Аромат дыма да жалких сигарет.

Аромат дыма, жалких, разваливающихся круток и едкой, впивающейся в ноздри, марихуаны. Самуэля и Ландыша вы никогда не поймете. Они сами не понимают себя, но зато насколько понимают друг друга. Вы бы стали ради шутки попробовать нюхать стиральный порошок, когда вам на день задержали порошок? А Ландыш, гогоча с вида Эля, который вдруг чихнул и оказался в цветных и белых пятнышках по всему лицу, даже не думал, что это как-то ненормально. Да что же вы вообще знаете о нормальности? Почему это ВЫ решили, что именно Эль и Кенни ненормальные? Почему вы вздумали, что их любовь ненормальна? Зато они не бьют друг друга, не доводят друг друга до истерики, они не абьюзят друг друга, не принуждают к чему-то, а еще они живут душа в душу, поддерживая друг друга только одним присутствием. У обоих давно слетела крыша, просто если их брат, Альберт, выявил для себя «жертву обстоятельств», то они сами стали жертвами созданных собой же обстоятельств. Их организмы и мозги пропитаны тем ядом, что однажды те попробовали. Один раньше, другой позже. И все же…они были счастливы. От наркотиков их уже тошнило, заставляя часами биться в судорогах, блевать желчью, ведь те не могли съесть и кусочка хлеба, зато как они счастливы были, когда снова выживали, глотали свежий воздух, могли выйти на балкон и обниматься там хоть всю ночь. Наркотики поломали им разум. А они доломали себе жизнь. Несмотря на это, нормальные дни были и у них. Ландыш удивленно хлопает глазами, смотря на то, как его брат притащил пыльное радио, отряхивая руки от пыли, и выгибает бровь, думая, зачем же. Эль, ловя взгляд младшего, добродушно усмехается со своей хрипотцой в голосе, после демонстративно раскинув руки. –сегодня мы будем с тобой танцевать. Просто принимать дозу скучно.–по ученчески закончил свою мысль и идею Эль, после достав очередной пакетик и кинув тот на стол перед диваном. Ландыш не понимал эстетики разбавлять очередную дозу, что было уже обыденным делом, каким-либо событием. За каждым поцелуем и объятием, каждым вздохом и стоном чаще крылось желание не правда ласк и нежности, о нет, он давно отрекся от этого. За каждой лаской крылось желание вдохнуть побыстрее через чертову крутку этот ебаный порошок и побыстрее, очищая свою душу и заодно желудок. Но Кенни не перечил старшему, ему очень хотелось, чтобы тот, кто подарил ему новую жизнь был так же счастлив, как счастлив Ландыш. И черт с этим, если он не счастлив, а уже плевать он хотел на все подряд, гонясь лишь за дозой, ведь ему уже так хочется наконец подохнуть, а не мучаться, и в то же время хочется жить, а для этой жизни нужны лишь наркотики… Эль осторожно настраивает радио на волну, пока Ландыш, удерживая дрожь в руках, еле заставляет себя поднять взгляд от наркотиков и подняться, отходя к брату, чтобы не сдасться и в последний момент выдуть всю дозу. Для него и так мало честной половины, всегда хочется больше. В последний момент удерживать может одно: уже нечего, и достать, к сожалению, неоткуда. Самуэль, наконец ловя нужную передачу с заказной музыкой, хмыкает, настроив громкость. Ландыш ойкает на то, как его схватили за талию, вдруг поведя в центр комнаты. Аж чуть смущаясь, заардев, Кенни обхватывает чужое плечо, а после утыкается в изгиб шеи, вдыхая аромат Эля. Его любимый брат пах только чем-то резким. И среди неясных запахов больше всего выделялся стойкий запах мальборо. Сигареты чуть ли не наравне с наркотиками. По пачке в неделю обязательно. Будоражит и нервную, уже давно истощенную систему, от чего Ландыша быстро передергивает, но на это его жмут ближе, и от этого Кенни аж закрывает глаза, чуть ли не теряя сознание от такого удовольствия. У Эля голос низкий, хрипловатый, и в то же время мягкий. Стелит им как масло по хлебу, поэтому слушать его мычание и подпевку песне одно счастье и радость. И Кенни поддается эйфории, крепко впечатываясь уже в чужие ключицы, дыша рвано, прерывисто, зато дыша по-настоящему. По-живому. –белый шиповник, страсти виновник, краше садовых роз…белую ветку юный любовник графской жене прине-ес…–тихо завывая на любимый романс, Самуэль выдохнул, пока покрепче обнял Ландыша. на деле эта пылкая влюбленность выйдет сплошным кошмаром, ведь будь те каплю слабее: их выблеванные органы заметили бы только тогда, когда те протухнут, и трупный яд вполне попадет на аппетитный стол соседей снизу, траванув сразу несколько человек. Ландышу вручают крутку, рассыпая порции осторожно и равномерно, совсем аккуратно оставляя те рядами. Любят ощущения вмиг и сразу, поэтому такие порции длинные. Эль как обычно первым поплотнее скручивает трубочку, вставляя ту в нос, а после враз внюхивая всю дорожку, сразу после этого издавая подобие довольного стона, откидываясь назад и энергично встряхиваясь всем телом. Это просто идеально. Энергия прошлась по всем уже, кажется, давно бы отрафирующимся мышцам, заставляя те разом сократиться, от чего с губ слетает очередной полу-стон. Ландыш, беря пример с брата, скорее приступает за свою дорожку. Но для него эта доза не только затумняет разум до эйфории, но еще и заставляет сразу тошнить, бросая в резкую лихорадку. Руки и колени дрожат до невозможности, шею дергает, но Ландышу все равно. А еще больше все равно и в экстаз впадать хочется от того, как жаркие, особо жаркие по ощущениям сейчас то, руки Эля хватают его плечи, притягивая к себе, судорожно обнимая. На деле, оба, где-то в глубине, понимали свою глуботу проблемы. Они уже потеряны в этой грязи. И выбраться из нее невозможно. Поддерживая друг друга они лишь продлевают муки. Кто первый помрет вопрос времени и судьбы. И только истинное чудо может заставить кого-то вдруг одуматься, заорать этим идиотом «ОСТАНОВИТЕСЬ, ПРИДУРКИ!», как следует отъебать их головы и лечить бы… Да лечение уже бесполезно. Они скорее помрут от истощения…хотя о чем. Я они бы померли уже давно. Их здоровье зависит от общего состояния населения, а не от них самих. Поэтому черт знает, что дальше. Да и светлые мысли, что надо бежать от этой грязи и бороться, появляются так редко, ненадолго и как страшный сон, что их заменяет очередные настоящие кошмары. И Эль, и Ландыш уже не разбирают: кошмары это наяву или все же сны. Ландыш под таким всегда готов на все, что захотят. Эль всегда казался более осознанным в этом, пусть на деле это было не так. Ямайка просто мог очень даже двигаться. Мыслить оба перестали уже давно. Ландыш дергается от того, насколько же холодно ему без одежды. Затуманенные глаза смотрят на Эля, который только дрожаще улыбается, обхватывая руками чужие, совсем исхудавшие бока, заставляя выгибаться и жалостно проскулить, вытягивая свой мягкий, осипший давно голос на такое. Кенни недовольно щурится, когда ему разводят ноги. Жарко. Душно. И в тоже время холодно. В этот раз Кенни более трезво оценивает ситуацию, хватая чужие плечи, когда Эль поудобнее притягивает его за пояс к себе ближе, жаром опаляя чужую шею, своим дыханием грея, кажется, все тело бедного, юного наркомана. белый шиповник, страсти виновник, он ей, смеясь, отдал. Листья упали на подоконник, на пол упала шаль… –…мх…когда ты прекратишь домогаться прежде, чем просто кончишь в меня-я? –недовольно, но мягко спрашивает Ландыш, зарывая руку в чужие волосы, быстро выдыхая на то, как место под кадыком вдруг коварно лизнули. –ты и не против, вроде, что на этот раз не так? –хмыкает Эль, цокая языком, после спускаясь ниже, очерчивая ямку под ключицами, слушая неровное дыхание своей вечной пассии. –ах! Твою ж налево, Эль!..иди ты…иди нахуй, пидор ты…ебанный…–заливает высоким голосом Ландыш, чувствуя, как языком щекочат ему уже под ребрами, стараясь оставить Эля. На деле ему приятно, просто не нравится, как медлят: раз, а два: ему не нравится, как Эль медлит. Да, этот «ритуал» приятный и сближающий, но как же раздражает то, что Самуэль так долго не может решиться. Точнее, не мог. Дыхание свертывает и прерывается, всю грудную клетку спертывает, кажется ребра сломаются от того, насколько глубоко вдыхает Ландыш, потому что на этот раз он особо резко и остро чувствует, как по стенкам прямой кишки резко проходится разгоряченная, пульсирующая плоть члена. Все настолько ярко, что в глазах встали резкие цветные пятна, а нутро, кажется, чувствовало каждую вену, каждую неровность фаллоса, который Ландыш уже не первый раз принимал в себя. –ну, и кто из нас теперь ебанный? Риторический вопрос оставляют без ответа, тонкие пальцы вцепляются в чужие плечи, а тонкие губы едва разлепляются, шепча заветное: «еще». Эль не заставляет ждать, дергая бедрами как-то хаотично, заставляя биться в судорогах. И не ясно, наркота так действовала, или Эль так влиял. Да Элю самому в удовольствие, а все потому, что наркотики действовали своеобразным образом. Каждый их ПА вместо 15 минут затягивался на 40, когда были силы на минут 20: это могло длиться час. А все потому, что доза повышала и давление, и стук сердца настолько, что было уже иногда до боли мучением додрачивать семя из члена, чтобы кровь наконец отлила и можно было отлежаться и отдышаться. Эль чуть пыхтит, смотря на раскрасневшееся лицо Ландыша. Он будет хоть вечность смотреть на него, и уж умереть ему не даст. Самуэль вдруг жалеет существо, что он так бережно хранит и в то же время дает так ничтожно-мерзко умирать, медленно, мучаясь. Тошно. Или от наркоты, или от себя, ведь Эль понимает, как он виноват перед Ландышем, что он втянул его в этот кошмар и ужас. Кенни корежит до такой степени, что его выворачивает во время того, как он выблевывается. Была бы воля Господь Бога, и был бы Ландыш обычным парнем: он бы неделю не протянул на том, что он попробовал еще в 16. И именно Самуэль виноват в этом. И так тошно, что Эль сжимает губы, лишь бы не блевать. Отвратительный вкус во рту остается после того, как тошнит прямо туда, но Эль быстро глотает все обратно. Отвратительно. И отвратительно от себя. Что ты наделал, милый разбойник? Выстрел раздался вдруг… Красный от крови красный шиповник Выпал из мертвых рук. Вдруг жутко ломит кости и Ландыш чуть трясется, вскрикивая на то, как яростно в него вбиваются, ведь на деле и больно, и приятно лишь потому, как одна боль, более моральна приятная, заменяет ту, что гложет и его желудок, и его сердце. Кенни как следует обхватывает чужую шею. Оба слышат дыхание друг друга, сердцебиения, оба слышат то, как неровно скрипят их зубы, тела, диван... Ландыш закатывает глаза в истоме вместе с разрядкой, судорожно сжимаясь, от чего зажимает и Эля внутри, заставляя так же кончить. Физически: никакого удовольствия, это больно. Но душевно те снова сошлись вместе, один буквально поместился во второго, и теперь Эль падает рядом, судорожно обнимая Кенни. Ландыша бьет на злобу, слезы и в то же время его дергает и выворачивает во все стороны, пока Эль наоборот, как завис в параличе, не пророня ни единого слова. Эль опять обнимает Ландыша на этом чертовом балконе. Свежий воздух всегда бодрит нервы и заставляет более свежо думать. Кенни недовольно щурится и смотрит на то, как Эль в очередной раз делает затяжку сигареты. Тяжело выдыхая, Ландыш жмется спиной ближе к парню, после чего слышит очередное тихое мычание. –...опять твои мальбаро? –уже за киллометр почую. –не их, а тебя... Хрипло и с горечью усмехаясь, Эль сплевывает вниз, после облокотившись о чужое плечо. Губы едва двигаются, произнося без звука слово "прости". Вряд ли Ландыш слышит его. Ландыш слышит только доносившуюся десятую крутку романса... для любви не названа цена, лишь только жизнь одна. Жизнь одна, жизнь одна…их схоронили в разных могилах, там где старинный вал. как тебя звали, юноша милый, только шиповник звал.