просто пойти домой и провести Рождество в одиночестве в своей квартире. Перед вечеринкой у радио-клуба состоялся традиционный Круглый стол (программа особого формата, во время которой бродячие псы собирались в эфире все вместе, чтобы обсудить какую-нибудь тему), и когда он закончился, Дазай попытался тихонечко уйти. Но план провалился — Ёсано заметила его манёвр. Не слушая возражений, она притащила друга сначала к себе, чтобы прихорошиться, а затем прямо на вечеринку.       — Давай, детка, будет весело, — сказала она, подталкивая его, — тебе же понравилось прошлое Рождество.       Дазай хотел было сказать ей, что дело вовсе не в самом Рождестве и не в его праздновании, а в компании. Но это казалось слишком неуместно искренним. Да и стоять на пороге было холодно, так что Дазай покорно позволил втащить себя в дом.       — Не жалуйся потом, если я уведу у тебя из-под носа всех красавиц и красавчиков.       — Это мы ещё посмотрим.       Большинство приглашённых, очевидно, были уже на месте — болтали между собой и танцевали под какую-то ритмичную чепуху, которую принято называть современной музыкой. Бинтованный огляделся в поисках знакомых лиц. Первым, как ни странно, он заметил Куникиду. Конечно, бродячие псы уговорили главу клуба присоединиться к вечеринке, но Дазай не был до конца уверен, что этот застёгнутый на все пуговицы парень всё же явится. Куникида выглядел расслабленным и серьёзным одновременно, как может только он, общаясь с какой-то милой женщиной в очках — со стороны они оба выглядели, как случайно забредшие на вечеринку учителя (что, возможно, не было таким уж заблуждением, как минимум, на счёт Куникиды). Дазай и Ёсано решили его не отвлекать.       Рампо обнаружился в громадной комнате, которая в обычной жизни была не то гостиной, не то столовой, а сейчас преобразилась в танцпол. Радио-детектив сидел на диванчике в углу и что-то рассказывал милому иностранцу с длинной чёлкой. Обручи с рогами оленя, которые они оба нацепили себе на головы, делали всю это сцену одновременно и нелепой, и невероятно милой. Дазай редко видел Рампо настолько увлечённым, тот даже ничего не жевал во время разговора, а это что-то да значило. Наверное, не стоило их прерывать.       Дазай внимательно оглядел комнату, стараясь рассмотреть в толпе знакомое лицо. Не то чтобы он искал кого-то конкретного.       Ёсано дёрнула его за рукав.       — О мой бог, Дазай, посмотри, — прошептала она, странно взбудораженная.       Дазай послушно повернулся в ту сторону, куда она указывала. И замер.       Чуя стоял у стены, держа в руке бокал с вином и разговаривая с какой-то женщиной. Вид у него был, как у модели с обложки журнала. На нём была вычурная белая рубашка с английским воротником, стразы, украшавшие её лацканы, блестели в свете разноцветных дискотечных огней. Под рубашкой Чуя носил чёрную водолазку, а на голове у мужчины была та же шляпа, что и в день их с Дазаем первой встречи.       Короче говоря, Чуя был как всегда безвкусен. И тем не менее, Дазай вдруг почувствовал себя невероятно жалким в своём простом бежевом свитере. Он был мягким и уютным, и Ёсано утверждала, что Дазаю он очень идёт, но… это даже был не рождественский свитер, и уж тем более, он не был нарядным.       — Ты только взгляни на неё, — продолжала Ёсано.       Дазай растеряно нахмурился, только сейчас осознавая, что подруга всё это время смотрела вовсе не на Чую, а на женщину рядом с ним. Та действительно была очень красива — у неё были длинные рыжие волосы, более мягкого оттенка, чем у Чуи, и вся она источала атмосферу достоинства и изящества, будто светская львица.       Тем временем Чуя тоже заметил их и помахал им рукой. Ёсано, будто только того и ждала, решительно двинулась к нему с Дазаем на буксире.       — Привет, Ёсано, — улыбнулся ей Чуя, — и тебе привет, скумбрия, — он усмехнулся чуть более остро.       — Привет, милый, — Ёсано встала, подбоченившись, и наклонила голову, демонстрируя заколку в виде бабочки в своих блестящих чёрных волосах, — не познакомишь нас со своей очаровательной спутницей?       — Конечно. Это Озаки Коё-сан, она магистр и мой сэмпай.       — Вы друзья Чуи из радио-клуба, верно? — спросила Коё, — Он много рассказывал о вас. Мне давно не терпелось познакомиться с вами.       — Ёсано Акико, — Ёсано протянула ей руку, и когда женщина ответила на рукопожатие, пристально посмотрела ей в глаза, — я с удовольствием познакомлюсь с тобой поближе.       — Я как раз рассказывал Коё-сан, что у тебя как-то был вопрос, связанный с кимоно и ролевыми играми, — сказал Чуя, глядя на них развеселёнными глазами, — она очень интересуется традиционными костюмами.       Ёсано тут же ухватилась за подкинутую тему разговора, с готовностью пересказывая нужный фрагмент своей передачи Коё и Чуе (больше, Коё, конечно же).       Дазай неожиданно почувствовал себя лишним. Чуя был слишком отвлечён разворачивающимся прямо у него под носом флиртом, чтобы ввязаться в очередную склоку с бинтованным, а сам Дазай почему-то не решился привлечь его внимание. Он постоял немного, ощущая себя всё более неловко, затем, пробормотав что-то о том, что он будет на кухне, поспешил уйти.       Кухня в особняке Фицджеральда была просто огромной — наверное, размером с три кухни Дазая. Бинтованный огляделся в поисках каких-нибудь напитков. На столе стояли графины с соком (какие аристократы держат сок в графинах?), огромная чаша пунша и различные закуски. Заглянув в гигантский холодильник, Дазай также обнаружил бесконечный запас пива — Саппоро, конечно же.       Чтобы немного согреться, он сначала взял пару закусок и выпил пунша. После этого снова открыл холодильник и ненадолго остановился в нерешительности. Потом всё же рассудил, что ещё немного алкоголя его не убьёт, и, решив не экономить на чужом добре, взял банку Эбису.       Дазай встал у стены, медленно потягивая пиво. Изредка он кивал в ответ на приветствия знакомых и махал рукой узнавшим его поклонницам, заставляя их глупо хихикать. Однако никто так и не подошёл и не заговорил с ним. Так не кстати вспомнилось, что Рождество — праздник для пар. Конечно, Дазай мыслил шире, чем некоторые японцы. Для него было естественно, что «пара» это не обязательно «парень и девушка». Он был уверен, что слово «пара» не обязательно связано с романтикой. Да и, в конце концов, кто сказал, что людей должно быть только двое? И всё равно… У всех был кто-то свой, кто-то особенный, с кем они встречали этот праздник. У всех, но не у Дазая.       Его друзья, наверное, весело проводили время. Рампо купался в восхищении своего нового друга, Ёсано бросила все свои силы на завоевание Коё-сан, и даже Куникида нашёл, с кем пообщаться. А Чуя… о Чуе даже думать не хотелось.       Было бы эгоистично требовать от них внимания просто потому, что единственной компанией, которую Дазай мог найти самостоятельно, была банка пива.       Скорей бы эта вечеринка кончилась.       — Дазай?       Дазай медленно рассеяно моргнул, возвращаясь в реальность. Перед ним стоял смуглый парень с очень правильными чертами лица, который улыбался ему радостной, немного неуверенной улыбкой.       — Хорики?       — Это и правда ты! Сколько лет, сколько зим, чувак! — Хорики хлопнул Дазая по плечу, заставив того вздрогнуть, — Не ожидал тебя здесь увидеть.       — Могу сказать то же самое о тебе.       Масао Хорики, одноклассника Дазая из старшей школы, невозможно было назвать иначе как бездельником.       — Ха! Я знаю, о чём ты думаешь! — рассмеялся Хорики, нисколько не обиженный, — Как это раздолбай, вроде меня, сумел поступить в университет Хоккайдо? И правильно думаешь! Знаешь, после школы я не попал ни в один вуз, ни в один! Мой батя устроил мне такую трёпку! Я отучился в профколледже, прежде чем смог попасть сюда. Сейчас я на факультете экономики. Я думал, будет скука смертная, но ты видел, какие ребята там учатся? — он обвёл рукой шикарную кухню, — Глядишь, и я выбьюсь в люди!       Дазай мысленно усмехнулся. Около половины всех этих людей покупали свои курсовые у него.       — Ну да что я всё о себе! — спохватился Хорики, — Чувак, ты-то как здесь оказался?       — Я здесь учусь, — Дазай констатировал очевидное, — на факультете журналистики.       — Да? — вытаращил глаза Хорики, — Я думал, ты пойдёшь на юридический, как все твои братья. Или займёшься чем-нибудь вроде медицины или экономики. Станешь большой шишкой, президентом компании, всё такое… Почему журналистика?       — Потому что это то, чем я хочу заниматься, — холодно ответил Дазай.       — А, — сказал Хорики так, будто эта мысль даже не приходила ему в голову, — Ну ладно, как скажешь. Журналист тоже неплохая профессия… Подожди, раз ты занимаешься СМИ, тогда ты, наверное, знаком с ребятами из студенческой газеты? Они довольно влиятельны. Я вроде как подружился с ними, но, возможно, ты мог бы как-то порекомендовать меня, чтобы они взяли меня в клуб!       — На самом деле я…       — Эй, Муракосо, Аоки! — позвал Хорики, оглядываясь через плечо, — Почему никто ни разу не упомянул, что Дазай Осаму учится здесь?       Девушка с двумя хвостиками, которая, казалось, никогда не переставала жевать жвачку, и парень с козлиной бородкой неспеша подошли к ним.       — Ты знаешь его? — спросила Ячио Муракосо с лёгким пренебрежением на лице.       — Ага! — Хорики самым бессовестным образом вторгся в личное пространство бинтованного, обнимая того за плечо, — Мы с ним были корешами в старшей школе!       «Не было такого», — мысленно вздохнул Дазай.       — Он был лучшим учеником во всей параллели! Так странно встретить его здесь! Кстати, Дазай, зачем ты рванул на Хоккайдо? Со своими мозгами ты мог легко поступить с Токийский универ!       Дазай замялся. Это не то, что он хотел объяснять посторонним.       — У него здесь стипендия, — ответил за него Аоки.       — Чёрт, точно, — Хорики состроил сочувствующее лицо, — Твоим предкам, наверное, сложно было бы оплачивать ещё и твою учёбу, да? Ты поэтому здесь?       Дазай съёжился. Его переезд в Хоккайдо был одним из самых правильных решений в его жизни, и он терпеть не мог, когда люди говорили об этом, как о какой-то неудаче.       — Мне просто было интересно пожить где-нибудь, кроме Токио, — это был самый правдивый ответ, который он мог себе позволить, — смена обстановки и всё-такое.       — Всё равно обидно… Подожди, а как же Цунэко? Вы ещё встречаетесь? Отношения на расстоянии — это же такой стресс!       — Мы расстались, — сухо сказал Дазай.       Он с раздражением заметил, как насторожились Муракосо и Аоки, внимательно слушая их разговор. Некоторые люди вокруг тоже начали оборачиваться.       — Почему? — спросил Хорики, не замечая настроения Дазая, — Из-за твоего переезда?       — Нет, мы разошлись ещё до этого.       — Чёрт, чувак, неужели ещё в последнем классе? Как так получилось, что я ничего не знал? Почему вы расстались?       — Были причины, — Дазай нервно затеребил бинты на запястье, — забудь, ничего серьёзного.       Он действительно не хотел об этом говорить.       — Но я хочу знать! — воскликнул Хорики, привлекая всё больше нежелательного внимания, — Вы с Цунэко были такой красивой парой! Что случилось?       — Возможно, она просто узнала, что ему нравятся парни.       Воцарилась пауза. Муракосо, от которой и исходили последние слова, скучающе выдула пузырь из жвачки и лопнула его со звонком хлопком.       — Нет, ну что вы так на меня смотрите? — спросила она, — Я, конечно, не гомофобка, но я бы не смогла встречаться с парнем, если бы знала, что он в любой момент может бросить меня ради мужика.       — Подожди, подожди! — прервал её Хорики, — О чём ты говоришь? Дазай никак не может быть геем! Он был самым большим дамским угодником из всех, кого я знаю!       — Слушай, я не говорю то, в чём не уверена, — сказала Муракосо, — Он же в радио-клубе, а они там все поголовно ЛГБТ. Вся их популярность построена на этом.       — Дазай, о чём она говорит?       У Дазая кружилась голова. Он не мог точно сказать, было ли это из-за ранее выпитого алкоголя или из-за того огромного количества взглядов, которые вдруг оказались прикованы к нему. Или дело было в странном обжигающем чувстве, которое заставило всё его тело дрожать, словно натянутую струну?       — Во-первых, — он нервно облизал губы, собирая мысли в кучу, — Хорики, ты так и не научился вовремя затыкаться.       — Воу, чувак, — Хорики примирительно поднял ладони, — зачем так грубо-то?       — Во-вторых, — Дазай повернулся к Ячио, — «Бродячие псы» популярны, потому что делают хорошие передачи, которые нравятся людям.       Та фыркнула.       — Продолжай говорить себе это.       — И в-третьих, — Дазай натянуто улыбнулся, — не будь ты гомофобкой, у тебя бы не было проблем с тем, чтобы встречаться с би.       — Ах, ну да, — снова фыркнула Муракосо, — мне не нравится мысль, что мой парень, возможно, трахался с мужчинами до меня, а значит, я мразь.       Дазай вдруг понял, что за чувство он испытывал. Было много всего — усталость, неуверенность, даже страх — но сильнее всего была злость. Дазай злился.       — Нет, это значит, что тебе нужно поменять образ мышления, — сказал он со сладкой улыбкой на губах и ядом на языке, — а мразь ты по другой причине.       Пощёчина была предсказуема, но Дазай не ожидал такой силы — его голова мотнулась в сторону, в ушах зазвенело. Звонкий хлопок разнёсся по всей кухне, а может и за её пределы, и если даже кто-то ранее не обращал внимания на разворачивающийся конфликт, то теперь абсолютно все смотрели на них.       — Да, думаю, причина была не в том, что ты хочешь мужчин, — процедила Ячио, — Девчонка бросила тебя потому, что ты конченый придурок.       Дазай открыл рот, чтобы возразить. И не нашёл слов.       В каком-то смысле, так всё и было.       — Какого. Блядь. Хера.       Чуя прошёл — нет, пролетел — сквозь кухню и остановился между Дазаем и Муракосо.       — Ты ещё кто? — нахмурился девушка.       — Не важно, кто я, важно то, кто ты, блядь, такая, и какого хера ты его ударила? — Чуя ткнул пальцем в её сторону.       В иное время Дазай бы посмеялся над тем, как Чуя, этот вечно вспыльчивый, бросающийся ругательствами и угрозами карлик, говорит о том, что насилие — это плохо. Но сейчас… Сейчас он мог лишь стоять, неподвижный и онемевший, прижимая ладонь к горящей щеке и растеряно хлопая глазами. Ему казалось, что он вот-вот задохнётся от того количества внимания, которое сейчас было обращено на них.       На входе в кухню показались настороженные лица Ёсано и Куникиды. Неподалёку от них хмурилась Коё. Сквозь собирающуюся толпу к конфликтующим пробились двое мужчин — блондин в богатом костюме и серьёзный парень в круглых очках. Первый остановился на некотором расстоянии, внимательно наблюдая за развитием событий. Второй замешкался, увидев Дазая, но всё же приблизился и встал рядом с Муракосо и Аоки.       Хорики, наоборот, как-то незаметно свалил.       — Дазай сам виноват, — сказал Аоки, глядя на Чую сверху вниз, — ты слышал, как он её назвал?       — Я прекрасно слышал, что он сказал. И я согласен с каждым словом, учитывая всё то, что она успела наговорить.       — Что именно она сказала? — подал голос мужчина в круглых очках.       — Ничего необычного, Анго-кун, — выдавил Дазай, посылая бывшему другу ослепительную улыбку, — Муракосо-тян просто говорила о том, как ужасно оскорбительно иметь негетеросексуального парня.       — Я такого не говорила!       Анго с глубоким вздохом поправил очки.       — Мы уже не раз поднимали этот вопрос. Я ни в коем случае не поддерживаю какие-либо виды дискриминации, — сказал он осторожно, — но, если позволите, радио-клуб хоть иногда мог бы вести себя чуть менее… провокационно.       «Конечно», — горько подумал Дазай. Конечно же, Анго не хотел признавать проблему. Конечно же, сохранение порядка и имиджа было для него важнее, чем необходимость прямо говорить о действительно важных и острых проблемах. Именно поэтому их дружбе в итоге пришёл конец. Дазай и Ода долго прощали ему эту… трусость, за неимением лучшего слова. Но ничего не менялось, а разногласий становилось всё больше, и ссоры становились всё жарче. В какой-то момент все трое поняли, что дальше так продолжаться не может.       — Я думаю, ты должен пояснить, что ты понимаешь под провокацией, — хмуро сказал подошедший Куникида.       Ёсано ничего не сказала, но её улыбка была страшна.       — Не делай вид, что не знаешь! — ухмыльнулась Муракосо, — Фрики из твоего клуба лезут просто везде, везде норовят вставить своё мнение! А чуть что ни так, вы сразу жалуетесь, что кто-то ущемляет ваши права!       Дазай наблюдал за разворачивающейся ссорой со смесью гордости и стыда. Гордости — за своих друзей, которым, казалось, никогда не надоедало бороться с несправедливостью. Стыда — за себя. За то, что в нём не было ни этой уверенности, ни этого упрямства. За то, что стал причиной всего этого шума. За то, что он выглядел, по-видимому, настолько жалко, что даже Чуя, человек, который ненавидел его до глубины души, решил встать на его защиту.       — Достаточно!       Блондин в богатом костюме, всё это время стоявший в стороне, похоже, потерял терпение.       — Я всё понимаю, но вы портите настроение моим гостям, — сказал Фицджеральд, — Если хотите ругаться, ругайтесь в другом месте.       — В этом нет необходимости, — внезапно вмешалась Коё, — Пусть господа из студенческой газеты принесут свои извинения, и тогда, думаю, инцидент будет исчерпан.       Муракосо открыла было рот, чтобы возмутиться, но Фрэнсис опередил её.       — Нет, — сказал он, — нет. Я вырос в Америке, и я, как никто другой знаю, что квиры порою действительно склоны перегибать палку, — он пожал плечами, — Я не хочу принимать чью-либо сторону, и разбираться, кто прав, кто виноват, тоже не хочу. Если кто-то недоволен, что ж, я никого не держу.       Ненадолго воцарилась тишина.       Потом Чуя повернулся и схватил Дазая за руку, заставив того вздрогнуть.       — Пойдём, скумбрия, — он потащил его за собой сквозь толпу, — Всё равно музыка на этой вечеринке — полное дерьмо.       Ёсано с весёлым смешком последовала за ними, Коё и Куникида — тоже. В гостиной к ним без лишних вопросов присоединился Рампо, увлекая за собою своего застенчивого нового друга.       Они притормозили в прихожей, чтобы одеться. Чуя выпустил руку бинтованного, и тот неловко остановился, всё ещё не до конца переварив происходящее.       — Ты в порядке? — Ёсано подошла к нему.       Дазай отмер и снял своё пальто с вешалки.       — Да, всё хорошо, — поспешно ответил он.       — Дай-ка, — женщина повернула его лицо к себе, обхватив подбородок пальцами, и цыкнула, — за что она тебя так?       — Ну, я вроде как назвал её мразью, — хихикнул Дазай.       Ёсано тоже захихикала. Потом осеклась и вгляделась в его лицо серьёзными глазами.       — Ты пил?       — Один стакан пунша и банка пива, — честно ответил Дазай, потом, заметив, что банка Эбису всё ещё у него в руке, протянул её Ёсано, — Полбанки пива, — поправился он.       Та, не моргнув и глазом, опрокинула в себя остатки и отставила банку на тумбочку.       — Прости меня, — выдохнула она.       — За что ты извиняешься? — не понял Дазай.       — За то, что притащила тебя на эту вечеринку, а потом бросила тебя одного, — Ёсано поджала губы, выглядя по-настоящему виноватой, — я не хочу быть человеком, который пренебрегает другом ради женщины, какой бы великолепной эта женщина не была.       — Ты не обязана нянчиться со мной, — смущённо усмехнулся бинтованный, — тем более, что Коё-сан и правда великолепна.       Компания оделась и вывалилась из дома Фицджеральда на улицу.       — Ну, что теперь? — спросил Рампо.       Чуя произнёс очень долгую и полностью нецензурную тираду в адрес хозяина дома. Потом выдохнул и сказал:       — А теперь я предлагаю устроить собственную вечеринку. С хорошей музыкой и без всяких там придурков.       — И где же? — Куникида скептически поправил очки, — Ни у кого из нас нет особняка.       — В моей квартире, — пожал плечами Чуя, — Не особняк, конечно, но на нашу компашку места хватит. И идти не так далеко.       «Что ж», — подумал Дазай, — «Это Рождество точно не будет скучным».       Первым делом они зашли в ближайший комбини, чтобы купить еды и напитков. Рампо ураганом прошёлся по рядам, сгребая сладости, пока По — так звали милого иностранца, которому не посчастливилось связаться с радио-детективом — покорно таскался за ним. Куникида взял свежих овощей, чтобы можно было сделать быстрые салаты, Коё взяла выпечку и сок. Ёсано прихватила немного алкоголя и старательно сделала вид, что не заметила, как Дазай подложил в тележку крабовые консервы. Чуя уткнулся в телефон, заказывая пиццу — конечно, было бы неплохо получить традиционную жаренную курицу, но достать её в канун Рождества в Японии было просто невозможно.       Пока они ходили по магазинам, начался снег, так что до дома Чуи все добрались уже немного отсыревшими и замёрзшими.       — Твой арендатор не будет против, что ты устраиваешь вечеринку? — запоздало спросил Куникида, когда они поднялись на нужный этаж и остановились у двери в квартиру.       — О чём ты? — спросил Чуя, отпирая дверь и пропуская всех внутрь, — Это моя квартира.       Дазай присвистнул.       Конечно, он знал, что у Чуи водились деньги. Это было видно по тому — он хорошо одевался, следил за собой и ел качественную еду. Но квартира?       — Милый, ты не говорил, что ты принц, — шутливо выразила Ёсано их общие мысли.       — Ничего такого, — пробормотал Чуя, явно смущённый, — брат подарил мне её после поступления.       Что ж, брат Чуи, похоже, был довольно богат и очень щедр. Здание, в котором жил Чуя, было высоким и относительно новым, со светлыми, просторными и чистыми лестницами и коридорами. Сама квартира, конечно, была куда меньше особняка Фицджеральда, но всё ещё заметно больше, чем жилище Дазая. В ней был свежий ремонт и хорошая мебель и техника, и всё кричало о том, что владелец не станет экономить на качестве и комфорте.       «Вот тебе и панк из провинции», — подумал Дазай.       Чуя также действительно постарался, украсив свою квартиру к празднику. Повсюду были гирлянды, фонарики, венки и фигурки. В гостиной стояла маленькая искусственная ёлка синего цвета, украшенная игрушками и мишурой.       «Как ребёнок какой-то», — фыркнул Дазай про себя. Сердце в его груди трепетало.       Они сделали крабовый салат, забрали заказанную пиццу, и расставили эту и другую еду на столе в гостиной, а Чуя подключил стереосистему и поставил свой рождественский плейлист. Компания устроила праздничный ужин, поиграла в настольные игры, а после полуночи они передвинули мебель в гостиной, чтобы желающие могли потанцевать. Всем было комфортно и весело, и никто больше не вспомнил вечеринку у Фицджеральда.       Спустя некоторое время Дазай, желая немного отдохнуть от общения, сбежал на кухню. Там было тихо — за исключением долетающих из гостиной звуков Twisted Sisters и приглушённых голосов. Дазай положил себе добавку крабового салата, параллельно залезая в телефон, чтобы просмотреть новые сообщения.       Первое из них было от Одасаку — тот поздравлял Дазая с Рождеством и спрашивал, во сколько они завтра, точнее, уже сегодня встретятся. Дазай предусмотрительно назначил встречу поближе к вечеру и открыл следующее сообщение — от Гин. Та прислала ему серию фотографий с празднования: большинство из них изображали препирающихся Рюноске и Ацуши, на последнем же мальчишки были запечатлены задремавшими плечом к плечу. Дазай улыбнулся этой фотографии. Рюноске не очень хорошо сходился с людьми, а после перехода у него и вовсе не осталось близких людей, кроме Гин и бродячих псов, поэтому было приятно видеть, что он с кем-то поладил. К тому же, Ацуши был хорошим мальчиком, так что за Акутагаву-старшего можно было не волноваться.       — Убери это слащавое выражение со своего лица, — проворчал знакомый голос, — Бесит.       Несмотря на грубые слова, тон Чуи был совершенно беззлобным. Он потеснил бинтованного плечом, чтобы взять кусок пиццы и налить себе сока.       — Ай-яй, — поддразнил Дазай, больше для галочки, — Чуя обжора.       — Больше половины этой еды куплено на мои деньги, — хмыкнул тот, — И крабовые консервы в том числе. А ты в одиночку съел почти весь этот салат.       — Ты такой мажор, а всё равно жадничаешь.       — Я не мажор, — огрызнулся Чуя, — Я же сказал, мой брат купил мне квартиру.       — Хм, — задумчиво промычал Дазай, — Ты родом из маленького городка и плюёшься ядом в сторону «высшего общества», но у тебя собственная квартира в хорошем районе и богатенький французский брат. Знаешь, это немного сложно уложить в голове.       — Откуда ты знаешь, что мой брат из Франции?       — Видел его аккаунт в твиттере. Ты помечен у него в профиле, как его «mon cher petit frère».       — Сентиментальный придурок, — смущённо пробормотал Чуя.       — Так всё-таки?       — Тут нет никакой загадочной красивой истории, если ты об этом, — пожал плечами рыжеволосый, — Один богатый идиот как-то случайно застрял в сельском городке на Хоккайдо и почему-то решил, что будет хорошей идеей закрутить роман с одной из местных девушек, хотя в родной стране у него уже были жена и ребёнок. Потом он узнал, что девушка забеременела, и решил её подкупить. Перечислял ей довольно крупные суммы, больше, чем необходимо для содержания ребёнка, лишь бы она сохранила всё в тайне от его законной семьи.       Чуя замолчал, потягивая сок. Дазай терпеливо ждал, стараясь не напрягать собеседника пристальным взглядом и вместо этого пролистывая оставшиеся сообщения — по забавному совпадению, все они были от его родственников.       — Мама разорвала отношения сразу же, как узнала, что он женат. Но от денег она не отказалась — те из них, что она скопила, в итоге пошли на мою учёбу здесь. И когда мне было пятнадцать, мама решила честно рассказать мне, что к чему.       — И ты разозлился, — не вопрос, утверждение.       — Я был агрессивным подростком, — сказал Чуя, вызвав у Дазая смешок, — Ничего смешного, блядь. Когда я узнал про отца, я целыми днями только и делал, что злился. Я каждый день дрался с ребятами в школе… рассорился со своей первой группой… И конечно же, я настучал его жене. Я не горжусь этим, но не знаю, поступил бы я иначе сейчас. Они, понятное дело, развелись… И даже при том, что я буквально разрушил чужую семью, Поль, мой брат, тут же уцепился за меня, как большая гиперопекающая коала.       — Сработали инстинкты. Ведь Чуя такой крошка, — усмехнулся бинтованный, одной рукой набирая ответы на сообщения.       — Я не крошечный! И какого хуя ты там лазаешь в телефоне, пока я с тобой разговариваю? Если узнаю, что ты это записал, я тебе голову оторву!       — Я просто отвечаю на поздравления от семьи, — закатил глаза Дазай, поворачивая экран к Чуе.       Тот пробежался подозрительным взглядом по списку чатов.       — Сколько у тебя сиблингов?       — Пятеро. Три брата и две сестры.       Чуя уронил кусок пиццы себе на рубашку.       — Ебать… Так Ёсано не шутила? — он положил пиццу на стол и с раздражением посмотрел на пятно на белой ткани, — Они младше или старше тебя? Чем они занимаются?       — Почему Чуя так интересуется моей семьёй?       — Не будь задницей, — Чуя стукнул бинтованного по плечу, — Я же рассказал тебе о своей родне.       Смирившись, видимо, с тем, что рубашка испорчена, он принялся снимать её. Тут Дазай понял, что то, что он принял за водолазку, было облегающей чёрной безрукавкой с горлом, которая демонстрировала мышцы Чуи во всём их великолепии. Он сглотнул.       — Я самый младший, — сказал он, стараясь смотреть куда угодно, только не на рыжеволосого мужчину перед собой, — Все мои братья закончили юридический и уже работают. Что касается сестёр, то одна работает секретарём в крупной компании, другая вышла замуж и ждёт ребёнка. Родители всеми ими очень гордятся.       — Хм, — задумчиво промычал Чуя, сворачивая рубашку и вешая её на локоть, — А что насчёт тебя?       — Не знаю, — пожал плечами Дазай, — Не уверен, что они одобряют мой выбор профессии, но они никогда не препятствовали мне. Тем более, что им не пришлось ни иены заплатить за моё обучение.       Возможно, его родители просто устали. Исчерпали свой энтузиазм в том, чтобы вкладываться в будущее каждого своего ребёнка. Всё-таки у них уже было пятеро детей, жизнь которых складывалась более чем успешно — шестой не мог сильно испортить картину.       «I'll Be Home for Christmas» от Ди Снайдера подошёл к концу, и началась следующая песня. Дазаю оказалось достаточно первых аккордов, чтобы узнать «Last Christmas», и он невольно усмехнулся. Кажется, гости воспользовались отсутствием Чуи, чтобы вмешаться в его плейлист.       — А почему именно журналистика? — спросил Чуя, пока что не замечая звуков из гостиной.       — А почему ты выбрал физику вместо музыки?       — Из тебя всё клещами надо вытаскивать? — проворчал рыжеволосый, но всё же ответил, — Я люблю музыку, но я решил, что не хочу, чтобы она стала моей работой, так что я выбрал физику — я всегда ей увлекался… Но всё ещё может измениться. Не думаю, что существует единственный правильный выбор профессии. Когда тебе восемнадцать, ты просто принимаешь какое-то полуслучайное решение, а потом уже смотришь, как пойдёт.       — Вот ты и ответил на свой вопрос, — Дазай пожал плечами, — В тот момент я просто подумал «почему бы и нет»? Было очень много вещей, которые были мне любопытны, и одновременно не было ничего, что интересовало бы меня настолько сильно, чтобы я занимался этим остаток жизни. Технологии, литература, научные открытия, искусство, история — я впитывал любые знания, как губка, а потом просто шёл дальше. Так что теперь мне кажется, что журналистика была удачным выбором. Добывать информацию, придавать ей форму и преподносить её людям — думаю, лучше дела для меня не придумаешь, — он пожал плечами с неловкой улыбкой, — В конце концов, это всё, что я умею.       Странно, вдруг подумал он, раньше он говорил об этом только Одасаку. Но сейчас не было никакого настроения лгать. Весь алкоголь, выпитый в доме Фицджеральда, уже перестал действовать, однако разум Дазая оставался непривычно спокойным, а его тело — странно лёгким.       — Знаешь, работать с информацией ведь тоже не каждый может, — заметил Чуя неожиданно серьёзно, — То, как ты это делаешь… у тебя действительно талант.       Дазай почувствовал, как его лицо сделалось горячее от внезапной похвалы.       — А я думал, моя передача пустышка, — напомнил он тихо.       Чуя резко выдохнул. Дазай мог видеть короткую схватку гордыни и сожаления на его лице.       — Блядь, — сожаление победило, — Я так и не извинился нормально, да? Прости. Я просто… я терпеть не могу, когда люди смотрят на меня сверху вниз. Вообще всё, что касается социального неравенства, выводит меня из себя. Ты, конечно, не мог этого знать. Ты просто дразнился, как всегда, а я всё принял близко к сердцу и наговорил всякого дерьма. Я даже не понял, что вёл себя, как мудак, пока Ёсано не разозлилась и не заманила меня в студию во время твоего эфира.       — Ёсано разозлилась? — удивился Дазай, — Почему?       — Потому что ты её друг, — пожал плечами Чуя, — она заботится о тебе. Все в этом клубе заботятся о тебе.       Сердце Дазая ёкнуло.       Это звучало так просто и естественно, когда кто-то говорил это вслух. Наверное, так оно и было. Одасаку, чьи забота и терпение победили пристрастие Дазая к алкоголю, Ёсано, которая таскала его за собой по торговым центрам, Куникида, оставлявший ему напоминалки и примерные планы для передач, Акутагавы, превратившие его старенький дешёвый компьютер в хороший рабочий инструмент, даже Хироцу-сан, который всегда готовил слишком много еды для одного человека… Все они делали это, потому что хотели.       Однажды Дазай перестанет так пугаться этого.       — И я тоже… не ненавижу тебя, — сказал Чуя, неловко дёргая испачканную рубашку в своих руках, — надеюсь, ты в курсе.       …Ой.       Ой, подумал Дазай. Это единственная осознанная мысль, на которую его хватило, когда его сердце пустилось в бешенный пляс, будто в предчувствии неизбежной смерти. Потому что он посмотрел на Чую, с его необыкновенными рыжими волосами и маленьким ростом, с его очаровательно грубыми манерами и сложным характером, с его хриплым голосом и пронзительным взглядом, и вдруг понял, что он совсем не ненавидит его.       Чувство, которое он испытывает к Чуе, совсем иного рода.       — This year, to save me from tears, I'll give it to someone special, — так иронично прозвучало из гостиной.       — О, да вы издеваетесь! — резко воскликнул Чуя, заставив бинтованного вздрогнуть.       Он оставил недоеденный кусок пиццы и устремился в гостиную. Дальше последовали ругательства и смех. «Last Christmas» прервалась, так и не доиграв до конца, но вместо очередного рок-кавера из колонок полились звуки колокольчиков, которые сменились электронными клавишными. Дазай сразу же узнал песню Twenty one pilots. В конце концов, это был первый номер в рождественском топе из последнего выпуска «Смутной печали», а он переслушал этот выпуск раз сто. Как и все выпуски передачи Чуи.       Дазай отодвинул стул на кухне и сел, пока его ноги сами не подкосились.       Каким же идиотом он был.       Был снегопад.       Он начался совсем тихо, так что то множество людей, которые тридцать первого декабря предпочли остаться дома, даже не заметили его прихода. Всё началось с мелких одиноких снежинок, но с приближением ночи снегопад всё набирался сил. Крупные пушистые хлопья бесшумно опускались на землю, медленно, но неумолимо заворачивая город в холодное белое одеяло.       Дазай мог чувствовать это одеяло на своих плечах.       Сегодня он был в студии один. Большинство бродячих псов разъехались перед праздником, чтобы встретить Новый год с родными. В прошлый раз было так же, но Дазай был слишком сосредоточен на приятных впечатлениях после Рождества (а ещё на сломанной после лыжного курорта руке), чтобы чувствовать одиночество. В этом году Рождество получилось во многом сумбурным, и пусть вечеринка у Чуи была хороша, бродячие псы провели вместе не так много времени, как хотелось бы. Ёсано звала Дазая на ужин с её семьёй, Одасаку — тоже, но он знал, что будет чувствовать себя странно и неуместно, поэтому отказался.       Поэтому он был здесь, в студии, с последним выпуском этого года. Это не было его обязанностью, но в этот раз выпуск должен был быть коротким — не больше часа, да и всё было лучше, чем сидеть дома в четырёх стенах. Помимо того, было хорошей идеей сделать хоть какое-то новогоднее поздравление от их клуба.       Это казалось Дазаю хорошей идеей ровно до тех пор, пока он не узнал, что Чуя тоже собирается вести эфир в предновогодний вечер. В этом не было ничего удивительного. Родной город Чуи был довольно далеко от Саппоро, а у его матери, по его словам, уже был кто-то, с кем она собиралась встретить Новый год. К тому же, Чуя заявлял, что любой праздник ничего не стоит без хорошей музыки.       Дазай, честно, думал над тем, чтобы спрятаться дома и не вылезать до весны.       Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы влюбиться в Чую, и почти два месяца, чтобы это понять. И он не имел ни малейшего понятия, что с этим делать. Первые пару дней после Рождества он провёл, заново вспоминая и анализируя каждую свою эмоцию, каждую свою мысль, прежде чем он полностью понял и принял то, что происходило с ним. И тогда эти осознанные чувства обрушились на него всей своей тяжестью. Чуя был всё тот же — невысокий, грубоватый, вспыльчивый мужчина, помешанный на музыке, физике и французской поэзии. Вот только ничто из этого никогда не раздражало Дазая по-настоящему. На самом деле всё в Чуе полностью приковывало его внимание. На самом деле каждую мелочь он находил несправедливо очаровательной. На самом деле он помнил каждый взгляд, каждую улыбку и каждое слово, принадлежащие Чуе.       Дазай не понимает, как он раньше не замечал.       За осознанием пришло желание. На самом деле, много желаний. Желание и дальше смотреть на Чую, видеть его удивительные волосы, его решительный взгляд и обезоруживающую улыбку. Желание и дальше слушать «Смутную печаль», слушать музыку, выбранную Чуей, и через эту музыку всё лучше понимать его. Желание и дальше получать тёплый чай из его рук, побеждать его на игровых автоматах, шутить с ним, разговаривать с ним, молчать вместе с ним. А ещё — желание чего-то нового, чего-то большего, чем то, что они имеют сейчас.       И это последнее желание было хуже всего. Дазай знал, что чем оно сильнее, тем болезненнее в конце концов будет его разочарование.       Именно поэтому он попытался уйти сразу же после предновогоднего эфира.       — А ну-ка стоять!       Сильная рука Чуи дёрнула его за плечо, роняя бинтованного на диван.       — Чиби, что ты делаешь?       — Во-первых, я сделал чай, — рыжеволосый сунул ему в руки кружку, — и, клянусь, я ударю тебя, если он пропадёт зря. Во-вторых, ты, блядь, видел погоду на улице?       Дазай перевёл взгляд на окно. Снег падал стеной.       — Ты не сунешься на улицу в такой снегопад в своём дрянном пальто!       Чуя стоял над ним, уперев руки в бока. Его лицо было непреклонным.       — Ой, слизняк беспокоится? — спросил Дазай, стараясь скрыть невольный румянец за чашкой с чаем, — И что, ты просто предлагаешь мне сидеть здесь, пока снег не закончится?       — Возможно, — пожал плечами Чуя, — Если он не прекратится до того, как я закончу с передачей, воспользуемся моим зонтом.       — У чиби есть зимний зонтик? — Дазай поднял брови, — Какая расточительность.       — Забота о комфорте — не расточительность, — фыркнул Чуя, — Серьёзно, просто подожди, через некоторое время снег должен кончиться.       Снег не кончился. Наоборот, к тому моменту, как Чуя закончил свой небольшой новогодний выпуск, он, кажется, повалил только сильнее.       — Заткнись, — огрызнулся Чуя.       — Но я ещё ничего не сказал, — усмехнулся Дазай.       — И не надо, — рыжеволосый раздражённо вздохнул, — Этого дерьма не было в прогнозе… Может, такси вызвать?       — В новогоднюю ночь? Ну, удачи тебе.       — О, а у тебя, значит, есть идея получше?       Чуя и правда выглядел немного расстроенным всей этой ситуацией, так что Дазай решил больше не давить на него.       — Ты предлагал свой зонтик, верно? — сказал он вместо этого, — Возьмём его. Думаю, до автобусной остановки мы доберёмся.       Только после того, как он сказал это, он понял, что это значит. Они собирались пойти под зонтом. Вдвоём, под одним зонтом, как какая-то парочка из клишированных романтических фильмов. У Дазая случилось короткое замыкание, стоило только представить себе эту картину.       В итоге он поспешно сбежал в туалет, нагло оставив на Чую всю уборку в студии.       Он раз десять сполоснул лицо холодной водой в надежде смыть с него краску смущения. Потом, тяжело опёршись ладонями на раковину, он поднял голову и посмотрел на себя в зеркало. Из отражения на него взглянул незнакомец. Растрёпанные, влажные у лица волосы, румянец на щеках, взволнованное лицо и блестящие глаза — такого Дазая он не знал.       С ним никогда не происходило ничего подобного.       Внезапно свет моргнул и полностью погас.       — Эй! — машинально позвал Дазай на случай, если кто-то случайно нажал выключатель.       Но он тут же вспомнил, что кроме него, Чуи и вахтёра никого больше здесь не осталось. Помимо того, исчез еле уловимый гул электроприборов. Похоже, что электричество пропало во всём здании.       Дазай постоял ещё немного, наслаждаясь темнотой и тишиной, потом наощупь двинулся к выходу. Не успел он полностью открыть дверь, как другой человек врезался ему в грудь.       — Я уже подумал, ты здесь утонул! — воскликнул Чуя.       В руках он держал телефон со включенным фонариком.       — Похоже, электричество вырубилось из-за погоды, — сказал он, — Давай поторопимся.       И, не дожидаясь ответа Дазая, он схватил его за запястье и потянул за собой. Бинтованный мысленно поблагодарил темноту за то, что Чуя не мог видеть его покрасневшее лицо.       Они вернулись в студию, чтобы забрать свои вещи, и спустились вниз. Однако, когда Чуя попытался открыть входную дверь, она оказалась заперта.       — Что за… — он снова толкнул дверь, потом ещё раз, уже агрессивнее, — Эй, какого хрена?!       Дазай включил фонарик на собственном телефоне и направил его на вахтёрскую будку. Как и ожидалось, внутри никого не было.       — Думаю, он поднялся в студию, никого не увидел и решил, что мы уже ушли, — предположил Дазай.       — Серьёзно? Разве он не должен был сделать обход или что-то в этом роде?       — Полтора часа до Нового года, Чуя, — он пожал плечами, — я бы тоже свалил.       Чуя с обречённым вздохом зарылся пальцами в свои волосы.       — И что теперь?       — Ничего, — Дазай снова пожал плечами, — Мы застряли здесь до утра, если не дольше. Можно, конечно, написать кому-нибудь, но мало кто решится выходить сейчас на улицу. Ты же знаешь, какими бывают хоккайдские снегопады.       — Получше тебя, — беззлобно огрызнулся Чуя, — Почему ты такой спокойный? Можно подумать, что ты не в первый раз застреваешь здесь на ночь.       — Так и есть. Мы вечернее радио, Чуя, каждый из нас хотя бы раз ночевал в студии. Удивлён, что тебе не рассказывали об этом.       — Блядь, ты не шутишь, да?       Чуя выглядел не столько раздражённым, сколько… разочарованным? У Дазая кольнуло в груди. У Чуи наверняка были планы на последние часы старого года, а теперь он должен был провести их в не самой приятной компании.       — Пойдём, — мягко позвал бинтованный, — вернёмся в студию, нечего здесь мёрзнуть.       В студии Дазай залез в коробку с новогодними украшениями, чтобы найти старенькую гирлянду с автономным питанием. Он повесил её на шкаф, и она наполнила клубную комнату тусклым золотистым светом. Потом, не долго думая, стал разорять запасы закусок Рампо.       — Я напишу Ёсано, — сказал он, бросая Чуе пачку чипсов, — Её так часто закрывали, что она тайком сделала дубликат ключа. Но вряд ли она придёт раньше завтрашнего утра.       — Повезёт, если она придёт к полудню, — хихикнул Чуя, разглядывая добычу, — После ужина с родителями она собиралась поехать к Коё-сан, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд бинтованного.       — Она не говорила об этом, — Дазай взял ещё закусок и бутылку лимонада и плюхнулся рядом с Чуей на диван.       — Мне тоже, — вздохнул Чуя, открывая чипсы, — я узнал об этом от Коё-сан. Я уже приготовился к тому, что мне придётся слушать подробности сексуальной жизни моих сэмпаев, но Ёсано ведёт себя непривычно сдержанно. Я бы даже сказал, застенчиво.       — Что ж, — сказал Дазай, — видимо, для неё это не просто интрижка.       — Надеюсь. Знаешь, Коё-сан просто очарована ею… У Ёсано когда-нибудь были серьёзные отношения?       — Если ты хочешь подробностей, то ты должен спросить её сам, — бинтованный залез в открытый Чуей пакет и закинул в рот горсть чипсов, — Могу только сказать, что хоть Ёсано и пользуется популярностью, в романтическом плане она редко оказывается с кем-то совместима, — Дазай усмехнулся, — В этом мы с ней похожи.       — Точно, — хмыкнул Чуя, — давай-ка не будем перемывать косточки нашим друзьям за их спинами, и вместо этого поговорим о тебе.       — Нет.       — Да! Серьёзно, скумбрия, я в курсе, что ты рылся у меня в соцсетях и знаешь всех моих бывших в лицо. А я о тебе ничего не знаю — не думаешь, что это немного несправедливо?       — Нет, не думаю, — Дазай показал ему язык и, открыв бутылку с лимонадом, сделал несколько глотков.       — Да брось, — Чуя хлопнул его по плечу, заставив поперхнуться, — расскажи что-нибудь. Или ты боишься, что я узнаю о тебе что-то компрометирующее, м?       — Не о чем тут рассказывать, слизняк, — откашлявшись, сказал бинтованный, — я не встречался ни с кем с тех пор, как приехал в Саппоро.       — А в Токио? — продолжил спрашивать Чуя, почему-то искренне заинтересованный, — Тот идиот на вечеринке Фицджеральда, он вроде говорил, что ты встречался с какой-то девушкой?       — Её звали Цунэко, — словно бы со стороны услышал Дазай свой голос, — мы встречались чуть больше года, прежде чем она рассталась со мной.       — Она рассталась с тобой? Почему?       Почему его это удивляло?       Дазай со вздохом сцепил ладони на коленях. В этой истории не было ничего особенного, никакой трагедии, никаких интересных поворотов. Это была простая история из его жизни, глупая и неприятная. Поэтому, наверное, он так не любил её рассказывать.       — Чёрт, я снова перехожу границы, да? — спохватился Чуя, — Ты не должен отвечать, если не хочешь.       Дазай покачал головой. Присутствие Чуи всегда делало его невероятно взволнованным, но оно никогда не заставляло его чувствовать дискомфорт. Тем более сейчас, в успокаивающем полумраке студии, который будто был создан для откровений.       — Ты, наверное, заметил, что я люблю шутить о суициде, — сказал он, тщательно подбирая слова, — но тогда, в старшей школе… это не было просто шуткой.       Это до сих пор было больше, чем просто шутка, и все бродячие псы в итоге поняли это. Чуя тоже заслуживал знать. Чуя тем более заслуживал знать.       — У меня не было никаких особых причин так себя чувствовать, — продолжал Дазай, — но я ничего не мог с этим поделать. Я никогда не делал серьёзных попыток, но я… Мне нужно было хоть как-то успокоиться, так что я… иногда я резал себя. Это помогало на время.       Чуя молчал.       — Я использовал бинты, чтобы люди не задавали неудобных вопросов, но я не мог носить их всё время. Точно не тогда, когда в первый раз собирался переспать со своей девушкой, — Дазай нервно усмехнулся, — Когда Цунэко спросила меня о шрамах, я сказал ей правду. Я не видел в этом ничего особенного… Но она видела. Она сказала, что если мне и правда важны наши отношения, я должен прекратить это делать. Я продержался всего две недели, прежде чем снова взяться за лезвие, — ещё один смешок, — Цунэко тут же бросила меня. Вот, в общем-то, и вся история.       Он соврал бы, если бы сказал, что Цунэко была любовью всей его жизни, но она была хорошей девушкой, и ему было хорошо с ней. А он лишился этого, потому что ему не хватило силы воли быть нормальным, хорошим парнем. Дазай плохо помнил то время. Несколько недель он не вылезал из своей комнаты, варясь в ненависти к самому себе. Потом, не понятно как, сдал все экзамены на высший балл и рванул на Хоккайдо.       И уже на Хоккайдо, благодаря непоколебимой заботе и поддержке своих новых друзей, он стал доставать лезвие всё реже и реже, пока наконец не забыл, где оно лежит. Уже на Хоккайдо, в окружении восхитительных сумасшедших из студенческого радио-клуба, Дазай впервые начал думать, что возможно, он не сломан. Что он не неправильный. Что он заслуживает любви.       Но исцеление не было быстрым процессом. И оно ни в коем случае не было лёгким.       — Я спал со многими людьми здесь, в Саппоро. С некоторыми даже больше, чем один раз. Но, думаю, я просто не создан для серьёзных отношений, — Дазай бездумно затеребил краешек бинтов на запястье, — Издалека многие люди находят меня очаровашкой, но стоит им познакомиться со мной поближе, они быстро понимают, что я… что встречаться со мной было бы слишком сложно.       Он послал Чуе как можно более беспечную улыбку.       Чуя не ответил на эту улыбку. Он не назвал Дазая тупым, драматичным, жаждущим внимания ребёнком. Он только хмурился, а его внимательные глаза блуждали по чужому лицу.       — Встречаться всегда сложно, — сказал он неожиданно жёстко, — И захочет ли человек приложить усилия, зависит только от него.       — Ладно, Чуя, давай просто закончим… — промямлил Дазай, чувствуя себя неудобно.       — Нет, блядь, подожди, — прервал Чуя, — Нет никаких особенных причин, чтобы ты кому-то не нравился. И ты не обязан нравиться. Любовь — это не какой-то приз за особые заслуги. Я видел кучу мудаков, которых так или иначе всё равно кто-то любил. И я сам лажал в отношениях, особенно в школе. А ты… ты хороший парень, Дазай.       — Странно слышать это от чиби, — растерянно пробормотал Дазай.       — Я серьёзно. Да, у тебя талант раздражать людей. Да, тебе бывает трудно, бывает грустно, и ты не всегда можешь с этим справиться. Но ты хороший человек. Ты смешной, интересный, милый и заботишься о тех, кто тебе не безразличен. И ты себе не представляешь, как много людей на самом деле видят это в тебе, и как они ценят это. Так что если кто-то не хочет встречаться с тобой, то это его решение, а не твоя вина или ошибка. Понял?       Дазай только беспомощно кивнул в ответ. Чуя был прямо перед ним, так близко, стоило только протянуть руку; такой решительный и честный, он глядел прямо на Дазая своими пронзительными глазами и горячо убеждал его в том, что он чего-то стоит. Всё о чём Дазай мог думать в этот момент, было…       Я люблю его.       — Боже, — вдруг рассмеялся Чуя, расслабленно откидываясь на спинку дивана, — посмотри на нас. Мы как в одном из этих рождественско-новогодних фильмов — застряли вместе на ночь и теперь изливаем свои чувства. Остаётся надеяться, что это не какой-нибудь третьесортный ромком.       Даже в тёмной клубной комнате, освещённой лишь старенькой новогодней гирляндой, он будто бы сиял.       — Я был бы не против, — сказал Дазай.       — Что?       — Я был бы не против, — повторил он худшее на свете признание, — если бы это был ромком.       Чуя моргнул раз, другой, прежде чем медленно выпрямиться на диване.       — Дазай… — его голос сорвался, и он нервно откашлялся, — я… ты…       — Прости, — забормотал Дазай, отодвигаясь, — я не должен был этого говорить, извини, я просто…       Паника охватила его, как лесной пожар, а сердце билось так, что казалось, даже рёбра начали вибрировать.       — Эй, эй, скумбрия! — крепкие ладони легли на его предплечья, заземляя, — Всё в порядке, — сказал Чуя со слабой улыбкой, — я лишь хочу убедиться, что правильно понял тебя. Ты сейчас… — он запнулся, — ты хотел сказать… — попытался он снова.       — Да, — прохрипел Дазай обречённо, — Да. Именно то, о чём ты подумал.       — Откуда ты знаешь, о чём я подумал? — Чуя улыбнулся шире.       — Чуя…       — Ладно, ладно, — он захихикал, будто пьяный, потом выдохнул, — хорошо. Я тоже… — он сглотнул, — я тоже был бы не против, если бы это был ромком. На самом деле, я был бы очень даже за, — закончил он тихо.       Дазай уже слышал этот тон. Этот полный нежности голос, который до этого он слышал только по радио. Голос, которым Чуя говорил о музыке.       — Ты… ты имеешь в виду…?       Рот Дазая, казалось, был набит ватой, его собственный язык отказывался подчиняться ему.       — Да, — кивнул Чуя, продолжая ласково держать его руки.       — Ты хочешь сказать, что…       — Да, — снова сказал Чуя, наклоняясь ближе.       — Ты дашь мне договорить?       — Нет, — усмехнулся он, прежде чем прижаться губами к губам Дазая.       Это было быстрое прикосновение, лёгкий ожог со вкусом вишнёвого бальзама для губ. Через мгновение Чуя отстранился, внимательно вглядываясь в лицо напротив.       — Всё нормально? — спросил он шёпотом.       Вместо ответа Дазай вцепился пальцами в ткань чужой одежды и дёрнул Чую на себя.       Их губы снова встретились, на этот раз крепче и глубже. Пальцы Чуи легли на шею Дазая, бережно удерживая его, и тот мысленно поблагодарил за это, потому что голова его закружилась и вся комната вдруг словно бы поплыла куда-то в сторону. В тусклом золотистом свете, в тишине, нарушаемой лишь звуками дыхания и шорохом снега за окном, всё происходящее казалось таким нереальным, почти волшебным. Но твёрдые пальцы Чуи на его коже и обжигающее тепло его губ доказывали обратное.       Когда они наконец оторвались друг от друга, они уже почти лежали на диване, сбросив забытые закуски на пол. Дазай уставился в потолок невидящими глазами. Чуя обнял его, уткнувшись лицом ему в плечо. Его тело тряслось от сбившегося дыхания и еле сдерживаемого смеха.       — Над чем ты смеёшься? — просипел Дазай.       — Я… — Чуя снова фыркнул от смеха, прежде чем приподняться, заглядывая в лицо другого парня, — Поверить не могу, что ты опередил меня.       — М?       — Я хотел пригласить тебя на свидание сегодня, — он ярко улыбнулся.       Дазай по-совиному моргнул, когда смысл чужих слов дошёл до него.       — Ты… специально задержал меня, — медленно сказал он.       — Да, — Чуя прикусил губу, — я специально согласился на новогоднюю передачу и намерено задержал тебя в студии. Всё ради того, чтобы наконец признаться тебе.       — Какой коварный чиби, — пробормотал Дазай.       — Не коварнее тебя, скумбрия, — усмехнулся рыжеволосый, — Да уж, в итоге всё получилось совсем не так, как я ожидал… Но это не важно. Мне нравится быть здесь с тобой, — он снова обезоруживающе улыбнулся, — А тебе?       — Да, — выдохнул Дазай и улыбнулся в ответ, — да, мне тоже.       Он не мог желать ничего иного.       Даже если в итоге они уснули на диване, и из-за этого у них потом всё болело. Даже если утром Ёсано нашла их спящими чуть ли не в обнимку, после чего долго и безжалостно дразнила их на это счёт. Даже если затем им пришлось иметь дело с разозлённым Рампо, чьи закуски они разворошили.       Это был лучший Новый год.