***
Когда они вернулись домой, Лала первым делом потащила Изуку в кухню. — Я нарисовала тебя в твоём новом костюме! — сообщила она с гордостью, за руку подведя его к холодильнику, где висели прицепленные магнитами творения искусства. — Твои рисунки с каждым разом всё прекраснее, — серьёзно сказал Изуку, рассматривая детали. — Даже лучше моих! Роди доводилось мельком видеть вырезки и фрагменты из тетрадок геройского анализа Изуку — рядом с ними рисунки Лалы несли скромное звание кохая — или как там у них это принято — в лучшем случае, но он, разумеется, ничего не сказал. — Ведь правда? Роди сказал, что может быть получится отдать меня в художественную школу! — её глаза засверкали от такой перспективы. — Я же сказал, что мы посмотрим, — проворчал Роди, мягко отцепив Лалу от Изуку, — иди, переодевайся и мой руки, и Роро прихвати. Обедать будем. Лала убежала, и Изуку со вздохом опустился на один из стульев. Роди некоторое время рассматривал его макушку, всё ещё оккупированную Пино. — Кажется, хорошенько тебя помотало, — задумчиво сказал он, принявшись аккуратно выпутывать Пино из кудрявых прядей. Она поддавалась с большой неохотой, но всё же не противилась. Это был бесстыдный повод лишний раз прикоснуться к Изуку — и Роди бы, возможно, и ощутил вину, если бы в самый первый раз, когда Пино, перевозбудившись, устроила у героя на голове чёрте что, а Роди с извинениями начал её оттуда доставать, бережно перебирая прядь за прядью, Изуку бы не подался навстречу, откинув голову и полуприкрыв глаза — так, будто ему это действительно нравилось. А Роди ничуть не возражал, когда Изуку что-то нравилось — в конце концов, вряд ли озабоченный спасением каждого отдельно взятого червя герой позволял себе слишком много отдыха и простого удовольствия. Когда Роди вскоре закончил, он обошёл сидящего и увидел знакомую картину — прикрытые глаза и расслабленное лицо. После его манипуляций с волосами несколько прядей оказались там, где им не место, и у Роди зачесались руки их убрать — заправить за уши, например. За эти хорошенькие уши, которые так несправедливо прятали за- Глаза Изуку резко открылись, и Роди ощутил прилив тепла к щекам. Он прочистил горло, постаравшись сделать вид, что вовсе не таращился на чужое лицо без всякого стыда, но что-то привлекло его внимание. Глаза Изуку будто были скрыты за пеленой — да и в целом взгляд был каким-то отрешённым. — Изуку, — тихо позвал Роди, — что-то произошло? Изуку вздрогнул. Он несколько раз с усилием моргнул и улыбнулся — всё, что вызвало его беспокойство, сразу отошло на дальний план. — Не волнуйся, — заверил он, уставившись в столешницу, — просто последние дни заставили меня попотеть, — он помедлил, затем подняв глаза — такие знакомые, такие искренние и простодушные, — я рад быть здесь. Роди сглотнул вязкую слюну, чувствуя, как опасно затрепыхалась в кармане Пино. Он сунул туда руку и на всякий случай перекрыл ей выход. — Я- мы тоже рады тебя видеть, — запнувшись, ответил он, а затем, когда в коридоре послышалась возня, он поднялся и вышел из спальни, чтобы вернуться мгновение спустя с чистым полотенцем, — наверняка хочется помыться после дороги. Изуку с благодарностью кивнул, оглядевшись. — А где мой рюкзак? — Сейчас, я повесил его на крючок. Я могу принести- — Нет! — быстро прервал Изуку, а затем зарделся от собственной реакции — Роди бы удивился, если бы в этом не был весь Изуку, — спасибо, не напрягайся, я сам. Роди пожал плечами, и Изуку без лишних слов скользнул в их ванную. Он хлопнул в ладоши. — Итак, кто нарежет салат? — громко объявил он, повернувшись в сторону коридора. — Мы!***
Разморённый и явно уставший, Изуку тихонько клевал носом, держа в руках вилку с наколотым помидором. — Изуку, — потрепала его сидевшая рядом Лала, — тебе не нравится? Изуку очнулся, протерев глаза. — Прости, Лала-чан, — он слегка улыбнулся, обведя их всех взглядом, — еда замечательная! Спасибо вам за ваши старания. Лала, удовлетворённая тем, что он возобновил процесс, уткнулась в свою тарелку, а Роди, тем временем, всё никак не мог понять, что так сильно его беспокоило — Изуку сказал, что устал с дороги, чего тут такого? Он отмахнулся от назойливых мыслей и, вспомнив кое-что, обратился к брату с сестрой. — Не забудьте после обеда принести вещи на стирку, — он перевёл взгляд на Изуку, — я могу и твои закинуть. Его вилка замерла на полпути ко рту. — Пустяки, — спешно отмахнулся он, — я же через несколько дней обратно. Атмосфера за столом от этих слов потяжелела. Изуку, казалось, осознал ошибку — его лицо болезненно скривилось, и он виновато посмотрел на Роди. Роди ощутил, как замерло всё внутри — Пино после подобных слов всегда становилась невероятно жалким зрелищем, и он ненавидел, что столько времени спустя так и не научился реагировать по-другому. Быстро глянув на переставших есть Роро с Лалой, Роди встал. Пино без возражений залетела в карман; он заметил, как Изуку проводил её взглядом. — Ну, как знаешь. Кто будет десерт?***
Обнаружив на спине футболки протёртость, Роди покачал головой — пора было покупать Роро новую одежду. И это было малость проблемно, потому что, ну… С деньгами всё ещё было туго. Когда всё только произошло, Роди знал, что мог бы вытрясти немаленькую сумму с правительства — он, в конце концов, был тем, кто спас восемьдесят процентов мирового населения от ужасной гибели — но в то же время, стоило ему лишь подумать об этом, неизменно приходила и другая мысль — он же был несовершеннолетним. Он не знал, на какие уступки пошла бы власть, и пошла ли бы вообще — а одна мысль о том, что у него заберут детей, поселила в нём такой отчаянный страх, что он принял решение зарыться на самое дно — ещё глубже, чем прежде, лишь бы их не нашли. У него была накоплена некоторая сумма на чёрный день — плоды его далеко не безгрешных усилий, от которых он, тем не менее, не смог просто взять и отказаться. Деньги не пахнут, разве не так? Эти деньги позволили собрать Роро с Лалой, привести их фургончик в подобие порядка, а ещё они послужили первым взносом за его собственное обучение в авиационной школе — он не мог платить регулярно и поэтому учился частями, растягивая обучение. Это было жутко неудобно, многое забывалось без повторения, но всё-таки он двигался в нужном направлении. Его нынешняя работа — всё та же, у Стэнлейка в баре — была честной, изматывающей и иногда совершенно невыносимой, и доход от неё был не самый большой — пусть босс, давно знавший об их положении, частенько и подкидывал ему лишнюю сотню сверху. Было непросто, но они… справлялись. Он закинул футболку в машинку и взялся за платье Лалы — она надела его только сегодня, но умудрилась запачкать чем-то подол. Роди поднёс его ближе к лицу и прищурился, размышляя, стоит ли сначала застирать пятно. Он покрутил платье в руках в поисках ещё каких-нибудь незамеченных пятен и, поймав что-то краем глаза, остановился. Пятно, несомненно, было — но оно разительно отличалось от остальных. Это пятно напоминало… кровь. Сначала он ощутил прилив беспокойства; затем, прикинув, где оно находилось, — смущения. Мог ли он пропустить этот момент?.. Лале было всего девять, но он знал, что иногда- Пино суетливо закружилась над головой. Но ведь ничего не изменилось! Ладно он, вечно работавший и не бывавший дома, но что насчёт Роро? Уж он-то наверняка бы заметил и что-нибудь ему сказал! Может, поцарапалась где-то? Не особо успокоенный этой мыслью, он продолжил грузить вещи и взялся за собственную рубашку — ей тоже сегодня досталось. Конечно же в такой чудесный день не обошлось без происшествий — какому-то здоровенному мудаку нужно было выскочить из-за угла дома и сбить Роди с ног, а после ретироваться с недовольной мордой так, будто это Роди внезапно вырос у него на пути. Урод. На тёмно-сером фоне грязь была не особо заметна, но Роди знал, куда глядеть. Он застирал все пятна, задержавшись на самом большом из них — будто нечётко смазанном, каким-то чудом занявшем преимущественно правый бок — и, прополоскав его, обнаружил, что вода окрасилась в светло-розовый. Что за чертовщина? Он бросил рубашку на край раковины и пожевал губу, силясь разгадать природу таинственных пятен. Затем неуверенно потянулся к собственной футболке, но, задумавшись, опустил руку обратно — вряд ли можно было не почувствовать, как разодрало бок, да и удар при падении едва ли мог бы такому поспособствовать. Пино, усевшаяся на машинку, разделила его недоумение. — Глупости, — пробормотал он, выйдя из ванной, — Роро? Роро высунулся из спальни, держа в руках книжку. — Что? — Принеси, пожалуйста, свою рубашку, в которой ты сегодня был, — попросил он; Роро без лишних вопросов выполнил просьбу. — Она, вроде, чистая ещё, — сказал он напоследок, а затем вновь исчез. Вернувшись в ванную, Роди включил вторую лампочку и встал так, чтобы хорошенько разглядеть ткань — эта рубашка была тёмно-коричневой, и заметить на ней грязь всегда удавалось с большим трудом. Он повертел её во всех возможных направлениях, пристально осматривая каждый сантиметр — пока не нашёл то, что искал. Здесь пострадавшим, однако, был рукав — правый, ближе к сгибу локтя. Роди провёл по лицу рукой с тяжёлым чувством в животе. Включив машинку, он вышел из ванной, и на глаза ему попался рюкзак — рюкзак Изуку. Тот, очевидно, повесил его обратно, когда помылся. Казалось, их гость был решительно против, чтобы кто-то, кроме него, туда заглядывал. Подозрение медленно прокралось в голову, и Роди, бросив быстрый взгляд в сторону спальни, из которой то и дело раздавались голоса, стянул рюкзак с крючка и постарался как можно тише его открыть. Достав на свет окровавленные бинты, он язвительно поздравил себя с тем, что хотя бы не был слепым. Братом, по крайней мере. Всё как-то резко обрело смысл — и медлительность, и тяжёлые вздохи, на которых он просто не задерживал внимание, и ссутуленные плечи, и отрешённый взгляд — боль, шепнул голосок в голове, — он страдал, а ты этого даже не заметил. Роди вздохнул, убрав рюкзак на место. Он вошёл в спальню, ступая тихо и бесшумно — решив просто понаблюдать. Изуку, переодетый в шорты и водолазку — чёрную, довольно плотную, насколько он мог судить — лежал на спине; за маленьким письменным столиком сидел Роро с той самой книжкой, а, устроив голову у Изуку на животе, лежала Лала. Роро читал вслух — что-то про животных, это была небольшая энциклопедия из коллекции отца; Лала изредка дёргала ногами, время от времени комментируя текст, а Изуку лежал без единого движения. Когда Лала завозилась, пытаясь устроиться поудобнее, рука Изуку почти молниеносно легла на левый бок, будто ограничив область, на которой могла разместиться детская голова. «Нашёл», — невесело подумал Роди, а затем громко шаркнул ногами, оповещая о своём присутствии. — Роро, мне кажется, у нас недостаточно сливок для завтрашнего торта. Сможешь сбегать в магазин? Роро с готовностью подорвался, положив книжку на стол. — И я, я тоже пойду! — тут же вставила Лала; Изуку придержал её за спину, помогая встать, и она шустрой пулей шмыгнула следом за братом. — Конечно пойдёшь, — тихонько усмехнулся Роди, присаживаясь на кровать. Изуку слабо ему улыбнулся, и Роди ощутил ужасный стыд — юноша действительно был невероятно бледным. Роди был так ослеплён радостью долгожданной встречи, что даже не потрудился приглядеться. — Прости, — сказал Роди, пытаясь облегчить противное чувство. Изуку ответил ему недоумённым взглядом, и Роди покачал головой. Услышав, как за детьми хлопнула дверь, он увалился на спину рядом с Изуку — с больной стороны — закинув руки за голову и уставившись в потолок. — Как долго ты терпишь? — спросил он. Изуку помешкал. — Что? Роди повернул голову, ощутив прилив раздражения, и выбросил вперёд руку — туда, где, по его прикидке, находилась рана. Изуку тут же перехватил его руку, сжав её до побеления. Роди сморщился; хватка у Изуку была такая, что хоть бетон сминай, но, наверное, синяки будут ему уроком. Изуку почти в ужасе разжал пальцы. — Прости! — выпалил он, отодвинувшись и сев; его рука тут же ухватилась за край задравшейся водолазки. Роди хищно проследил за этим движением. — Я сказал: как давно ты терпишь боль, — спокойно повторил он, глядя в круглые удивлённые глаза. Изуку отвёл взгляд, выпустив, наконец, ткань из рук. — Как ты узнал, — вяло спросил он, и Роди усмехнулся. — Ты оставил следы. Изуку понадобилось некоторое время, чтобы осознать сказанное — он вспыхнул, прикрыв лицо рукой. — Прости. — За что ты извиняешься? — решил уточнить он, сев напротив Изуку на колени. Изуку сморщился. — Я, видимо, испортил вам одежду. Я постарался перевязать всё надёжно, но, видимо, где-то всё-таки- — Изуку, — с чем-то между досадой и отчаянием прервал Роди, — почему ты не сказал? Чёрт, насколько всё серьёзно? Что произошло? Очевидно решив, что юлить уже не имеет смысла, Изуку вымученно вздохнул — тут же болезненно нахмурившись. — За несколько часов до поездки- — Что за чёрт- — Это я виноват! — в спешке выпалил он, — я увлёкся своими мыслями, а в аэропорт пробрался злодей, и у него были такие отвратительные шипы, и- — Что? — с убийственным спокойствием спросил он, медленно посмотрев туда, где лежала рука Изуку. Изуку заёрзал под его взглядом, замолчав, и Роди тяжело вздохнул. — Почему ты не сказал? Мы бы перенесли поездку. Тебя бы успели залатать. — Я ведь пообещал Лале-чан, что обязательно буду здесь на её день рождения, — ответил он, опустив взгляд на свой сжатый кулак, — я не мог её подвести. Не её вина, что я облажался, как герой. Роди открыл было рот, вознамерившись развеять эти уничижительные глупости, но затем Изуку поднял глаза, в которых робко блестело то, что из раза в раз заставляло Роди терять дар речи, а рёбра мучительно сжиматься, грозя навсегда перекрыть доступ к дыханию. — И я… хотел увидеть тебя. И это были слова, нанёсшие финальный, сокрушительный удар по его самообладанию. Три долгих года он тешил себя глупыми мыслями, теряясь в фантазиях в те редкие моменты, когда удавалось побыть с собой наедине. Три года его глупое, глупое сердце рвалось вон из груди от одного лишь голоса на другом конце телефона — голоса, заставлявшего Пино безостановочно чирикать, наворачивая круги по потолку, а затем, после обмена долгожданными, но такими скоротечными фразами, с упавшим духом оседать на его коленях от осознания полной недосягаемости: мало. Ему всегда было мало. Минута, десять, час — сколько бы они ни говорили, Роди никогда не чувствовал насыщения. Казалось, он был готов проводить на телефоне сутки напролёт, забыть про всё, что ждало его в реальности — его реальности, суровой и беспощадной. Голос Изуку чудесным образом защищал Роди от того, что поджидало его за пределами того маленького мира, в котором он находил убежище в каждый их разговор. Это казалось ему абсурдом. Роди боялся этих чувств. Роди хотел говорить с Изуку каждый день. Его чувства к Изуку казались ему насмешкой судьбы — и всё же, фактически со стороны наблюдая за их появлением, он ни разу не нашёл в себе даже крохи сил их отвергнуть. Чувства… разве мог он когда-то позволить себе роскошь неведения? Он, чьи душа и сердце были открыты для любого, кто остановился приглядеться? Роди не был глупцом. Он не был ни слеп, ни безразличен. Его первый друг. Его первая любовь. Его чёртов герой. Он положил руки по обеим сторонам от лица Изуку и, приподняв его голову, без лишних слов подался вперёд. Поцелуй вышел тёплым, сухим и немного неловким — Роди чувствовал, как пылает его лицо, а в кармане бьётся в истерике Пино, и единственным утешением ему было вспыхнувшее алым лицо напротив. «Всё-таки бледный вид его сильно портит», — мимолётно подумал он, пока осознание происходящего медленно подкрадывалось со спины. — Ты самый безрассудный человек, которого мне доводилось встречать, — сказал он, покачав головой. Изуку, казалось, всё ещё пребывал в некой прострации — он сидел со слегка приоткрытым ртом (он облизнул губы — вроде бы совершенно неосознанно, совершенно невинно, но кровь застучала у Роди в висках от этого зрелища). Но он молчал, и чем дольше длилось молчание, тем глубже проваливалось сердце Роди. За те несколько мгновений между ними он пожалел обо всём: из-за его глупой, незрелой несдержанности он рисковал потерять одну из самых дорогих вещей, что были в его паскудной жизни. Изуку, весь красный, смотрел куда-то на их колени, и Роди, окончательно прокляв себя, попытался убрать руки с его лица — готовясь извиниться, списать всё на волнение, постараться спасти положение. Но стоило ему пошевелиться, как руки Изуку мгновенно легли поверх его ладоней, не давая им сдвинуться с места. Изуку резко поднял голову, посмотрев ему в глаза, и Роди, с небьющимся сердцем, осмелился поверить — робко, эгоистично — что его чувства найдут отклик. — Если бы я… если бы я знал, что для этого нужно будет приехать сюда с раной, я бы сделал это гораздо р-раньше, — дрожащим голосом сказал Изуку, и вырвавшаяся из кармана Роди Пино упала между ними замертво, спрятав в перьях голову и выпустив тихую трель. — Глупый герой, — покачав головой, выдал Роди. Его следующие слова так и не покинули языка — вместо этого чужие губы накрыли его губы, и, в самом деле, кто он был такой, чтобы противиться? Когда руки Изуку обхватили его за шею, а Роди, несдержанно выдохнув, углубил их поцелуй, он ощутил, как неотъемлемая деталь его жизни, столько лет скитавшаяся без пристанища, наконец, заняла своё законное место.