Чудского роду

      Горы обступают, возвышаются над ними, людьми, такими крохотными, бессильными. Приток Камы сносит всё на своём пути, не желая быть милосердным. Безымянные духи шарятся по кустам, скалятся из-за мощных стволов вековых деревьев, жадно всматриваются: давно не проливалась кровь в их глуши, не сталкивались колдуны и памы.       Узкая белая рука со стекающими тягучими струйками крови до сих пор предстаёт перед внутренним взором.       «Удэге», — шепчет дед, и Егор судорожно повторяет за ним, пытаясь повернуть всё вспять. Чёрная вода в колодце, рядом с которым он стоит, зовёт прыгнуть, пройтись по дну, попробовать чудскую силу — он же не просто тöдысь, знающий, а Пам. Ему можно стереть с лица земли деревни и создать новые, нырнуть в болото, забрести в глушь, сунуться в незнакомые пещеры и выжить, защитить народ и проклясть чужаков, договориться с Вöрса и побороться с самим Вакулем. Впереди одна-единственная цель — спасти родителей от Медвежьего Шамана. Однако он как никогда не уверен в победе.       Надя, теоретик, знающая приметы и наговоры наизусть, не распознала врага. Таня, явно прогуливающая пары, но умеющая подметить мелочи и несостыковки, не заподозрила ничего. Сам Егор — ну, кто он? Настоящий Пам? Смешно. Самоуверенный балбес при родителях-краеведах, незнайка и неуч, который в ярости бросился на Шамана и проиграл, продукт двадцать первого века, воспитанный второсортными сериалами, а не дедом, который вовремя не заглянул в будущее. Шева, мелкая погань, чуть не довела до смерти потомка колдовского народа. Ни знаний, ни опыта, только податливые его силе родные места и понимание, кто недруг.       Егор не хочет бороться с предателем — он желает избавиться от чудского наследия, чтоб вернуться домой и увидеть живыми мать и отца, не знать, что дядя готов убить их семью ради полумифической силы. Но это ему изменить неподвластно. Поэтому он прощается с девчонками, настаивая, что обойдутся без их помощи, и смотрит с вызовом Шаману в глаза; тот чует неладное, не поворачивается спиной. Опасается, не зная чего.       Запал теряется с каждой минутой, в голове сумбур. Егор прислушивается к дыханию спутника, к крикам вдали неизвестной птицы и с горечью подмечает: его предки выживали в Парме, а он не знает, как подстрелить зверя.       Он знает, что нужно перекрестить еду, что есть некие соломенные куколки, отгоняющие нечисть вроде дяди, что чудь поклонялась древним богам, позабытым со временем, — и всё. Где-то под его ногами, в другом измерении, она скрылась от пришедших христиан, но её дети — коми — остались в прежнем мире, решая непосильные проблемы.       Мама говорила ему о медведе в жертвенной позе, о шамане, путешествующем сквозь миры, о подвесках с головами лошадей, о невиданных ящерах, о крылатом псе и личинах. Папа вспоминал истории про перетягивающих реки железным обручем злых и жадных колдунов, про наговоры вперемешку с молитвами, про костоправов и травниц. Он слушал их вполуха: что интересно мальчишке в девять лет? Ужастик по телевизору казался ярче и страшнее. От него тогда отстали, решили не учить. Разве в двадцать первом веке могла появиться угроза из-за их рода?       Егор мог бы снова шепнуть слово и поменять реальность, но в ней всё равно был его дядя, сильный Медвежий шаман, державшийся за невидимую канву вселенной. Они оба черпали силу из Пармы, и изначальная слабость противника уравновешивалась неведением новоиспечённого Пама. Тупик без шанса выбраться.       Он на мгновенье закрывает глаза, останавливает время. Ему нужно передохнуть. Он устал переживать, как бы ни было стыдно признаваться.       Даже в застывшем моменте пахнет смолой сосен и осенний холод пробирает до костей. Белка замирает в полёте с ветки на другую. Безымянный равнодушный дух безмолвно улыбается, повернувшись к путешественникам; его черты будоражат память.       Егор вспоминает.       Дед, истекающий кровью. Картины, висящие на стенах квартиры в хрущёвке. Личина смотрит слепо вдаль. Лосиные головы склоняются над обычным шаманом. Реки связывают Верхний, Средний и Нижний миры.       Человеколось умирает, проходя испытания, чтобы донести кусочек шондi людям. Он тоже умер и вернулся обратно. В пещере было душно, ледяная вода обжигала, словно кипяток, однако Егор упрямо плыл, веря в то, что впереди найдёт помощь. Под землёй, под грудой камней, под рекой, но справится. Чья-то рука вытащила его — а не был ли он сам? Или старый Пам решил спасти непутёвого потомка.       Так стоит ли бояться?       В конце концов, Егор в ответе за эти леса, и людей, и силу, которую никак нельзя отдать озлобленному, жаждущему её ради власти человеку. Он может умереть снова и окончательно, однако стыдно это — подвести народ. Они ждут его, слабого, глупого, безрассудного, слишком эмоционального, и пришла пора взрослеть.       Под ногами блестит потускневшая бронза. Грубое литьё, но с первого взгляда понятно, что ребёнок улыбается смотрящему. Егор поднимает фигурку и кладёт в карман; потом пригодится послание.       Он не знает, что ожидать от дяди, не хочет и боится разбираться с проблемами. Человеческая интуиция нашёптывает бросить всё, убежать как можно дальше, разум приводит доводы, что справиться без великих знаний вслепую — сказка, что Егор не вождь, не настоящий колдун, что кровь, текущая в нём, не играет роли без обучения. Сердце бешено колотится в груди, так, что его слышат, наверное, звери за километры отсюда. Ему по-прежнему страшно от возложенной на его плечи ответственности.       Но это инициация, и он должен исправить свои и чужие ошибки.