Ich habe est vermiss

Он видит его посреди Большого базара. Первое желание — самое естественное. Первое желание сорваться, сбить с ног, обнять, прижать к себе какможноматьтвоюсильнее. Скарамучча подходит медленно, осторожно обнимает со спины, утыкаясь куда-то между лопаток. — Я так скучал по тебе. — Кто ты? Второе желание — уже осознанное. Второе желание вцепиться еще крепче, пытаясь слиться телами в единое целое, но вместо этого Странник отстраняется. «Кто ты» бьет где-то между третьим и четвёртым позвонком, крадется в горле песчинкой, раздражая слизистую, оседает тугим комом тревоги в желудке. «Кто я». — Ты не помнишь? Взгляд у Тартальи — пустой. Как и раньше. — А мы знакомы? Скарамучча расцепляет руки и смотрит в лицо Тарталье. Судя по удивленному взгляду, отчаянно пытающемуся зацепиться за хоть что-то знакомое в образе, и правда не помнит. — Знакомы. Скарамучча, нет, теперь уже Странник, уходит. Оставляет предвестника без ответов. Тарталья остаётся один посреди Большого Базара. В храме Нахиды всегда светло и пахнет часто душистым, будто бы не храм, а розарий. Здесь время будто бы застыло. Бывшая тюрьма стала символом чего-то нового, хотя малая властительница и не признает силу своих заслуг. Она всегда говорит, что она всего лишь покровитель, а реальные поступки совершают люди. Она всегда говорила Куникудзуши, что готова помочь ему в любой момент. Пожалуй, храм — единственное место во всем Тейвате, куда Странник мог обратиться за помощью. — Привет. Посетителей в храме всегда было мало. Жители Сумеру до сих пор не могли поверить, что их архонтка не оставила их, потому и прихожан было не так много. Она всегда говорила, что главное — вера людей в их сердцах. — Привет. — Ты никогда не приходишь просто так. Что-то случилось? — Да. Ты можешь вернуть человеку память? — Память? У него амнезия или- Странник прерывает архонтку, не давая ей закончить мысль. — Нет. Память обо мне. — Оу. Кусанали резко мрачнеет, такой вид божества был совершенно неестественным. Такая Нахида пугала. — Я не думаю что мы можем это сделать. Понимаешь, когда мы удаляли воспоминания о тебе, мы их стерли. Их больше нет в Ирмунсуле. — Совсем никак? — Ну, — архонтка замолкает, снова обдумывая что-то, — если вы были по-настоящему близки, возможно в его разуме сохранились остатки тебя. Он не помнит, но ты можешь заставить его вспомнить. После этого все сказанное раньше больше не имело значения. Он может его вспомнить. — Спасибо. Нет, правда спасибо, ты очень помогла мне. — Конечно, приходи снова. Кусанали остается в своем храме, будто бы заточение никогда не прекращалось. Странник уходит. Он находит Тарталью на причале. — Привет. Предвестник оборачивается и хочет встать, но Скарамучча садится рядом быстрее, чем тот успевает среагировать. — Привет! Снова ты. — Да. — Так, — Тарталья оборачивается к нему корпусом, все еще свешивая ноги с причала к воде, — говоришь мы знакомы. — Да. Что-то вроде того. — Вроде того? — Ты забыл меня. И Странник рассказывает. Начиная с самого начала. Он рассказывает, как оказался выкинут в мир безвольной куклой, слабой, хрупкой, будто бы фарфоровый сервиз. Рассказывает о пейзажах Инадзумы которые видел века назад. Тарталья отмечает, что был в Инадзуме тоже. Они обсуждают сакуру, море, горы, все, что окружало их во время их путешествий, все еще одинаковое, природа закаменела во времени. Они были в разных веках, но в одном месте. Он рассказывает, как плыл через море в Снежную, как его поразил вид снега. Тарталья говорит, что снег — его любимая часть Снежной, и что Драконий хребет в Мондштате напоминает ему о родине. Он говорит о том, как чудесно свежая кровь смотрится на белом снегу. Странник замечает такую знакомую ему жажду биться в чужих глазах. Напоминает о прошлой жизни. Он рассказывает, как его поразила Царица, рассказывает о том, что небеса это ложь. Тарталья говорит, что готов умереть за своего архонта. Странник думает: «а ведь твоим архонтом мог стать я, если бы мне позволили стать богом». Он рассказывает, как был в Мондштате. Как с неба падали метеориты, так похожие на звезды, на лживые звезды. И как встретился с Путешественницей. Тарталья говорит, — о, Люмин, я знаю ее. Она вроде мой друг. Странник думает, — у меня нет друзей. Странник думает, — может, разве что Нахида. Странник говорит, — ясно. Он рассказывает, как предал Фатуи. И Снежную, и Царицу, и кровь на белом снегу, он предал все. Он говорит, что предал и Тарталью. Говорит, что они были, может, и не друзьями, но если в Фатуи кто и был ему близок, то это Чайлд. Странник говорит. — Тогда ты знал меня под именем Скарамучча. Он говорит. — Но еще раньше меня звали Куникудзуши. Говорит. — Теперь я Странник. Странник рассказывает так, будто бы не он пережил все эти события, а кто-то другой, будто бы персонаж в какой-нибудь из книжек издательского дома Яэ сошел со страниц и оказался в этом пересказе. Он продолжает вещать. — Я был в Инадзуме, я был в Снежной, в Мондштате и снова оказался в Инадзуме. Тебя послали за мной в Инадзуму. — Зачем? — Я хотел украсть гнозис. Он рассказывает. Когда Путешественница пришла, гнозис был в моих руках. Когда он был мой, я чувствовал себя самым счастливым. Я чувствовал, как оно бьется в моей пустой груди. Я чувствовал силу. Я чувствовал, что я могу абсолютно все… Наверное, это похоже на глаз порчи. Тарталья говорит. — Глаз порчи высасывает из тебя жизнь. Сначала ты силен, но ты никогда не всесилен. И с каждой секундой ты чувствуешь, как порча поглощает твоё тело. — Тогда нет. Тогда, гнозис — это другое. Сердце не пытается тебя убить. Странник рассказывает, как плыл в Сумеру. Как встретился с Дотторе. Как был богом. Тарталья перебивает его. — Я видел бога, я видел на что способны боги, я видел их сердца. Ты не бог и никогда им не был и никогда не станешь. Ты не похож на них. Ты человек. Странник думает, — я не человек, я кукла. Странник говорит, — спасибо. И он продолжает рассказывать. О вырванном из груди сердце. О слабости, которую чувствовал, лежа на холодном каменном полу в подземелье. О том, как у него появился глаз бога. — Когда я был в Фатуи, у меня не было глаза бога. Глазом порчи я тоже не пользовался. Но теперь мне дали это, — он указывает себе на грудь, — и, как мне кажется, оно стало мне вместо сердца. Страннику больше нечего рассказывать. Уже вечер. — Спасибо, что рассказал все это. Думаю… да, думаю я хотел бы знать правду. Но почему я тебя не помню? — Никто не помнит. Дендро архонтка удалила воспоминания обо мне у всех, кроме себя и Путешественницы. Чтобы дать мне новую жизнь. — И все же ты подошел ко мне. Внутри Странника, нет, внутри Скарамуччи, что-то сжимается. Да, он пожертвовал своей новой жизнью ради него. Ради разговора с ним. — Я… Ходил к Малой Властительнице. Она сказала, что, возможно, ты вспомнишь меня. Если я расскажу тебе обо всем. Скарамучча рассказал не обо всем. Он не рассказал, как одним морозным днем в Инадзуме они встретились. Как Тарталья стоял весь в крови посреди равнины и тяжело дышал. Как Скарамучча обнял его, измазывая и себя в крови тоже. Как Скарамучча первым потянулся к нему, чтобы поцеловать. Как Тарталья прошептал: — Я люблю тебя. Как Скарамучча сбежал от него, бросив одного посреди поля. Странник рассказал не все. — Прости, но я все еще не могу вспомнить тебя. — Да. Понимаю. Он разочарованно поднимается с пристани, собираясь уходить, но, уже в спину, слышит. — Не хочешь сходить завтра на задание? Странник шепчет. — Я приду. Ночь — такая же лживая, как и звезды. Ночь без снов, голова касается подушки и глаза тут же открываются вновь. Уже утро. Снова причал, снова такой до одури знакомый блеск в чужих глазах. — Привет! Скарамучча хочешь обхватить его руками и прижаться, но понимает, что не может. Он все еще его не помнит. — Привет. Куда мы пойдем? — Я взял задание в гильдии. Убить пару монстров в руинах. Я хочу посмотреть, что ты можешь с глазом бога. В его словах так и читается. Я хочу подраться вместе с тобой. Раньше Тарталья хотел подраться со Скарамуччей, даже зная, что у него нет элементальных сил, он предлагал сойтись на любом другом виде оружия. Сейчас он предлагал стать его товарищем. — Конечно, пойдем. Наблюдать, как Тарталья ориентируется на местности, — одно удовольствие. Как переступает сквозь корни, подхватывая Странника, когда тот грозится упасть, как бежит по склону горы вниз, как скачет между веток деревьев, будто бы он не человек, а какая-то белка. Как правильно он ощущается среди всего опасного и неизвестного. Будто бы так и должно быть. Все враги падают за секунды. Задание простое, совершенно нелепо было звать Странника на него, но Тарталья даже не догадывался о той его мощи, когда у него был гнозис. Сзади прилетает стрела в плечо, какой-то хиличурл остался незамеченным в углу. Чайлд моментально выстреливает в него, он падает замертво, но слишком поздно. — Бездна, прости, я должен был заметить его. — Нет, не должен. Я сам за себя в ответе, — Скарамучча шипит фразы сквозь зубы, пытаясь нащупать стрелу рукой, — ты не виноват. — Нет, — Тарталья резко становится на удивление серьезным, таким он почти не был раньше. Странник даже не мог вспомнить такого предвестника в своем прошлом, — я позвал тебя, и я должен был защитить тебя. Не выдергивай стрелу, пойдет кровь. Сядь сюда, рядом со мной. Скарамучча садится на землю, движения выходят резкими, от боли он жмурится. — Я могу? — Делай что хочешь, только вынь ее. Тарталья стягивает плащ, расстегивает рубашку, оставляя Скарамуччу в одной водолазке. Стрела попала прямо в открытое плечо. Он давит Страннику на спину, заставляя его лечь на траву, и переползает ему на бедра. — Будет больно. Он сжимает кожу на плече, давя всем своим весом на руку. Резко выдергивает стрелу, нажимая выше раны, чтобы остановить кровь. — Тише, — Тарталья переходит на шепот, склоняясь прямо к уху, — все хорошо, все закончилось. По привычке он дует на рану, будто бы перед ним не бывший коллега, а его младший брат. Он сводит края раны вместе, выливая на них какую-то жидкость из пузырька и растирая по плечу. Скарамучча шипит. Жжётся. — Это отвар из чистотела. Лучшее, что мы можем сделать до возвращения в город. Гноиться не должно, но я бы на твоем месте сходил ко врачу. — Спасибо. Скарамучча прячет лицо в траве, чтобы скрыть свою неловкость. Все время нужно помнить о том, что для предвестника он незнакомец. Что только один из них знает другого. Тарталья стягивает с себя шарф, перевязывая рану. — Нам надо возвращаться. — Да. Ты прав. Скарамучча наощупь ищет свою одежду в траве и принимается одеваться. Тарталья, как назло, не отворачивается. — Пошли. Весь путь обратно — сплошное молчание. Странник молчит потому что ему нечего говорить, он все уже рассказал. Тарталья — потому что стыдно за собственную оплошность. Чувство ответственности за все что тебя окружает скребется изнутри, желания исполнить все обещания, что дал. Тарталья чувствует, будто бы обещал защищать Скарамуччу. Тарталья останавливается у ворот Сумеру и говорит. — Помнишь, ты сказал мне свое самое первое имя? — Да, а что такое? — Аякс. Меня зовут Аякс. Тарталья это имя Фатуи. Тарталья, нет, Аякс уходит в сторону леса, оставляя Странника без объяснений. Странник возвращается домой, ложится на кровать и засыпает. Нет, пытается уснуть. В голове пчелиный рой мыслей. Аякс любил не Странника, Аякс целовал не Странника, Аякс защищал не Странника. Аякс, нет, не он. Тарталья. Тарталья любил Скарамуччу. Не Странника. А Аякс не знал Скарамуччу. Он знал Странника. И все еще не любил. Весь следующий день Скарамучча избегает предвестника. Он видит его на Большой базаре и тут же убегает оттуда. Он идет на причал и замечает его вдали, сидящим на пирсе. Он хочет подняться в храм, и лишь приоткрывая дверь, видит его внутри. Он замечает маячущую фигуру у ворот города. Куда бы он не пошел, он видел его и отчаянно хотел скрыться. Сбежать. Вернуться в прошлое, в тот злосчастный день, когда увидел знакомого человека в незнакомой стране и решил подойти. Решил рассказать. Скарамучча запирается у себя дома и не выходит оттуда по крайней мере три дня. На четвертый, не сумея больше вынести эту пытку, он отправляется на Базар и снова сталкивается с предвестником. Абсолютно внезапно, в узком проходе, который ведет к рынку. В темноте знакомые рыжие волосы кажутся каштановыми, но глаза все еще так знакомо отливают синей тоской. — Привет. Странник молчит, хочет отойти в сторону и пройти дальше, но его останавливают за плечо. Скарамучча сгибается от боли, когда Тарталья неаккуратно задевает рану. — Черт, прости! Он все еще молчит и хочет вырваться из хватки. — Что-то случилось? Ты пропал, я пытался тебя найти, но нигде не мог. Даже поручил другим Фатуи узнать, не видели ли тебя где. Но все напрасно. — Это неважно. Отпусти меня. — Нет. Тарталья улыбается. — Ты сходил ко врачу? — Не ходил. — Плохо. За раной надо ухаживать. — И без тебя знаю. Что-то в этом было такое… Знакомое. Будто бы такой диалог между ними уже был, и даже не один раз. Тарталья замечает это и отстраняется. — Почему ты меня избегаешь? — Нам надо прекратить общаться. — Зачем? — Ты все равно меня не вспомнишь. — Да, но может, я хочу общаться с новым тобой? — Не хочешь. Скарамучча убегает прочь. «Нет, — думает Странник, — ты не можешь хотеть этого. Ты не можешь. Ты не знаешь, что со мной было. Ты не понимаешь. Ты не помнишь». В лесу темно и холодно, но Скарамучча не хочет возвращаться в город. Боится встретить его. Лживые звезды видны за городом особенно ярко. Скарамучча ненавидел небо, но часто рассматривал его, выискивая созвездия, бросая взгляды на парящую в небе Селестию. Иногда ему казалось, что небесный остров видно из любой точки Тейвата. Что кто-то там наблюдает за всеми жителями, готовясь нанести удар, если их жизнь вдруг станет им неугодна. Странник слышал, что было с драконьим хребтом, о странной колонне в небе. Селестия пугала его, но в то же время он хотел увидеть, как она падет. Наверное, поэтому он и служил Царице. Скарамучча вспоминает Снежную. Избушки. Все укрыто снегом. Однажды он был в Морепеске, вместе с Тартальей. Они оказались там проездом, напарник попросил заехать, все равно по пути. Семья Тартальи приняла их на удивление тепло, даже зная, что Скарамучча иностранец из Инадзумы. Тевкр тогда спросил, какие игрушки мастерит Скарамучча, и может ли он сделать для него настоящего, большого Одноглазика? Под умоляющий взгляд Тартальи ему пришлось поддерживать байки о том, что Чайлд работает на фабрике игрушек. Взгляд Тартальи всегда передавал удивительную смесь эмоций. Чаще всего в его глазах отражалась пустота бездны и жестокость всего этого мира. В разгар драки они сияли безжалостной жаждой крови. Но иногда он смотрел просяще, буквально говоря: «Пожалуйста, помоги». Однажды, лишь однажды, Скарамучча видел полный любви взгляд. Когда Тарталья признался ему в этом. Где-то позади хрустит ветка. — Слава Царице, я нашел тебя. — Нигде от тебя не спрячешься. — Ты оставляешь элементальные следы. Я нашел тебя по ним. Скарамучча вздохнул. Жизнь без глаза бога была проще, по крайней мере, он был более скрытен. — Зачем ты пришел? — Хочешь подраться? Странник не отвечает, лишь выхватывает катализатор и подпрыгивает в воздух. Здесь Тарталья мог достать его только с лука. — Эй, так нечестно, спускайся. И он спускается, еще в падении начиная атаковать своего спутника воздушной стихией. Воздух в его руках уплотнялся, превращаясь в жесткие элементальные сферы. Почти что игра в снежки. Клинки Тартальи били не остро, как когда он дрался всерьёз, но оставляли неприятное ощущение, будто бы по коже провели струей воды под большим напором. Скарамучча делает жест рукой. Тарталья достает его клинками воды. Странник отпрыгивает на безопасное расстояние. Чайлд достает его ударом стрелы из воды. Куникудзуши оступается, не рассчитав силы. Аякс валит его на траву. — Ты проиграл. — Я поддавался. — Не ври, я видел, как ты упал. Тарталья замирает, смотря на лицо под ним. Растрепанные волосы, несколько царапин на лице и, может, коленках. — Ты красивый. — Заткнись. Тарталья ложится рядом, утыкаясь лицом Скарамучче в шею. Смотрит на электро метку. — Я люблю тебя. Странник молчит. У Тартальи чувство, что такое уже было. Он вспоминает кровь на своих руках, объятья, чужие прикосновения к своему телу, к своим рукам и лицу, чужие губы на своих губах. У них был бой. Его губа с чужой губой. — Я люблю тебя. — Ты не можешь. — Нет, ты не понимаешь. Я уже говорил тебе это. — Что? Странник, нет, Скарамучча ошарашено поворачивается к нему лицом. — Повтори. — Я люблю тебя. — Это правда. — Ты не рассказал мне, что я люблю тебя. — Я не смог. Тарталья тянется вперед, зарываясь пальцами в чужие волосы, притягивая лицо к себе и целуя. Он втягивает чужую губу медленно, залезая языком в рот, проводя по зубам, будто бы пытаясь вылизать. Он кусает его, Скарамучча отвечает тем же. Они лежат на траве, мокрые от росы, безумно одержимые друг другом. — Я скучал.