Мы невозможны

Гарри делает Гермионе предложение в Пятом дистрикте. После речи на сцене перед портретами Чжоу и её земляка он достаёт из кармана кольцо, садится на одно колено и заглядывает ей в глаза с фальшивым трепетом. Фальшь Гермиона чувствует кожей. Он не хочет этого делать, ему идея со свадьбой поперек горла даже больше, чем ей. Гермиона просто растеряна до паники, а Гарри же… разбит. Гермиона принимает его предложение, как они и договаривались вчера вечером с Ритой, когда куратор пришла к ней в купе за размером кольца. Рита даже не даёт Гермионе начать сомневаться, приводит лаконичные аргументы в пользу этого решения — Сноу будет доволен и, возможно, оставит их в покое, маги в дистриктах поймут, что любовь между победителями настоящая, не будет протестов, а значит и жертв. Звучит это всё не так уж и убедительно, но Гермиона не может сориентироваться в собственных мыслях, структурировать их и понять, что она чувствует. В голове всплывают воспоминания из Седьмого дистрикта, звуки выстрелов, разрезающие тишину; безоружные маги, которые не могут противопоставить миротворцам ничего, кроме собственного презрения. Они с Гарри вдохновили людей на протест одними лишь речами и своим присутствием… На что ещё они способны? Кем стали, сами того не желая? И к чему это приведет в итоге? Рита права, Гермиона не готова взять на себя такую ответственность, ей нечего пообещать этим людям, нечем их успокоить. Она не может сказать, что у них всё получится, потому что сама в это не верит. И история доказала, что бороться с Лондоном на одном лишь праведном энтузиазме — идея заранее провальная. Не получилось у Дистрикта-1, не получилось у Седьмого, не получится ни у кого… А значит Гермионе нужно играть влюблённую дурочку, а не смелую воительницу за справедливость. Только так и никак иначе. Придётся выйти замуж за любовь всей её жизни, за человека, без которого она якобы не представляла своего существования и готова была покончить жизнь самоубийством, только бы не покидать Арену без Гарри. И он согласился на эту роль. Со скрипом, таким натужным, что Гермионе даже немного обидно. Она с одной стороны понимает, почему он против, сама никак не может прийти в себя, но чтобы Гарри отреагировал вот так… Он снова с Гермионой не разговаривает. Перестал приходить к ней в купе ночью. Её снова стали преследовать кошмары, в которых она то не успевает спасти Луну, то убивает Тео, то смотрит, как погибает Чжоу. Гарри не появляется на обедах и ужинах в ресторане и растворяется с глаз, как мираж, как только они спускаются со сцены в дистриктах. После предложения руки и сердца они поцеловались на сцене и Гермиона даже открыла глаза, почувствовав сильную дрожь его губ. Это было похоже на… отвращение. Не к ней, нет. Ко всему происходящему. У Гермионы и без того на душе было неспокойно, а стало просто отвратительно. Она никогда не планировала выходить замуж. Заводить семью, детей, провожать мужа на работу, а детей на Жатву. Ей с лихвой хватило страха за Джинни на протяжении многих лет. Да и не умела она любить так, как это было принято в парах. Не чувствовала необходимости в ласке, не умела красиво говорить, не таяла от нежности, не предвкушала ничего больше того, что им с Гарри приходилось делать, играя свои роли для президента и дистриктов. И уж точно в её планы не входило выскочить замуж в семнадцать лет. Хотя ещё год у неё есть, она несовершеннолетняя и по закону не может стать ничьей женой. Почти год им с Гарри будут доступны только роли жениха и невесты, а вот потом… А потом, если ничего не изменится, придётся стать мужем и женой. Стоит только Гермионе подумать об этом всерьез, как внутри всё мучительно сжимается от осознания собственной никчемности перед Лондоном. Сноу забрал у неё всё, даже право на одиночество. А ещё есть Рон. Он уже видел предложение по телевизору, но Гермионе ведь придётся вернуться домой и посмотреть ему в глаза. И выслушать всё, что он по этому поводу думает. Притворяться влюблёнными — это одно, пожениться в угоду публики — совсем другое. Тут даже Гермиона не может найти им мало-мальски рабочее оправдание. Съедаемая зубастыми противоречиями, она дожимает Тур через силу и на последних крохах самообладания держит лицо в президентском дворце в Лондоне. В огромном зале, на пышном торжестве в честь окончания Тура, их с Гарри лично поздравляет президент Сноу. Выглядит он довольным. Ну, или Гермионе кажется, ведь она разговаривала со Сноу всего однажды и не успела его разгадать. Он улыбается им с Гарри широкой белозубой улыбкой, жмёт руки на камеру, а Гермиону даже приобнимает в извращённом отеческом объятии. — Я так рад! — говорит Сноу, останавливая официанта с подносом, на котором стоит стройный ряд высоких бокалов с шампанским. — Мой секретарь не даст соврать — после предложения руки и сердца я полдня обзванивал знакомых, чтобы убедиться, что все это видели, а не только я один! Гермиона растягивает губы в подобии улыбки и крепче сжимает собственный бокал, чтобы тот не ходил в руке ходуном. — Мне не терпится подарить вам подарок в честь помолвки. Я буду первым, не так ли? — Ага, — кивает Гарри, когда понимает, что Гермиона не может выдавить из себя ни слова. — В таком случае… Приглушите музыку, — обращается он к своим многочисленным помощникам, притаившимся за спиной. Под светом хрустальных громадных люстр, Сноу поднимается на мостик между двумя лестничными пролётами, поднимает бокал и объявляет нарядной публике: в качестве исключения, он подпишет президентский указ, позволяющий несовершеннолетней Гермионе вступить в брак до исполнения восемнадцати лет. Более того — президент берет на себя все расходы на торжество и настаивает, чтобы свадьба состоялась прямо здесь, во дворце, и не позже, чем завтра же вечером. Публика в восторге. Гермиона даже не успевает проследить за собственной мимикой, её принимаются поздравлять, обнимать, расцеловывать в обе щеки. Щелчки фотокамер похожи на пулеметную очередь. Она роняет золотистый клатч, проливает на себя шампанское из бокала, в панике разглядывая причудливые счастливые лица поздравляющих. Ноги дрожат, когда её подталкивают к лестнице, где их с Гарри ждёт президент. Гермиона опирается на мраморные перила, как на костыль, и с благодарностью принимает протянутую руку, после того как неуклюже спотыкается на самом верху лестницы. Это Гарри. Глаза его блестят от гнева, когда он ведет Гермиону к Сноу. — Ну? — хищный взгляд президента теперь как на ладони. Он поймал их в ловушку и счастлив. — Как вам мой подарок? — Спасибо, господин президент, — выдавливает из себя Гермиона, стараясь унять дрожь во всем теле. — Но… Видите ли, моя семья живёт в Двенадцатом… Если торжество состоится завтра, их не будет на свадьбе. А я бы хотела разделить с ними этот… м-м… счастливейший день в своей жизни. — Ну, не такая уж это и семья, — подмигивает Гермионе Сноу. — Опекунша и трое друзей детства. Зато любимый человек будет рядом, это ли не главное? — Ну, не такой уж я и любимый, — в тон президенту говорит Гарри, демонстрируя ему своё истинное отношение ко всей этой вакханалии. Гермиона нервно улыбается, разглядывая его саркастично-агрессивный профиль. А вот Сноу приглядывается к Гарри с новой эмоцией — настороженностью. — Свадьба завтра, — припечатывает он их своим решением и снова расплывается в улыбке. — Поздравляю ещё раз. Потеряв к ним интерес, Сноу поднимается по лестнице и исчезает в коридорах президентского дворца. — Я хочу выпить, — говорит Гарри, провожая его взглядом. — Много. — Я тоже. Они переглядываются и тонут в отчаянии друг друга, как в море. Однако, напиться им не удаётся, прибегает Рита и сваливает на их головы тонны информации о предстоящей подготовке. Кажется, её мозг под черепной коробкой вот-вот загорится, Гермиона разглядывает причёску куратора и недоумевает, почему не видит дыма. День на организацию такого важного события, как свадьба! Ничего не получится, это провал, это катастрофа! Рита отправляет Гермиону в её покои и обещает, что с минуты на минуту к ней придут люди, чтобы снять мерки для платья. Комнату ей предоставляют прямо во дворце, на третьем этаже. Сопровождают по коридорам, устланным мягкими коврами, Гермиону миротворцы. В спальне, огромной, как весь их новый дом, пахнет розами. Свежие цветы в высоких вазонах стоят на столике у окна и на полу. Золотые люстры отбрасывают блики на белые стены, кровать под балдахином, похожая на корабль с мачтами, накрыта атласным золотистым покрывалом. Панорамные окна выходят во двор президентского дворца, где пляшут под классику музыкальные фонтаны. Гермиона позволяет прозрачной накидке сползти с усталых плеч на пол, скидывает туфли на высоком каблуке, и на пятках добирается до кровати, чтобы бесцеремонно рухнуть на покрывало прямо в изысканном, тесном платье. Она лежит в тишине и впитывает истерику, как лава текущую по её венам. Слезы сами собираются в уголках глаз, бесконечное напряжение этого Тура бьёт по защитным механизмам её души отбойным молотом. К счастью или к сожалению, но раздаётся стук в дверь. Гермиона резко садится на кровати, вытирает предательские слёзы на висках и разрешает гостю войти. Это Римус. Гермиона облегченно выдыхает и позволяет слезам течь по щекам дальше. — Ну-ну, — говорит Римус, проходит в комнату и садится рядом с Гермионой. Притягивает её к себе за плечи и целует в макушку. — Слезами делу не поможешь. — Я хочу вернуть себе свою жизнь, только и всего, — всхлипывает Гермиона. — Сноу всё испортил. Всё, понимаешь? К чему не прикоснётся, всё становится грязным! Римус отстраняется и заглядывает в заплаканные глаза Гермионы. Она моргает, чтобы влага не размывала его грустно улыбающееся лицо. — Я сейчас скажу тебе странную вещь. Не всё так плохо. Гермиона недоумённо хмурится, Римус же продолжает ей улыбаться. — Сама посуди. Гарри — не самый плохой вариант. — Он вообще не плохой вариант, — говорит Гермиона горячо. — Он замечательный, правда. Мы прекрасно друг друга понимаем, иногда мне кажется, что лучше него меня никто не знает. Нам порой слова не нужны, чтобы сказать друг другу что-то важное. — Вот именно. А теперь представь ситуацию: у тебя нет выбора выходить замуж или нет, но есть выбор за кого выйти. Каким бы был твой выбор? Гермиона думает. Всерьёз размышляет на этот счёт и понимает, что выбрала бы Гарри. Потому что рядом с ним спокойно. Она может не притворяться и быть собой, позволяет себе слабость, ей нравится засыпать в его объятиях, она привыкла к нему, как к родному и не воспринимает его иначе, как человека надёжного. Гарри точно не желает ей зла, он добр к ней даже когда расстроен и злится, даже когда опустошён. В период пока они не общались, Гермиона мечтала рассказать ему всё, что творилось у неё на душе, она скучала. Если бы всё было чуточку проще, если бы Сноу не лез в их отношения своими грязными, кровавыми руками, Гермиона воспринимала бы его иначе. Возможно даже смогла бы… полюбить. Она и так чувствует к нему уйму всего важного, просто не умеет правильно всё это осмыслить. Не хочет всё усложнять, вытаскивать наружу настоящее, потому что им никогда не удавалось побыть по-настоящему вдвоем. Рядом всегда кто-то крутится, подсказывает, как себя вести, сталкивает лбами, заставляя демонстрировать любовь. Жизнь под камерами наложила свой тяжёлый отпечаток на восприятие Гермионы своего союзника, соседа, а теперь и жениха. Все эти роли навязывает им Лондон, а всё настоящее размазывается под липким слоем притворства и отчаяния, не откопаешь. Но если бы ей позволили выбирать себе жениха, то Гермиона совершенно точно бы остановила свой выбор на Гарри, потому что он никогда не причинит ей зла и всегда поймёт без лишних слов. Других вариантов у неё и нет. Рон? Нет, нет. Ещё в прошлом году Гермиона не была бы так категорична, но Голодные Игры создали между ними непреодолимую пропасть. Не вина Рона, что ему никогда не понять Гермиону в этой трагедии, как внутренней, так и очевидной каждому нормальному человеку. Но и не вина Гермионы, что Рон перестал быть её спасательным кругом в этих мрачных водах существующей реальности. Он всё ещё ей дорог, близок и важен, но уже никогда не сможет принять и понять её всю, вместе со сломанными опорами. Римус кивает, словно слышит мысли Гермионы. Он доволен тем, что видит на её лице. — Понимаю, твоей судьбе не позавидуешь. Твоя жизнь тебе не принадлежит, ты вообще не хочешь замуж, не в этом возрасте, возможно и не в этом мире. Но постарайся найти плюсы в этой ситуации. Представь, что на месте Гарри другой человек: ты его совсем не знаешь, он тебя не понимает, не желает тебе счастья. И точно так же как сейчас, нет выбора — выходить за него замуж или нет. Гермиона представляет такую ситуацию и по коже бегут колючие мурашки. Нет, тогда бы она точно сошла с ума. — Гарри злится и опять со мной не разговаривает, — неожиданно жалуется Гермиона Римусу. — Вам пора отказаться от этой ужасной привычки, — усмехается Римус и достаёт из кармана сложенный вдвое лист бумаги. — Не забывай, Гермиона, ему так же скверно, как и тебе сейчас. А может и ещё хуже, ведь Гарри чувствует себя виноватым за то, что подходит на эту роль больше, чем Сноу может себе представить. Он не хочет отдавать им то самое ценное, что у него есть, но обязан. И он боится, что ты можешь подумать, будто Гарри рад, что всё складывается именно так. — Я так не считаю! — Обязательно скажи ему об этом. — Скажу… — обещает Гермиона неохотно. — Только не здесь. Нас ведь постоянно подслушивают, я хочу оставить между нам хотя бы намек на что-то личное. На что-то, что не станет общественным достоянием. Что это у тебя? — меняет Гермиона тему и смотрит, как Римус раскрывает листок. — Эскиз. Гермиона берет рисунок в свои руки и рассматривает набросок свадебного платья. Руки и шею модели покрывает воздушная сетка, лиф украшают нежные небольшие цветы. Это лунные цветы. Длинная юбка с шлейфом струится к полу и даже в виде наброска Гермионе с первого взгляда нравится это платье, с каким бы пренебрежением к одежде она не относилась в принципе. — Я не могу помочь тебе вернуть твою жизнь под контроль, но в моих силах создать для тебя лучшее свадебное платье, какого достойна такая смелая девушка, как ты. — О-о, я не смелая, — усмехается Гермиона. — Была бы смелая — не оказалась бы здесь. — Смелее я не встречал, — настаивает Римус и забирает у Гермионы свой эскиз. — И помни: я всегда на твоей стороне, Гермиона. *** Следующим утром Гермиона просыпается ни свет, ни заря. Рита стучит в дверь её номера раньше, чем всходит солнце, Гермиона кутается в тёплый халат и впускает неуёмного куратора в свою комнату. Рита тут же берет под контроль её пробуждение, отправляет в ванну, а через десять минут стучит в дверь, чтобы Гермиона поторапливалась. С мокрой головой и заспанными глазами Гермиона встречает команду подготовки, количеством человек в двадцать. Новые незнакомцы, одетые по лондонской вычурной моде, поздравляют Гермиону с помолвкой, а Флавий, Октавия и Вения ревнуют. Они не забывают напоминать своим коллегам, что жених и невеста — их лучшие на свете друзья, и они бывали дома и у Гермионы, и у Гарри, знакомы с Уизли и знают как превратить непослушные волосы Гермионы в шёлк уже наизусть. А это, между прочим, та ещё задачка. Гермиона рассеянно улыбается. Пожалуй, эта троица — единственные жители столицы, от которых Гермиону не тошнит. Ну, не считая Римуса. Римус ей даже ближе, чем Сириус. Ментор слишком скрытен и часто груб, а Римус открыт и доброжелателен. Но ни Римуса, ни Сириуса Гермиона с утра не видит. Её готовят к торжеству как утку к столу. Натирают кремами и маслами с таким энтузиазмом, что Гермиона боится выскользнуть из платья, как мыло из рук. Цвет лака для ногтей — дилемма на полтора часа. Белый или такой же белый, но с блёстками? Платье собирают прямо на ней, тыкая булавками в самые неожиданные места, на волосы наносят маски с приятным ароматом ванили, а цвет помады выбирают коллективным голосованием. У Риты случается истерика, когда Гермиона признаётся, что не взяла с собой в поездку свой кулон в форме половинки сердца. Октавия приносит Рите успокоительное, пытается добавить в стакан воды пару капель по рецепту, но Рита забирает у неё бутылек и привычно опустошает половину мощным глотком. Гермиона извиняется искренне. Она сняла кулон после того, как едва не потеряла его во дворе, во время уборки снега. С тех пор держала в шкатулке в своей спальне, и, собираясь в спешке, даже не подумала туда заглянуть. Рита её оправдания не слушает, ей приходится уйти к съемочной группе и предупредить их, чтобы те не брали крупным планом шею Гермионы ни в коем случае. Её оставляют без обеда и Гермиона изнывает от напряжения уже к середине бесконечного дня. Когда обслуживающий персонал приносит готовое платье, Гермиона смотрит на себя в зеркало сквозь полуопущенные от усталости веки и не испытывает ничего, похожего на восторг. Хотя платье замечательное. Лиф, оказывается, полностью состоит из небольших лунных цветов, Гермиона касается пальцами нежных лепестков и вспоминает, как разлетались эти цветы по поляне на Арене после смерти Луны. Приходит Римус, чтобы оценить конечный результат, смотрит на Гермиону с восторгом и качает головой. — Ты прекрасна. Лучше, чем я себе представлял. Не хватает только счастливой улыбки. Гермиона всё ещё стоит у зеркала и обращает взор к собственному хмурому лицу, больше подходящему ей на неудачной охоте в Запретном Лесу. Она старается улыбнуться, но мышцы не слушаются, получается ухмылка. — Платье потрясающее, спасибо, Римус. Я просто устала. — Помни о чём мы вчера говорили. Ищи свет, темнота не кромешная. Разве? Почему-то эти убеждения не работают сегодня так, как работали вчера. К вечеру Флавий и трое его помощников заканчивают возиться с причёской Гермионы и она видит свой свадебный образ целиком. Волосы собрали в замысловатую косу, вплели в неё настоящие цветы по всей длине, оставив только пару локонов у лица, небрежно спускающихся вдоль линии скул. Хрупкая диадема из драгоценных камней сияет в каштановых волосах, макияж хоть и не условный, но не стёр её собственные черты лица. Гермиона считает, что выглядит хорошо, но слишком опустошена, чтобы радоваться этому факту. К тому же ей теперь запрещено сидеть, чтобы не помять тонкую ткань платья и длинную фату, поблескивающую в свете ламп, как свежий, девственно-белый снег в свете фонарей, а это не добавляет невесте настроения. Рита появляется уже перед выходом Гермионы из комнаты. Она смотрит на неё без привычного беглого профессионализма и даже не пытается что-то в её образе исправить. Поджимает губы и улыбается. — От тебя невозможно отвести взгляд. Гермиона не знает, что ответить, сжимает в холодных ладонях букет и ждёт указаний. Рита приходит в себя и сообщает, что церемония будет состоять из двух этапов: венчания в часовне на заднем дворе президентского дворца и самого праздника с музыкой и танцами в зале для торжеств. Взмыленная команда мчится переодеваться, чтобы соответствовать дресс-коду — все гости будут одеты в белые наряды. Гермиона слышит из коридора эхо множества голосов, подготовка ещё не закончилась. Рита постоянно убегает, чтобы раздать последние указания работникам, возвращается уже к закату, поправляет Гермионе фату и разрешает ей спускаться. Гермионе страшно. Кроме Риты среди сопровождающих нет её знакомых. Ей приходилось бывать на свадьбах, не на таких пышных, конечно, но проходящих по всем правилам. Гермиона знает, что невесту к алтарю должен подвести отец, передать её будущему супругу, это очень важный ритуал. Даже если бы Уизли разрешили присутствовать на свадьбе, в их семье нет отца, Артур умер много лет назад и Гермиона почти его не знала. Кто будет вести к алтарю её? Гермиона хочет задать этот вопрос Рите, но та по пути к часовне сцепилась с организаторами и теперь кричит на них через весь холл. — Я выбрала скатерти цвета слоновой кости! Идиоты! Уберите это молочное безобразие, пока я не добралась до вас! Ответ на свой вопрос Гермиона получает у распахнутых дверей великолепной часовни из белого камня. В ожидании невесты там стоят Сириус и Римус во фраках, и… — Что он тут делает? — останавливается столбом на дорожке Гермиона, да так внезапно, что девушки, несущие за ней фату, буксуют на высоких каблуках, чтобы устоять на ногах. Рядом с Римусом и Сириусом стоит в белоснежной мантии с золотистыми отворотами Альбус Дамблдор. Он смотрит на Гермиону с улыбкой, скользящей в густой длинной бороде, руки его сложены на животе в умиротворённом жесте. — Сноу велел, чтобы Распорядитель Дамблдор отвёл тебя к алтарю, — как бы между прочим говорит Рита и останавливается, когда понимает, что невеста за ней не идёт. Римус и Сириус переглядываются, видят заминку и бегут к Гермионе. — Что происходит? — спрашивает Сириус. — Я не пойду, — говорит Гермиона и слышит дрожь в собственном голосе. — Не с ним! Он мне не отец! Даже не друг! Он… Издевался над нами на Арене, придумывал извращённые пытки для трибутов, чтобы сделать шоу! — Тише, детка, тише, — молит Сириус с опаской поглядывая в сторону Дамблдора. — Так ли это важно? — Важно! Гермиона сама не понимает, почему. Она — ненастоящая невеста, внутри её ждёт ненастоящий жених, вся эта свадьба — фарс от начала до конца, но Дамблдор, ведущий её к алтарю — какая-то высшая степень издевательства. Пусть Гермионе не позволяют управлять собственной жизнью, пусть Сноу выбирает, когда ей выходить замуж и за кого, какого цвета будет её букет, будут присутствовать среди гостей её близкие люди или нет, но это… Дамблдор, всё это время так и ожидающий их у дверей часовни, вдруг неспешным шагом идёт им навстречу. Гермиона внутренне сжимается, но задирает голову, чтобы смотреть ему в глаза за очками-половинками. — Всё в порядке? — спрашивает он мягким, старчески шуршащим голосом. — Мисс Грейнджер, вы выглядите обворожительно. У Гермионы начинают дрожать губы, она смотрит на Риту, Сириуса и Римуса с мольбой. — Сэр, видите ли, э-э… — чешет затылок с собранными в хвост волосами Сириус. — Мы понимаем, что президент дал чёткие указания по поводу того, кто должен вести невесту к алтарю, но… Гермиона вас совсем не знает. И, кажется, мы на пороге истерики. Дамблдор не выказывает никаких эмоций, только смотрит на Гермиону своим пристальным взглядом в самую душу, а потом слегка склоняет голову набок: — Я надеялся, что мы познакомимся. И, возможно, найдём точки соприкосновения, чтобы в будущем называться друзьями. — Может подружитесь позже? — выдавливает смешок Рита. — Знаете, если наша лапушка сейчас расплачется, я даже не знаю, что буду делать, чтобы поправить ей макияж. Право слово, я попрошу вас, сэр, это исправить, вручу вам кисти и спонжики, и… — Рита осекается и нервно трёт шею. — Мы задерживаем церемонию. Римус, может быть ты возьмёшь на себя эту роль? — Почту за честь, — тут же кивает Римус и, пока никто не опомнился, становится рядом с Гермионой и отводит локоть в сторону, чтобы она могла за него взяться. Гермиона держится за Римуса как за спасательный круг и оборачивается, чтобы взглянуть на Дамблдора напоследок. Он всё ещё улыбается. Голоса в часовне смолкают, гости, сидящие по обе стороны от ковровой дорожки на деревянных скамьях оборачиваются, Гермиона сбавляет шаг. Звучит музыка, торжественная и одновременно нежная скрипка. Гермиона видит Гарри у алтаря и осознает, наконец, очевидную вещь — она выходит замуж. Чёрт возьми. За весь день она не вспомнила о Гарри ни разу. Утонула в своем несчастье и забыла подумать, как чувствует себя он. Теперь смотрит на него, одетого в белый костюм, и понимает, что рада его видеть. Именно его, именно здесь. Пусть обстоятельства, из-за которых они здесь оказались, жестоки, но Римус был прав — Гарри в этом безудержном сумасшествии единственная пристань спокойствия для её раненной души. Гермионе хочется его поддержать, она замечает, что в первый раз за день улыбается. И как же он на неё смотрит… Гости встают, когда Римус и Гермиона идут по ковровой дорожке, восторженные вздохи провожают их, как аккомпанемент. Гермиона оказывается напротив Гарри и Римус передаёт её дрожащую руку жениху. — Уау, — выдыхает он, разглядывая Гермиону, а потом испуганно замолкает. — Я сказал это вслух? — Да, — смеется Гермиона. — Ты… просто ты… Очень красивая, прости. — Спасибо. Гости так и норовят вытянуть шеи, чтобы слышать, что происходит. Здесь нет ни близких Гарри, ни семьи Гермионы, они есть друг у друга — и только. Гермиона понимает это так ярко, что становится страшно. Как-то стремительно всё произошло, но Гарри превратился в единственного человека в мире, которому Гермиона готова доверить свою жизнь. Вручить дрожащими руками и не думать о том, как он с ней поступит. Он её не подведет. Они подходят к алтарю и музыка становится тише. Престарелый священник в белой рясе смотрит на них как положено — с сентиментальной улыбкой. Начинается церемония и Гермиона почти не нервничает, слушает вопросы священника и только переглядывается с Гарри с насмешливым пониманием, когда они хором отвечают, что их желание заключить брак — взвешенное и свободное. Время клятв. Гермиона учила свою, пока Вения делала ей маникюр. Она обещает быть со своим мужем в болезни и в здравии, в радости и в печали, в богатстве и в бедности. Хранить верность и любить, пока смерть их не разлучит. На этих словах её голос дрожит — пока только смерть и пыталась их разлучить, причем не образно, а вполне реально. Дыхание смерти — их постоянный спутник. Гарри тоже произносит свою клятву и Гермионе, почему-то, кажется, что он писал её сам. Не Рита. Он произносит ту самую фразу, ставшую роковой для их взаимоотношений: — Ты уже никогда не останешься одна. Я рядом, пока буду нужен тебе. Гермиона снова улыбается вполне искренне. Она знает, что Гарри не лжёт, и блеск в его глазах — это не блики свечей. Они обмениваются кольцами — тонкими золотыми ободками без излишеств, камней и прочего напускного шика. Гости встают и аплодируют им, Гермиона морщится от громкости этого восторженного приветствия, оборачивается и вдруг встречает холодный взгляд в первом ряду. На почётном месте восседает Сноу в белом костюме и черной бабочке. Он тоже вежливо им хлопает, однако, его улыбка Гермиону не обманывает. Время будто останавливается, Гермиона решает задать ему немой вопрос: ну? Мы сделали всё, что вы хотели, теперь вы оставите нас в покое? Сноу читает этот вопрос на её лице как по нотам… и отрицательно качает головой. К горлу Гермионы рвётся безудержный истерический смех. Только теперь со стороны она и выглядит, как счастливая невеста, хотя на самом деле только что прочитала свой приговор. Всё было зря. Всё заранее было зря! Сноу всегда знал, что им с Гарри уже не потушить пламя протестов, никакие нежности, свадьбы и клятвы не остановят магов, решивших бороться за свою свободу. Он только отвлекал внимание зрителей от главной повестки, Гермиона и Гарри стали огоньком лазерной указки, за которой неотрывно следит кот, пока в его миску лезут бешеные псы. К чёрту. К чёрту! Гермиона выходит из часовни под руку с Гарри вместе с гостями и улыбается во все тридцать два зуба. С души падает камень, она наконец-то чувствует себя свободной. От неё больше ничего не зависит, она не справилась. Гермиона оборачивается к Гарри и говорит: — Я хочу пить. Много! Как ты вчера, но ещё больше. — Уверена? — осторожно спрашивает он. — Да. Да, чёрт возьми. Они взбегают по ступеням во дворец и идут по коридорам с высокими арочными потолками в торжественную залу. Гости следуют за ними по пятам, камеры не сводят объективов с лиц жениха и невесты, Гермиона задорно машет всем зрителям рукой и крепко сжимает ладонь Гарри в своей. В платье ей прохладно, тонкая сетка на шее и руках совсем не держит тепло, но щёки у Гермионы горят огнём. Их с Гарри поздравляет в зале уйма незнакомых людей, Гермиона каждого расцеловывает в обе щеки и очаровательно смеётся, принимая комплименты. Гарри смотрит на неё с настороженностью, Гермиона хочет рассказать ему, что они ничего не исправили и Сноу заставил их пожениться просто так, но боится, что не сможет сдержать эмоций, начнёт кричать, плакать и рвать на себе волосы. Поэтому она просто цепляется за его плечи в первом танце жениха и невесты и надеется, что он чувствует её настоящие эмоции. И то, как он обнимает её, пытаясь спрятать ото всех этих чужих людей, подтверждает её догадку. После первого самого сложного часа торжества их с Гарри оставляют в покое настолько, что Гермиона добирается до столов с закусками и напитками. В зале играет громкая музыка, гости веселятся, болтают и поднимают бокалы за счастье молодых. Гермиона набирает в тарелку побольше канапе из красной рыбы и сливочного сыра, хватает два бокала шампанского и тащит это всё к Гарри. Они сидят за столом в центре роскошного зала, едят и смотрят по сторонам. Рита носится меж гостей как кудрявая ракета, Римус беседует с женщиной-стилистом — Гермиона вспоминает её, она готовила к Играм трибутов из Третьего дистрикта. Сама Гермиона пьёт шампанское и не замечает, как вокруг неё скапливаются пустые бокалы. Гарри её не останавливает, понимает, что ей это просто необходимо. Игристое вино на вкус просто волшебно, с нотками почти неощутимой горечи. Гермиона только негодует, что совсем не пьянеет. — Надо будет поговорить, — всё-таки произносит Гарри фразу, разрушающую оболочку притворства, которую Гермиона с таким трудом создаёт. — Не сегодня. Правда, Гарри, давай не сегодня. Я хочу только пить. — Не забывай, что на тебя все смотрят. — Плевать. У меня праздник! Я замуж вышла, — смеётся Гермиона. На неё это так непохоже, что становится понятно — она уже пьяна, просто не заметила. Словно в подтверждение этой мысли за их столик садится Сириус. — В чём дело, детка? — спрашивает он сквозь неискреннюю улыбку. — Решила пойти по моим стопам? Гермиона фыркает в бокал и активно кивает. — Я тебя ещё переплюну! Слушай, а нам уже можно уходить? — Уходить через сорок минут, — за спиной Гермионы появляется Рита, лицо её блестит от пота, она сдувает с лица кудряшку и забирает у Гермионы бокал. — Я договорилась, нас отправят в Двенадцатый на планолёте, не придётся полтора дня кататься на поезде. — Нас? — уточняет Гарри. — Ты тоже едешь? — Естественно. Я ведь организовала праздник и там, уже чисто для своих. Придут ваши семьи, соседи, одноклассники… Почему вы смеётесь? Гарри прикладывает к груди руку. — Моя семья тоже будет? — Ну да, тётя, дядя, брат… — Нет, это действительно забавно, уже не терпится поприсутствовать. — Забавно будет, если Гермиона не сможет подняться в планолет, — хмурится Сириус, снова отбирая у неё очередной бокал. — Следи за своей женой, парень, брак у вас может и мифический, зато градус в шампанском — вполне себе настоящий. — Хочешь канапешечку, Сириус? — протягивает ментору Гермиона закуску и фыркает, когда он грозит ей кулаком. Лёгкость в голове парит недолго, Сириус оказался пророком. К тому времени, когда небольшая компания в лице Сириуса, Риты, Римуса, Флавия, Вении, Октавии и Гарри поднимается на крышу, чтобы забраться в планолет и улететь из столицы, Гермиона уже очень плохо держится на ногах. Она спотыкается о длинный подол своего платья, перед глазами всё расплывается, язык совсем не слушается, Гермиона пытается сказать Гарри, что её тошнит, но только ноет что-то нечленораздельное ему в ухо. Гарри поддерживает её за талию, помогая подняться в планолет. Кажется, он взволнован, но Гермиона ни в чём сейчас не уверена. Как только она садится в уютное кресло у иллюминатора и голова касается высокой спинки, она отключается. Просыпается только когда чувствует, что её поднимают на руки. Это Гарри, она чувствует его запах и обнимает его за шею, чтобы не упасть. Не может открыть глаза и даже магия не заставила бы Гермиону сейчас встать и идти своим ходом. Гарри с кем-то разговаривает, голос у него нервный, кажется он ругается с Ритой. Ну да, вторая часть праздника… С самыми близкими. Там наверняка будут Молли, Джинни, Перси… И Рон. Гермиона уезжала из дома неделю назад и ничего не предвещало её скорой свадьбы. А возвращается она уже женой Гарри Поттера, отгуляв пышную свадьбу в столице. Это всё как-то надо будет объяснить семье… Как и то, что они в опасности. Сноу не причинит им вреда в день свадьбы, это не входит в его планы, не поддерживает образ друга победителей прошедших Игр. Но что ему взбредет в голову, как только страсти улягутся и люди найдут тему поинтереснее, чем свадьба Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер? Вряд ли известно даже богу. Как же здорово, что разбираться с этим не надо прямо сейчас. Напиться до невменяемого состояния — лучшее решение Гермионы за день. Когда до ушей начинают долетать обрывки чьих-то фраз, Гермиона чувствует запах краски вперемешку с едой и к горлу подкатывает тошнотворный комок. Глаза она не открывает, но вдруг вылавливает из какофонии звуков голос Джинни: — Она не заболела? — Нет, всё в порядке, Джинни, — отвечает ей Гарри. — Гермиона просто устала. — Отпустим молодых! — резво вещает Сириус. — Сами понимаете, день был долгим, им не терпится уже остаться вдвоём. Музыку погромче, праздник никто не отменяет! Голоса удаляются. Или это Гермиона удаляется? Кажется, Гарри поднимает её по лестнице, дыхание у него усталое и учащённое. Скрипит дверь, Гермиона чувствует, как её тело кладут на кровать, она открывает глаза, смотрит в незнакомый тёмный потолок с лепниной, и закрывает рот рукой. — Что? — раздаётся встревоженный голос Гарри где-то поблизости. — В туалет, — выдавливает Гермиона и снова чувствует, как взлетает в воздух. Гарри заносит её в уборную, ставит на ноги и Гермиона опускается на колени, чтобы вырвать. Гарри держит её волосы позади, Гермионе смерть как стыдно, она кашляет и жмурится. Зато сразу становится легче, перед глазами хотя бы проясняется картинка. Гермиона встаёт на дрожащих ногах и плетется к раковине, чтобы умыться. Обстановка напоминает ей их собственный дом, хотя Гермиона понимает, что не дома. Зато замечает на полке перед зеркалом свою зубную щётку в стаканчике, шампунь, который дарила ей Октавия, свою расчёску. Но нет — она не дома. Гермиона с трудом умывается, тратя на это несложное действие уйму времени, поднимает голову и видит в отражении собственное лицо с размазанной под глазами тушью, и Гарри за своей спиной, готового в любой момент схватить её, чтобы Гермиона не упала. — Прости меня, — хрипит Гермиона, понимая, что превратила и без того сложный для Гарри день в настоящую катастрофу. — Всё в порядке. Тебе лучше? — Я напилась не потому, что вышла за тебя замуж. — Гермиона, всё в порядке, говорю же. Не думай об этом. — Я… Ты злишься на меня? — Нет, — устало повторяет он, разворачивает её за плечи от зеркала, убирает с лица пряди волос, которые ещё недавно были очаровательными локонами. — Поговорим завтра, ладно? Ложись спать. Она кивает и идёт в комнату, опускается на кровать и понимает, что не сможет переодеться, и даже не уверена, что ей есть во что. Поэтому ложится поверх покрывала прямо в свадебном платье. Перед тем как провалиться в беспокойный сон, она чувствует, как её плечи накрывает мягкое одеяло. Становится тепло.