Забота

Чешет клыком сухую кожу, хватается зубами, оттягивая, рвет, точно линяющий геккон, и без зазрения совести тут же и съедает кусок отпавшей кожи. Сион хмурится: — Я бы не советовал этого делать. Нихилус смотрит тяжело, зализывает мокрым языком небольшую образовавшуюся ранку, слушать явно не собирается, зато смотрит пристально, прямо в глаза. Ну что за человек… Сион закатывает глаза и отбирает чужую руку, переплетая пальцы. — Оно не зарастет, не делай себе хуже. — М̸͚̭̯̔͢͝е̵̜̲̊̄͢͝ш̵̨̛͍̣̟̓̇а̴̢͚̇̂̋͡ͅе҉̧̲̆̃͐̕т̶̝́̕͜. — Охуенный аргумент. — Р̸̢̛̟͆̑͂е̶̨̮̋͠г҉̢̭̖͎̑͞е҈̡̞̙̟͋͋͞н̵̨̯̐̈́͞е҉̮͓̒̚̚͢͡ͅр̶̧̟̖͎́́͝и̷̬̳͊͢͡р̶̡̥҇́̄ͅӳ̴̡̛̜̤̖е̵̡̛̫̜̏̈́͒т̶͓͐͢͞. — Нихуя. — Т̴̧͍̫̔͡е҈̛͉̙͍̓̎̄͢б̴̢͇̥҇͋я҉̢͇҇̊ е̶̗̱̙͛͜͡б̵̧͇̇̐̌͠е̶͕̟̌̋͢͞т҉̳͉̜͌͌̀͜͠? ̸̢̫̱̗̍̓̕ — Будишь со мной спорить в этом? Переплетенные пальцы с силой сжимаются, слышится скрип черной кожаной перчатки. Напряжение нарастает… Сион резко дергает на себя и тут же в обратную, прижимает к полу, нависая сверху. Нихилус не сопротивляется, только сдувает прилипшую ко лбу и лезущую в глаза черную кудрявую прядь. Помолчали. Нет, признавать, что кто-то не прав — это для нормальных людей. Нет, открыто говорить о чувствах — это тоже для нормальных людей. При всем уважении, с какой стороны не посмотри, Нихилуса и Сиона назвать нормальными людьми, даже с натяжкой, весьма… затруднительно. И раз уж словами пользоваться жизнь не научила, приходится говорить действиями, взглядами, намерениями. А взгляд обжигал. И, честно, предостережение, з҉̢̘̲͚̈̈͡а̴̘̗̘̋̔͢͞б̶̧̰̱̠͐̽̀͠о̸̧̞̀͞т̴͓̮̂̕͢а̷͖̣҇̓̊͑͢ͅ не могут не подкупать. Какое-то лихое, ни во что не упершееся доверие — странно незыбленное, явственно ощущаемое, неправильное… впрочем, какое еще оно могло быть у них двоих? Стальной поцелуй с обрывками съезжающих куда-то далеко мыслей, с острым, юрким языком и едкостью ухмылки уголка губ. Одежды черное на черное — перетекают друг в друга, шелестят в гулкой тишине комнаты, растекаются по коже, впитывают, поглощая холодные, щарящие руки. Кусать, зализывать, царапать, шипеть, стонать, на грани. ̶Д̶о̶ ̶д̶р̶а̶к̶и̶ ̶г̶у̶б̶а̶м̶и̶.̶ Управиться с одеждой привычно, резко, не терпяще. Давить на грудь — перехватить дыхание в выбивающимся из общей канвы легком соприкосновении губ. Не ждать, не поддаваться, а напирать, точно боров, стоять на своем, хотя и причина спора уже безжалостно ускользает. Мягко качнуться, одним слитым движением полностью опускаясь на член, и взгляд, пригвождающий, абсолютно невозможный, парализующий. И Нихилус проиграл. Это ясно, как день. А от того и злит. Он с рыком сжимает бедра, впиваясь в мясо ногтями, яростно вбивается, лаская бушующей темной стороной. Омерзительно приятно, губительно горячо. До безумия. Но как и тайфун, помутнение постепенно схлынывает и остаются влажные тычки в шею, жесткие объятья до трещащих ребер и долгие, растянутые патокой соленные поцелуи. Не обещание, не уверение, не любовь. Сион сжимает в кулак темные вихри волос, заставляя запрокинуть голову, кусает в кадык, оставляя алеющие следы зубов на коже. И во взгляде можно прочитать столь многое, особенно, что он думает о Нихилусе, что тот принимает. Не спорит, не чувствует потребности отстаивать, только резкий, мимолетный приступ нежности касанием руки к щеке. И тут же двинуться дальше, притянуть за шею, вырывая жесткий, жестокий поцелуй-обманку, укусы, должные отпугивать. Единственную привязанность, которую может себе позволить — это Сион. Последняя константа в этом проклятом мире. И он им дорожит.